Алексей Толстой. Русский характер
А.Толстой || « Красная звезда» №108, 7 мая 1944 года
СЕГОДНЯ В НОМЕРЕ: Письма трудящихся товарищу. Сталину и ответы товарища Сталина (1 стр.). Успех реализации займа в союзных республиках (1 стр.). Письмо товарищу Сталину от колхозников, колхозниц, работников МТС и совхозов Сумской области (2 стр.). Мощная патриотическая демонстрация советского народа. - Бойцы фронта и труженики тыла единодушно подписываются на Третий Военный Заем - заем грядущей победы (2 стр.). Сообщение Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (3 стр.). Подполковник Н.Денисов. - Над черноморскими коммуникациями немцев (3 стр.). Алексей Толстой. - Русский характер (4 стр.). Заявление достопочтенного Станислава Орлеманьского представителям печати в Москве (4 стр.).
# Все статьи за 7 мая 1944 года.
(Из рассказов Ивана Сударева)
Русский характер! - для небольшого рассказа название слишком многозначительное. Что поделаешь, - мне именно и хочется поговорить с вами о русском характере.
Русский характер! Поди-ка опиши его... Рассказывать ли о героических подвигах? Но их столько, что растеряешься - который предпочесть. Вот меня и выручил один мой приятель небольшой историей из личной жизни. Как он бил немцев - я рассказывать не стану, хотя он и носит золотую звездочку и половина груди в орденах. Человек он простой, тихий, обыкновенный, - колхозник из приволжского села Саратовской области. Но среди других заметен сильным и соразмерным сложением и красотой. Бывало, заглядишься, когда он вылезает из башни танка, - бог войны! Спрыгивает с брони на землю, стаскивает шлем с влажных кудрей, вытирает ветошью чумазое лицо и непременно улыбнется от душевной приязни.
На войне, вертясь постоянно около смерти, люди делаются лучше, всякая чепуха с них слезает, как нездоровая кожа после солнечного ожога, и остается в человеке - ядро. Разумеется - у одного оно покрепче, у другого послабже, но и те, у кого ядро с из'яном, тянутся, каждому хочется быть хорошим и верным товарищем. Но приятель мой, Егор Дремов, и до войны был строгого поведения, чрезвычайно уважал и любил мать, Марью Поликарповну, и отца своего Егора Егоровича. «Отец мой - человек степенный, первое - он себя уважает. Ты, говорит, сынок, многое увидишь на свете, и за границей побываешь, но русским званием - гордись...»
У него была невеста из того же села на Волге. Про невест и про жен у нас говорят много, особенно, если на фронте затишье, стужа, в землянке коптит огонек, трещит печурка и люди поужинали. Тут наплетут такое - уши развесишь. Начнут, например: «Что такое любовь?» Один скажет: «Любовь возникает на базе уважения...» Другой: «Ничего подобного, любовь - это привычка, человек любит не только жену, но отца с матерью и даже животных...» «Тьфу, бестолковый! - скажет третий, - любовь - это когда в тебе всё кипит, человек ходит вроде как пьяный...» И так философствуют и час и другой, покуда старшина, вмешавшись, повелительным голосом не определит самую суть... Егор Дремов, должно быть стесняясь этих разговоров, только вскользь помянул мне о невесте, - очень, мол, хорошая девушка, и уже если сказала, что будет ждать - дождется, хотя бы он вернулся на одной ноге...
Про военные подвиги он тоже не любил много разглагольствовать: «О таких делах вспоминать не охота!» Нахмурится и закурит. Про боевые дела его танка мы узнавали со слов экипажа, в особенности удивлял слушателей водитель Чувилев.
«...Понимаешь, только мы развернулись, гляжу, из-за горушки вылезает... Кричу: товарищ лейтенант, тигра! «Вперед, кричит, полный газ!..» Я и давай по ельничку маскироваться - вправо, влево... Тигра стволом-то водит, как слепой, ударил - мимо... А товарищ лейтенант как даст ему в бок, - брызги! Как даст еще в башню, - он и хобот задрал... Как даст в третий, - у тигра изо всех щелей повалил дым, - пламя как рванется из него на сто метров вверх... Экипаж и полез через запасной люк... Ванька Лапшин из пулемета повел, - они и лежат, ногами дрыгаются... Нам, понимаешь, путь расчищен. Через пять минут влетаем в деревню. Тут я прямо обезживотел... Фашисты кто куда... А - грязно, понимаешь, - другой выскочит из сапогов и в одних носках - порск. Бегут все к сараю. Товарищ лейтенант дает мне команду: «А ну - двинь по сараю». Пушку мы отвернули, на полном газу я на сарай и наехал... Батюшки! По броне балки загрохотали, доски, кирпичи, фашисты, которые сидели под крышей... А я еще - и проутюжил, - остальные руки вверх - и Гитлер капут...»
Так воевал лейтенант Егор Дремов, покуда не случилось с ним несчастье. Во время Курского побоища, когда немцы уже истекли кровью и дрогнули, его танк - на бугре, на пшеничном поле - был подбит снарядом, двое из экипажа тут же убиты, от второго снаряда танк загорелся. Водитель Чувилев, выскочивший через передний люк, опять взобрался на броню и успел вытащить лейтенанта, - он был без сознания, комбинезон на нем горел. Едва Чувилев оттащил лейтенанта, танк взорвался с такой силой, что башню отшвырнуло метров на пятьдесят. Чувилев кидал пригоршнями рыхлую землю на лицо лейтенанта, на голову, на одежду, чтобы сбить огонь. Потом пополз с ним от воронки к воронке на перевязочный пункт... «Я почему его тогда поволок? - рассказывал Чувилев, - слышу, у него сердце стучит...»
Егор Дремов выжил и даже не потерял зрение, хотя лицо его было так обуглено, что местами виднелись кости. Восемь месяцев он пролежал в госпитале, ему делали одну за другой пластические операции, восстановили и нос, и губы, и веки, и уши. Через восемь месяцев, когда были сняты повязки, он взглянул на свое и теперь не на свое лицо. Медсестра, подавшая ему маленькое зеркальце, отвернулась и заплакала. Он тотчас ей вернул зеркальце.
«Бывает хуже, - сказал он, - с этим жить можно».
Но больше он не просил зеркальце у медсестры, только часто щупал свое лицо, будто привыкал к нему. Комиссия нашла его годным к нестроевой службе. Тогда он пошел к генералу и сказал: «Прошу вашего разрешения вернуться в полк». «Но вы же инвалид», - сказал генерал. «Никак нет, я урод, но это делу не помешает, боеспособность восстановлю полностью». (То, что генерал во время разговора старался не глядеть на него, Егор Дремов отметил и только усмехнулся лиловыми, прямыми, как щель, губами). Он получил двадцатидневный отпуск для полного восстановления здоровья и поехал домой к отцу с матерью. Это было как раз в марте этого года.
На станции он думал взять подводу, но пришлось итти пешком восемнадцать верст. Кругом еще лежали снега, было сыро, пустынно, студеный ветер отдувал полы его шинели, одинокой тоской насвистывал в ушах. В село он пришел, когда уже были сумерки. Вот и колодезь, высокий журавель покачивался и скрипел. Отсюда шестая изба - родительская. Он вдруг остановился, засунув руки в карманы. Покачал головой. Свернул наискосок к дому. Увязнув по колено в снегу, нагнувшись к окошечку, увидел мать, - при тусклом свете привернутой лампы, над столом, она собирала ужинать. Всё в том же темном платке, тихая, неторопливая, добрая. Постарела, торчали худые плечи... «Ох, знать бы, - каждый бы день ей надо было писать о себе хоть два словечка...» Собрала на стол нехитрое, - чашку с молоком, кусок хлеба, две ложки, солонку и задумалась, стоя перед столом, сложив худые руки под грудью... Егор Дремов, глядя в окошечко на мать, понял, что невозможно ее испугать, нельзя, чтобы у нее отчаянно задрожало старенькое лицо.
Ну, ладно! Он отворил калитку, вошел во дворик и на крыльце постучался. Мать откликнулась за дверью: «Кто там?». Он ответил: «Лейтенант, Герой Советского Союза Громов».
У него так заколотилось сердце - привалился плечом к притолоке. Нет, мать не узнала его голоса. Он и сам, будто в первый раз, услышал свой голос, изменившийся после всех операций, - хриплый, глухой, неясный.
«Батюшка, а чего тебе надо-то?» - спросила она.
«Марье Поликарповне привез поклон от сына, старшего лейтенанта Дремова».
Тогда она отворила дверь и кинулась к нему, схватила за руки:
«Жив, Егор-то мой? Здоров? Батюшка, да ты зайди в избу».
Егор Дремов сел на лавку у стола, на то самое место, где сидел, когда еще у него ноги не доставали до полу и мать, бывало, погладив его по кудрявой головке, говаривала: «Кушай, касатик». Он стал рассказывать про ее сына, про самого себя, - подробно, как он ест, пьет, не терпит нужды ни в чем, всегда здоров, весел, и - кратко о сражениях, где он участвовал со своим танком.
«Ты скажи - страшно на войне-то?» - перебивала она, глядя ему в лицо темными, его не видящими, глазами.
«Да, конечно, страшно, мамаша, однако - привычка».
Пришел отец, Егор Егорович, тоже сдавший за эти годы, - бородку у него как мукой осыпало. Поглядывая на гостя, потопал на пороге разбитыми валенками, не спеша размотал шарф, снял полушубок, подошел к столу, поздоровался за руку, - ах, знакомая была, широкая, справедливая родительская рука! Ничего не спрашивая, потому что и без того было понятно - зачем здесь гость в орденах, сел и тоже начал слушать, полуприкрыв глаза.
Чем дольше лейтенант Дремов сидел неузнаваемый и рассказывал о себе и не о себе, тем невозможнее было ему открыться, - встать, сказать: да признайте же вы меня, урода, мать, отец!.. Ему было и хорошо за родительским столом и обидно.
«Ну что ж, давайте ужинать, мать, собери чего-нибудь для гостя. - Егор Егорович открыл дверцу старенького шкапчика, где в уголку налево лежали рыболовные крючки в спичечной коробке, - они там и лежали, - и стоял чайник с отбитым носиком, он там и стоял, где пахло хлебными крошками и луковой шелухой. Егор Егорович достал склянку с вином, - всего на два стаканчика, вздохнул, что больше не достать. Сели ужинать, как в прежние годы. И только за ужином старший лейтенант Дремов заметил, что мать особенно пристально следит за его рукой с ложкой. Он усмехнулся, мать подняла глаза, лицо ее болезненно задрожало.
Поговорили о том и о сем, какова будет весна и справится ли народ с севом, и о том, что этим летом надо ждать конца войны.
«Почему вы думаете, Егор Егорович, что этим летом надо ждать конца войны?»
«Народ осерчал, - ответил Егор Егорович, - через смерть перешли, теперь его не остановишь, немцу - капут».
Марья Поликарповна спросила:
«Вы не рассказали, когда ему дадут отпуск, - к нам с’ездить на побывку. Три года его не видала, чай взрослый стал, с усами ходит... Эдак - каждый день - около смерти, чай и голос у него стал грубый?».
«Да вот приедет - может, и не узнаете», - сказал лейтенант.
Спать ему отвели на печке, где он помнил каждый кирпич, каждую щель в бревенчатой стене, каждый сучок в потолке. Пахло овчиной, хлебом - тем родным уютом, что не забывается и в смертный час. Мартовский ветер посвистывал над крышей. За перегородкой похрапывал отец. Мать ворочалась, вздыхала, не спала. Лейтенант лежал ничком, лицом в ладони: «Неужто так и не признала, - думал, - неужто не признала? Мама, мама...»
Наутро он проснулся от потрескивания дров, мать осторожно возилась у печи; на протянутой веревке висели его выстиранные портянки, у двери стояли вымытые сапоги.
«Ты блинки пшеничные ешь?» - спросила она.
Он не сразу ответил, слез с печи, надел гимнастерку, затянул пояс и - босой - сел на лавку:
«Скажите, у вас в селе проживает Катя Малышева, Андрея Степановича Малышева дочь?»
«Она в прошлом году курсы окончила, у нас учительницей. А тебе ее повидать надо?».
«Сынок ваш просил непременно ей передать поклон».
Мать послала за ней соседскую девочку. Лейтенант не успел и обуться, как прибежала Катя Малышева. Широкие серые глаза ее блестели, брови изумленно взлетали, на щеках радостный румянец. Когда откинула с головы на широкие плечи вязаный платок, лейтенант даже застонал про себя: - поцеловать бы эти теплые светлые волосы!.. Только такой представлялась ему подруга, - свежа, нежна, весела, добра, красива так, что вот вошла, и вся изба стала золотая...
«Вы привезли поклон от Егора? (Он стоял спиной к свету и только нагнул голову, потому что говорить не мог). А уж я его жду и день и ночь, так ему и скажите...»
Она подошла близко к нему. Взглянула, и будто ее слегка ударили в грудь, откинулась, испугалась. Тогда он твердо решил уйти, - сегодня же.
Мать напекла пшенных блинов с топленым молоком. Он опять рассказывал о лейтенанте Дремове, на этот раз о его воинских подвигах, - рассказывал жестоко и не поднимал глаз на Катю, чтобы не видеть на ее милом лице отражения своего уродства. Егор Егорович захлопотал было, чтобы достать колхозную лошадь, - но он ушел на станцию пешком, как пришел. Он был очень угнетен всем происшедшим, даже, останавливаясь, ударял ладонями себе в лицо, повторял сиплым голосом: «Как же быть-то теперь?»
Он вернулся в свой полк, стоявший в глубоком тылу на пополнении. Боевые товарищи встретили его такой искренней радостью, что у него отвалилось от души то, что не давало ни спать, ни есть, ни дышать. Решил так, - пускай мать подольше не знает о его несчастьи. Что же касается Кати, - эту занозу он из сердца вырвет.
Недели через две пришло от матери письмо:
«Здравствуй, сынок мой ненаглядный. Боюсь тебе и писать, не знаю, что и думать. Был у нас один человек от тебя, - человек очень хороший, только лицом дурной. Хотел пожить, да сразу собрался и уехал. С тех пор, сынок, не сплю ночи, - кажется мне, что приезжал ты. Егор Егорович бранит меня за это, - совсем, говорит, ты, старуха, свихнулась с ума: был бы он наш сын - разве бы он не открылся... Чего ему скрываться, если это был бы он, - таким лицом, как у этого, кто к нам приезжал, гордиться нужно. Уговорит меня Егор Егорович, а материнское сердце - всё свое: он это, он был у нас!.. Человек этот спал на печи, я шинель его вынесла на двор - почистить, да припаду к ней, да заплачу, - он это, его это!.. Егорушка, напиши мне, христа ради, надоумь ты меня, - что было? Или уж вправду - с ума я свихнулась...».
Егор Дремов показал это письмо мне, Ивану Судареву, и, рассказывая свою историю, вытер глаза рукавом. Я ему: «Вот, говорю, характеры столкнулись! Дурень ты, дурень, пиши скорее матери, проси у нее прощенья, не своди ее с ума... Очень ей нужен твой образ! Таким-то она тебя еще больше станет любить...».
Он в тот же день написал письмо: «Дорогие мои родители, Марья Поликарповна и Егор Егорович, простите меня за невежество, действительно у вас был я, сын ваш...». И так далее, и так далее - на четырех страницах мелким почерком, - он бы и на двадцати страницах написал - было бы можно.
Спустя некоторое время стоим мы с ним на полигоне, - прибегает солдат и - Егору Дремову: «Товарищ капитан, вас спрашивают...». Выражение у солдата такое, хотя он стоит по всей форме, будто человек собирается выпить. Мы пошли в поселок, подходим к избе, где мы с Дремовым жили. Вижу - он не в себе, - все покашливает... Думаю: «Танкист, танкист, а - нервы». Входим в избу, он - впереди меня, и я слышу:
«Мама, здравствуй, это я!..» И вижу - маленькая старушка припала к нему на грудь. Оглядываюсь, тут, оказывается, и другая женщина. Даю честное слово, - есть где-нибудь еще красавицы, не одна же она такая, но лично я - не видал.
Он оторвал от себя мать, подходит к этой девушке, - а я уже поминал, что всем богатырским сложением это был бог войны. - «Катя! - говорит он, - Катя, зачем вы приехали? Вы того обещали ждать, а не этого...».
Красивая Катя ему отвечает, - а я хотя ушел в сени, но слышу, - «Егор, я с вами собралась жить на век. Я вас буду любить верно, очень буду любить... Не отсылайте меня...».
Да, вот они, русские характеры! Кажется, прост человек, а придет суровая беда, в большом или в малом, и поднимается в нем великая сила - человеческая красота. // Алексей Толстой.
***********************************************************************************************
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. Подписка на Третий Государственный Военный Заем в N гвардейской части. Парторг лейтенант Шуст оформляет подписку на заем.
Снимок гвардии младшего лейтенанта Л.Шланоберского.
★
МАЛЕНЬКИЙ ФЕЛЬЕТОН
ЗАПОЗДАЛАЯ КАРЬЕРА
Говорят, что были случаи, когда у бегущего человека сносили голову саблей и обезглавленное туловище продолжало некоторое время само бежать по инерции.
Аналогичное явление можно сейчас наблюдать в Германии. Из большинства оккупированных советских районов немцы вышиблены окончательно и бесповоротно, а в далеком «фатерланде» находятся еще идиоты, которые надеются осесть на советской земле в качестве помещиков.
На-днях немецкое радио огласило трогательный разговор, происходивший между одним из гитлеровских главарей Леем и юным немецким олухом, обучающимся в так называемой «школе Адольфа Гитлера». Необходимо пояснить, что эти школы - питомники для выращивания чистой породы рабовладельцев, палачей и надсмотрщиков, скромно именуемых на официальном фашистском языке «руководителями-организаторами нового типа».
Лей спросил своего собеседника:
- Кем ты хочешь быть, молодой человек?
- Я хочу заняться сельским хозяйством в восточных областях Европы, - не сморгнув, ответил фрицёнок. - Я очень интересуюсь сельским хозяйством и кроме того знаю, какое значение ему придает наш фюрер. Нахожусь в школе Адольфа Гитлера в течение пяти лет.
Умиленный ответом бойкого балбеса, немецкий диктор добавляет: «В рассуждениях этого молодого человека чувствуется самоуверенность». Такую оценку можно принять, но с маленькой поправкой: уместнее было бы сказать - «излишняя самоуверенность».
Уровень же умственных способностей этого «молодого человека» понятен из следующего раз'яснения диктора:
«Школа Адольфа Гитлера дает германским юношам и девушкам не только узкоспециальное образование. Она подготовляет настоящих борцов. Учащиеся знают, как владеть не только головой, но и кулаком».
Что и говорить! Кулак для немецкого помещика - это главная часть тела. Поэтому вышеупомянутый питомец Адольфа Гитлера определенно получил солидную подготовку в области кулачного боя, в ущерб второстепенной дисциплине - «владению головой». Впрочем, во втором случае владеть ему явно нечем. Долголетними упражнениями в мордобое видимо и об'ясняется то, что и гитлеровские недоросли машут кулаками после драки, т.е. всё еще готовятся к запоздалой карьере немецкого помещика на советской земле. //Р.Моран.
***********************************************************************************************
2-й УКРАИНСКИЙ ФРОНТ. Минеры старшего лейтенанта М.Бесенева продвигаются к укрепленному пункту противника.
Снимок нашего спец.фотокорр. майора С.Лоскутова.
☆ ☆ ☆
07.05.44: Е.Кригер: Хозяева черноморского неба ("Известия", СССР)
07.05.44: Сила советского патриотизма ("Красная звезда", СССР)
06.05.44: И.Эренбург: Сила слова || «Правда» №109, 6 мая 1944 года
06.05.44: В.Гроссман: Писатель-воин || «Литература и искусство» №19, 6 мая 1944 года
06.05.44: К.Симонов: Неистощимое сердце || «Литература и искусство» №19, 6 мая 1944 года
05.05.44: Разрушение Новгорода немецко-фашистскими захватчиками ("Красная звезда", СССР)
04.05.44: Добить немецкого зверя! ("Красная звезда", СССР)
04.05.44: Вперёд, за полный разгром врага! || «Известия» №105, 4 мая 1944 года
04.05.44: Отклики иностранной печати и радио на первомайский приказ И.Сталина ("Известия", СССР)
03.05.44: Слава героическим защитникам Москвы и Кавказа! || «Правда» №107, 3 мая 1944 года
03.05.44: Л.Соболев: Ночь под Севастополем || «Правда» №107, 3 мая 1944 года
02.05.44: Под знаменем Ленина, под водительством Сталина - вперед, за полный разгром врага! ("Правда", СССР)
01.05.44: И.Эренбург: Армия жизни ("Красная звезда", СССР)
01.05.44: Д.Заславский: Слово вождя || «Правда» №105, 1 мая 1944 года
01.05.44: Приказ Верховного Главнокомандующего №70 ("Красная звезда", СССР)*
Апрель 1944 года:
30.04.44: Н.Тихонов: Весна победы ("Красная звезда", СССР)
30.04.44: Праздник великих побед || «Красная звезда» №103, 30 апреля 1944 года
30.04.44: За полный разгром немецко-фашистских захватчиков! ("Правда", СССР)
30.04.44: Истребление гитлеровцами советских людей путём заражения сыпным тифом ("Правда", СССР)
29.04.44: 1-я Гвардейская танковая бригада ("Красная звезда", СССР)
29.04.44: К.Симонов: Человек в штатском ("Красная звезда", СССР)
29.04.44: И.Эренбург: Торжество человека || «Правда» №103, 29 апреля 1944 года
27.04.44: О.Берггольц: Ленинградская весна ("Правда", СССР)
26.04.44: Е.Кригер: В эти дни под Севастополем ("Известия", СССР)
26.04.44: В.Кожевников: Так приходит возмездие || «Правда» №100, 26 апреля 1944 года
24.04.44: Б.Полевой: У подножья Карпат || «Правда» №99, 24 апреля 1944 года
23.04.44: Б.Глебов: Кровавый путь немецкого батальона ("Красная звезда", СССР)
23.04.44: Воины-железнодорожники ("Красная звезда", СССР)
22.04.44: В.Катаев: В Молдавии* ("Красная звезда", СССР)
22.04.44: Американская печать о победах Красной Армии ("Красная звезда", СССР)
21.04.44: И.Эренбург: От Сены до Ловати ("Красная звезда", СССР)
21.04.44: В.Катаев: В Молдавии ("Красная звезда", СССР)
21.04.44: С.Борзенко: Летичевский лагерь ("Правда", СССР)
21.04.44: Эль-Регистан: Хозяева крымского неба ("Правда", СССР)
20.04.44: 3.Хирен: Он пришел из Львова ("Красная звезда", СССР)
20.04.44: Е.Габрилович, В.Коротеев: На подступах к Севастополю ("Красная звезда", СССР)
20.04.44: А.Сухов: Народная забота об инвалидах Отечественной войны ("Известия", СССР)
20.04.44: В.Кожевников: На южном берегу || «Правда» №95, 20 апреля 1944 года
19.04.44: 3.Хирен: На полях недавних боев ("Красная звезда", СССР)
19.04.44: Я.Колас: Лагерь смерти || «Известия» №93, 19 апреля 1944 года
19.04.44: А.Глебов: Малыш из Корсунского района ("Вечерняя Москва", СССР)
19.04.44: 19 апреля 1944 года || «Вечерняя Москва» №93, 19 апреля 1944 года
18.04.44: К.Симонов: После боя || «Красная звезда» №92, 18 апреля 1944 года
18.04.44: Г.Прокофьев: Злодейские преступления немцев в Старом Крыму ("Красная звезда", СССР)
18.04.44: В.Антонов: Вдоль южного берега Крыма ("Известия", СССР)
17.04.44: А.Шаров, А.Устинов: В Тарнополе || «Правда» №93, 17 апреля 1944 года
17.04.44: Б.Полевой: Дороги идут в Кишинев || «Правда» №93, 17 апреля 1944 года
16.04.44: Н.Кальма: Суворовцы ("Красная звезда", СССР)
16.04.44: К.Симонов: Тарнополь ("Красная звезда", СССР)
16.04.44: У гроба Н.Ф.Ватутина ("Красная звезда", СССР)
15.04.44: И.Эренбург: Девичье горе ("Красная звезда", СССР)
14.04.44: Новые победы наших войск в Крыму ("Красная звезда", СССР)
14.04.44: Е.Кригер: Ночь и утро Одессы* ("Известия", СССР)
14.04.44: Б.Лавренев: Час возмездия ("Известия", СССР)
13.04.44: И.Эренбург: Те же! ("Красная звезда", СССР)
13.04.44: Е.Кригер: Ночь и утро Одессы ("Известия", СССР)
13.04.44: Свято блюсти военную тайну ("Красная звезда", СССР)*
13.04.44: B.Шилкин: Пленные || «Вечерняя Москва» №88, 13 апреля 1944 года
12.04.44: Крым был и будет советским! ("Известия", СССР)
12.04.44: К.Паустовский: Крымская весна ("Известия", СССР)
12.04.44: Д.Акульшин, В.Куприн: Битва за Одессу ("Правда", СССР)
12.04.44: В.Кирсанов, В.Собко: На улицах Одессы ("Известия", СССР)
12.04.44: Б.Ефимов: Одесский пейзаж. Спуск к морю ("Красная звезда", СССР)
12.04.44: 12 апреля 1944 года || «Вечерняя Москва» №87, 12 апреля 1944 года
11.04.44: И.Эренбург: Мы идем! ("Красная звезда", СССР)
11.04.44: Одесса || «Красная звезда» №86, 11 апреля 1944 года
11.04.44: Слава великих побед || «Известия» №86, 11 апреля 1944 года
11.04.44: К.Токарев: Новая победа наших войск ("Красная звезда", СССР)
11.04.44: 11 апреля 1944 года || «Вечерняя Москва» №86, 11 апреля 1944 года
10.04.44: Д.Акульшин, В.Куприн: Под Одессой || «Правда» №87, 10 апреля 1944 года
09.04.44: Слава победоносной Красной Армии! ("Красная звезда", СССР)
09.04.44: З.Абрамов: Под конвоем автоматчиков ("Красная звезда", СССР)
09.04.44: Е.Габрилович: Дочь народа ("Красная звезда", СССР)
09.04.44: Л.Славин: У ворот Одессы ("Известия", СССР)
08.04.44: Артиллерия в наступлении ("Красная звезда", СССР)
07.04.44: И.Эренбург: Фрицы с запада ("Красная звезда", СССР)
07.04.44: Братья Тур: Поля великих битв ("Известия", СССР)
Газета «Красная Звезда» №108 (5788), 7 мая 1944 года