К.Симонов. Человек в штатском
К.Симонов || « Красная звезда» №102, 29 апреля 1944 года
Да здравствует могучий Советский Союз, надежный оплот дружбы, счастья и славы народов нашей Родины! Да здравствует советская Отчизна! (ИЗ ПРИЗЫВОВ ЦК ВКП(б) К 1 МАЯ 1944 ГОДА).
# Все статьи за 29 апреля 1944 года.
Это произошло однажды утром, на одной из обугленных, дымящихся улиц Тарнополя... Но сначала расскажем о Станиславе Дашевском - главном действующем лице этой повести. Он родился и жил в Варшаве и там же был тяжело ранен в 1939 году. Он скорее выполз, чем вышел из своего родного испепеленного города, даже не успев бросить прощальный взгляд. Он ехал на крестьянской фуре по дымным дорогам войны, ковылял на костылях по печальным проселкам. Как он тогда попал в Тарнополь, долго рассказывать. Так или иначе в один из осенних дней 1939 года, уже в штатском и на костылях, он сидел в Тарнополе, в комнате у своего старшего брата сапожника и рассказывал ему печальную повесть о Варшаве. Брат приютил его, и он остался здесь.
Что было делать бедному солдату, у которого в сердце была горечь и жажда мести немцам, подмышками два костыля, а за спиной лишь пустой солдатский ранец? Он стал сапожничать вместе с братом, а потом, когда брат неожиданно умер, в июле 1941 года Дашевский снова увидел немцев. Они были всё такие же. Так же катились их танки и машины, стучали их сапоги. Они так же убивали и так же смотрели на людей с холодной жестокостью.
Хромой Дашевский, как теперь его называли соседи, попрежнему остался сапожником. Он ходил теперь без костылей, опираясь на самодельную, грубо вырезанную палку. Впрочем, ходил он мало. Его почти всегда можно было застать в полуподвале, где стоял его верстак. С равнодушием неутоленной ненависти он ежедневно подшивал и латал немецкие солдатские и офицерские сапоги. Это были те самые сапоги, которые беспощадно топтали землю Познани и Лодзи, Кракова и Варшавы. Это были тупоносые, жестокие сапоги солдат и убийц. Вернее, прежде всего убийц, а потом уж солдат. Немцы грубо швыряли сапоги на верстак Дашевского, совали ему в нос, тыкали в лицо, в когда он их чинил, ему бросали краденые польские злотые.
Однажды - он это запомнил почему-то особенно ясно - пришел в мастерскую немецкий обер-лейтенант. Тщедушный мальчишка, которого, казалось, можно было удавить двумя пальцами. На боку у него висел парабеллум, а рядом с ним стоял рослый ефрейтор с черным автоматом. Офицер не давал себе труда разговаривать с поляком. За него на ломаном польско-немецком языке об’яснялся ефрейтор. Он сказал Дашевскому, что нужно сшить господину офицеру хорошие сапоги и не позже, как через сутки. Иначе... ефрейтор сдернул с плеча автомат и выразительно стукнул им об пол. Дашевский просидел день и ночь и сшил сапоги. Нельзя сказать, что он особенно заботился о сохранении своей жизни. Такая жизнь, как сейчас, была ему глубоко безразлична. Но где-то в глубине души у него теплилась надежда на будущее, и он все-таки, несмотря ни на что, хотел жить.
В этом случае не было ничего исключительного, но он запомнился Дашевскому, потому что полтора года спустя, зимой 1943 года, к нему явился тот же самый ефрейтор, который был уже теперь фельдфебелем, хотя имел вид гораздо более обтрепанный, чем раньше. Он принес Дашевскому чинить один сапог. Может быть, Дашевский и не узнал бы прежнего ефрейтора, потому что все немецкие лица уже давно стали для него однообразно отвратительными, но он узнал свой сапог, хотя этот сапог и был весь в грязи, а подметка у него была начисто оторвана.
Трудно сказать, что заставило Дашевского задать вопрос немцу. Быть может, любопытство, быть может, предчувствие. Но так или иначе он спросил немца:
- Почему господин фельдфебель принес только один сапог? Неужели второй сапог в порядке?
- Господин капитан потерял ногу, он ходит на костылях. Он в госпитале, - ответил фельдфебель и, рассердившись от неожиданно вырвавшихся у него откровенных слов, грубо прикрикнул на Дашевского: - Не ваше дело задавать вопросы. Ваше дело - починить сапог, чтобы он был готов через два часа.
Фельдфебель так же, как и в первый раз, сдернул с плеча автомат и стукнул им об пол, но на этот раз у него получилось как будто уже не так внушительно. Да, с тех пор прошло полтора года. Дашевский уже знал и о Сталинграде, и о многом другом, и те же самые жесты и окрики немцев он ощущал иначе, чем раньше. Он чинил этот немецкий сапог, пожалуй, даже с удовольствием и думал о том, что готов без отдыха чинить сапоги хоть всей немецкой армии с тем условием, чтобы у всех ее солдат и офицеров было только по одной ноге: левой или правой - на выбор.
Хотя говорят, что в ожидании время течет медленно, но все-таки в ожидании оно течет быстрее, чем в безнадежности. После сталинградского поражения немцев в душе Дашевского, если не полная, то почти полная безнадежность уступила место сначала робкому, а потом всё более твердому ожиданию. Как будто время стало менее заметно, хотя жизнь становилась тяжелей из месяца в месяц. В марте 1944 года Дашевский впервые услышал далекие раскаты выстрелов советской артиллерии, а через несколько дней неожиданно, как и всё, что случалось на фронте в последние месяцы, - русские подошли к окраинам Тарнополя.
Этой ночью Дашевский попытался уйти на восточную окраину к русским. Но в полночь, когда он пробирался по узким улицам города, его остановили солдаты. Куда он идет? Дашевский сказал, что он сапожник и идет ночью, пока меньше стреляют, за кожей на ту сторону города. Он назвал улицу, которая уже была занята русскими. Немцы сказали, что туда нельзя пройти, и, отвесив ему оплеуху, толкнули обратно. Почему они не убили его в эту ночь, Дашевский не знал. Может быть, потому, что он был хромой, инвалид, а может быть, просто они устали от убийств, хотя впрочем убийцы, начавшие свое дело, редко устают.
Итак, Дашевский остался жив в эту ночь и вернулся в свой полуподвал. Все следующие недели были полны то надежды, то отчаяния и страха смерти, который все-таки сопутствует даже человеку, давно решившему, что ему незачем дорожить жизнью. В городе творился ад. Не успевшие выбраться жители прятались день и ночь в глубоких подвалах домов, ели сырую картошку, жевали заплесневевший хлеб. Они почти не выходили наверх, где царила смерть, царило разрушение. Дашевский несколько раз выбирался на улицу по ночам. Среди развалин то здесь, то там он нащупывал палкой обезображенные трупы немцев. В перерывах между обстрелами немцы старались убирать трупы своих солдат и закапывать их в общих ямах. Но им никогда не удавалось довести это до конца.
В первую неделю передовые позиции немцев проходили еще довольно далеко от подвала, где жил и прятался Дашевский с соседями. Потом немецкие артиллеристы, отступая, закатили свою пушку прямо в разбитый полуподвал, где когда-то была сапожная мастерская Дашевского. Они разобрали часть стены, сделали узкую и длинную амбразуру и сквозь нее стреляли по русским из своей пушки. Дашевский видел это. Смерть ежеминутно витала кругом, но в душе его постоянно и неизменно ощущалась частица торжественного и мстительного чувства. Когда-то в этом самом подвале он чинил и шил сапоги немцам. И вот пришел день, пусть страшный, пусть даже гибельный для него, Дашевского, но в этот день немцам пришлось вкатить свою пушку в его подвал, а за пятьсот метров к востоку отсюда уже нет ни одного немца. Там - наступающие русские, которых немцы сейчас боялись. Дашевский прекрасно слышал и понимал всё это.
До него доносились обрывки немецкой речи, которую он научился понимать за эти годы. Немцы боялись, им было страшно, они ругались, ругали своих командиров и даже Гитлера. Иногда к ним по вечерам приходили офицеры. Те говорили, что Гитлер обещал помощь, что им на помощь идут сто, двести, триста танков, и эти танки совсем близко от города, что они завтра соединятся, непременно соединятся. Сначала Дашевский содрогался в душе, когда слышал это. Неужели и правда так будет? Неужели они действительно соединятся, и ему еще долго придется видеть немецкие тупые лица, тупорылые пушки, тупоносые сапоги? Но, когда немцы говорили о том же самом в четвертый раз, хромой Дашевский со всей несомненностью почувствовал, что этого не будет и не может быть. Спустившись со ступенек лестницы в подвал, где сидели все остальные, он сказал своим соседям, что скоро всё это кончится. Когда они спросили, почему он так думает, Дашевский только повторил несколько раз:
- Кончится, кончится.
Однажды в глубину подвала спустилось трое немцев. Они грубо растолкали людей, расшвыряли тюфяки и тряпье, нашли остатки хлеба и забрали его. Дашевский преградил им дорогу на лестнице и показал рукой на исхудавших детей, сидевших у мокрой стены. Один немец вместо ответа размахнулся и ударил Дашевского в грудь. Тот споткнулся и упал со ступенек. Поднимаясь, он нащупал свою палку. Ему хотелось поднять эту палку и ударить повернувшегося к нему спиной немца, но он не был уверен, что убьет этого немца, а заплатить жизнью только за удар он не хотел. Он доковылял до стены, опираясь на палку, и вытер рукавом кровь с лица.
Прошло еще два дня. Немецкая пушка в полуподвале была разбита. Четверо немцев лежали теперь вокруг нее изуродованные, двое уцелевших ушли, оставив мертвых. А на следующий день квартал, где жил Дашевский, заняли русские. Это были простые, усталые, разгоряченные боем солдаты. Вечером, когда немного стихло, несколько бойцов спустилось в подвал. Они по-крестьянски, как после пахоты, вытирали рукавами ватников вспотевшие лица. Они увидели в подвале истощенных женщин и голодных детей и отдали им половину хлеба из своего небогатого пайка, не спросив, какие из этих детей украинцы, какие поляки.
...И вот наступило то самое утро, с которого мы начали свой рассказ о Станиславе Дашевском. В это утро загремела канонада, такая, которой Дашевский еще не слышал. То был решительный штурм последних немецких укреплений в городе. Через два часа канонада начала стихать, и кругом застучали то короткие, то длинные пулеметные и автоматные очереди, перемежаясь с разрывами гранат и резкими, хлопающими выстрелами малокалиберных пушек. Тогда Дашевский не выдержал и вылез наверх. Он хотел если не участвовать, так по крайней мере видеть, хотя бы с риском для жизни, как будут убивать последних оставшихся здесь немцев.
Он вылез на улицу. Был пасмурный день, скорее похожий на октябрьский, чем на апрельский. Город заволокло туманом, дымом и каменной пылью. Казалось, что это не улица города, а преисподняя. Она была завалена камнями и щебнем, среди камней лежали трупы. Пробираясь между развалинами, шли и ползли вперед русские автоматчики, артиллеристы. Группа бойцов не могла сдвинуть пушку. Именно в эту секунду, повинуясь внезапному, непреодолимому желанию, Дашевский оторвался от стены, около которой стоял, и бросился к пушке. Вслед за ним кинулись трое его соседей по подвалу, которые тоже выбрались наверх и теперь стояли рядом с ними. Они кинулись к пушке и, не сговариваясь, молча, вместе с русскими артиллеристами покатили ее вперед. Они докатили пушку до перекрестка. Здесь она сделала несколько выстрелов, и они, завернув за угол, покатили ее дальше.
Дашевский бросил свою палку. Он держался обеими руками за щит, толкал пушку и, может быть, впервые за эти четыре года не чувствовал, что он хромой. Он вместе с остальными повернул пушку и покатил ее по другой улице. Потом они остановили ее, чтобы стрелять снова, и в эту минуту очередь из немецкого автомата, - вся, сколько в ней было, может быть, десять, может быть, пятнадцать пуль, - попала в плечо и в грудь Дашевскому. Он был убит мгновенно, наповал. Он упал на камни мостовой, в на мертвом лице его так и застыло выражение яростного счастья, которое охватило его в последние секунды жизни.
Вечером, когда город был взят, в братской красноармейской могиле артиллеристы похоронили вместе с убитыми бойцами человека в штатском. Его окровавленный пиджак был в десятке мест пробит немецкими пулями.
Я рассказал эту простую повесть, потому что о ней нельзя не рассказать. В этот день на обгорелых улицах Тарнополя мы увидели прекрасное, героическое подтверждение того, как беззаветно борются польские патриоты рядом с русскими, украинцами и другими против единственного общего врага. В этом справедливом солдатском братстве неотвратимо и беспощадно опровергаются подлые братоубийственные измышления оторванных от народа польских политиканов, к сожалению еще здравствующих и ведущих за границей в безопасности и праздности свою нелепую мышиную возню. // Константин Симонов. 1-й УКРАИНСКИЙ ФРОНТ. (По телеграфу от наш. спец. корр.).
***********************************************************************************************
1-й УКРАИНСКИЙ ФРОНТ. На наблюдательном пункте.
Снимок спец. фотокорр. «Красной звезды» капитана А.Капустянского.
☆ ☆ ☆
29.04.44: 1-я Гвардейская танковая бригада ("Красная звезда", СССР)
29.04.44: И.Эренбург: Торжество человека || «Правда» №103, 29 апреля 1944 года
27.04.44: О.Берггольц: Ленинградская весна ("Правда", СССР)
26.04.44: Е.Кригер: В эти дни под Севастополем ("Известия", СССР)
26.04.44: В.Кожевников: Так приходит возмездие || «Правда» №100, 26 апреля 1944 года
25.04.44: Беречь трофейное имущество ("Красная звезда", СССР)
24.04.44: Б.Полевой: У подножья Карпат || «Правда» №99, 24 апреля 1944 года
23.04.44: Б.Глебов: Кровавый путь немецкого батальона ("Красная звезда", СССР)
23.04.44: Воины-железнодорожники ("Красная звезда", СССР)
22.04.44: В.Катаев: В Молдавии* ("Красная звезда", СССР)
22.04.44: Американская печать о победах Красной Армии ("Красная звезда", СССР)
21.04.44: И.Эренбург: От Сены до Ловати ("Красная звезда", СССР)
21.04.44: В.Катаев: В Молдавии ("Красная звезда", СССР)
21.04.44: С.Борзенко: Летичевский лагерь ("Правда", СССР)
21.04.44: Эль-Регистан: Хозяева крымского неба ("Правда", СССР)
20.04.44: 3.Хирен: Он пришел из Львова ("Красная звезда", СССР)
20.04.44: Е.Габрилович, В.Коротеев: На подступах к Севастополю ("Красная звезда", СССР)
20.04.44: А.Сухов: Народная забота об инвалидах Отечественной войны ("Известия", СССР)
20.04.44: В.Кожевников: На южном берегу || «Правда» №95, 20 апреля 1944 года
19.04.44: 3.Хирен: На полях недавних боев ("Красная звезда", СССР)
19.04.44: Я.Колас: Лагерь смерти || «Известия» №93, 19 апреля 1944 года
19.04.44: А.Глебов: Малыш из Корсунского района ("Вечерняя Москва", СССР)
19.04.44: 19 апреля 1944 года || «Вечерняя Москва» №93, 19 апреля 1944 года
18.04.44: К.Симонов: После боя || «Красная звезда» №92, 18 апреля 1944 года
18.04.44: Г.Прокофьев: Злодейские преступления немцев в Старом Крыму ("Красная звезда", СССР)
18.04.44: В.Антонов: Вдоль южного берега Крыма ("Известия", СССР)
17.04.44: А.Шаров, А.Устинов: В Тарнополе || «Правда» №93, 17 апреля 1944 года
17.04.44: Б.Полевой: Дороги идут в Кишинев || «Правда» №93, 17 апреля 1944 года
16.04.44: Н.Кальма: Суворовцы ("Красная звезда", СССР)
16.04.44: К.Симонов: Тарнополь ("Красная звезда", СССР)
16.04.44: У гроба Н.Ф.Ватутина ("Красная звезда", СССР)
15.04.44: И.Эренбург: Девичье горе ("Красная звезда", СССР)
14.04.44: Новые победы наших войск в Крыму ("Красная звезда", СССР)
14.04.44: Е.Кригер: Ночь и утро Одессы* ("Известия", СССР)
14.04.44: Б.Лавренев: Час возмездия ("Известия", СССР)
13.04.44: И.Эренбург: Те же! ("Красная звезда", СССР)
13.04.44: Е.Кригер: Ночь и утро Одессы ("Известия", СССР)
13.04.44: Свято блюсти военную тайну ("Красная звезда", СССР)*
13.04.44: B.Шилкин: Пленные || «Вечерняя Москва» №88, 13 апреля 1944 года
12.04.44: Крым был и будет советским! ("Известия", СССР)
12.04.44: К.Паустовский: Крымская весна ("Известия", СССР)
12.04.44: Д.Акульшин, В.Куприн: Битва за Одессу ("Правда", СССР)
12.04.44: В.Кирсанов, В.Собко: На улицах Одессы ("Известия", СССР)
12.04.44: Б.Ефимов: Одесский пейзаж. Спуск к морю ("Красная звезда", СССР)
12.04.44: 12 апреля 1944 года || «Вечерняя Москва» №87, 12 апреля 1944 года
11.04.44: И.Эренбург: Мы идем! ("Красная звезда", СССР)
11.04.44: Одесса || «Красная звезда» №86, 11 апреля 1944 года
11.04.44: Слава великих побед || «Известия» №86, 11 апреля 1944 года
11.04.44: К.Токарев: Новая победа наших войск ("Красная звезда", СССР)
11.04.44: 11 апреля 1944 года || «Вечерняя Москва» №86, 11 апреля 1944 года
10.04.44: Д.Акульшин, В.Куприн: Под Одессой || «Правда» №87, 10 апреля 1944 года
09.04.44: Слава победоносной Красной Армии! ("Красная звезда", СССР)
09.04.44: З.Абрамов: Под конвоем автоматчиков ("Красная звезда", СССР)
09.04.44: Е.Габрилович: Дочь народа ("Красная звезда", СССР)
09.04.44: Л.Славин: У ворот Одессы ("Известия", СССР)
08.04.44: Артиллерия в наступлении ("Красная звезда", СССР)
07.04.44: И.Эренбург: Фрицы с запада ("Красная звезда", СССР)
07.04.44: Братья Тур: Поля великих битв ("Известия", СССР)
06.04.44: Д.Бедный: Обиженный вор ("Красная звезда", СССР)
06.04.44: В.Полторацкий: Что происходит во Львове ("Известия", СССР)
05.04.44: Л.Славин: Улицы, дома, люди ("Известия", СССР)
04.04.44: Исторические дни великих побед ("Известия", СССР)
04.04.44: И.Эренбург: Граница ("Красная звезда", СССР)
04.04.44: Л.Кудреватых: На румынской территории ("Известия", СССР)
04.04.44: 4 апреля 1944 года || «Вечерняя Москва» №80, 4 апреля 1944 года
02.04.44: И.Чумак: В Одессе ("Красная звезда", СССР)
01.04.44: Герои наступления ("Красная звезда", СССР)
01.04.44: Д.Заславский: Не оторваться немцам - и не отовраться! ("Правда", СССР)
Март 1944 года:
31.03.44: В.Полторацкий: Черновицы, 30 марта ("Известия", СССР)
30.03.44: Р.Моран: Плач на Шпрее ("Красная звезда", СССР)
30.03.44: А.Семенов: Искусство боевого полета ("Красная звезда", СССР)
29.03.44: Всемерно улучшать и развивать разведку! ("Красная звезда", СССР)
29.03.44: «Мир никогда не забудет беспримерного наступления Красной Армии» ("Красная звезда", СССР)
29.03.44: Н.Шванков: Возвращение в полк || «Красная звезда» №75, 29 марта 1944 года
Газета «Красная Звезда» №102 (5782), 29 апреля 1944 года