Дневник Романова Константина Константиновича: март 1889
[1877 год]
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
сентябрь и октябрь 1879
[1880 год] март 1880
апрель и май 1880
июнь 1880
июль 1880
осень 1880
[1886 год] июнь 1886
июль 1886
август 1886
сентябрь 1886
октябрь 1886
[1888 год] август 1888
сентябрь 1888
октябрь 1888
ноябрь 1888
декабрь 1888
[1889 год] январь 1889
февраль 1889
7 марта (23 февраля). Утро.Среда. 22. Я говею и каждый день по два раза бываю в церкви. Стоять на правом фланге роты, молиться вместе с солдатами, заодно с ними класть поклоны и благоговейно и безмолвно следить за церковного службою мне даже приятнее, чем слушать богослужение в нашей домашней церкви. И как хорошо умеют держать себя в церкви эти простые люди! Куда лучше офицеров, из которых большая часть вовсе в церковь не ходит, а когда придут, то обыкновенно смотрят по сторонам и разговаривают. Один соблазн.
13 марта (1 марта). Вторник. 28. Рота сменилась с должности, я был свободнее. Ездил в полк к денежному ящику и роздал письма. Потом надо было провожать все Гессенское семейство, которое уезжало с Варшавского вокзала. Аликс в публике прочили в невесты Цесаревичу, но из этого ничего не вышло. Мне бы хотелось для него кого-нибудь еще получше.
18 марта (6 марта). Воскресенье. 5. И наконец наступил вчерашний знаменательный день. Я болезненно волновался с утра. Усиленно упражнялся на фортепиано... Но вот приехала Государыня с Ники. Все разместились. Уже я сижу на своем возвышении за роялью, уже оркестр играет, и я терпеливо жду своей очереди. Но вот он замолк, и я беру первые ноты, невольно робея, когда среди мертвой тишины раздаются звуки моего инструмента. Страх еще не проходит, в глазах темно, одну терцию левой руки я уже взял неверно, но чем дальше, тем становится менее страшно, является даже увлечение... Но вот все кончено, и раздаются похвалы на все лады... Рубинштейн говорил, что великие князья могут сделаться артистами, а последним никогда не попасть в великие князья. Самое приятное мнение о моей игре было, что я играл, благоговея перед Моцартом.
31 марта (19 марта). Петербург. Мраморный дворец.
Среда. 8. Опять я в Петербурге, полный самых приятных и освежающих воспоминаний о трехдневном пребывании в Москве... Так, мне припомнился чудный майский вечер два года назад, когда я уезжал оттуда в Оптину пустынь... Папа уехал в Крым. Я остался в Москве с Павлом Егорычем. Мы разъезжали по Москве.
Обедал и провел весь вечер у Шеншина (Фета). Смеркалось, было морозно и уши щипало, когда я выехал сквозь Троицкие ворота из Кремля и несся в санях по Воздвиженке и с Арбата на Плющиху. В конце ее, неподалеку от Девичья поля, его дом, хорошо знакомый лишь по адресу. Я вошел. Маленькие низенькие комнаты, на окнах растения, повсюду цветут гиацинты - такая уютная обстановка для милых бездетных старичков. Я в первый раз увидал Марью Петровну Шеншину (рожд. Боткину, сестру доктора), но мне сейчас же показалось, что я давно с ней знаком. Приняли меня радушно и ласково, как родного. Сперва Марья Петровна боялась моего посещения, но всякий страх прошел и, кажется, довольно скоро. Мы сели обедать; кроме нас троих была тут и молоденькая девушка, которую называли Екатериной Владимировной - фамилии ее я не узнал. Она служит Фету секретарем - я хорошо знаю ее почерк, - старичок называет ее своими глазами. А она сперва очень боялась меня, но тоже скоро успокоилась. Разговор не умолкал ни на минуту. Я сразу заметил, что старички самые нежные супруги, он очень рассеян и без старушки ему пришлось бы плохо. Она, кажется, только и живет, что заботой и попечениями о нем. Время летело так быстро, мне было так хорошо у них, как будто я всю жизнь был знаком с ними. Он читал мне свои последние, мне еще незнакомые стихи. Пили чай, говорили, о чем только не говорили!
Продолжение следует...
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
сентябрь и октябрь 1879
[1880 год] март 1880
апрель и май 1880
июнь 1880
июль 1880
осень 1880
[1886 год] июнь 1886
июль 1886
август 1886
сентябрь 1886
октябрь 1886
[1888 год] август 1888
сентябрь 1888
октябрь 1888
ноябрь 1888
декабрь 1888
[1889 год] январь 1889
февраль 1889
7 марта (23 февраля). Утро.Среда. 22. Я говею и каждый день по два раза бываю в церкви. Стоять на правом фланге роты, молиться вместе с солдатами, заодно с ними класть поклоны и благоговейно и безмолвно следить за церковного службою мне даже приятнее, чем слушать богослужение в нашей домашней церкви. И как хорошо умеют держать себя в церкви эти простые люди! Куда лучше офицеров, из которых большая часть вовсе в церковь не ходит, а когда придут, то обыкновенно смотрят по сторонам и разговаривают. Один соблазн.
13 марта (1 марта). Вторник. 28. Рота сменилась с должности, я был свободнее. Ездил в полк к денежному ящику и роздал письма. Потом надо было провожать все Гессенское семейство, которое уезжало с Варшавского вокзала. Аликс в публике прочили в невесты Цесаревичу, но из этого ничего не вышло. Мне бы хотелось для него кого-нибудь еще получше.
18 марта (6 марта). Воскресенье. 5. И наконец наступил вчерашний знаменательный день. Я болезненно волновался с утра. Усиленно упражнялся на фортепиано... Но вот приехала Государыня с Ники. Все разместились. Уже я сижу на своем возвышении за роялью, уже оркестр играет, и я терпеливо жду своей очереди. Но вот он замолк, и я беру первые ноты, невольно робея, когда среди мертвой тишины раздаются звуки моего инструмента. Страх еще не проходит, в глазах темно, одну терцию левой руки я уже взял неверно, но чем дальше, тем становится менее страшно, является даже увлечение... Но вот все кончено, и раздаются похвалы на все лады... Рубинштейн говорил, что великие князья могут сделаться артистами, а последним никогда не попасть в великие князья. Самое приятное мнение о моей игре было, что я играл, благоговея перед Моцартом.
31 марта (19 марта). Петербург. Мраморный дворец.
Среда. 8. Опять я в Петербурге, полный самых приятных и освежающих воспоминаний о трехдневном пребывании в Москве... Так, мне припомнился чудный майский вечер два года назад, когда я уезжал оттуда в Оптину пустынь... Папа уехал в Крым. Я остался в Москве с Павлом Егорычем. Мы разъезжали по Москве.
Обедал и провел весь вечер у Шеншина (Фета). Смеркалось, было морозно и уши щипало, когда я выехал сквозь Троицкие ворота из Кремля и несся в санях по Воздвиженке и с Арбата на Плющиху. В конце ее, неподалеку от Девичья поля, его дом, хорошо знакомый лишь по адресу. Я вошел. Маленькие низенькие комнаты, на окнах растения, повсюду цветут гиацинты - такая уютная обстановка для милых бездетных старичков. Я в первый раз увидал Марью Петровну Шеншину (рожд. Боткину, сестру доктора), но мне сейчас же показалось, что я давно с ней знаком. Приняли меня радушно и ласково, как родного. Сперва Марья Петровна боялась моего посещения, но всякий страх прошел и, кажется, довольно скоро. Мы сели обедать; кроме нас троих была тут и молоденькая девушка, которую называли Екатериной Владимировной - фамилии ее я не узнал. Она служит Фету секретарем - я хорошо знаю ее почерк, - старичок называет ее своими глазами. А она сперва очень боялась меня, но тоже скоро успокоилась. Разговор не умолкал ни на минуту. Я сразу заметил, что старички самые нежные супруги, он очень рассеян и без старушки ему пришлось бы плохо. Она, кажется, только и живет, что заботой и попечениями о нем. Время летело так быстро, мне было так хорошо у них, как будто я всю жизнь был знаком с ними. Он читал мне свои последние, мне еще незнакомые стихи. Пили чай, говорили, о чем только не говорили!
Продолжение следует...