Дневник Романова Константина Константиновича: сентябрь 1886
[1877 год]
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
сентябрь и октябрь 1879
[1880 год] март 1880
апрель и май 1880
июнь 1880
июль 1880
осень 1880
[1886 год] июнь 1886
июль 1886
август 1886
4 сентября (23 августа). Утро. Мыза Смерди. Лагерь.
Мой письменный столик стоит на том же месте, как в прошлом году; на нем в порядке расставлены вещи, которые я всюду вожу с собою; некоторые другие я нынче тоже взял с собою. Налево четыре книжки: стихотворения Лермонтова, Пушкина, «Жемчужины русской поэзии» и «Новый завет». Серебряная чернильница кубиком, две свечи в медных подсвечниках, маленький барометр-анероид, печать с ручкой из пурпурина, часики, два портрета жены в складной рамке, катушка для пропускной бумаги с нефритовой ручкой. Тетради для записывания стихов и писем, вот эта книга для дневника и маленькая записная книжка в красном кожаном переплете - подарок Кренделя тоже для записывания стихов.
Списываю письмо поэта Апухтина, которое получил в Воскресенье и показывал Головину; он только что возвратил мне его по почте.
«Ваше Высочество! Ваш благосклонный
Дар получил я вчера.
Он одиночество ночи бессонной
Мне услаждал до утра...
Верьте: не блеск и величие сана
Душу пленяют мою,
Чужды мне льстивые речи обмана,
Громких я од не пою.
В книге, как в зеркале, оком привычным
Вижу я отблески лиц:
Чем-то сердечным, простым, симпатичным
Веет от этих страниц.
Кажется, будто на миг забывая
Света бездушного шум,
В них приютилась жизнь молодая,
Полная чувства и дум.
Жизнь эта всюду: в Венеции милой,
В грезах любви золотой,
В теплых слезах над солдатской могилой,
В сходках семьи полковой...
Пусть вдохновенная песнь раздается
Чаще, как добрый пример!
В памяти чутких сердец не сотрется
Милая подпись K.P.
Трудно мне кончить: слова этикета
Плохо вставляются в стих,
Но как поэт, Вы простите поэта,
Если он кончит без них.
А. Апухтин
Петербург,
16 августа, 1886»
Эти стихи подействовали на меня отрадно, на меня повеяло от них теплом и лаской, я долго оставался под их обаянием. Особенно слова 5-й строфы глубоко проникли мне в душу.
6 сентября (25 августа). Понедельник. В 8-м часу прошел один поезд, а за ним через час и другой. Мы думали, что Государь находился в этом последнем, и перекрестились, когда ярко освещенные, большие нарядные вагоны промчались мимо нас. Наша задача была выполнена: Государь проследовал благополучно. Нам было велено оставаться в третьем положении, пока не придет приказание снять посты. Время шло да шло, а приказание не приходило. Становилось холодно, луна села. Мы прохаживались по полотну, заходили в сторожевую будку, я разговаривал с фельдфебелем и вахмистром. Говорили и о службе в пехоте и коннице, и о всевозможных случаях из полковых историй, и о покойном Государе и его кончине, дошли и до рассказов из жизни некоторых святых. Я вслушивался в забавное воронежское наречие вахмистра...Все мы одинаково злились на начальство, у которого не хватает храбрости взять на себя решение снять посты, раз поезда чрезвычайной важности прошли благополучно. Людей заставляют стоять бессменно и бесцельно на постах только из боязни ответственности и тем, по-моему, подрывают и взгляд на дисциплину и на добросовестное исполнение часовыми их обязанностей.
9 сентября (28 августа). Павловск. Утром. Вернувшись сюда вчера вечером, принимаюсь излагать свои впечатления за два последние дня...Я с грустью думал о необходимости покинуть «приветливые Смерди» и сочинил эти четыре стиха:
Садик запущенный, садик заглохший
Старенький серенький дом!
Дворик заросший, прудок пересохший,
Ветхие службы кругом.
Хотелось бы написать в честь Смердей и продолжение к этому начатому стихотворению.
Ночь была тихая, звездная, казалось тепло. Меня несказанно радует и трогает, что Мите - этому знатоку службы и солдат, нравится наша Государева рота. Он как-то отозвался о ней: «Чудная у вас рота». Он, я думаю, и не знал, сколько доставил наслаждения этими словами. Я невольно в глубине души еще неясно и как-то боязливо сознаю, что моя привязанность к солдатам, любовь и благодушные отношения начинают отражаться на роте. Неужели я доживу когда-нибудь до полного убеждения, что она - мое создание, что она держится мною и что я, действительно, имею на нее влияние и держу ее в руках, несмотря на недостаток строгости и редкость карательных мер. Я как-то предчувствую, что это сбудется.
11 сентября (30 августа). Павловск. Прилагаю вырезку из «Гражданина» с разбором моих стихотворений, написанным кн. Мещерским. Отзыв благосклонный, но совершенно для меня неожиданный: я до сих пор воображал себя лириком; по крайней мере стихи в эпическом роде удавались мне редко и с большим трудом. Моего «Манфреда» обругали, может быть, отчасти и справедливо. Но неужели же мой стих тяжел в этом драматическом отрывке? А я было собрался писать целую поэму, в таком же драматическом роде, да и не бросаю это намерение. Надо будет еще более обратить внимание на стих, вкладывая его в уста совершенно противоположных личностей. Я доволен и тем, что моей книге отведено несколько страниц такого распространённого журнала. Но описание природы, цветов и нашего севера осталось незамеченным.
13 сентября (1 сентября). Воскресенье. Павловск.
...Я одолел строфу, пришедшую мне в голову до обеда, и никак не дававшуюся:
И ни одной не проронишь ты жалобы
На злополучье свое,
Перед которым давно задрожало бы
Слабое сердце мое.
Эти слова ни к кому в особенности не относятся, все стихотворение - вымысел. Но мне просто полюбилась основная мысль.
16 сентября (4 сентября). День. Вчера новое стихотворение было готово и начисто переписано. Я очень этому рад; стихи порядочные; за все лето мне почти ничего не удавалось, а теперь и сам не понимаю, откуда взялось вдохновение. Сегодня я окончил еще два стихотворения: «Благословляй меня» и «Научи меня, Боже, любить», уже давно начатые, с которыми я никак не мог сладить. Я чувствую себя в надлежащем настроении, чтобы писать стихи, и это меня удивляет: обыкновенно я в эту пору, т. е. осенью, переставал писать, а теперь только начинаю.
17 сентября (5 сентября). Четверг. Утро. Записал оба сегодня оконченных стихотворения. Около 5-ти отправился гулять пешком. Стоял ясный, солнечный, но холодный день. Я вышел в поле, на берег Славянки, по направлению к Царской Славянке; Зайчик бежал со мной. Мне пришло в голову из своей задуманной поэмы сделать историческую повесть. Я боюсь, что большое драматическое произведение, сочинение мне не под силу и что оно легче удастся в прозе. Но мне жалко расставаться с мыслью о поэме. Мне тут же стали мерещиться диалоги между Никодимом и кем-нибудь другим, сцены в доме Пилата и т. д. Я даже начал сочинять стихи, первые стихи. Потом, когда я уже прошел мимо Царской Славянки, повернул налево, спустился в овраг и перебрался на правый берег Славянки, напросились в голову другие стихи, о Смердях, о старом доме, о шатких ступенях крылечка, о низеньких темных сенях, о светлой, уютной комнатке. Я вернулся домой к 7-ми часам.
25 сентября (13 сентября). Утро. Написал Чайковскому. Он обратился ко мне с просьбой исходатайствовать ему разрешение посвятить Государыне 12 недавно сочиненных им романсов. Он кончил свою новую, и, как он говорит, свою лучшую и последнюю оперу «Чародейку», и зимой будет оркестрировать ее. Ему бы хотелось посвятить эту оперу Государю и он просит меня помочь ему в этом. Это поручение мне очень приятно. Я послал Чайковскому свой сборник. Может быть, он что-нибудь из него положит на музыку.
26 сентября (14 сентября). Утро. Палтолику очень понравилось стихотворение «Жизнь пережить - не поле перейти». Он именно оценил мысль, что женщина, слабая, усталая, легко утомляется от одной прогулки по полю; а потом, испытанная горестями и невзгодами жизни, становится сильнее и бодрее всякого мужчины.
Вечер. Мнение Палтолика мне очень дорого: он умеет ценить стихи и относится к ним весьма строго. Все современные стихотворцы, даже Апухтин и Граф Голенищев-Кутузов, не заслуживают его одобрения. Поэтому мне было особенно лестно, что мое стихотворение привлекло его внимание.Ребеночка я сегодня видел только сонного. Вава рассказывала, что утром он был очень весел, и сама была очень в духе. Маленький начинает обращать внимание на разные предметы. Калинушкин приходил печку топить; мальчик смотрел в его сторону и прислушивался к шуму; Калинушкин сказал ему: «Ваше Высочество! приходите, помогайте мне печку топить!» Этот Калинушкин прелестный человек - в нем я не ошибся, мое чутье меня не обмануло. Он понятлив, ловок, услужлив и всегда весел. Все его любят. Не я один замечал, что в лице у него есть что-то детски-добродушное. Я люблю его как родного, а он очень привязался к моему первенцу. Счастлив мой маленький, все-то его любят, он окружен самыми нежными, ласковыми заботами. На детской так хорошо! Вава - ну уж лучше ее няньки не найти. Помощница ее - Анна Александровна Беляева - милая, тихая, кроткая. Кормилица тоже хорошая женщина, трудолюбивая, всякое поручение исполнит охотно.
28 сентября (16 сентября). Вторник. Получил письма от жены и Гончарова (автора «Обломова»). Он благодарит за книгу моих стихов и разбирает их. Ему они кажутся искренними, и он в этом видит главный признак таланта; выше всего он ставит «Письмо из-за границы», «Из лагерных заметок» и «Умер». Это письмо очень меня обрадовало и доставило мне большое удовольствие; он исписал целых два с половиною больших листа. Я согласен с ним, что стихи, которые ему понравились, одни из удачнейших моих произведений. Но он ничего не говорит о коротеньких лирических произведениях, в которых я старался выразить свою любовь к нашему северу, к нашей скудной, но милой природе. Что-то напишет Майков?
30 сентября (18 сентября). Теперь сейчас 11ч. утра. Говорят, Государь проедет в ночь на завтра. Вчера утром пришло приказание встать в третье положение: полковник проезжал по линии и проверял правильность расположения постов.
Продолжение следует...
Книги - это пища для ума и для души. Хорошие книги у меня равнозначны деликатесам, а плохие и так себе приравниваю к просроченные продуктам.
А у вас какие ассоциации вызывают книги?
И какие книги лежат/стоят на вашем столе?
#наулицезима #27
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
сентябрь и октябрь 1879
[1880 год] март 1880
апрель и май 1880
июнь 1880
июль 1880
осень 1880
[1886 год] июнь 1886
июль 1886
август 1886
4 сентября (23 августа). Утро. Мыза Смерди. Лагерь.
Мой письменный столик стоит на том же месте, как в прошлом году; на нем в порядке расставлены вещи, которые я всюду вожу с собою; некоторые другие я нынче тоже взял с собою. Налево четыре книжки: стихотворения Лермонтова, Пушкина, «Жемчужины русской поэзии» и «Новый завет». Серебряная чернильница кубиком, две свечи в медных подсвечниках, маленький барометр-анероид, печать с ручкой из пурпурина, часики, два портрета жены в складной рамке, катушка для пропускной бумаги с нефритовой ручкой. Тетради для записывания стихов и писем, вот эта книга для дневника и маленькая записная книжка в красном кожаном переплете - подарок Кренделя тоже для записывания стихов.
Списываю письмо поэта Апухтина, которое получил в Воскресенье и показывал Головину; он только что возвратил мне его по почте.
«Ваше Высочество! Ваш благосклонный
Дар получил я вчера.
Он одиночество ночи бессонной
Мне услаждал до утра...
Верьте: не блеск и величие сана
Душу пленяют мою,
Чужды мне льстивые речи обмана,
Громких я од не пою.
В книге, как в зеркале, оком привычным
Вижу я отблески лиц:
Чем-то сердечным, простым, симпатичным
Веет от этих страниц.
Кажется, будто на миг забывая
Света бездушного шум,
В них приютилась жизнь молодая,
Полная чувства и дум.
Жизнь эта всюду: в Венеции милой,
В грезах любви золотой,
В теплых слезах над солдатской могилой,
В сходках семьи полковой...
Пусть вдохновенная песнь раздается
Чаще, как добрый пример!
В памяти чутких сердец не сотрется
Милая подпись K.P.
Трудно мне кончить: слова этикета
Плохо вставляются в стих,
Но как поэт, Вы простите поэта,
Если он кончит без них.
А. Апухтин
Петербург,
16 августа, 1886»
Эти стихи подействовали на меня отрадно, на меня повеяло от них теплом и лаской, я долго оставался под их обаянием. Особенно слова 5-й строфы глубоко проникли мне в душу.
6 сентября (25 августа). Понедельник. В 8-м часу прошел один поезд, а за ним через час и другой. Мы думали, что Государь находился в этом последнем, и перекрестились, когда ярко освещенные, большие нарядные вагоны промчались мимо нас. Наша задача была выполнена: Государь проследовал благополучно. Нам было велено оставаться в третьем положении, пока не придет приказание снять посты. Время шло да шло, а приказание не приходило. Становилось холодно, луна села. Мы прохаживались по полотну, заходили в сторожевую будку, я разговаривал с фельдфебелем и вахмистром. Говорили и о службе в пехоте и коннице, и о всевозможных случаях из полковых историй, и о покойном Государе и его кончине, дошли и до рассказов из жизни некоторых святых. Я вслушивался в забавное воронежское наречие вахмистра...Все мы одинаково злились на начальство, у которого не хватает храбрости взять на себя решение снять посты, раз поезда чрезвычайной важности прошли благополучно. Людей заставляют стоять бессменно и бесцельно на постах только из боязни ответственности и тем, по-моему, подрывают и взгляд на дисциплину и на добросовестное исполнение часовыми их обязанностей.
9 сентября (28 августа). Павловск. Утром. Вернувшись сюда вчера вечером, принимаюсь излагать свои впечатления за два последние дня...Я с грустью думал о необходимости покинуть «приветливые Смерди» и сочинил эти четыре стиха:
Садик запущенный, садик заглохший
Старенький серенький дом!
Дворик заросший, прудок пересохший,
Ветхие службы кругом.
Хотелось бы написать в честь Смердей и продолжение к этому начатому стихотворению.
Ночь была тихая, звездная, казалось тепло. Меня несказанно радует и трогает, что Мите - этому знатоку службы и солдат, нравится наша Государева рота. Он как-то отозвался о ней: «Чудная у вас рота». Он, я думаю, и не знал, сколько доставил наслаждения этими словами. Я невольно в глубине души еще неясно и как-то боязливо сознаю, что моя привязанность к солдатам, любовь и благодушные отношения начинают отражаться на роте. Неужели я доживу когда-нибудь до полного убеждения, что она - мое создание, что она держится мною и что я, действительно, имею на нее влияние и держу ее в руках, несмотря на недостаток строгости и редкость карательных мер. Я как-то предчувствую, что это сбудется.
11 сентября (30 августа). Павловск. Прилагаю вырезку из «Гражданина» с разбором моих стихотворений, написанным кн. Мещерским. Отзыв благосклонный, но совершенно для меня неожиданный: я до сих пор воображал себя лириком; по крайней мере стихи в эпическом роде удавались мне редко и с большим трудом. Моего «Манфреда» обругали, может быть, отчасти и справедливо. Но неужели же мой стих тяжел в этом драматическом отрывке? А я было собрался писать целую поэму, в таком же драматическом роде, да и не бросаю это намерение. Надо будет еще более обратить внимание на стих, вкладывая его в уста совершенно противоположных личностей. Я доволен и тем, что моей книге отведено несколько страниц такого распространённого журнала. Но описание природы, цветов и нашего севера осталось незамеченным.
13 сентября (1 сентября). Воскресенье. Павловск.
...Я одолел строфу, пришедшую мне в голову до обеда, и никак не дававшуюся:
И ни одной не проронишь ты жалобы
На злополучье свое,
Перед которым давно задрожало бы
Слабое сердце мое.
Эти слова ни к кому в особенности не относятся, все стихотворение - вымысел. Но мне просто полюбилась основная мысль.
16 сентября (4 сентября). День. Вчера новое стихотворение было готово и начисто переписано. Я очень этому рад; стихи порядочные; за все лето мне почти ничего не удавалось, а теперь и сам не понимаю, откуда взялось вдохновение. Сегодня я окончил еще два стихотворения: «Благословляй меня» и «Научи меня, Боже, любить», уже давно начатые, с которыми я никак не мог сладить. Я чувствую себя в надлежащем настроении, чтобы писать стихи, и это меня удивляет: обыкновенно я в эту пору, т. е. осенью, переставал писать, а теперь только начинаю.
17 сентября (5 сентября). Четверг. Утро. Записал оба сегодня оконченных стихотворения. Около 5-ти отправился гулять пешком. Стоял ясный, солнечный, но холодный день. Я вышел в поле, на берег Славянки, по направлению к Царской Славянке; Зайчик бежал со мной. Мне пришло в голову из своей задуманной поэмы сделать историческую повесть. Я боюсь, что большое драматическое произведение, сочинение мне не под силу и что оно легче удастся в прозе. Но мне жалко расставаться с мыслью о поэме. Мне тут же стали мерещиться диалоги между Никодимом и кем-нибудь другим, сцены в доме Пилата и т. д. Я даже начал сочинять стихи, первые стихи. Потом, когда я уже прошел мимо Царской Славянки, повернул налево, спустился в овраг и перебрался на правый берег Славянки, напросились в голову другие стихи, о Смердях, о старом доме, о шатких ступенях крылечка, о низеньких темных сенях, о светлой, уютной комнатке. Я вернулся домой к 7-ми часам.
25 сентября (13 сентября). Утро. Написал Чайковскому. Он обратился ко мне с просьбой исходатайствовать ему разрешение посвятить Государыне 12 недавно сочиненных им романсов. Он кончил свою новую, и, как он говорит, свою лучшую и последнюю оперу «Чародейку», и зимой будет оркестрировать ее. Ему бы хотелось посвятить эту оперу Государю и он просит меня помочь ему в этом. Это поручение мне очень приятно. Я послал Чайковскому свой сборник. Может быть, он что-нибудь из него положит на музыку.
26 сентября (14 сентября). Утро. Палтолику очень понравилось стихотворение «Жизнь пережить - не поле перейти». Он именно оценил мысль, что женщина, слабая, усталая, легко утомляется от одной прогулки по полю; а потом, испытанная горестями и невзгодами жизни, становится сильнее и бодрее всякого мужчины.
Вечер. Мнение Палтолика мне очень дорого: он умеет ценить стихи и относится к ним весьма строго. Все современные стихотворцы, даже Апухтин и Граф Голенищев-Кутузов, не заслуживают его одобрения. Поэтому мне было особенно лестно, что мое стихотворение привлекло его внимание.Ребеночка я сегодня видел только сонного. Вава рассказывала, что утром он был очень весел, и сама была очень в духе. Маленький начинает обращать внимание на разные предметы. Калинушкин приходил печку топить; мальчик смотрел в его сторону и прислушивался к шуму; Калинушкин сказал ему: «Ваше Высочество! приходите, помогайте мне печку топить!» Этот Калинушкин прелестный человек - в нем я не ошибся, мое чутье меня не обмануло. Он понятлив, ловок, услужлив и всегда весел. Все его любят. Не я один замечал, что в лице у него есть что-то детски-добродушное. Я люблю его как родного, а он очень привязался к моему первенцу. Счастлив мой маленький, все-то его любят, он окружен самыми нежными, ласковыми заботами. На детской так хорошо! Вава - ну уж лучше ее няньки не найти. Помощница ее - Анна Александровна Беляева - милая, тихая, кроткая. Кормилица тоже хорошая женщина, трудолюбивая, всякое поручение исполнит охотно.
28 сентября (16 сентября). Вторник. Получил письма от жены и Гончарова (автора «Обломова»). Он благодарит за книгу моих стихов и разбирает их. Ему они кажутся искренними, и он в этом видит главный признак таланта; выше всего он ставит «Письмо из-за границы», «Из лагерных заметок» и «Умер». Это письмо очень меня обрадовало и доставило мне большое удовольствие; он исписал целых два с половиною больших листа. Я согласен с ним, что стихи, которые ему понравились, одни из удачнейших моих произведений. Но он ничего не говорит о коротеньких лирических произведениях, в которых я старался выразить свою любовь к нашему северу, к нашей скудной, но милой природе. Что-то напишет Майков?
30 сентября (18 сентября). Теперь сейчас 11ч. утра. Говорят, Государь проедет в ночь на завтра. Вчера утром пришло приказание встать в третье положение: полковник проезжал по линии и проверял правильность расположения постов.
Продолжение следует...
Книги - это пища для ума и для души. Хорошие книги у меня равнозначны деликатесам, а плохие и так себе приравниваю к просроченные продуктам.
А у вас какие ассоциации вызывают книги?
И какие книги лежат/стоят на вашем столе?
#наулицезима #27