Дневник Романова Константина Константиновича: июль и август 1879
[1877 год]
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
Когда меня волной холодной
Объемлет мира суета,
Звездой мне служат путеводной
Любовь и красота.
О, никогда я не нарушу
Однажды данный им обет:
Любовь мне согревает душу,
Она - мне жизнь и свет.
Не зная устали, ни лени,
Отважно к цели я святой
Стремлюсь, чтоб преклонить колени
Пред вечной красотой.
К.Р.
1 июля (19 июня). Павловск. Совсем осиротел; теперь и Павел Егорович уехал, я остался один, впрочем, я не жалуюсь, мне и одному хорошо.Поутру пошел наверх в кладовые, осмотрел старые, сложенные в кучу вещи; отыскал кресла jacoв, такое же великолепное бюро. Между всяким хламом нашел портреты Петра Великого и короля Англии Карла I. Все это взял в свою комнату. Мама помогает мне устраивать ее, и выходит очень мило.
4 июля (22 июня). Встал очень поздно, и поэтому не доволен собой, немного голова болела. Опоздал на прогулку с Татьяной Михайловной.
После завтрака поехал в Царское. Встретил Государя и Императрицу в коляске; на козлах козак, спереди, с боков и сзади козаки верхом, в некотором расстоянии... в дрожках. Признаюсь, больно смотреть, как Царь пленником должен ездить, - где же? В самой России.
4 июля (22 июня). Был у Елены Шереметевой; она живет в Царском на даче Крейлица. Мы были очень, очень рады видеться. На пути к ней я размышлял о своей любви и не мог дать себе отчета: прав ли во мне покорный и привыкающий ко всяким горестям человек, или любовь была не настоящая? Я помню, мне было больно, пребольно, но ревности я никогда не ощущал и Володю даже полюбил. А теперь, хоть я бы очень желал быть мужем Елены, когда бы оно было возможно, я не испытываю большого отчаяния...О моем плавании мне ничего не говорят, я ничего не знаю. Признаюсь, довольно неприятное состояние...
5 июля (23 июня). Утром читал жизнеописание Великой княгини Александры Павловны «В Древней и новой России».
Мне часто приходит в голову, что и мой дневник, лет через шестьдесят, семьдесят, появится где-нибудь в печати; что меня даже часто, признаюсь, заставляет обращать внимание на слог и правдивость моих заметок...
Ко мне приехал Ларош, профессор теории музыки Петербургской консерватории. Он мой приятель, я с удовольствием показывал ему наш дворец: меня никогда не утомляет и не может наскучить рассказывать то же самое в сотый раз о разных комнатах, о фарфоре, о бронзах, о шпалерах и о старинной мебели, показывая все эти прелести гостям...
6 июля (24 июня). Павловск. Наша семья обедала у Царя; Императрица чрезвычайно слаба, вид у нее болезненный и утомленный, она сильно кашляет. От слабости она почти не принимала участия в разговоре между Государем и Папа, она, не двигаясь, сидела в креслах, часто закрывая глаза, и имела самый жалкий вид. А разговор шел прескучный для нашего поколения: о прежних командирах гвардейских полков, о начальниках частей при маневрах этих полков. Надо признаться, эти обеды не славятся между нами весельем или чем-либо любопытным.
Поздно вечером в Павловске я был у Татьяны Михайловны и просидел у нее до часа ночи. Рассказывал ей свою жизнь на «Светлане» и потом на берегу Дуная, свою детскую привязанность к Алексею Валентиновичу и как это чувство перешло в искреннюю и крепкую дружбу.
Рассказал ей по ее просьбе силистрийское дело и как я получил георгиевский крест.
Возвращался домой двором; полюбовался видом дворца в светлую и ясную июньскую ночь, освещенным полной луной.
7 июля (25 июня). Петербург. Если бы Николай I был жив, ему минуло бы сегодня 83 года. Семья собралась на панихиду в Петербург, в крепость.
10 июля (28 июня). Павловск. Мама вернулась из Стрельны чрезвычайно взволнованная. Въезжая в Царскосельский сад, на большой дороге, недалеко от арсенала, с ней повстречался казак верхом. За ним, запряженный парой английских лошадей, которыми правил Государь, ехал basket, в нем кроме Государя была княжна Долгорукая и дети. Павел Егорович, графиня Келлер, сопровождавшие Мама, заметили, что Государь имел очень сконфуженный вид.Понятно, что Мама сильно расстроилась после такой встречи. Я благодарил Бога, что не ехал с Мама. Сердце обливается кровью при виде, что делает наш Царь, Самодержец всероссийский, и еще после чудесного избавления от покушения на его жизнь.
11 июля (29 июня). Моя судьба опять, кажется, меняется. Папа был вчера в Кронштадте, он делал смотр корвету «Баян», вернувшемуся из дальнего плавания. Ему пришла мысль осенью снова отправить «Баян» вокруг света с гвардейским экипажем. Он хочет и меня послать на нем. Вот опять все изменилось. Я рад, впрочем, меня пугает петербургская зима, с разводами, празднествами и так далее...
30 июля (18 июля). Кронштадт. Государь произвел смотр Крейсерам «Европе», «Азии» и «Африке»; Глиперам «Разбойнику» и «Наезднику», «Всаднику», «Гайдамаку» и корвету «Баян» на восточном кронштадтском рейде. Я был в свите. Из семейства Государя сопровождали Цесаревич, Папа и Алексей. Мы в 12 вышли на яхте «Александрия» из Петербурга.Погода стояла благоприятная, на небе были облака, по временам скрывавшие солнце; находили, что очень тепло. Государь посетил сперва «Гайдамак», затем «Всадник», «Баян», американский корвет «Enteprise» и «Европу». На «Гайдамаке» и на «Всаднике» пробили тревогу, артиллерийское учение было исполнено с необыкновенной быстротой. На «Баяне» поставили паруса. На «Enteprise» проходили церемониальным маршем. Кукольная комедия.
1 августа (20 июля). Павловск. Ильин день. Делали большую прогулку пешком с Татьяной Михайловной и Павлом Егорычем. Мы теперь хорошие друзья. После завтрака все трое собрались у Татьяны Михайловны. Генерал Киреев читал нам записку озаглавленную: «Избавимся ли мы от Нигилизма», которую он желает подать Государю.
В записке разбираются причины, породившие у нас нигилизм, и способы, к которым надо бы прибегнуть, чтобы застраховать от него юношество.
Мне кажется, Киреев пропускает выгодный случай промолчать, желая подать свою записку Государю. Я убежден, что его советы не только ни на что не повлияют, но даже будут пропущены мимо ушей, это еще лучшее из зол: он может и поплатиться за свои слова. Но я Киреева уважаю именно за то, что он всегда поступает по совести, а не как ему выгодно.
3 августа (22 июля). Павловск. Сочиняю стихи «Ива».
4 августа (23 июля). Гатчина. Мы - т. е. Мама, Таня Лазарева и я - проводили Великую Княгиню Марию Павловну и Владимира до Гатчины. Когда их поезд тронулся, нас встретил на гатчинской станции П. С. Кеппен. Уселись вчетвером в коляску и нас повезли во дворец через сад.
На Гатчине, на ее парке, на дворце лежит печать одиночества, исторической старины и таинственности; когда туда ни приедешь, тебя охватывает дух древности, не принадлежащий никаким загородным петербургским дворцам. В Гатчине невольно из каждого угла старых дворцовых покоев как будто слышатся затаенные вздохи, глухие слезы, и смех, и смех, и веселье старых добрых годов.
Мы долго оставались в китайской галерее, рассматривая старые портреты и вычурную китайщину. Солнце, просвечивая сквозь желтые стекла, волшебным золотым цветом озаряло бронзы и китайские фарфоры; не хотелось уходить оттуда. Нам не удалось видеть комнаты Павла I и его постель, на которой он умер, - не оставалось времени до отхода поезда...
10 августа (29 июля). Кронштадт. В 9 ч. утра снялись с якоря под парами. Под руководством Скрыдлова и пользуясь советами других офицеров, я занимался уборкой якоря. Первая моя вахта на ходу была с 12-ти дня.
13 августа (1 августа). Финский залив. «Светлана». Я еще недовольно понимаю парусную работу. Мне часто страшно становится, когда придет в голову парусная самостоятельная вахта. Я много молюсь Богу, вникаю во все окружающее. Спрашиваю охотно совета Павла Павловича, не особенно доверяя Скрыдлову.В сегодняшний день нахлынули черные минуты, одолевала тоска, казалось мне, что ничего-то я не знаю и никогда не научусь быть порядочным моряком. Вспомнилось про дом, про Павловские комнаты, про балкон с вьющимися растениями, про спокойные дни. А здесь каждую минуту готовишься к чему-нибудь неожиданному...
15 августа (3 августа). «Светлана». Опять голова разболелась и уныние нашло. Когда голова болит, всегда делается со мной тоска. Вспоминаются стихи, думается, как бы было хорошо вовсе не служить и заниматься по собственной воле, а главное, оставаться дома.
Мне все слышались чудные слова «Демона»...
16 августа (4 августа). Балтийское море. Утром читал о новейших судах германского флота. Он должен иметь значительную будущность.
Вахта с 1-6 ч.
По артиллерийской тревоге командовал батареей. Около 6 ч. рвали учебную мину. С 12 идем под парами, паруса закреплены, мертвейший штиль.
17 августа (5 августа). Читал я небольшую повесть Достоевского «Бедные люди», третий день уже читаю и сегодня кончил. Мне так страшно было грустно, следя за лицами, выведенными в этой повести, мне хотелось узнать, где во всем свете такие люди есть, и помочь им. Я еле удержался в кают-компании, прибежал в свою каюту, стал на колени у постели и расплакался. Долго не мог успокоиться, приходили в голову все грустные происшествия моей жизни и все больше плакал. Все, что я перечувствовал последние дни, все душевные невзгоды вытекли с этими слезами.Теперь я себя чувствую отлично, и на вахту не лень идти, и не боишься ничего в будущем, и молится хорошо.
20 августа (8 августа). Киль. Опять меня стало разбирать уныние, меня пугает Копенгаген с разными празднествами. Стараюсь отгонять от себя мысль, что я не хочу служить во флоте. Это мой дом - надо покориться судьбе.
21 августа (9 августа). Молился усердно, прося Бога помочь мне в моем двадцать втором году быть честным человеком. В кают-компании меня радушно поздравляли...
25 августа (13 августа). Копенгаген. Меня встретили так мило, так радушно, как будто я домой к своим приехал. И Король и Королева так ласково приветствовали и расспрашивали. Я очень обрадовался увидеть нашу «душку Цесаревну», она месяца два как гостит в своей прежней родине. Она повела меня к своим детям, которые хотели меня видеть, они лежали в постелях и дожидали меня... Потом Цесаревна повела меня в другую комнату, где была кронпринцесса Луиза и принцесса Alix, хороша как день, на нее заглядываешься, так она изумительно красива и мила. - Потом все мы сошли вниз, в круглую комнату на вечер. В этой комнате я в первый раз увидал нашу Цесаревну, она была в трауре по женихе Цесаревиче и еще не была помолвлена за Сашу. Это было 14 лет назад в 65 году.
27 августа (15 августа). Копенгаген. Ездил делать визиты принцессе Каролине, Кронпринцу и Вдовствующей Королеве. Стоял на вахте с 6 - полночи. Подобная жизнь очень утомительна.
Моя вахта с 8 утра. Ветер (sw) очень свежий, так и ревет. Старший офицер поехал на берег в музей Торвальдсена, я остался за него, а вместо меня на вахту вступил Толстой. Итак, я на несколько часов старший офицер, - халиф на час; бегая по палубам, смотрю, все ли в порядке.
Отдали второй якорь. Очень свежо. Съехал на берег... Застал Королеву, Минни и Алике за чаем, немедленно уселся на пол - ma position. Потом Минни повела меня в комнату Alix, улеглась там на кушетку, и я снова сел на пол. Так мы провели время до обеда.
...Видно, что там всегда было и есть семейное счастье, между всеми существуют ясные и простые отношения, не то что у нас. Я понимаю, что и Саша и Минни приезжают сюда, чтобы отдохнуть от утомительного нравственного, неловкого положения в Петербурге.
Даже дети тут как-то веселее, свободнее и непринужденнее.
Вернулся около 9 ч.
30 августа (18 августа). С часа на час ожидают яхту «Царевна», на которой должен придти Цесаревич из Штокгольма.В 9 ч. утра на срочной шлюпке съехал на берег с офицерами. Пошли с Толстым, Денисовым и старшим доктором сперва менять деньги, а потом в музей Торвальдсена. Меня охватило благовейное чувство при виде простой могилы знаменитого ваятеля, покрытой плющом, посреди всех его произведений. Его Гермес понравился мне больше всего.
31 августа (19 августа). Цесаревич, наконец, пришел в 6 утра на частном пароходе из Мальмё. После завтрака я отправился являться к нему и остался там весь день. Славно было смотреть на Сашу и на Минни вместе, они оба глядят такими счастливыми.
Обед на этот раз был торжественным с музыкой, было много приглашенных, которые обедали в другой комнате, а семья отдельно в столовой. - Король встал и пил за здоровье Саши, который очень сконфузился и покраснел, несмотря на свои значительные размеры и грузные формы. Саша скромен и застенчив до крайности.
Вечером все поехали к вдовствующей Королеве; она замечательно сохраняется, не скажешь, что ей пошел девятый десяток; мне она очень нравится, такая славная, важная старушка, сейчас видно, что королева; и у нее царствует мир и спокойствие, все так просто и мило и вместе с тем на большую ногу.
Продолжение следует...
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
Когда меня волной холодной
Объемлет мира суета,
Звездой мне служат путеводной
Любовь и красота.
О, никогда я не нарушу
Однажды данный им обет:
Любовь мне согревает душу,
Она - мне жизнь и свет.
Не зная устали, ни лени,
Отважно к цели я святой
Стремлюсь, чтоб преклонить колени
Пред вечной красотой.
К.Р.
1 июля (19 июня). Павловск. Совсем осиротел; теперь и Павел Егорович уехал, я остался один, впрочем, я не жалуюсь, мне и одному хорошо.Поутру пошел наверх в кладовые, осмотрел старые, сложенные в кучу вещи; отыскал кресла jacoв, такое же великолепное бюро. Между всяким хламом нашел портреты Петра Великого и короля Англии Карла I. Все это взял в свою комнату. Мама помогает мне устраивать ее, и выходит очень мило.
4 июля (22 июня). Встал очень поздно, и поэтому не доволен собой, немного голова болела. Опоздал на прогулку с Татьяной Михайловной.
После завтрака поехал в Царское. Встретил Государя и Императрицу в коляске; на козлах козак, спереди, с боков и сзади козаки верхом, в некотором расстоянии... в дрожках. Признаюсь, больно смотреть, как Царь пленником должен ездить, - где же? В самой России.
4 июля (22 июня). Был у Елены Шереметевой; она живет в Царском на даче Крейлица. Мы были очень, очень рады видеться. На пути к ней я размышлял о своей любви и не мог дать себе отчета: прав ли во мне покорный и привыкающий ко всяким горестям человек, или любовь была не настоящая? Я помню, мне было больно, пребольно, но ревности я никогда не ощущал и Володю даже полюбил. А теперь, хоть я бы очень желал быть мужем Елены, когда бы оно было возможно, я не испытываю большого отчаяния...О моем плавании мне ничего не говорят, я ничего не знаю. Признаюсь, довольно неприятное состояние...
5 июля (23 июня). Утром читал жизнеописание Великой княгини Александры Павловны «В Древней и новой России».
Мне часто приходит в голову, что и мой дневник, лет через шестьдесят, семьдесят, появится где-нибудь в печати; что меня даже часто, признаюсь, заставляет обращать внимание на слог и правдивость моих заметок...
Ко мне приехал Ларош, профессор теории музыки Петербургской консерватории. Он мой приятель, я с удовольствием показывал ему наш дворец: меня никогда не утомляет и не может наскучить рассказывать то же самое в сотый раз о разных комнатах, о фарфоре, о бронзах, о шпалерах и о старинной мебели, показывая все эти прелести гостям...
6 июля (24 июня). Павловск. Наша семья обедала у Царя; Императрица чрезвычайно слаба, вид у нее болезненный и утомленный, она сильно кашляет. От слабости она почти не принимала участия в разговоре между Государем и Папа, она, не двигаясь, сидела в креслах, часто закрывая глаза, и имела самый жалкий вид. А разговор шел прескучный для нашего поколения: о прежних командирах гвардейских полков, о начальниках частей при маневрах этих полков. Надо признаться, эти обеды не славятся между нами весельем или чем-либо любопытным.
Поздно вечером в Павловске я был у Татьяны Михайловны и просидел у нее до часа ночи. Рассказывал ей свою жизнь на «Светлане» и потом на берегу Дуная, свою детскую привязанность к Алексею Валентиновичу и как это чувство перешло в искреннюю и крепкую дружбу.
Рассказал ей по ее просьбе силистрийское дело и как я получил георгиевский крест.
Возвращался домой двором; полюбовался видом дворца в светлую и ясную июньскую ночь, освещенным полной луной.
7 июля (25 июня). Петербург. Если бы Николай I был жив, ему минуло бы сегодня 83 года. Семья собралась на панихиду в Петербург, в крепость.
10 июля (28 июня). Павловск. Мама вернулась из Стрельны чрезвычайно взволнованная. Въезжая в Царскосельский сад, на большой дороге, недалеко от арсенала, с ней повстречался казак верхом. За ним, запряженный парой английских лошадей, которыми правил Государь, ехал basket, в нем кроме Государя была княжна Долгорукая и дети. Павел Егорович, графиня Келлер, сопровождавшие Мама, заметили, что Государь имел очень сконфуженный вид.Понятно, что Мама сильно расстроилась после такой встречи. Я благодарил Бога, что не ехал с Мама. Сердце обливается кровью при виде, что делает наш Царь, Самодержец всероссийский, и еще после чудесного избавления от покушения на его жизнь.
11 июля (29 июня). Моя судьба опять, кажется, меняется. Папа был вчера в Кронштадте, он делал смотр корвету «Баян», вернувшемуся из дальнего плавания. Ему пришла мысль осенью снова отправить «Баян» вокруг света с гвардейским экипажем. Он хочет и меня послать на нем. Вот опять все изменилось. Я рад, впрочем, меня пугает петербургская зима, с разводами, празднествами и так далее...
30 июля (18 июля). Кронштадт. Государь произвел смотр Крейсерам «Европе», «Азии» и «Африке»; Глиперам «Разбойнику» и «Наезднику», «Всаднику», «Гайдамаку» и корвету «Баян» на восточном кронштадтском рейде. Я был в свите. Из семейства Государя сопровождали Цесаревич, Папа и Алексей. Мы в 12 вышли на яхте «Александрия» из Петербурга.Погода стояла благоприятная, на небе были облака, по временам скрывавшие солнце; находили, что очень тепло. Государь посетил сперва «Гайдамак», затем «Всадник», «Баян», американский корвет «Enteprise» и «Европу». На «Гайдамаке» и на «Всаднике» пробили тревогу, артиллерийское учение было исполнено с необыкновенной быстротой. На «Баяне» поставили паруса. На «Enteprise» проходили церемониальным маршем. Кукольная комедия.
1 августа (20 июля). Павловск. Ильин день. Делали большую прогулку пешком с Татьяной Михайловной и Павлом Егорычем. Мы теперь хорошие друзья. После завтрака все трое собрались у Татьяны Михайловны. Генерал Киреев читал нам записку озаглавленную: «Избавимся ли мы от Нигилизма», которую он желает подать Государю.
В записке разбираются причины, породившие у нас нигилизм, и способы, к которым надо бы прибегнуть, чтобы застраховать от него юношество.
Мне кажется, Киреев пропускает выгодный случай промолчать, желая подать свою записку Государю. Я убежден, что его советы не только ни на что не повлияют, но даже будут пропущены мимо ушей, это еще лучшее из зол: он может и поплатиться за свои слова. Но я Киреева уважаю именно за то, что он всегда поступает по совести, а не как ему выгодно.
3 августа (22 июля). Павловск. Сочиняю стихи «Ива».
4 августа (23 июля). Гатчина. Мы - т. е. Мама, Таня Лазарева и я - проводили Великую Княгиню Марию Павловну и Владимира до Гатчины. Когда их поезд тронулся, нас встретил на гатчинской станции П. С. Кеппен. Уселись вчетвером в коляску и нас повезли во дворец через сад.
На Гатчине, на ее парке, на дворце лежит печать одиночества, исторической старины и таинственности; когда туда ни приедешь, тебя охватывает дух древности, не принадлежащий никаким загородным петербургским дворцам. В Гатчине невольно из каждого угла старых дворцовых покоев как будто слышатся затаенные вздохи, глухие слезы, и смех, и смех, и веселье старых добрых годов.
Мы долго оставались в китайской галерее, рассматривая старые портреты и вычурную китайщину. Солнце, просвечивая сквозь желтые стекла, волшебным золотым цветом озаряло бронзы и китайские фарфоры; не хотелось уходить оттуда. Нам не удалось видеть комнаты Павла I и его постель, на которой он умер, - не оставалось времени до отхода поезда...
10 августа (29 июля). Кронштадт. В 9 ч. утра снялись с якоря под парами. Под руководством Скрыдлова и пользуясь советами других офицеров, я занимался уборкой якоря. Первая моя вахта на ходу была с 12-ти дня.
13 августа (1 августа). Финский залив. «Светлана». Я еще недовольно понимаю парусную работу. Мне часто страшно становится, когда придет в голову парусная самостоятельная вахта. Я много молюсь Богу, вникаю во все окружающее. Спрашиваю охотно совета Павла Павловича, не особенно доверяя Скрыдлову.В сегодняшний день нахлынули черные минуты, одолевала тоска, казалось мне, что ничего-то я не знаю и никогда не научусь быть порядочным моряком. Вспомнилось про дом, про Павловские комнаты, про балкон с вьющимися растениями, про спокойные дни. А здесь каждую минуту готовишься к чему-нибудь неожиданному...
15 августа (3 августа). «Светлана». Опять голова разболелась и уныние нашло. Когда голова болит, всегда делается со мной тоска. Вспоминаются стихи, думается, как бы было хорошо вовсе не служить и заниматься по собственной воле, а главное, оставаться дома.
Мне все слышались чудные слова «Демона»...
16 августа (4 августа). Балтийское море. Утром читал о новейших судах германского флота. Он должен иметь значительную будущность.
Вахта с 1-6 ч.
По артиллерийской тревоге командовал батареей. Около 6 ч. рвали учебную мину. С 12 идем под парами, паруса закреплены, мертвейший штиль.
17 августа (5 августа). Читал я небольшую повесть Достоевского «Бедные люди», третий день уже читаю и сегодня кончил. Мне так страшно было грустно, следя за лицами, выведенными в этой повести, мне хотелось узнать, где во всем свете такие люди есть, и помочь им. Я еле удержался в кают-компании, прибежал в свою каюту, стал на колени у постели и расплакался. Долго не мог успокоиться, приходили в голову все грустные происшествия моей жизни и все больше плакал. Все, что я перечувствовал последние дни, все душевные невзгоды вытекли с этими слезами.Теперь я себя чувствую отлично, и на вахту не лень идти, и не боишься ничего в будущем, и молится хорошо.
20 августа (8 августа). Киль. Опять меня стало разбирать уныние, меня пугает Копенгаген с разными празднествами. Стараюсь отгонять от себя мысль, что я не хочу служить во флоте. Это мой дом - надо покориться судьбе.
21 августа (9 августа). Молился усердно, прося Бога помочь мне в моем двадцать втором году быть честным человеком. В кают-компании меня радушно поздравляли...
25 августа (13 августа). Копенгаген. Меня встретили так мило, так радушно, как будто я домой к своим приехал. И Король и Королева так ласково приветствовали и расспрашивали. Я очень обрадовался увидеть нашу «душку Цесаревну», она месяца два как гостит в своей прежней родине. Она повела меня к своим детям, которые хотели меня видеть, они лежали в постелях и дожидали меня... Потом Цесаревна повела меня в другую комнату, где была кронпринцесса Луиза и принцесса Alix, хороша как день, на нее заглядываешься, так она изумительно красива и мила. - Потом все мы сошли вниз, в круглую комнату на вечер. В этой комнате я в первый раз увидал нашу Цесаревну, она была в трауре по женихе Цесаревиче и еще не была помолвлена за Сашу. Это было 14 лет назад в 65 году.
27 августа (15 августа). Копенгаген. Ездил делать визиты принцессе Каролине, Кронпринцу и Вдовствующей Королеве. Стоял на вахте с 6 - полночи. Подобная жизнь очень утомительна.
Моя вахта с 8 утра. Ветер (sw) очень свежий, так и ревет. Старший офицер поехал на берег в музей Торвальдсена, я остался за него, а вместо меня на вахту вступил Толстой. Итак, я на несколько часов старший офицер, - халиф на час; бегая по палубам, смотрю, все ли в порядке.
Отдали второй якорь. Очень свежо. Съехал на берег... Застал Королеву, Минни и Алике за чаем, немедленно уселся на пол - ma position. Потом Минни повела меня в комнату Alix, улеглась там на кушетку, и я снова сел на пол. Так мы провели время до обеда.
...Видно, что там всегда было и есть семейное счастье, между всеми существуют ясные и простые отношения, не то что у нас. Я понимаю, что и Саша и Минни приезжают сюда, чтобы отдохнуть от утомительного нравственного, неловкого положения в Петербурге.
Даже дети тут как-то веселее, свободнее и непринужденнее.
Вернулся около 9 ч.
30 августа (18 августа). С часа на час ожидают яхту «Царевна», на которой должен придти Цесаревич из Штокгольма.В 9 ч. утра на срочной шлюпке съехал на берег с офицерами. Пошли с Толстым, Денисовым и старшим доктором сперва менять деньги, а потом в музей Торвальдсена. Меня охватило благовейное чувство при виде простой могилы знаменитого ваятеля, покрытой плющом, посреди всех его произведений. Его Гермес понравился мне больше всего.
31 августа (19 августа). Цесаревич, наконец, пришел в 6 утра на частном пароходе из Мальмё. После завтрака я отправился являться к нему и остался там весь день. Славно было смотреть на Сашу и на Минни вместе, они оба глядят такими счастливыми.
Обед на этот раз был торжественным с музыкой, было много приглашенных, которые обедали в другой комнате, а семья отдельно в столовой. - Король встал и пил за здоровье Саши, который очень сконфузился и покраснел, несмотря на свои значительные размеры и грузные формы. Саша скромен и застенчив до крайности.
Вечером все поехали к вдовствующей Королеве; она замечательно сохраняется, не скажешь, что ей пошел девятый десяток; мне она очень нравится, такая славная, важная старушка, сейчас видно, что королева; и у нее царствует мир и спокойствие, все так просто и мило и вместе с тем на большую ногу.
Продолжение следует...