Дневник Романова Константина Константиновича: июнь 1880
[1877 год]
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
сентябрь и октябрь 1879
[1880 год] март 1880
апрель и май 1880
Не много дней осталося цвести
Красе роскошной Божья сада:
Уж кроткое мне слышится «прости»
В печальном шуме листопада.
И тем спешит налюбоваться взор,
Чего не погубила осень:
Она сорвет с земли ее убор,
Щадя лишь хвои мрачных сосен.
О, солнце, грей! Благоухайте ж мне,
Весной взлелеянные розы!
Лишь бы пронесть хоть память о весне
Сквозь ночь и стужу зимней грезы!
К.Р.
1 июня (20 мая). Вечером Оля пригласила В.В. Бутакову; пили чай у меня; приехал Сергей, Папа пришел. Читали стихи Толстого и Хомякова. Отлично провели время. Я не привык проводить время с Папа, особенно вечером за чаем и при дамах. Он был очень ласков, я совсем не рассчитывал на его любезность. Даже Сергей нисколько его не боялся и не конфузился.
Играл Вере Васильевне свой последний романс.
2 июня (21 мая). Мои именины: у нас тройной праздник - именинники в трех поколениях: отец, сын, внук...
3 июня (22 мая). Четверг. Съездил в роту. Вернулся домой около полдня, заметил суету и испуг на всех лицах. Мой человек сказал мне, что сегодня утром скончалась Императрица. Это известие поразило меня, как громом. Бросился обшивать крепом погоны, аксельбанты. Я полетел во дворец, на лестнице встретил Папа: он от Государя из Царского через посланного казака узнал о кончине Тети. Государь получил известие рано утром и в 10 ч. уже приехал в Петербург.
Вчера вечером еще Императрице нисколько не было хуже. В 3 ч. утра она еще звала Макушину и кашляла. Затем Макушина, долго не слыша обычного звонка, вошла в спальню. Императрица спала спокойно, положив руки под голову. Макушина пощупала пульс, он не бился, руки похолодели, а тело теплое. Она послала за д-ром Альшевским. Он решил, что все кончено. От всех скрывали смерть, дали знать Царю в Царское Село.
Около 9 Гаврилов, камердинер Императрицы, пошел разбудить Сергея. Ничего не подозревая, он просыпается, видит Гаврилова, который говорит «Императрица»... и крестится. Сергей опрометью побежал к матери. Мари, собираясь идти к кофе Императрицы, узнала о ее смерти случайно от обер-гофмаршала Грота. Императрицу оставили в том положении, как она была до приезда Государя. Тогда ее обмыли, одели, сложили руки на груди и положили на той же постели. В 1 ч. по п.д. была назначена панихида. Ошеломленная семья вся собралась тут.
Я видел Сергея раньше панихиды, пока никого не было. Мне больно на него смотреть. Я много плакал. А у ней такое тихое, кроткое выражение, несмотря на то, что лицо немного скривилось. Мне казалось, что можно было прочесть едва заметную укоризну в выражении ее лица. Мною овладело одно чувство: желание быть полезным Сергею...
Уже давно боялись минуты, когда Императрицы не станет: не говоря уже о том, что кончина ее величайшее горе для семьи, но и для всей России это незаменимая потеря. Незаметным образом Императрица была как бы последним пунктом нравственного порядка и приличия; с ее кончиной преграда рушится, и легко может статься, что мы будем переживать тяжелые минуты, придется не раз краснеть за свое время.
Остается надеяться на Бога: все к лучшему, Он не попустит полного разрушения.
4 июня (23 мая). В 1 ч. п.п.д. панихида в спальне Императрицы. После вскрытия лицо ее приняло еще более спокойное, задумчивое выражение, чем вчера. Вся постель была покрыта легким тюлем, по которому лежали разбросанные белые розы: это напоминало нарядное бальное платье.
По вскрытии оказалось, что Боткин был совершенно прав: одного легкого не существовало, в другом нашли две значительные каверны, в сердце не оказалось органического недостатка, желудок в окончательно расстроенном состоянии.
Я оставался у Сергея после панихиды, он почти не бывает у себя, все остается при теле покойной матери...
По духовному завещанию ее выставят не в залах, а в большой дворцовой церкви, похоронят не в серебряном парчовом платье, а в белом атласном саване и без короны на голове...
Она завещала Ильинское (подмосковное имение) Сергею. Государь назначил его исполнителем духовного завещания, ему придется ехать в Ильинское, мне бы хотелось его сопутствовать.
5 июня (24 мая). Тяжелый день для бедного Сергея, Императрицу переложили в гроб. Она лежала на кровати, усыпанной ландышами, Государь и сыновья подняли ее с постели и положили в гроб, покрыв императорской порфирой.
Тут начался выход через Белую залу, 1-ю запасную половину и Александровскую залу в большую церковь. Там панихида.
В Петербурге с утра большое движение. В 12 ч. началось перенесение тела покойной Императрицы из большого Собора Зимнего дворца в Петропавловскую крепость.
После короткой литии Государь и его дети приложились к телу, затем они и мы, прочие Великие Князья и иностранные принцы, подняли гроб и понесли по большим залам и главной лестнице на посольский подъезд. Внизу, в большом дворе, ожидали лица, участвующие в погребальном шествии. Дождь, ливший все утро, прошел, только что печальная колесница показалась из ворот, облака очистились и засияло солнце. На площади и на всей дворцовой набережной стояли шпалерами гвардейские полки. Шествие было особенно длинно и торжественно. Царь, Наследный принц Германский, австрийский великий герцог Вильгельм и прочие принцы ехали верхами, мы все шли пешком за гробом.
Мне было больно и тяжело за Сергея, он никогда или очень трудно плачет, перенося свое горе молча, не высказываясь. Сегодняшний день должен раздирать его душу.
Дул очень сильный SW. Наши яхты были вызваны из Петергофа и стояли вдоль Невы от Зимнего дворца до Троицкого моста с приспущенными флагами, гюйсами и штандартами Императрицы. Все это должно было напоминать Сергею веселые дни, когда мы с ним любовались на эти яхты в первые теплые дни и веселились в кругу моих товарищей.
Через минуту воздух оглашался выстрелом с Петропавловской крепости. Вода в Неве сильно поднялась от свежего западного ветра, разводные части Троицкого моста, по которому проходило погребальное шествие, встали горбом; было трудно спускать огромную колесницу по крутому скату. Все обошлось благополучно.
Петропавловский собор приветствовал заунывным колокольным звоном приближающееся печальное шествие. Я нахожу что-то трогательное в мысли, что мы все найдем тихое, постоянное пристанище в этой церкви.
Царь и мы все внесли гроб в собор и поставили его на огромном катафалке, обтянутом красным сукном с золотом. С потолка Собора висел высокий серебряный подбитый горностаем покров в виде купола, прихваченный у средних четырех столбов.
Мне нравится величественная, торжественная, даже несколько праздничная обстановка, окружающая грустные человеческие останки. Как хорошо действует на душу песнь «Христос воскресе из мертвых» на погребальных службах между Пасхой и Вознесением.
За вечерней панихидой мне почему-то стало очень грустно и я прослезился, подходя к телу бедной Императрицы. Она очень изменилась лицом; оно совершенно закрыто тюлем, его почти не видно.
8 июня (27 мая). Сегодня приехал Сандро Болгарский. Я надеюсь, что он привез с собой Ползикова.
Утром и вечером были на панихидах в крепости. Приехали Waldemar Датский и Hermann Саксен-Веймарский.
Был у Нилова на «Нике».
9 июня (28 мая). Сегодня отпевали и хоронили императрицу Марию Александровну. В этот же самый день, пятнадцать лет тому назад хоронили Цесаревича Николая Александровича.
Я приехал в крепость к началу обедни. Служил митрополит Исидор. Завтра Вознесение, сегодня последняя пасхальная служба, в последний раз пели «Христос воскресе». Бедный Сергей был бледнее своего белого кирасирского мундира, у меня сердце болит, глядя на него.
Во время обедни Государь находился не внутри церкви, а в комнате у входа. Он вошел в собор под конец литургии.
Из огромного дежурства многим делалось дурно от долгого стояния. Фрейлине Тютчевой пришлось оставить свое место у гроба, одному офицеру сделалось дурно, нескольких человек Николаевского Кавалерийского училища увели.
Началось отпевание. Ужасные минуты, чувствуешь, что вот-вот настанет конец и ничего больше не останется на этой земле от жизни хорошего человека.
Наступили минуты прощания. Дети окружили гроб, с тоской в последний раз вглядываясь в любимые черты, уже близко держат крышку гроба, снимают покров, цветы. Такое невыразимое мучение. Многие из нас положили образки и крестики в гроб. Вот его закрыли, понесли к могиле, опускают. Раздалась пушечная и ружейная пальба. Посыпался песок в могилу, цветы и последние слезы. У Сергея их не было, он стоял бледный, с истерзанным лицом.
И все кончено.
11 июня (30 мая). Ездил провожать «Царя» Болгарского (как мы называем Сандро, подражая народу в Болгарии) на Варшавскую дорогу... Мне бы очень хотелось побывать у Сандро в Софии. Нынешнее лето он собирается провести в горах, в монастыре св. Иоанна Рыльского. Это древний болгарский монастырь, уцелевший в прежнем виде. С каким наслаждением я побывал бы там. Обедали с Олей у Мари. Потом были у Сергея. Оля была очень грустна. Она плакала, видя его печальное настроение. Он читал нам письмо покойной Тети, где она дает советы Сергею и Павлу и просит их за себя молиться, особенно после своей смерти, и во время свершения таинства на литургии. Вот отчего Сергей молился на коленях, когда пели «Тебе поем»...
12 июня (31 мая). Ездил с Папа в Кронштадт. Погода хорошая, не жарко, не холодно. Были на «Светлане», она на днях уходит в Средиземное море, ею командует Гр. Литке... Были на «Генерал-Адмирале», на катерах «Пластун» и «Стрелок». Были на «Забияке», на «Африке» и на «Варяге», на котором идет морское училище. Вернулись в 8 1/2.
13 июня (1 июня). Папа пожелал просить назначения попечителя мне и Мите. Он хочет министра финансов Грейга. Мама возмущена этим выбором, я тоже не совсем доволен. Грейг пользуется дурною славой не только в нашей семье (кроме Папа, который его считает своим другом), но и в общественном мнении. Вечер провели с Олей у Цесаревича на Елагином. Цесаревна так мила.
16 июня (4 июня). Поехали с Мама, Олей, детьми и свитой в Павловск - погулять. Папа нас встретил в коляске и повез кататься. Никогда не видел я Павловский сад в таком блеске: сирень в полном цвету, дубы и липы уже совсем покрылись свежей зеленью. Птицы поют, пахнет так чудно. Были в Розовом павильоне, и на Английской, и на Константиновской дорожках, и в Старой, и в Новой Сильвии, и на ферме, объездили почти весь парк.Дома я забегал в свои милые комнаты. Пошел погулять рука об руку с Олей; были у «Памятника родителям», и на дорожках вокруг пруда, где стоят нависшие над водой мои любимые березы.
19 июня (7 июня). У меня написан еще романс, род баркаролы на слова Майкова «Далеко на самом море». Теперь всего пять романсов, я отдал их напечатать.
21 июня (9 июня). Духов день. Оля уехала в Царское. Мне не хотелось ехать с ней. Я думал тайком вечером погулять в Павловском наедине и поехал к 7-часовому поезду. Погода стояла хорошая, я пошел по Красной долине, часто останавливался и слушал птиц.
Вдруг меня встречает придворная коляска - я прыгнул в канаву, чтобы спрятаться. Но меня увидели и окликнули: в коляске были Оля, Цесаревна, Мари и Сергей. Повезли меня в Царское. Пили чай в комнатах Мари, был Государь. Как только можно было, я удрал в Павловск к Кеппенам, которые на днях переехали.
Вернулся я последним поездом.
25 июня (13 июня). Я полон звуков своего последнего сочинения, играл и пел его своим скверным голосом Оле и Павлу Егоровичу - им обоим понравилось. Были с Олей в Академии художеств. Более всего мне там нравится «Дуэль» Жерома в Кушелевской галерее.
28 июня (16 июня). Утром из роты заехал в магазин старинных вещей М-м Якобсон и купил бронзовую фигурку Александра I в сюртуке с эполетами и треугольной шляпе; я думаю, очень редкая вещь...
Продолжение следует...
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
сентябрь и октябрь 1879
[1880 год] март 1880
апрель и май 1880
Не много дней осталося цвести
Красе роскошной Божья сада:
Уж кроткое мне слышится «прости»
В печальном шуме листопада.
И тем спешит налюбоваться взор,
Чего не погубила осень:
Она сорвет с земли ее убор,
Щадя лишь хвои мрачных сосен.
О, солнце, грей! Благоухайте ж мне,
Весной взлелеянные розы!
Лишь бы пронесть хоть память о весне
Сквозь ночь и стужу зимней грезы!
К.Р.
1 июня (20 мая). Вечером Оля пригласила В.В. Бутакову; пили чай у меня; приехал Сергей, Папа пришел. Читали стихи Толстого и Хомякова. Отлично провели время. Я не привык проводить время с Папа, особенно вечером за чаем и при дамах. Он был очень ласков, я совсем не рассчитывал на его любезность. Даже Сергей нисколько его не боялся и не конфузился.
Играл Вере Васильевне свой последний романс.
2 июня (21 мая). Мои именины: у нас тройной праздник - именинники в трех поколениях: отец, сын, внук...
3 июня (22 мая). Четверг. Съездил в роту. Вернулся домой около полдня, заметил суету и испуг на всех лицах. Мой человек сказал мне, что сегодня утром скончалась Императрица. Это известие поразило меня, как громом. Бросился обшивать крепом погоны, аксельбанты. Я полетел во дворец, на лестнице встретил Папа: он от Государя из Царского через посланного казака узнал о кончине Тети. Государь получил известие рано утром и в 10 ч. уже приехал в Петербург.
Вчера вечером еще Императрице нисколько не было хуже. В 3 ч. утра она еще звала Макушину и кашляла. Затем Макушина, долго не слыша обычного звонка, вошла в спальню. Императрица спала спокойно, положив руки под голову. Макушина пощупала пульс, он не бился, руки похолодели, а тело теплое. Она послала за д-ром Альшевским. Он решил, что все кончено. От всех скрывали смерть, дали знать Царю в Царское Село.
Около 9 Гаврилов, камердинер Императрицы, пошел разбудить Сергея. Ничего не подозревая, он просыпается, видит Гаврилова, который говорит «Императрица»... и крестится. Сергей опрометью побежал к матери. Мари, собираясь идти к кофе Императрицы, узнала о ее смерти случайно от обер-гофмаршала Грота. Императрицу оставили в том положении, как она была до приезда Государя. Тогда ее обмыли, одели, сложили руки на груди и положили на той же постели. В 1 ч. по п.д. была назначена панихида. Ошеломленная семья вся собралась тут.
Я видел Сергея раньше панихиды, пока никого не было. Мне больно на него смотреть. Я много плакал. А у ней такое тихое, кроткое выражение, несмотря на то, что лицо немного скривилось. Мне казалось, что можно было прочесть едва заметную укоризну в выражении ее лица. Мною овладело одно чувство: желание быть полезным Сергею...
Уже давно боялись минуты, когда Императрицы не станет: не говоря уже о том, что кончина ее величайшее горе для семьи, но и для всей России это незаменимая потеря. Незаметным образом Императрица была как бы последним пунктом нравственного порядка и приличия; с ее кончиной преграда рушится, и легко может статься, что мы будем переживать тяжелые минуты, придется не раз краснеть за свое время.
Остается надеяться на Бога: все к лучшему, Он не попустит полного разрушения.
4 июня (23 мая). В 1 ч. п.п.д. панихида в спальне Императрицы. После вскрытия лицо ее приняло еще более спокойное, задумчивое выражение, чем вчера. Вся постель была покрыта легким тюлем, по которому лежали разбросанные белые розы: это напоминало нарядное бальное платье.
По вскрытии оказалось, что Боткин был совершенно прав: одного легкого не существовало, в другом нашли две значительные каверны, в сердце не оказалось органического недостатка, желудок в окончательно расстроенном состоянии.
Я оставался у Сергея после панихиды, он почти не бывает у себя, все остается при теле покойной матери...
По духовному завещанию ее выставят не в залах, а в большой дворцовой церкви, похоронят не в серебряном парчовом платье, а в белом атласном саване и без короны на голове...
Она завещала Ильинское (подмосковное имение) Сергею. Государь назначил его исполнителем духовного завещания, ему придется ехать в Ильинское, мне бы хотелось его сопутствовать.
5 июня (24 мая). Тяжелый день для бедного Сергея, Императрицу переложили в гроб. Она лежала на кровати, усыпанной ландышами, Государь и сыновья подняли ее с постели и положили в гроб, покрыв императорской порфирой.
Тут начался выход через Белую залу, 1-ю запасную половину и Александровскую залу в большую церковь. Там панихида.
В Петербурге с утра большое движение. В 12 ч. началось перенесение тела покойной Императрицы из большого Собора Зимнего дворца в Петропавловскую крепость.
После короткой литии Государь и его дети приложились к телу, затем они и мы, прочие Великие Князья и иностранные принцы, подняли гроб и понесли по большим залам и главной лестнице на посольский подъезд. Внизу, в большом дворе, ожидали лица, участвующие в погребальном шествии. Дождь, ливший все утро, прошел, только что печальная колесница показалась из ворот, облака очистились и засияло солнце. На площади и на всей дворцовой набережной стояли шпалерами гвардейские полки. Шествие было особенно длинно и торжественно. Царь, Наследный принц Германский, австрийский великий герцог Вильгельм и прочие принцы ехали верхами, мы все шли пешком за гробом.
Мне было больно и тяжело за Сергея, он никогда или очень трудно плачет, перенося свое горе молча, не высказываясь. Сегодняшний день должен раздирать его душу.
Дул очень сильный SW. Наши яхты были вызваны из Петергофа и стояли вдоль Невы от Зимнего дворца до Троицкого моста с приспущенными флагами, гюйсами и штандартами Императрицы. Все это должно было напоминать Сергею веселые дни, когда мы с ним любовались на эти яхты в первые теплые дни и веселились в кругу моих товарищей.
Через минуту воздух оглашался выстрелом с Петропавловской крепости. Вода в Неве сильно поднялась от свежего западного ветра, разводные части Троицкого моста, по которому проходило погребальное шествие, встали горбом; было трудно спускать огромную колесницу по крутому скату. Все обошлось благополучно.
Петропавловский собор приветствовал заунывным колокольным звоном приближающееся печальное шествие. Я нахожу что-то трогательное в мысли, что мы все найдем тихое, постоянное пристанище в этой церкви.
Царь и мы все внесли гроб в собор и поставили его на огромном катафалке, обтянутом красным сукном с золотом. С потолка Собора висел высокий серебряный подбитый горностаем покров в виде купола, прихваченный у средних четырех столбов.
Мне нравится величественная, торжественная, даже несколько праздничная обстановка, окружающая грустные человеческие останки. Как хорошо действует на душу песнь «Христос воскресе из мертвых» на погребальных службах между Пасхой и Вознесением.
За вечерней панихидой мне почему-то стало очень грустно и я прослезился, подходя к телу бедной Императрицы. Она очень изменилась лицом; оно совершенно закрыто тюлем, его почти не видно.
8 июня (27 мая). Сегодня приехал Сандро Болгарский. Я надеюсь, что он привез с собой Ползикова.
Утром и вечером были на панихидах в крепости. Приехали Waldemar Датский и Hermann Саксен-Веймарский.
Был у Нилова на «Нике».
9 июня (28 мая). Сегодня отпевали и хоронили императрицу Марию Александровну. В этот же самый день, пятнадцать лет тому назад хоронили Цесаревича Николая Александровича.
Я приехал в крепость к началу обедни. Служил митрополит Исидор. Завтра Вознесение, сегодня последняя пасхальная служба, в последний раз пели «Христос воскресе». Бедный Сергей был бледнее своего белого кирасирского мундира, у меня сердце болит, глядя на него.
Во время обедни Государь находился не внутри церкви, а в комнате у входа. Он вошел в собор под конец литургии.
Из огромного дежурства многим делалось дурно от долгого стояния. Фрейлине Тютчевой пришлось оставить свое место у гроба, одному офицеру сделалось дурно, нескольких человек Николаевского Кавалерийского училища увели.
Началось отпевание. Ужасные минуты, чувствуешь, что вот-вот настанет конец и ничего больше не останется на этой земле от жизни хорошего человека.
Наступили минуты прощания. Дети окружили гроб, с тоской в последний раз вглядываясь в любимые черты, уже близко держат крышку гроба, снимают покров, цветы. Такое невыразимое мучение. Многие из нас положили образки и крестики в гроб. Вот его закрыли, понесли к могиле, опускают. Раздалась пушечная и ружейная пальба. Посыпался песок в могилу, цветы и последние слезы. У Сергея их не было, он стоял бледный, с истерзанным лицом.
И все кончено.
11 июня (30 мая). Ездил провожать «Царя» Болгарского (как мы называем Сандро, подражая народу в Болгарии) на Варшавскую дорогу... Мне бы очень хотелось побывать у Сандро в Софии. Нынешнее лето он собирается провести в горах, в монастыре св. Иоанна Рыльского. Это древний болгарский монастырь, уцелевший в прежнем виде. С каким наслаждением я побывал бы там. Обедали с Олей у Мари. Потом были у Сергея. Оля была очень грустна. Она плакала, видя его печальное настроение. Он читал нам письмо покойной Тети, где она дает советы Сергею и Павлу и просит их за себя молиться, особенно после своей смерти, и во время свершения таинства на литургии. Вот отчего Сергей молился на коленях, когда пели «Тебе поем»...
12 июня (31 мая). Ездил с Папа в Кронштадт. Погода хорошая, не жарко, не холодно. Были на «Светлане», она на днях уходит в Средиземное море, ею командует Гр. Литке... Были на «Генерал-Адмирале», на катерах «Пластун» и «Стрелок». Были на «Забияке», на «Африке» и на «Варяге», на котором идет морское училище. Вернулись в 8 1/2.
13 июня (1 июня). Папа пожелал просить назначения попечителя мне и Мите. Он хочет министра финансов Грейга. Мама возмущена этим выбором, я тоже не совсем доволен. Грейг пользуется дурною славой не только в нашей семье (кроме Папа, который его считает своим другом), но и в общественном мнении. Вечер провели с Олей у Цесаревича на Елагином. Цесаревна так мила.
16 июня (4 июня). Поехали с Мама, Олей, детьми и свитой в Павловск - погулять. Папа нас встретил в коляске и повез кататься. Никогда не видел я Павловский сад в таком блеске: сирень в полном цвету, дубы и липы уже совсем покрылись свежей зеленью. Птицы поют, пахнет так чудно. Были в Розовом павильоне, и на Английской, и на Константиновской дорожках, и в Старой, и в Новой Сильвии, и на ферме, объездили почти весь парк.Дома я забегал в свои милые комнаты. Пошел погулять рука об руку с Олей; были у «Памятника родителям», и на дорожках вокруг пруда, где стоят нависшие над водой мои любимые березы.
19 июня (7 июня). У меня написан еще романс, род баркаролы на слова Майкова «Далеко на самом море». Теперь всего пять романсов, я отдал их напечатать.
21 июня (9 июня). Духов день. Оля уехала в Царское. Мне не хотелось ехать с ней. Я думал тайком вечером погулять в Павловском наедине и поехал к 7-часовому поезду. Погода стояла хорошая, я пошел по Красной долине, часто останавливался и слушал птиц.
Вдруг меня встречает придворная коляска - я прыгнул в канаву, чтобы спрятаться. Но меня увидели и окликнули: в коляске были Оля, Цесаревна, Мари и Сергей. Повезли меня в Царское. Пили чай в комнатах Мари, был Государь. Как только можно было, я удрал в Павловск к Кеппенам, которые на днях переехали.
Вернулся я последним поездом.
25 июня (13 июня). Я полон звуков своего последнего сочинения, играл и пел его своим скверным голосом Оле и Павлу Егоровичу - им обоим понравилось. Были с Олей в Академии художеств. Более всего мне там нравится «Дуэль» Жерома в Кушелевской галерее.
28 июня (16 июня). Утром из роты заехал в магазин старинных вещей М-м Якобсон и купил бронзовую фигурку Александра I в сюртуке с эполетами и треугольной шляпе; я думаю, очень редкая вещь...
Продолжение следует...