9 февраля (28 января). Среда. 25. Гр. Комаровская прислала мне целую тетрадь неизданных писем Гоголя. Не помню, откуда они у нее. Это письма к семейству Вельгорских, особенно к Анне Михайловне. Очень хороши, где он определяет значение истинно русского человека. Четверг. 26. На другой день после бала в Аничковом.
Встал я еще рано, как только успели меня разбудить, все еще под впечатлением нового стихотворения. Вот оно:
Есть помыслы, желанья и стремленья И есть мечты в душевной глубине. Не выразить словами их значенья -- Неведомы таятся в нас оне. Ты понял их: ты вылил в песнопенья Те звуки, что в безгласной тишине Пленяют нас; те смутные виденья, Что грезятся лишь в лучезарном сне. Могучей силой творческого духа Постигнув все неслышное для уха, Ты угадал незримое для глаз. И сами мы тех сердца струн не знали, Что в сладостном восторге трепетали, Когда, чаруя, песнь твоя лилась.
В окончательном виде слово «лучезарный» изменено на «мимолетный», - Академик Грот... посоветовал изменить «неслышное для уха» и поставить «невнятное для слуха». Я и сам думал, что «слух» лучше «уха», но оставил все по-прежнему, потому что, говоря в следующем стихе про глаза, нахожу, что «ухо» более однородное им слово...
Бал в Аничковом был очень своеобразным, с дамами во всем черном, на них бриллианты блестели еще ярче. Мне было не то весело, не то скучно...
10 февраля (29 января). Суббота. 28. Вчерашнего дня я ждал чуть не с замиранием сердца, как будто не Фету наступило 50-летие писательской деятельности, а мне самому. Я так дорожу им, так ценю его малопризнанную поэзию, он так близок моему сердцу. Я заочно вместе с ним торжествовал этот день...Мы устроили обед в честь Фета: пригласили гр. С. А. Толстую, Я. П. Полонского и гр. Кутузова с женой. А. Н. Майков простудился и не мог быть. Пили шампанское за здоровье юбиляра и его музы.
13 февраля (1 февраля). Вторник. 31. Вчера был большой вечер у Половцевых на Больш. Морской; туда был зван весь наш свет. В нарочно устроенной зале Мазини со своей труппой пел Elisir d'amore. Музыка эта и все наше блестящее и гнусное общество - не по мне. Донельзя обнаженные грудь и плечи, вокруг увивающаяся золотая молодежь, пустые, часто нескромные речи, весь этот блеск, шум и чад меня раздражали. Отрадно было глядеть за ужином на свежие цветы: на одном розы, на другом гиацинты, на третьем тюльпаны действовали освежающим и успокоительным образом на глаза и душу... Утром поспел в роту вовремя, несмотря на то, что спал 4 часа......Пришло письмо от Фета с прелестными стихами на имя жены и мое; вот они: Давно познав, как ранят больно Иные тернии венков, Нередко с грустию невольной Гляжу на юношей-певцов. Но пред Высокою четою В душе моей всегда светло, За вдохновенной головою Белеет ангела крыло. Оно поэту в миг сомнений, В минуту затаенных слез Навеет райских сновидений И чистоты нагорных рос.
2 февраля. Утром. Мраморный. Сретение Господне.
Впереди еще столько балов, патриотический концерт, зимний парад, наша генеральная репетиция и самое представление. Кажется, никогда не хватит сил на все это и однако их хватает всегда. Все же ждешь тихой великопостной поры с возрастающим нетерпением...
15 февраля (3 февраля). День.Четверг. 2. В 10-м часу поехали с женой на бал в Аничков. На ней было голубое платье с лиловою сиренью - подарок покойной бабушки. Я поехал с намерением вовсе не танцевать, а как попал в толпу пляшущих - расходился и стал тоже плясать. На 1-ю кадриль меня пригласила сама Михен, мазурку я плясал с молоденькой графиней Граббе, а во время котильона читал «Русский вестн.» в комнатах Цесаревича.