Тринадцатый. Предыстория (продолжение)
все картинки кликабельны
0.2. Марсианское зелье и рецепт античной эпохи
К завершению кампании «Патрика Генри» Хайнлайн пришёл полностью опустошённым. Между тем, дела не ждали: наступила осень, время подготовки очередного «скрибнеровского» романа. По плану писателя он должен был стать бомбой. В пику «старой ведьме» Алисе Далглиш Хайнлайн собирался:
а) сделать главным героем девочку-подростка,
б) написать историю от первого лица.
Тем самым он хотел щелкнуть Алису по носу и доказать свою компетентность в качестве автора на «женской» территории. Когда-то давно, лет десять назад, редактор фыркнула ему в лицо, когда он предложил написать роман для девочек. Хайнлайна это тогда сильно задело, и он взялся за работу, так было положено начало циклу рассказов «Мужчины невыносимы». Теперь он был готов написать целый роман - его героиней должна была стать Фрис Подкейн, юная марсианка, которая никогда не была на Земле. Рецепт был прост, сюжет двигало взаимодействие двух антиподов, брата и сестры: душевная щедрость, большие глаза и полная наивность с одной стороны, эгоизм, холодный рассудок и моральная незрелость с другой. Работа над романом началась в октябре 1958, черновик медленно подползал к сотой странице, однако легкомысленные приключения юной особы не совпадали с настроем писателя.
«…прямо сейчас для меня самое неподходящее время начинать новый роман. Мне всё больше и больше не нравится то, что сейчас витает в воздухе, и от этого мне крайне тяжело писать популярную фантастику…»
То, что витало в воздухе, побудило Хайнлайна решиться на поездку в СССР - ему нужно было наконец-то увидеть врага своими собственными глазами. Он отправил Вирджинию на курсы русского языка (в их семье лингвистом была она), а сам отложил рукопись о юной марсианке в архив и начал думать совсем в ином направлении - свобода и ответственность, гражданский долг и тому подобные вещи. Джон Кэмпбелл, отказавшись участвовать в движении «Лиги Патрика Генри», объясняя Хайнлайну бесперспективность стандартных демократических процедур, заявил, что в самой сути демократии «есть нечто, что не позволяет её лидерам принимать правильные решения». По-видимому, нужно было менять что-то в базовых основах демократии. Политическая и гражданская незрелость его профессиональных коллег (а также полная безответственность республиканцев перед лицом красной угрозы) с неизбежностью привели его к мысли об избирательном цензе. Демократия крайне неэффективна, но у человечества нет ничего получше на замену, поэтому нужно было попытаться как-то её модифицировать.
Собственно, готовую схему он позаимствовал у древнегреческих полисов, где избирательным правом пользовались только граждане, готовые в любой момент вступить в ополчение. Позднее он вспоминал, что эту мысль его отец, Рекс Ивар Хайнлайн, вложил в голову маленького Бобби ещё в 1912 году: «лишь те, кто воевал за свою страну, достойны ею управлять». Хайнлайн отбросил экономическую составляющую - насколько я помню историю, греки вступали в ополчение только с собственной экипировкой, а коня и доспехи могли себе позволить немногие - и сделал упор на готовности принести в жертву общественным интересам жизнь, здоровье, комфорт или, хотя бы, пару лет собственной жизни. Хайнлайн, начинавший свою политическую карьеру в тридцатых под крылом Эптона Синклера, прекрасно видел: альтруистов, тех, кто хотел что-то изменить на благо общества, в политике было меньшинство. Большинство шло в неё для того, чтобы добиться каких-то выгод лично для себя. Избирательный ценз должен был изменить соотношение альтруистов и эгоистов. Разумеется, схема была не более чем мысленным экспериментом, способом поставить вопрос: почему в Сенате полно безответственных придурков, и как сделать так, чтобы их стало меньше? Критики, позднее уцепившиеся за принцип отбора, принятый в романе, не смогли понять, что этот нарочито радикальный вариант был не более чем способом высветить существующую проблему, а не готовым рецептом:
«Я не утверждаю, что эта система приведет к более эффективному правительству, и не знаю ни одного способа, как обеспечить «осмысленные» и «взвешенные» выборы. Но я рискну предположить, что эта вымышленная система даст результаты не хуже, чем наша нынешняя система. Я, конечно же, не думаю, что существует даже отдаленная вероятность того, что мы когда-нибудь примем подобную систему…»
Но предложенная умозрительная система не могла повиснуть в пустоте. И одно рискованное решение писателя повлекло за собой другое. Приравняв в своей аксиоме социальную зрелость с готовностью сражаться, Хайнлайн с неизбежностью вынужден был исследовать вопрос о войне, насилии и противоборстве как таковых. Проблема соотнесения личной и общественной морали и насилия достаточно сложна, но Хайнлайн был вынужден её разрешить в объёме и форме развлекательного подросткового романа. Он разрешил её как чисто биологическую проблему, заняв позицию наивного материалиста. В этом он очень сильно напомнил мне Ефремова, который столь же лихо «разъяснил» красоту биологической целесообразностью. В своём письме Теодору Старджону от 05.03.62 Хайнлайн обозначил ключевую тему романа таким образом:
«...этот роман - исследование, вопрос о том, почему люди сражаются, исследуется как моральная проблема… я попытался её проанализировать как писатель. Почему люди сражаются? Какова природа силы и насилия, этично ли их применение, и, если да, то при каких обстоятельствах?
И я пытался выявить, на основе наблюдений, некую фундаментальную основу поведения человека, и я пришёл к выводу, что единственная основа, которая не требует бездоказательных предположений, - это вопрос выживания, как альтернатива не-выживания, в самом широком смысле этого слова. То есть, я определил «моральное» поведение, как поведение, ведущее к выживанию … человека, семьи, племени, нации, расы.
Истинный этот тезис или нет, но он стал главной темой книги … и каждая её часть, каждый эпизод этой истории исследует некие выводы или следствия из основной теоремы.
Морален ли призыв на военную службу? Нет, потому что моральные решения не могут быть определены законом. Вопрос о том, сражаться или нет - является личным моральным решением... И всё прочее в этой книге основывается на этой, единственной теореме...»
Роман был задуман в обычной скрибнеровской схеме бильдунгсромана, где герой
а) покидает привычную социальную среду,
б) сталкивается с трудностями и узнаёт, как устроена жизнь - не без помощи одного или двух наставников (людей Хайнлайна Третьего типа по классификации Паншина, таких как Джубал Хэршоу и др.),
в) самостоятельно делает какой-нибудь нелёгкий моральный выбор,
г) в процессе становления приходит к осознанию предложенных писателем истин.
Как и «Скафандр», это был заход на второй круг, переосмысление прежнего материала. На этот раз пришла очередь «Космического кадета», поэтому пункты а) и б) были очевидны. С пунктом в) всё было несколько сложнее. Если перед героем «Кадета» стоял нелёгкий выбор бомбить или нет родной город во имя мира на Земле, то перед героем нового романа стояла перспектива личного участия в полномасштабной галактической войне. Не столь драматично, как удар по совести, зато куда более материалистично, ведь на войне могут и убить. Для того чтобы подкрепить моральность выбора, оппонентами человечества, живущего, по выражению самого Хайнлайна в «либертарианской, демократической почти идиллической утопии», стали жукоглазые коллективисты с планеты Клендату.
В критике романа встречается утверждение, что само название «жуки» («буги») выбрано по созвучию со словом «гуки», так называли сначала просто азиатов (расовый синоним «черномазого»), а позднее уже конкретно вьетконговцев. Лично я созвучия не улавливаю, зато в написании «Boog» и «Gook» действительно есть определённое сходство. Но надо помнить, что Хайнлайн ни за что не позволил бы себе делать расовые выпады и говорить о «ниггерах» или «косоглазых». Поэтому, даже если в романе и звучит завуалированно слово «гук», то только как синоним «коммуняки», а отнюдь не «азиата». Возможно, я неправ, и истина находится где-то рядом. Ведь не зря же главным героем романа сделан филиппинец?
Кем бы ни были «буги», они стали очередной реинкарнацией слизняков с Финстера, угрозой человечеству и человечности в романе «Кукловоды». Хайнлайн снова подчёркивает коллективизм и пренебрежение к судьбе отдельной особи - жуки и слизняки одинаково легко бросают своих. Но если слизни в какой-то степени эгоистичны, то жуки ставят общественное выше личного, жертвуют жизнью во имя роя и иным образом проявляют тот самый социальный альтруизм, которого избирательная система Хайнлайна добивается от политиков. Но позвольте, выходит, жучиный рой - более совершенное образование, чем модифицированная Хайнлайном человеческая демократия? Фокус в том, что жуки лишены свободы выбора, и социальный альтруизм биологически встроен в их тела - они просто марионетки скрытого за кулисами манипулятора.
Конечно, если задуматься, моральные принципы, которые вдалбливает человеческое общество в своих граждан, принципы, которые поощряют социальный альтруизм, ничем не лучше такого закулисного жука-мыслителя. Хайнлайн оставил это ружьё висеть на сцене на самом видном месте - специально для любителей пострелять после спектакля. Но при этом он щедро разбросал подсказки по тексту, чтобы юные Гензель и Гретель сумели выбраться из этого дремучего леса без потерь. Ключевые понятия «свобода выбора» и «десант своих не бросает» дают акцент на ценности разумной индивидуальности, которая и противостоит бездумному коллективизму. Хайнлайн избегал слова «диалектика», но в данном случае, это она и есть. Потому что все его рассуждения о преданности виду превращаются в голые абстракции без этих оговорок.
Продолжение следует
.
Часть 0. Прелюдия. Предыстория (начало).
Часть 0. Предыстория (продолжение). - You are here
Часть 0. Предыстория (продолжение).
Часть 0. Предыстория (окончаниие).
Часть 1. Фашизм, сексизм, милитаризм.
Часть 2. Настолки и ролёвки.
Часть 3. Первая Компьютерная.
Часть 4. …и прочая мультимедия.
Часть 5. Экранизации (начало).
Часть 5. Экранизации (продолжение).
Часть 5. Экранизации (снова продолжение).
Часть 5. Экранизации (окончание).
Часть 6. Комиксы (начало).
Часть 6. Комиксы (окончание).
Часть 7. Вторая компьютерная. ХХ лет спустя.
Часть 8. Верхом на огненной метле.
Часть 9. Бронированные фантазии.
Часть 10. Яблочные семечки и воины цветов.
Часть 11. Октоподы.
Часть 12. Экзотика и эксклюзив.
Часть 13. Русский размер. .