ПОСЛЕ КВЕНТИНА МЕЙЯСУ (часть 8)
8.
НЕИСЧЕРПАЕМАЯ КОШКА
Квентин Мейясу интерпретирует корреляцию как нечто строго ограниченное мыслимым. Как будто то, что нам не удаётся мыслить, выпадает из корреляции. Тогда как на самом деле корреляция никогда не тождественна мыслимому. Через корреляты она устанавливает связь ещё и с тем, что не мыслится нами, остаётся нам неизвестным и может открыться нам позднее или не открыться никогда.
Корреляция - это всегда локализация, всегда соотнесённость чего-то с чем-то. Но локализуя корреляцию, мы не способны локализовать корреляты, не способны извлечь их из непрерывной изменчивости. Никакая локализация коррелятов не может быть строго изолированной. Они всегда привносят в корреляцию ещё бесконечно многое из того, что находится за пределами их локализации.
Что-то всегда коррелирует не с чем-то одним, а с бесконечно многим. Даже в языке корреляция не исчерпывается известным. Слово «кошка» не ограничивается своим словарным значением. Оно всегда соотнесено с разнообразной и практически не поддающейся полному учёту фактичностью.
Оно может коррелировать с какой-то конкретной кошкой, но в то же время всегда коррелирует вообще с образом всех кошек и с любой кошкой как представителем вида, и со всеми котиками фейсбука, и со сказочным котом в сапогах, и с местом кошачьих в эволюционном процессе, и с приспособлением для лазанья на столбы, и со всеми частными случаями использования этих приспособлений.
Для любого оно связано ещё с чем-то глубоко не-конвенциональным, с какой-то личной историей, в которой присутствует кошка. И таких историй может быть бессчётное множество, не меньше, чем тех, с кем они происходили и продолжают происходить. Все они в чём-то отличаются друг от друга. И всякая происходит с кем-то, но не происходит с другим.
Слово «кошка» коррелирует с тем, что нам неизвестно о какой-то конкретной кошке или о всех кошках - неизвестно в прошлом, нашем индивидуальном прошлом, и нашем коллективном прошлом, и неизвестно в будущем, где нас ещё нет и обязательно когда-нибудь не будет. Всё это корреляция подвязывает к каждому употреблению слова «кошка».
Наконец само слово «кошка» существует в языке задолго до того, как было использовано любым из нас, как и сам язык существовал задолго до каждого из нас. Оно имеет свою историю, свою феноменальность и своё неизвестное. Мы не знаем, почему «кошка», а не какой-нибудь другой фонетический и визуальный символ.
Корреляция не ограничивает нас воспринятым, не приговаривает нас, как Ахиллеса в зеноновской апории, к проигрышу в беге наперегонки с черепахой. Корреляция всегда сохраняет связь с неизвестным, лежащим за пределами восприятия. Включённость в корреляцию не обрекает нас на зависимость только от тех свойств, которые нам удалось установить в том, с чем мы соотносимся, но соотносит ещё и с теми его свойствами, которые остались нам неизвестны.
Слово «кошка» никогда не ограничивается его сиюминутным применением. Оно всегда тянет за собой всю цепочку своих потенциальных применений. Пусть даже в данный момент они все не задействуются, не осознаются и даже ещё не существуют. В определённый момент они могут задействоваться и осознаваться или возникнуть, как только актуализируются и могут понадобиться.
Это происходит не в силу многозначности слова «кошка» или любого другого слова, не в силу нашей неспособности привязать его строго к какому-то одному определенному объекту, а в силу нелокализуемости коррелятов. Слово может иметь несколько значений или быть характерным для многих контекстов не потому, что мы не сумели придать ему строгий смысл, а потому что его коррелят неисчерпаем в своей принадлежности непрерывно меняющейся реальности. И само слово неисчерпаемо в своей принадлежности этой же самой реальности.
И это не контингентность коррелятов. Это контингентность локализованных корреляций. Перечисляя известные нам случаи употребления слова «кошка», мы не можем перечислить неизвестные. Ограничиваясь известными, мы условно останавливаем восприятие, отрываем воспринятое от воспринимаемого, извлекаем воспринятое из непрерывной изменчивости. Иначе перечисление теряет какой-либо утилитарный смысл и, начав перечислять, мы уже никогда не сможем остановиться.
Восприятие - это взаимодействие с воспринимаемым. Но далеко не всё в результате этого взаимодействия становится воспринятым. Бесконечно многое из того, с чем мы взаимодействуем, оказывает на нас влияние, но не сознаётся нами. Воспринятое - это локализованное нами в качестве коррелирующего с воспринимаемым. Но никакая локализация никогда не является окончательной и единственно возможной.
Локализованная корреляция всегда контингентна относительно воспринимаемого. Локализуя какой-то один аспект воспринимаемого, мы де-локализуем другой (принцип неопределенности Гейзенберга). Воспринимаемое никогда не исчерпывается нашим восприятием и не сводится к воспринятому. Только фактичность воспринимаемого помогает нам ограничить контингентность локализуемого, его сослагательную расплывчатость. Воспринимая, мы следуем за фактичностью воспринимаемого. Это помогает определить, что имеется в виду под тем или иным употреблением слова «кошка», но всё равно не избавляет от контингентности.
Контингентность снимается взаимодействием. Если прямо перед вами дорогу перебегает кошка, достаточно сказать: «Вот кошка!», и ваш спутник без труда поймёт, о какой конкретно кошке идёт речь. Или если попросить кого-нибудь, сидящего за одним с вами столом, передать солонку, он без объяснений поймет, какую именно солонку его просят передать. Хоть мы практически никогда этого не уточняем. Он не выскочит из-за стола и не бросится в магазин покупать солонку и соль, чтобы насыпать одно в другое и передать вам. Когда сидят за одним столом, на столе стоит солонка и она находится далеко от одного и близко к другому, не надо уточнять, какую именно солонку вы имеете в виду.
Но возможность контингентности всегда остаётся, стоит нам отказаться от взаимодействия и потребовать исчерпывающего описания. К этому прибегают в манипулятивных целях. Можно делать вид, что не понимаешь, о какой солонке идёт речь. И бесконечно требовать уточнений. Идёт ли речь вот об этой солонке или о какой-то другой, о фарфоровой ли с голубой каёмкой, и какова ширина каёмки, которую надо измерить прежде, чем передать, дабы исключить риск передать не ту солонку. Наконец, можно просить объяснений, что такое солонка, и доказательств, что она вообще существует.
Восприятие взаимодействует с воспринимаемым, воспринятое только коррелирует с ним. Квентин Мейясу намерен покончить с этой феноменальной недостаточностью воспринятого с помощью математизации. На самом деле это значит сузить воспринятое до математически воспринятого и абсолютизировать его, что представляет собой манипулятивную подмену воспринимаемого воспринятым. Философия Квентина Мейясу - это манипулятивный идеализм. Она равносильна изучению местности только по её карте, без выезда на местность и соприкосновения с её реальностью. Это подмена фактичности воспринимаемого фактичностью воспринятого.
Воспринятое фактично. Мы восприняли, как восприняли, и не восприняли иначе. Одно воспринятое не является другим воспринятым. Контингентными их делает локализация. Мы не можем ограничить воспринимаемое воспринятым. А фактичность воспринятого - это никогда не фактичность воспринимаемого. Если у карты оторвать угол, это совсем не значит, что то же самое случится с местностью. Мы можем легко поменять испорченную карту на точно такую же целую, но резервной копии той же самой местности у нас нет.
Фактичность карты - это бумага, на которой она напечатана, типографская краска, всевозможные извилистые линии, условные обозначения, наконец обстоятельства, в которых она составлялась. Карта включена в непрерывную изменчивость этой своей фактичностью. Бумага истлевает, изображение разрушается, буквы стираются, обстоятельства меняются.
Отображение местности на карте фактично. Мы запечатлели местность, как запечатлели, и иначе запечатлеть не смогли. Впоследствии мы можем составлять другие карты, но не потому, что местность находится в состоянии постоянной изменчивости, и нам надо наносить на карту всё новые и новые изменения, и не потому, что карта повреждена и изменилась фактичность воспринятого, а потому что с одной локализации воспринятого мы переключились на другую локализацию воспринятого и местность теперь коррелирует с этим другим воспринятым.
Составляя карту, мы вынуждены ограничиться воспринятым, иначе, начав её составлять, мы не закончим её составлять никогда и должны будем непрерывно вносить всё новые и новые изменения. Поэтому мы условно останавливаем восприятие и ограничиваемся воспринятым для достижения утилитарных целей, в данном случае для решения утилитарной задачи составления карты.
Местность меняется всё время. На ней постоянно что-то перемещается, что-то возникает и что-то разрушается. Она непрерывно меняется, когда мы только начинаем составлять карту, не прекращает меняться, пока мы её составляем, и продолжает безостановочно меняться, когда мы заканчиваем её составлять.
Из-за этого мы не принимаемся сразу же перерисовывать карту. Мы начинаем перерисовывать карту только тогда, когда с одного воспринятого мы переключаемся на другое воспринятое. Т.е. не от того, что изменилась местность, которая и так всё время меняется, или испортилась уже составленная карта, которую можно заменить на такую же новую, а именно от того, что местность коррелирует с другим воспринятым. Не от того, что изменились корреляты, а от того, что изменилась корреляция.
Карта устаревает уже в процессе её составления. Она не отражает непрерывно меняющейся местности и нашего непрерывно меняющегося восприятия местности. Местности в том её виде, какой она запечатлена нами, на самом деле не существует и не существовало никогда. Карта отражает только наше условно остановленное на момент составления карты восприятие местности. Составляя карту, мы ориентируемся не на восприятие, а на воспринятое.
Но даже условно остановив восприятие, мы не можем перестать воспринимать. Ничто не может остановить непрерывной изменчивости. В том числе непрерывной изменчивости нас самих. Нам открывается иной аспект воспринимаемого и формируется другое воспринятое. Остановленное восприятие - это условность, как и сама карта, как и условные обозначения на ней. Наше сознание - это всегда условность, всегда карта реальности. Оно никогда не является самой реальностью. Хотя само по себе оно вполне реально, но только по отношению к самому себе, а не к тому, что мы сознаём. В том, что мы сознаём, всегда присутствует искажение контингентностью.
Сознание не меняется, пока не меняется его корреляция с реальностью. Карта может порваться, но её можно заменить на точно такую же новую, и продолжать жить с уверенностью, что некий обозначенный на карте объект присутствует и на местности. Но однажды, прибыв на место, мы можем его там не обнаружить. Другую карту мы составим не потому, что порвалась первая, а потому, что «порвалась» корреляция между старой картой и местностью. Но чтобы составить новую карту, мы должны снова остановить восприятие. Заменить одно воспринятое другим воспринятым.
Чтобы ограничить восприятие воспринятым, как это предлагает Квентин Мейясу, мы должны ограничиться корреляцией и изменить характер взаимодействия. Мы должны исключить из восприятия местность и ограничиться картой. А это уже другая корреляция с другими коррелятами. Восприятие больше не взаимодействует с воспринимаемым. Место воспринимаемого занимает воспринятое и само становится воспринимаемым, но не тем же самым воспринимаемым. Теперь восприятие взаимодействует только с воспринятым. Это остановленное восприятие, корреляция воспринятого с воспринятым, а не воспринятого с воспринимаемым.
Тогда воспринимаемое перестаёт быть воспринимаемым и становится воспринимавшимся. Воспринятое и воспринимавшееся движутся теперь по расходящимся траекториям и всё больше отдаляются друг от друга. Воспринятое больше не коррелирует с воспринимавшимся, а только с самим собой. Восприятие взаимодействует не с фактичностью воспринимаемого, а с фактичностью воспринятого. Не с фактичностью местности, а с фактичностью карты. Для остановленного восприятия оторванный угол карты равносилен оторвавшемуся углу местности.
Разные карты одной и той же местности - это материализованная контингентность. Они представляют собой вещественные доказательства, что мы не способны ограничиться одним воспринятым, одним сознающимся, ограничиться какой-то одной составленной когда-либо картой. Если б мы могли заставить не меняться воспринятое или хотя бы подменить фактичностью воспринятого фактичность воспринимаемого. Жить не на местности, а на карте. Но наша жизнь разворачивается на местности, а не на карте.
При этом каждая отдельно взятая карта сама по себе фактична. Составляя карту, мы составили такую, которую составили, и не составили другой. Каждая из них представляет собой фактичность самой себя, но не фактичность отраженной на карте местности. Каждая карта, будучи фактичной относительно самой себя, является контингентной относительно той местности, которую она отображает. Само по себе воспринятое фактично, контингентным оно становится только в качестве локализованной корреляции с воспринимаемым.
Мы всегда понимаем, что карта не тождественна местности. Любая карта ограничена воспринятым и ею прерывается связь с воспринимаемым. Необходим наблюдатель, пользователь карты, который, каждый раз оказавшись на местности, воссоздаёт связь карты с местностью. Но сама по себе карта не тождественна местности. Местности в том её виде, в каком она отражена на карте, не существует. И не существовало никогда. Кружочка, которым на карте отображается какой-то населённый пункт, нет на местности.
Воспринятое не отражает всего, что воспринимается нами. Тем более оно не способно отобразить непрерывно меняющейся реальности. Мы успешно ориентируемся по карте не потому, что она является точной копией местности, а потому что наше неизбежное взаимодействие с реальностью устраняет неточность наших интерпретаций. Ведь само наше существование определяется не нашим воспринятым, не нашей сознательной деятельностью, а непосредственной включенностью нашего восприятия в непрерывную изменчивость реальности.
(продолжение следует)
часть 1: https://markshat.livejournal.com/339249.html
часть 2: https://markshat.livejournal.com/339663.html
часть 3: https://markshat.livejournal.com/339963.html
часть 4: https://markshat.livejournal.com/340046.html
часть 5: https://markshat.livejournal.com/340291.html
часть 6: https://markshat.livejournal.com/340702.html
часть 7: https://markshat.livejournal.com/340918.html
часть 9: https://markshat.livejournal.com/341699.html
часть 10: https://markshat.livejournal.com/342000.html
часть 11: https://markshat.livejournal.com/342192.html
часть 12: https://markshat.livejournal.com/342422.html
часть 13: https://markshat.livejournal.com/342533.html
часть 14: https://markshat.livejournal.com/385198.html
НЕИСЧЕРПАЕМАЯ КОШКА
Квентин Мейясу интерпретирует корреляцию как нечто строго ограниченное мыслимым. Как будто то, что нам не удаётся мыслить, выпадает из корреляции. Тогда как на самом деле корреляция никогда не тождественна мыслимому. Через корреляты она устанавливает связь ещё и с тем, что не мыслится нами, остаётся нам неизвестным и может открыться нам позднее или не открыться никогда.
Корреляция - это всегда локализация, всегда соотнесённость чего-то с чем-то. Но локализуя корреляцию, мы не способны локализовать корреляты, не способны извлечь их из непрерывной изменчивости. Никакая локализация коррелятов не может быть строго изолированной. Они всегда привносят в корреляцию ещё бесконечно многое из того, что находится за пределами их локализации.
Что-то всегда коррелирует не с чем-то одним, а с бесконечно многим. Даже в языке корреляция не исчерпывается известным. Слово «кошка» не ограничивается своим словарным значением. Оно всегда соотнесено с разнообразной и практически не поддающейся полному учёту фактичностью.
Оно может коррелировать с какой-то конкретной кошкой, но в то же время всегда коррелирует вообще с образом всех кошек и с любой кошкой как представителем вида, и со всеми котиками фейсбука, и со сказочным котом в сапогах, и с местом кошачьих в эволюционном процессе, и с приспособлением для лазанья на столбы, и со всеми частными случаями использования этих приспособлений.
Для любого оно связано ещё с чем-то глубоко не-конвенциональным, с какой-то личной историей, в которой присутствует кошка. И таких историй может быть бессчётное множество, не меньше, чем тех, с кем они происходили и продолжают происходить. Все они в чём-то отличаются друг от друга. И всякая происходит с кем-то, но не происходит с другим.
Слово «кошка» коррелирует с тем, что нам неизвестно о какой-то конкретной кошке или о всех кошках - неизвестно в прошлом, нашем индивидуальном прошлом, и нашем коллективном прошлом, и неизвестно в будущем, где нас ещё нет и обязательно когда-нибудь не будет. Всё это корреляция подвязывает к каждому употреблению слова «кошка».
Наконец само слово «кошка» существует в языке задолго до того, как было использовано любым из нас, как и сам язык существовал задолго до каждого из нас. Оно имеет свою историю, свою феноменальность и своё неизвестное. Мы не знаем, почему «кошка», а не какой-нибудь другой фонетический и визуальный символ.
Корреляция не ограничивает нас воспринятым, не приговаривает нас, как Ахиллеса в зеноновской апории, к проигрышу в беге наперегонки с черепахой. Корреляция всегда сохраняет связь с неизвестным, лежащим за пределами восприятия. Включённость в корреляцию не обрекает нас на зависимость только от тех свойств, которые нам удалось установить в том, с чем мы соотносимся, но соотносит ещё и с теми его свойствами, которые остались нам неизвестны.
Слово «кошка» никогда не ограничивается его сиюминутным применением. Оно всегда тянет за собой всю цепочку своих потенциальных применений. Пусть даже в данный момент они все не задействуются, не осознаются и даже ещё не существуют. В определённый момент они могут задействоваться и осознаваться или возникнуть, как только актуализируются и могут понадобиться.
Это происходит не в силу многозначности слова «кошка» или любого другого слова, не в силу нашей неспособности привязать его строго к какому-то одному определенному объекту, а в силу нелокализуемости коррелятов. Слово может иметь несколько значений или быть характерным для многих контекстов не потому, что мы не сумели придать ему строгий смысл, а потому что его коррелят неисчерпаем в своей принадлежности непрерывно меняющейся реальности. И само слово неисчерпаемо в своей принадлежности этой же самой реальности.
И это не контингентность коррелятов. Это контингентность локализованных корреляций. Перечисляя известные нам случаи употребления слова «кошка», мы не можем перечислить неизвестные. Ограничиваясь известными, мы условно останавливаем восприятие, отрываем воспринятое от воспринимаемого, извлекаем воспринятое из непрерывной изменчивости. Иначе перечисление теряет какой-либо утилитарный смысл и, начав перечислять, мы уже никогда не сможем остановиться.
Восприятие - это взаимодействие с воспринимаемым. Но далеко не всё в результате этого взаимодействия становится воспринятым. Бесконечно многое из того, с чем мы взаимодействуем, оказывает на нас влияние, но не сознаётся нами. Воспринятое - это локализованное нами в качестве коррелирующего с воспринимаемым. Но никакая локализация никогда не является окончательной и единственно возможной.
Локализованная корреляция всегда контингентна относительно воспринимаемого. Локализуя какой-то один аспект воспринимаемого, мы де-локализуем другой (принцип неопределенности Гейзенберга). Воспринимаемое никогда не исчерпывается нашим восприятием и не сводится к воспринятому. Только фактичность воспринимаемого помогает нам ограничить контингентность локализуемого, его сослагательную расплывчатость. Воспринимая, мы следуем за фактичностью воспринимаемого. Это помогает определить, что имеется в виду под тем или иным употреблением слова «кошка», но всё равно не избавляет от контингентности.
Контингентность снимается взаимодействием. Если прямо перед вами дорогу перебегает кошка, достаточно сказать: «Вот кошка!», и ваш спутник без труда поймёт, о какой конкретно кошке идёт речь. Или если попросить кого-нибудь, сидящего за одним с вами столом, передать солонку, он без объяснений поймет, какую именно солонку его просят передать. Хоть мы практически никогда этого не уточняем. Он не выскочит из-за стола и не бросится в магазин покупать солонку и соль, чтобы насыпать одно в другое и передать вам. Когда сидят за одним столом, на столе стоит солонка и она находится далеко от одного и близко к другому, не надо уточнять, какую именно солонку вы имеете в виду.
Но возможность контингентности всегда остаётся, стоит нам отказаться от взаимодействия и потребовать исчерпывающего описания. К этому прибегают в манипулятивных целях. Можно делать вид, что не понимаешь, о какой солонке идёт речь. И бесконечно требовать уточнений. Идёт ли речь вот об этой солонке или о какой-то другой, о фарфоровой ли с голубой каёмкой, и какова ширина каёмки, которую надо измерить прежде, чем передать, дабы исключить риск передать не ту солонку. Наконец, можно просить объяснений, что такое солонка, и доказательств, что она вообще существует.
Восприятие взаимодействует с воспринимаемым, воспринятое только коррелирует с ним. Квентин Мейясу намерен покончить с этой феноменальной недостаточностью воспринятого с помощью математизации. На самом деле это значит сузить воспринятое до математически воспринятого и абсолютизировать его, что представляет собой манипулятивную подмену воспринимаемого воспринятым. Философия Квентина Мейясу - это манипулятивный идеализм. Она равносильна изучению местности только по её карте, без выезда на местность и соприкосновения с её реальностью. Это подмена фактичности воспринимаемого фактичностью воспринятого.
Воспринятое фактично. Мы восприняли, как восприняли, и не восприняли иначе. Одно воспринятое не является другим воспринятым. Контингентными их делает локализация. Мы не можем ограничить воспринимаемое воспринятым. А фактичность воспринятого - это никогда не фактичность воспринимаемого. Если у карты оторвать угол, это совсем не значит, что то же самое случится с местностью. Мы можем легко поменять испорченную карту на точно такую же целую, но резервной копии той же самой местности у нас нет.
Фактичность карты - это бумага, на которой она напечатана, типографская краска, всевозможные извилистые линии, условные обозначения, наконец обстоятельства, в которых она составлялась. Карта включена в непрерывную изменчивость этой своей фактичностью. Бумага истлевает, изображение разрушается, буквы стираются, обстоятельства меняются.
Отображение местности на карте фактично. Мы запечатлели местность, как запечатлели, и иначе запечатлеть не смогли. Впоследствии мы можем составлять другие карты, но не потому, что местность находится в состоянии постоянной изменчивости, и нам надо наносить на карту всё новые и новые изменения, и не потому, что карта повреждена и изменилась фактичность воспринятого, а потому что с одной локализации воспринятого мы переключились на другую локализацию воспринятого и местность теперь коррелирует с этим другим воспринятым.
Составляя карту, мы вынуждены ограничиться воспринятым, иначе, начав её составлять, мы не закончим её составлять никогда и должны будем непрерывно вносить всё новые и новые изменения. Поэтому мы условно останавливаем восприятие и ограничиваемся воспринятым для достижения утилитарных целей, в данном случае для решения утилитарной задачи составления карты.
Местность меняется всё время. На ней постоянно что-то перемещается, что-то возникает и что-то разрушается. Она непрерывно меняется, когда мы только начинаем составлять карту, не прекращает меняться, пока мы её составляем, и продолжает безостановочно меняться, когда мы заканчиваем её составлять.
Из-за этого мы не принимаемся сразу же перерисовывать карту. Мы начинаем перерисовывать карту только тогда, когда с одного воспринятого мы переключаемся на другое воспринятое. Т.е. не от того, что изменилась местность, которая и так всё время меняется, или испортилась уже составленная карта, которую можно заменить на такую же новую, а именно от того, что местность коррелирует с другим воспринятым. Не от того, что изменились корреляты, а от того, что изменилась корреляция.
Карта устаревает уже в процессе её составления. Она не отражает непрерывно меняющейся местности и нашего непрерывно меняющегося восприятия местности. Местности в том её виде, какой она запечатлена нами, на самом деле не существует и не существовало никогда. Карта отражает только наше условно остановленное на момент составления карты восприятие местности. Составляя карту, мы ориентируемся не на восприятие, а на воспринятое.
Но даже условно остановив восприятие, мы не можем перестать воспринимать. Ничто не может остановить непрерывной изменчивости. В том числе непрерывной изменчивости нас самих. Нам открывается иной аспект воспринимаемого и формируется другое воспринятое. Остановленное восприятие - это условность, как и сама карта, как и условные обозначения на ней. Наше сознание - это всегда условность, всегда карта реальности. Оно никогда не является самой реальностью. Хотя само по себе оно вполне реально, но только по отношению к самому себе, а не к тому, что мы сознаём. В том, что мы сознаём, всегда присутствует искажение контингентностью.
Сознание не меняется, пока не меняется его корреляция с реальностью. Карта может порваться, но её можно заменить на точно такую же новую, и продолжать жить с уверенностью, что некий обозначенный на карте объект присутствует и на местности. Но однажды, прибыв на место, мы можем его там не обнаружить. Другую карту мы составим не потому, что порвалась первая, а потому, что «порвалась» корреляция между старой картой и местностью. Но чтобы составить новую карту, мы должны снова остановить восприятие. Заменить одно воспринятое другим воспринятым.
Чтобы ограничить восприятие воспринятым, как это предлагает Квентин Мейясу, мы должны ограничиться корреляцией и изменить характер взаимодействия. Мы должны исключить из восприятия местность и ограничиться картой. А это уже другая корреляция с другими коррелятами. Восприятие больше не взаимодействует с воспринимаемым. Место воспринимаемого занимает воспринятое и само становится воспринимаемым, но не тем же самым воспринимаемым. Теперь восприятие взаимодействует только с воспринятым. Это остановленное восприятие, корреляция воспринятого с воспринятым, а не воспринятого с воспринимаемым.
Тогда воспринимаемое перестаёт быть воспринимаемым и становится воспринимавшимся. Воспринятое и воспринимавшееся движутся теперь по расходящимся траекториям и всё больше отдаляются друг от друга. Воспринятое больше не коррелирует с воспринимавшимся, а только с самим собой. Восприятие взаимодействует не с фактичностью воспринимаемого, а с фактичностью воспринятого. Не с фактичностью местности, а с фактичностью карты. Для остановленного восприятия оторванный угол карты равносилен оторвавшемуся углу местности.
Разные карты одной и той же местности - это материализованная контингентность. Они представляют собой вещественные доказательства, что мы не способны ограничиться одним воспринятым, одним сознающимся, ограничиться какой-то одной составленной когда-либо картой. Если б мы могли заставить не меняться воспринятое или хотя бы подменить фактичностью воспринятого фактичность воспринимаемого. Жить не на местности, а на карте. Но наша жизнь разворачивается на местности, а не на карте.
При этом каждая отдельно взятая карта сама по себе фактична. Составляя карту, мы составили такую, которую составили, и не составили другой. Каждая из них представляет собой фактичность самой себя, но не фактичность отраженной на карте местности. Каждая карта, будучи фактичной относительно самой себя, является контингентной относительно той местности, которую она отображает. Само по себе воспринятое фактично, контингентным оно становится только в качестве локализованной корреляции с воспринимаемым.
Мы всегда понимаем, что карта не тождественна местности. Любая карта ограничена воспринятым и ею прерывается связь с воспринимаемым. Необходим наблюдатель, пользователь карты, который, каждый раз оказавшись на местности, воссоздаёт связь карты с местностью. Но сама по себе карта не тождественна местности. Местности в том её виде, в каком она отражена на карте, не существует. И не существовало никогда. Кружочка, которым на карте отображается какой-то населённый пункт, нет на местности.
Воспринятое не отражает всего, что воспринимается нами. Тем более оно не способно отобразить непрерывно меняющейся реальности. Мы успешно ориентируемся по карте не потому, что она является точной копией местности, а потому что наше неизбежное взаимодействие с реальностью устраняет неточность наших интерпретаций. Ведь само наше существование определяется не нашим воспринятым, не нашей сознательной деятельностью, а непосредственной включенностью нашего восприятия в непрерывную изменчивость реальности.
(продолжение следует)
часть 1: https://markshat.livejournal.com/339249.html
часть 2: https://markshat.livejournal.com/339663.html
часть 3: https://markshat.livejournal.com/339963.html
часть 4: https://markshat.livejournal.com/340046.html
часть 5: https://markshat.livejournal.com/340291.html
часть 6: https://markshat.livejournal.com/340702.html
часть 7: https://markshat.livejournal.com/340918.html
часть 9: https://markshat.livejournal.com/341699.html
часть 10: https://markshat.livejournal.com/342000.html
часть 11: https://markshat.livejournal.com/342192.html
часть 12: https://markshat.livejournal.com/342422.html
часть 13: https://markshat.livejournal.com/342533.html
часть 14: https://markshat.livejournal.com/385198.html