ПОСЛЕ КВЕНТИНА МЕЙЯСУ (часть 3)
3.
КИРПИЧИ ДВИЖЕНИЯ
Достоверное описание и завершённое описание не-тождественны друг другу. Завершённое описание означает прекращение закономерной непрерывной изменчивости, остановку, конец света. Оно равно не-существованию. Может быть, можно предположить, что не-существование - это и есть самое достоверное. Но наше существование, по крайней мере пока мы живы, препятствует этому.
Достоверное, но не завершенное описание никогда не может быть абсолютно надёжным, потому что не способно описать непрерывной изменчивости. Хотя вполне способно быть достаточно надёжным, потому что находит в этой непрерывной изменчивости некоторые более или менее достоверные закономерности.
Мы не можем составить завершённое описание вещи «без меня», т.е. превратить её в вещь «в-себе», в силу закономерной непрерывной изменчивости. Эта принципиальная невозможность препятствует их тождественности. Корреляционизм тут не при чём. Вещь «без меня» - это всегда только составленное нами описание вещи. А вещь «в-себе» - это её принадлежность реальности, где описание только её частный случай.
Их спекулятивное отождествление идеалистично по своей сути. Афиширование спекулятивного характера этого отождествления не преодолевает его идеалистичности. Оно только компрометирует это отождествление.
Для прагматичного спекулянта всегда важно скрыть спекулятивный характер спекуляции - по какой цене купил сам, какова маржа, - чтобы объявленная спекулятивная цена не отпугнула покупателя. Если громогласно заявлять о спекулятивности спекуляции, то, скорее всего, события спекуляции не состоится. Спекуляция любит конспиративность. Она хочет выглядеть совсем не спекуляцией, а солидной законной буржуазной практикой.
Откровенно спекулятивный материализм Квентина Мейясу - это акт манипуляции ради манипуляции, способный отпугнуть любого прагматичного спекулянта, а заодно гипотетического приобретателя предмета спекуляции. Спекулятивный материализм имеет едва ли не ещё меньшее право претендовать на отношение к воспринимаемому объекту вне его восприятия кем бы то ни было, чем корреляционизм:
«…в момент, когда философия в первый раз помыслила во всей строгости первичность научного знания, она отказала себе самой в том, что составляло революционный характер этого знания: его спекулятивное значение».
Заявление о спекулятивном значении научного знания вряд ли обрадует учёных, хотя сообщает нечто о природе научного знания, о его непреодолимо прикладном характере, о его зависимости от экспериментального. В этом состоит его спекулятивность. За акт творения Вселенной выдаётся эксперимент. Добытое знание о доисторическом ставится на место самого доисторического.
Это очевидно неравноценная спекулятивная подмена. Вселенная возникла до того, как её открыли учёные. Ни один научный эксперимент не способен привести к возникновению Вселенной. Тем более претендовать на всеохватность полученного в результате экспериментов научного знания. Фундаментальная наука как раз озабочена теоретической компенсацией этой системной недостаточности.
Квентин Мейясу оказывает науке медвежью услугу. Его недоумение по поводу нежелания взять на вооружение философии спекулятивный аспект научного знания способно вызвать у добросовестного ученого ещё большее недоумение:
«Почему трансцендентальный отказ от спекулятивного мышления пришёл к безраздельному господству в поле философского мышления, в то время как наука требовала, как никогда раньше, создания такого способа спекуляции, который был бы способен выявить условия её собственной возможности?»
Проблема спекулятивного не в том, что мы не знаем о существовании эпического объёма реальности вне нашего восприятия. Это знание доступно любому профанному уму. А в том, что мы не можем воссоздать реальность во всей её гиперфеноменальности.
Интерпретация нами реальности никогда не равна феноменальности интерпретируемого. Это не дефект интерпретации. Это феноменальное свойство нашего восприятия. Мы не можем компенсировать его с помощью математизации, какой бы дистанцированной от субъективности нашего восприятия она нам ни казалась и какую бы видимость тотальности ни создавала:
«…мир становится насквозь математизируемым: математизируемое перестаёт означать часть мира, окруженную не-математизируемым (поверхность, траектория были всего лишь поверхностью и траекторий подвижных тел), и начинает означать мир, способный на автономию: мир, где и тела, и их движение поддаются описанию, независимо от их чувственных качеств - вкуса, запаха, теплоты и т.д.».
Ещё Лев Толстой в романе «Война и мир» нашёл место для воодушевления введением дифференциала в математику. Он перепутал непрерывность свойственной реальности закономерной изменчивости с описанием движения:
«Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно-малые величины, то есть такие, при которых восстанавливается главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения».
Спустя более, чем сто лет, ему вторит Квентину Мейясу. С разницей в сто с лишним лет их воодушевила иллюзия, что теперь-то математика способна охватить всё, потому что описывает движение, а не только неподвижные объекты. Теперь-то можно отследить бег Ахиллеса, не мешая ему обогнать черепаху. Лев Толстой и Квентин Мейясу не видят невосполнимой разницы между движением и его пусть самым изощрённым описанием.
Реальность не сводится к телам и их движению. Тем более не сводится к описанию чьего-либо движения или даже синхронного движения большого числа объектов. Сколько объектов мы бы ни отслеживали, это никогда не будет всеми объектами. Хотя бы только потому, что мы не способны остановить непрерывно меняющейся реальности, где постоянно возникает, меняется и исчезает бессчётное множество объектов.
Непрерывная изменчивость реальности - это сразу всё происходящее. А не только то, что выхвачено нашим вниманием. Мы не можем отследить сразу всего с помощью всех имеющихся у нас инструментов. Сразу всё несопоставимо многомернее возможностей любых инструментов.
Движение не является непрерывностью. Оно не тождественно ей. Движение принадлежит отдельным объектам. И на него переносится свойство дискретности самих этих объектов. Оно прекращается вместе с существованием совершающих движение объектов. Непрерывная изменчивость реальности не прекращается никогда.
Описать движение объектов ещё не значит описать непрерывный характер реальности. С помощью математического описания, локализуя бег Ахиллеса, мы выдёргиваем его из непрерывной изменчивости и рассматриваем в отрыве от кажущихся нам не относящимися к нему факторов и событий. Мы производим вивисекцию реальности и делаем движение таким же изолированным, дискретным длящимся объектом, как неподвижный кирпич. Только более сложным в своём описании.
Действительно, мы достигли большого прогресса в средствах описания, в том числе математических. Это предоставило нам невиданные прежде возможности. Но какими бы ни были наши возможности и каким бы ни был предмет нашего описания - движением или лежащим неподвижно объектом, - он никогда не утратит типологические свойства любого предмета описания - свой дискретный характер, свою изолированность от других явлений, которые оказались за пределами нашего рассмотрения.
Самое изощрённое описание движения и само движение никогда не тождественны друг другу. Ахиллес никогда не обгонит черепаху благодаря нашим измерениям скорости его бега, а только в силу своих независящих от их описания способностей. Чтобы обогнать черепаху, Ахиллесу необходимо бежать. Никакое хитроумное описание не способно заменить самого бега Ахиллеса. Оно никогда не будет полным, потому что от него не зависит, побежит Ахиллес или нет. Ахиллес может просто не захотеть обгонять черепаху, посчитать это для себя неинтересным, и вообще побежать в другую сторону или прилечь на разогретом античным солнцем прибрежном песке, расслабиться и позволить черепахе уползти как угодно далеко.
(продолжение следует)
часть 1: https://markshat.livejournal.com/339249.html
часть 2: https://markshat.livejournal.com/339663.html
часть 4: https://markshat.livejournal.com/340046.html
часть 5: https://markshat.livejournal.com/340291.html
часть 6: https://markshat.livejournal.com/340702.html
часть 7: https://markshat.livejournal.com/340918.html
часть 8: https://markshat.livejournal.com/341444.html
часть 9: https://markshat.livejournal.com/341699.html
часть 10: https://markshat.livejournal.com/342000.html
часть 11: https://markshat.livejournal.com/342192.html
часть 12: https://markshat.livejournal.com/342422.html
часть 13: https://markshat.livejournal.com/342533.html
часть 14: https://markshat.livejournal.com/385198.html
КИРПИЧИ ДВИЖЕНИЯ
Достоверное описание и завершённое описание не-тождественны друг другу. Завершённое описание означает прекращение закономерной непрерывной изменчивости, остановку, конец света. Оно равно не-существованию. Может быть, можно предположить, что не-существование - это и есть самое достоверное. Но наше существование, по крайней мере пока мы живы, препятствует этому.
Достоверное, но не завершенное описание никогда не может быть абсолютно надёжным, потому что не способно описать непрерывной изменчивости. Хотя вполне способно быть достаточно надёжным, потому что находит в этой непрерывной изменчивости некоторые более или менее достоверные закономерности.
Мы не можем составить завершённое описание вещи «без меня», т.е. превратить её в вещь «в-себе», в силу закономерной непрерывной изменчивости. Эта принципиальная невозможность препятствует их тождественности. Корреляционизм тут не при чём. Вещь «без меня» - это всегда только составленное нами описание вещи. А вещь «в-себе» - это её принадлежность реальности, где описание только её частный случай.
Их спекулятивное отождествление идеалистично по своей сути. Афиширование спекулятивного характера этого отождествления не преодолевает его идеалистичности. Оно только компрометирует это отождествление.
Для прагматичного спекулянта всегда важно скрыть спекулятивный характер спекуляции - по какой цене купил сам, какова маржа, - чтобы объявленная спекулятивная цена не отпугнула покупателя. Если громогласно заявлять о спекулятивности спекуляции, то, скорее всего, события спекуляции не состоится. Спекуляция любит конспиративность. Она хочет выглядеть совсем не спекуляцией, а солидной законной буржуазной практикой.
Откровенно спекулятивный материализм Квентина Мейясу - это акт манипуляции ради манипуляции, способный отпугнуть любого прагматичного спекулянта, а заодно гипотетического приобретателя предмета спекуляции. Спекулятивный материализм имеет едва ли не ещё меньшее право претендовать на отношение к воспринимаемому объекту вне его восприятия кем бы то ни было, чем корреляционизм:
«…в момент, когда философия в первый раз помыслила во всей строгости первичность научного знания, она отказала себе самой в том, что составляло революционный характер этого знания: его спекулятивное значение».
Заявление о спекулятивном значении научного знания вряд ли обрадует учёных, хотя сообщает нечто о природе научного знания, о его непреодолимо прикладном характере, о его зависимости от экспериментального. В этом состоит его спекулятивность. За акт творения Вселенной выдаётся эксперимент. Добытое знание о доисторическом ставится на место самого доисторического.
Это очевидно неравноценная спекулятивная подмена. Вселенная возникла до того, как её открыли учёные. Ни один научный эксперимент не способен привести к возникновению Вселенной. Тем более претендовать на всеохватность полученного в результате экспериментов научного знания. Фундаментальная наука как раз озабочена теоретической компенсацией этой системной недостаточности.
Квентин Мейясу оказывает науке медвежью услугу. Его недоумение по поводу нежелания взять на вооружение философии спекулятивный аспект научного знания способно вызвать у добросовестного ученого ещё большее недоумение:
«Почему трансцендентальный отказ от спекулятивного мышления пришёл к безраздельному господству в поле философского мышления, в то время как наука требовала, как никогда раньше, создания такого способа спекуляции, который был бы способен выявить условия её собственной возможности?»
Проблема спекулятивного не в том, что мы не знаем о существовании эпического объёма реальности вне нашего восприятия. Это знание доступно любому профанному уму. А в том, что мы не можем воссоздать реальность во всей её гиперфеноменальности.
Интерпретация нами реальности никогда не равна феноменальности интерпретируемого. Это не дефект интерпретации. Это феноменальное свойство нашего восприятия. Мы не можем компенсировать его с помощью математизации, какой бы дистанцированной от субъективности нашего восприятия она нам ни казалась и какую бы видимость тотальности ни создавала:
«…мир становится насквозь математизируемым: математизируемое перестаёт означать часть мира, окруженную не-математизируемым (поверхность, траектория были всего лишь поверхностью и траекторий подвижных тел), и начинает означать мир, способный на автономию: мир, где и тела, и их движение поддаются описанию, независимо от их чувственных качеств - вкуса, запаха, теплоты и т.д.».
Ещё Лев Толстой в романе «Война и мир» нашёл место для воодушевления введением дифференциала в математику. Он перепутал непрерывность свойственной реальности закономерной изменчивости с описанием движения:
«Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно-малые величины, то есть такие, при которых восстанавливается главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения».
Спустя более, чем сто лет, ему вторит Квентину Мейясу. С разницей в сто с лишним лет их воодушевила иллюзия, что теперь-то математика способна охватить всё, потому что описывает движение, а не только неподвижные объекты. Теперь-то можно отследить бег Ахиллеса, не мешая ему обогнать черепаху. Лев Толстой и Квентин Мейясу не видят невосполнимой разницы между движением и его пусть самым изощрённым описанием.
Реальность не сводится к телам и их движению. Тем более не сводится к описанию чьего-либо движения или даже синхронного движения большого числа объектов. Сколько объектов мы бы ни отслеживали, это никогда не будет всеми объектами. Хотя бы только потому, что мы не способны остановить непрерывно меняющейся реальности, где постоянно возникает, меняется и исчезает бессчётное множество объектов.
Непрерывная изменчивость реальности - это сразу всё происходящее. А не только то, что выхвачено нашим вниманием. Мы не можем отследить сразу всего с помощью всех имеющихся у нас инструментов. Сразу всё несопоставимо многомернее возможностей любых инструментов.
Движение не является непрерывностью. Оно не тождественно ей. Движение принадлежит отдельным объектам. И на него переносится свойство дискретности самих этих объектов. Оно прекращается вместе с существованием совершающих движение объектов. Непрерывная изменчивость реальности не прекращается никогда.
Описать движение объектов ещё не значит описать непрерывный характер реальности. С помощью математического описания, локализуя бег Ахиллеса, мы выдёргиваем его из непрерывной изменчивости и рассматриваем в отрыве от кажущихся нам не относящимися к нему факторов и событий. Мы производим вивисекцию реальности и делаем движение таким же изолированным, дискретным длящимся объектом, как неподвижный кирпич. Только более сложным в своём описании.
Действительно, мы достигли большого прогресса в средствах описания, в том числе математических. Это предоставило нам невиданные прежде возможности. Но какими бы ни были наши возможности и каким бы ни был предмет нашего описания - движением или лежащим неподвижно объектом, - он никогда не утратит типологические свойства любого предмета описания - свой дискретный характер, свою изолированность от других явлений, которые оказались за пределами нашего рассмотрения.
Самое изощрённое описание движения и само движение никогда не тождественны друг другу. Ахиллес никогда не обгонит черепаху благодаря нашим измерениям скорости его бега, а только в силу своих независящих от их описания способностей. Чтобы обогнать черепаху, Ахиллесу необходимо бежать. Никакое хитроумное описание не способно заменить самого бега Ахиллеса. Оно никогда не будет полным, потому что от него не зависит, побежит Ахиллес или нет. Ахиллес может просто не захотеть обгонять черепаху, посчитать это для себя неинтересным, и вообще побежать в другую сторону или прилечь на разогретом античным солнцем прибрежном песке, расслабиться и позволить черепахе уползти как угодно далеко.
(продолжение следует)
часть 1: https://markshat.livejournal.com/339249.html
часть 2: https://markshat.livejournal.com/339663.html
часть 4: https://markshat.livejournal.com/340046.html
часть 5: https://markshat.livejournal.com/340291.html
часть 6: https://markshat.livejournal.com/340702.html
часть 7: https://markshat.livejournal.com/340918.html
часть 8: https://markshat.livejournal.com/341444.html
часть 9: https://markshat.livejournal.com/341699.html
часть 10: https://markshat.livejournal.com/342000.html
часть 11: https://markshat.livejournal.com/342192.html
часть 12: https://markshat.livejournal.com/342422.html
часть 13: https://markshat.livejournal.com/342533.html
часть 14: https://markshat.livejournal.com/385198.html