Цукиока Ко:гё и его театральные гравюры (12)
(Продолжение. Начало: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11)
10. Про блистательного Гэндзи
Если уж речь зашла про любовь, то «первым любовником», конечно, числился Хикару Гэндзи - принц, так и не взошедший на престол. Но он обладает родовым даром потомков Солнца - все его любят и все к нему тянутся, хотя обходится он со своими поклонниками и особенно поклонницами далеко не всегда по-хорошему. Зато он «арбитр изящества» и непревзойдённый образец во всём, что касается хэйанского утонченного вкуса. Вскоре после того, как была написана «Повесть о Гэндзи» Мурасаки Сикибу (начало ХI в. - недавно прошёл тысячелетний юбилей!), вокруг неё выстроился целый литературный и окололитературный мир. Её читают и тщательно изучают; ей подражают в литературе и в жизни; в её героев играют; её пародируют; молятся о благой посмертной участи её персонажей. И конечно, драматурги Но: тоже не обошли Гэндзи вниманием.
Ко:гё, кажется, Гэндзи не особо жаловал - из более чем дюжины действ Но:, посвящённых истории блистательного принца, мы сумели обнаружить картинки только к пяти, из которых лично Гэндзи появляется лишь в одной. Впрочем, последнее и неудивительно - им так восхищались, что избегали выводить на сцену, а когда выводили, то обычно его играл не взрослый актёр, а подросток-коката - как японских государей в других действах Но:. Возможно, сдержанность Ко:гё в отношении сюжетов о Гэндзи может объясняться и тем, что его учитель Огата Гэкко проиллюстрировал чуть ранее всю эту огромную повесть, глава за главой (и очень хорошо проиллюстрировал).
1
В «Повести о Гэндзи» не так уж много эпизодов, подходящих для действа Но:. Пожалуй, из всех возлюбленных принца самой «сценичной» оказалась госпожа с Шестой улицы, Рокудзё: - обиженная дама, чей гневный дух ещё при её жизни покидает тело и мучает соперниц. Впрочем, в Но: она бывает разной.
«Святилище Нономия» (野宮, «Нономия») - действо печальное и благостное. Поздней осенью, в седьмой день девятого месяца, странствующий монах приходит к старинному святилищу Нономия близ Столицы - когда-то здесь проходили очищение девы из государева рода, прежде чем отправиться служить жрицами в святилище Исэ. Странник видит крестьянку с веткой священного дерева сакаки. Женщина просит монаха не мешать ей: каждый год она в этот день молится здесь и вспоминает прежние дни, когда в святилище затворилась госпожа Рокудзё: с дочерью (той предстояло ехать в Исэ и стать там младшей служительницей). Принц Гэндзи навестил их здесь в ту пору. Затем незнакомка признаётся, что она и есть - покойная Рокудзё:, и исчезает.
Монах расспрашивает местных жителей о подробностях и молится за умершую даму. И во второй части госпожа Рокудзё: появляется уже в придворных одеждах и в возке. Она рассказывает, как однажды на празднике святилища Камо слуги госпожи Аои, супруги принца, грубо оттащили возок Рокудзё: с дороги, чтобы Аои могла с лучшего места любоваться шествием - а в нём участвовал сам Гэндзи. С тех-то пор душа Рокудзё: живёт обидой и не может освободиться. Она просит монаха молиться за неё и дальше, танцует, вспоминая, как в последний раз виделась с Гэндзи, и уезжает, так и не найдя успокоения.
«Госпожа Аои» (葵上, «Аои-но уэ») - действо страшное. В роли самой супруги Гэндзи не выступает никакой актёр - она так измучена и истощена мстительным духом, что её изображает лежащее посреди сцены пустое одеяние. Все попытки монахов и заклинателей исцелить её не увенчались успехом, как объясняет зрителям один из придворных, - невозможно изгнать злого духа, не зная, чей именно это дух. Чтобы это определить, призвали лучшего знатока - жрицу Тэрухи, которая лучше всех владеет соответствующим обядовым искусством. Жрица, звеня тетивой чудесного лука, поёт заклятие и вызывает дух из тела одержимой.
Заклинание удалось: дух появляется на сцене (жрица и зрители его видят, а для придворного он остаётся незрим) и начинает жаловаться на непостоянство всего сущего и на тяготы бесчисленных перерождений. По мере его речей становится понятно, что речь идёт прежде всего о непостоянстве Гэндзи, и не случайно всё чаще встречаются образы колёс и возка. Обида и гнев, владеющие духом, порождены уже знакомым нам происшествием на празднике святилища Камо, и наконец, дух открывает своё имя: это Рокудзё:. Одновременно жрица сообщает: она действительно видит даму в придворном платье, восседающую в покорёженном возке, запряжённом испуганными волами. И дух с готовностью вселяется в новое тело и дальше вещает уже устами жрицы: «Я так горько претерпела, что нет ни конца, ни исхода моей обиде!» Вновь покинув тело жрицы, дух набрасывается на госпожу Аои, бьёт и терзает её, а когда жрица пытается остановить его, овладевает и ею, заставляя помогать себе. И всё это время дух сетует на жестокость Гэндзи и на коварство и высокомерие соперницы, суля довести ту до гибели: пусть горит в аду, как я сейчас сжигаема обидой и ревностью! Затем дух вновь возвращается в тело несчастной жертвы, чтобы мучить её уже изнутри.
Видя, что жрица не справляется, зовут монаха-чудотворца с горы Хиэй, опытнейшего экзорциста. Тот немедленно является в полном облачении, начинает читать заклятия - и дух появляется вновь, уже в обличии страшного демона. Монах грозно воспевает искусство горных отшельников (вроде него самого), способных заклясть кого угодно.
Демон не отступает; монах вызывает себе на подмогу пятерых Светлых Государей - защитников Закона, и вступает с ним в бой. Демон побеждён, он отступает - и хор объясняет, что теперь и госпожа Рокудзё: сможет достигнуть просветления по милосердию Будды.
Увы, только в этой пьесе всё кончилось так благополучно. В повести госпожа Аои в итоге умирает. А дух Рокудзё: продолжает своё страшное дело.
«Решетчатые створки» (半蔀, «Хаситоми») - . В конце летнего затворничества монах из столичного храма Унрин-ин (того самого, где в другом действе призрак поэта Аривара-но Нарихира являлся его почитателю) проводит обряд поминовения цветов, подносимых Будде, - ведь даже травы и деревья могут обрести просветление. Сам он всё лето каждый день преподносил Будде цветы. На закате появляется женщина - и тоже с цветами. Монах спрашивает, что это за растение, и женщина отвечает: это белый вьюнок, он же Вечерний Лик, Югао. Монах допытывается, как зовут её саму и кто она такая, но женщина исчезает, сказав только: я жила близ Пятой улицы, Годзё:, а как меня звали, ты уже знаешь.
Кто из зрителей читал «Повесть о Гэндзи», уже догадывается, о чём пойдёт речь. А монаху прихожане напоминают эту историю: о блистательном принце и таинственной девушке по прозвищу Вечерний Лик из ветхого домика близ Пятой улицы. Монах устремляется в Столицу, находит место, где стояла та усадьба - дом давно обрушился, а развалины увиты вьюнком. Там ему является призрак Югао. Хор и призрак вместе вспоминают встречу с Гэндзи, задуманные принцем стихи о цветке вьюнка, которые она угадала, пленив его своей красотою и знанием поэзии, и подходящие к случаю китайские цитаты: всё в прошлом, счастье их было кратким, никогда больше ей не увидеться с Гэндзи. Перед скоропостижной смертью она сложила стихи, обращённые к нему: «Даже когда обрушатся и стены, и изгородь моего дома - приходи иногда вспомнить меня». И призрак исчезает, а монах под петушиный крик и звон утреннего колокола просыпается на развалинах. И в повести, и в другом действе Но:, которое так и называется - «Югао», ясно дано понять, что и эту девушку сгубил гневный дух Рокудзё:.
А такой изобразила Югао из этого действа дочь Ко:гё, Цукиока Гёкусэй
2
Мы не нашли гравюры Ко:гё к пьесе «Гэндзи в Сума», где призрак самого принца вспоминает время, проведённое в ссылке в Сума. Так что перейдём к следующему сюжету - «Паломничество в Сумиёси» (住吉詣, «Сумиёси мо:дэ»). Вернувшись из ссылки, Гэндзи отправляется поклониться божествам Сумиёси, поблагодарить за своё спасение при страшной буре. Тогда жители побережья, где жил ссыльный принц, совсем уже было приготовились к смерти, но Гэндзи молился за них богу Сумиёси - и буря улеглась. А ему явился его отец, уже умерший прежний государь, велел положиться на морского бога и ждать скорых перемен в судьбе. И в самом деле, в разрушенное непогодой Сума приходит лодка и перевозит принца в соседнее приморское поселение, Акаси, где Гэндзи встречает новую любовь - эту девушку, дочь бывшего придворного, а ныне монаха, так и зовут Акаси. Этот старик тоже преданно чтит бога Сумиёси и давно уже молится ему о знатном женихе для дочери.
А потом изгнанника возвращают в Столицу, и он вынужден оставить беременную возлюбленную. У неё рождается дочь, и Акаси тоже отправляется в Сумиёси возблагодарить богов.
Однако в повести Гэндзи и Акаси разминулись в святилище. В пьесе же им удаётся ненадолго повидаться перед новой разлукой.
Последняя гравюра Ко:гё, посвящённая истории Гэндзи, - к действу «Игра в го» (碁), позднему и не входящему в традиционный список классических пьес. Здесь монах, странствуя через землю Иё, видит в старом доме двух женщин за игрою в шашки го. Прислушавшись к их разговору, монах понимает: они играют не для развлечения, а чтобы отвлечься от тоски о возлюбленном - одном для них обеих. Это призраки Уцусэми и Нокиба-но оги, они же Пустая скорлупка цикады и Мискант у стрехи, мачеха и падчерица, а возлюбленный их - не кто иной как Гэндзи. Ничто кроме игры в го не может успокоить их тоскующие души, а сама игра толкуется в буддийско-даосском ключе:
"Когда игра идет, удали из помыслов страсти,
Стань чист, как восходящая луна…
Игроки - в пучине бесконечных рождений и смертей
и камни го походят на бесчисленные песчинки на берегу.
Даже при том, что соперники борются, их сердца остаются нежными,
руки, передвигающие камни - легки...
«Ом!» отзывается звук камней, ударяющих по доске,
И рубежи жизни и смерти становятся видимы простым глазом:
Это проблеск Просветления…
Камни белы и черны, словно день и ночь,.
На доске - все девять небесных светочей,
триста шестьдесят пересечений - числа дней года... "
3
Был ли у блистательного Гэндзи реальный прототип и если был, то какой именно, - спорят. Одним из притязателей на эту честь является внук государя Сага, принц, выделенный из высочайшего рода и ставший основателем рода Гэндзи (Минамото) под именем Минамото-но То:ру (822-895). О нём - и вообще о блеске давно ушедших хэйанских времён - рассказывает действо «То:ру» (融) .
Странствующий монах под осенней луной направляется в Столицу и близ реки Камо замечает развалины древней усадьбы посреди разорённого сада. Ему встречается старик: тот несёт на коромысле вёдра, как солевар. Глядя на руины, он грустно произносит: «Как одиноко под сияющей луною здесь, на побережье Сиогама! Нет места красивее - и если расчесть дни месяцы, то сейчас как раз ночь середины осени…»
Монах спрашивает: «Ты, наверное, местный житель, солевар? Что это за развалины?» Старик отвечает: «Это Побережная усадьба (河原院, Кавара-но-ин) , а край этот зовётся Сиогама, ибо в давние времена великий сановник Минамото-но То:ру разбил здесь сад, который в точности должен был повторить вид северного побережья с таким именем». Теперь здесь всё пришло в упадок и ничтожество, и монах со стариком читают друг другу стихи на эту печальную тему. Монах просит рассказать ему поподробнее о Побережной усадьбе, и старик охотно сообщает вот что. Когда Минамото-но То:ру (в действе - не внук, а сын государя) решил разбить близ своей усадьбы сад, который невозможно было бы отличить от приморской Сиогамы, он приказал вырыть огромный пруд, на котором должны были быть устроены, как в море, ежедневные приливы и отливы; солёную воду сюда доставляли аж из Нанивы, а местных мужиков заставляли изображать приморских солеваров. Но То:ру умер, сад и усадьба пришли в запустение, в пруду, давно уже пресном, плавают увядшие листья. В своё время поэт Ки-но Цураюки проходил здесь и посетовал: «Где ныне былое великолепие?» Рассказчик плачет, монах пытается его утешить: и сейчас вид здесь хорош, вот как прекрасны дальние горы в ярком уборе осенней листвы! Но старик встаёт: «Мне некогда любоваться горами: я принёс сюда морскую солёную воду». Он подходит к берегу пруда, опоражнивает туда вёдра - и внезапно в заросший берег ударяет прибойная волна, как в море, а старик исчезает.
Монах остаётся близ пруда на ночлег - и перед рассветом ему является призрак древнего сановника в полном блеске. Конечно, это Минамото-но То:ру, да и стариком с коромыслом был он же. Его усадьба рухнула, сад погиб, пруд заглох - но ночами он возвращается сюда, чтобы хоть ненадолго возродить здесь былое: морская вода вливается в пресную, и перед призраком вновь предстаёт то ли его былое имение в пору расцвета, то ли настоящее побережье Сиогама, с островами и лодками - и впрямь, это не опавшие листья на воде, это лодки скользят по морской глади! Призрак танцует, ему видится уже не осенняя, а весенняя луна, и всё хорошо, и нечего бояться - «Рыба в воде страшится крючка, птица в небе боится стрелы; но луна на небе каждую ночь, ничто ей не страшно; и высохшая вода возвращается с неба дождём…» Он вновь счастлив - но уже светает, и со звоном первых колоколов призрак исчезает.
Надо сказать, что хотя в действе Но: всё очень красиво, однако в народных преданиях, легших в его основу, господин То:ру выглядит куда менее привлекательно: это злой призрак, который опасен для проходящих по ночам мимо развалин его усадьбы так же, как страшен был своим крестьянам, таскавшим некогда сюда солёную воду, песок и гальку с морского побережья, а потом ещё вынужденным изображать пляски беспечных солеваров.
А про потомков Минамото-но То:ру у нас ещё пойдёт речь.
10. Про блистательного Гэндзи
Если уж речь зашла про любовь, то «первым любовником», конечно, числился Хикару Гэндзи - принц, так и не взошедший на престол. Но он обладает родовым даром потомков Солнца - все его любят и все к нему тянутся, хотя обходится он со своими поклонниками и особенно поклонницами далеко не всегда по-хорошему. Зато он «арбитр изящества» и непревзойдённый образец во всём, что касается хэйанского утонченного вкуса. Вскоре после того, как была написана «Повесть о Гэндзи» Мурасаки Сикибу (начало ХI в. - недавно прошёл тысячелетний юбилей!), вокруг неё выстроился целый литературный и окололитературный мир. Её читают и тщательно изучают; ей подражают в литературе и в жизни; в её героев играют; её пародируют; молятся о благой посмертной участи её персонажей. И конечно, драматурги Но: тоже не обошли Гэндзи вниманием.
Ко:гё, кажется, Гэндзи не особо жаловал - из более чем дюжины действ Но:, посвящённых истории блистательного принца, мы сумели обнаружить картинки только к пяти, из которых лично Гэндзи появляется лишь в одной. Впрочем, последнее и неудивительно - им так восхищались, что избегали выводить на сцену, а когда выводили, то обычно его играл не взрослый актёр, а подросток-коката - как японских государей в других действах Но:. Возможно, сдержанность Ко:гё в отношении сюжетов о Гэндзи может объясняться и тем, что его учитель Огата Гэкко проиллюстрировал чуть ранее всю эту огромную повесть, глава за главой (и очень хорошо проиллюстрировал).
1
В «Повести о Гэндзи» не так уж много эпизодов, подходящих для действа Но:. Пожалуй, из всех возлюбленных принца самой «сценичной» оказалась госпожа с Шестой улицы, Рокудзё: - обиженная дама, чей гневный дух ещё при её жизни покидает тело и мучает соперниц. Впрочем, в Но: она бывает разной.
«Святилище Нономия» (野宮, «Нономия») - действо печальное и благостное. Поздней осенью, в седьмой день девятого месяца, странствующий монах приходит к старинному святилищу Нономия близ Столицы - когда-то здесь проходили очищение девы из государева рода, прежде чем отправиться служить жрицами в святилище Исэ. Странник видит крестьянку с веткой священного дерева сакаки. Женщина просит монаха не мешать ей: каждый год она в этот день молится здесь и вспоминает прежние дни, когда в святилище затворилась госпожа Рокудзё: с дочерью (той предстояло ехать в Исэ и стать там младшей служительницей). Принц Гэндзи навестил их здесь в ту пору. Затем незнакомка признаётся, что она и есть - покойная Рокудзё:, и исчезает.
Монах расспрашивает местных жителей о подробностях и молится за умершую даму. И во второй части госпожа Рокудзё: появляется уже в придворных одеждах и в возке. Она рассказывает, как однажды на празднике святилища Камо слуги госпожи Аои, супруги принца, грубо оттащили возок Рокудзё: с дороги, чтобы Аои могла с лучшего места любоваться шествием - а в нём участвовал сам Гэндзи. С тех-то пор душа Рокудзё: живёт обидой и не может освободиться. Она просит монаха молиться за неё и дальше, танцует, вспоминая, как в последний раз виделась с Гэндзи, и уезжает, так и не найдя успокоения.
«Госпожа Аои» (葵上, «Аои-но уэ») - действо страшное. В роли самой супруги Гэндзи не выступает никакой актёр - она так измучена и истощена мстительным духом, что её изображает лежащее посреди сцены пустое одеяние. Все попытки монахов и заклинателей исцелить её не увенчались успехом, как объясняет зрителям один из придворных, - невозможно изгнать злого духа, не зная, чей именно это дух. Чтобы это определить, призвали лучшего знатока - жрицу Тэрухи, которая лучше всех владеет соответствующим обядовым искусством. Жрица, звеня тетивой чудесного лука, поёт заклятие и вызывает дух из тела одержимой.
Заклинание удалось: дух появляется на сцене (жрица и зрители его видят, а для придворного он остаётся незрим) и начинает жаловаться на непостоянство всего сущего и на тяготы бесчисленных перерождений. По мере его речей становится понятно, что речь идёт прежде всего о непостоянстве Гэндзи, и не случайно всё чаще встречаются образы колёс и возка. Обида и гнев, владеющие духом, порождены уже знакомым нам происшествием на празднике святилища Камо, и наконец, дух открывает своё имя: это Рокудзё:. Одновременно жрица сообщает: она действительно видит даму в придворном платье, восседающую в покорёженном возке, запряжённом испуганными волами. И дух с готовностью вселяется в новое тело и дальше вещает уже устами жрицы: «Я так горько претерпела, что нет ни конца, ни исхода моей обиде!» Вновь покинув тело жрицы, дух набрасывается на госпожу Аои, бьёт и терзает её, а когда жрица пытается остановить его, овладевает и ею, заставляя помогать себе. И всё это время дух сетует на жестокость Гэндзи и на коварство и высокомерие соперницы, суля довести ту до гибели: пусть горит в аду, как я сейчас сжигаема обидой и ревностью! Затем дух вновь возвращается в тело несчастной жертвы, чтобы мучить её уже изнутри.
Видя, что жрица не справляется, зовут монаха-чудотворца с горы Хиэй, опытнейшего экзорциста. Тот немедленно является в полном облачении, начинает читать заклятия - и дух появляется вновь, уже в обличии страшного демона. Монах грозно воспевает искусство горных отшельников (вроде него самого), способных заклясть кого угодно.
Демон не отступает; монах вызывает себе на подмогу пятерых Светлых Государей - защитников Закона, и вступает с ним в бой. Демон побеждён, он отступает - и хор объясняет, что теперь и госпожа Рокудзё: сможет достигнуть просветления по милосердию Будды.
Увы, только в этой пьесе всё кончилось так благополучно. В повести госпожа Аои в итоге умирает. А дух Рокудзё: продолжает своё страшное дело.
«Решетчатые створки» (半蔀, «Хаситоми») - . В конце летнего затворничества монах из столичного храма Унрин-ин (того самого, где в другом действе призрак поэта Аривара-но Нарихира являлся его почитателю) проводит обряд поминовения цветов, подносимых Будде, - ведь даже травы и деревья могут обрести просветление. Сам он всё лето каждый день преподносил Будде цветы. На закате появляется женщина - и тоже с цветами. Монах спрашивает, что это за растение, и женщина отвечает: это белый вьюнок, он же Вечерний Лик, Югао. Монах допытывается, как зовут её саму и кто она такая, но женщина исчезает, сказав только: я жила близ Пятой улицы, Годзё:, а как меня звали, ты уже знаешь.
Кто из зрителей читал «Повесть о Гэндзи», уже догадывается, о чём пойдёт речь. А монаху прихожане напоминают эту историю: о блистательном принце и таинственной девушке по прозвищу Вечерний Лик из ветхого домика близ Пятой улицы. Монах устремляется в Столицу, находит место, где стояла та усадьба - дом давно обрушился, а развалины увиты вьюнком. Там ему является призрак Югао. Хор и призрак вместе вспоминают встречу с Гэндзи, задуманные принцем стихи о цветке вьюнка, которые она угадала, пленив его своей красотою и знанием поэзии, и подходящие к случаю китайские цитаты: всё в прошлом, счастье их было кратким, никогда больше ей не увидеться с Гэндзи. Перед скоропостижной смертью она сложила стихи, обращённые к нему: «Даже когда обрушатся и стены, и изгородь моего дома - приходи иногда вспомнить меня». И призрак исчезает, а монах под петушиный крик и звон утреннего колокола просыпается на развалинах. И в повести, и в другом действе Но:, которое так и называется - «Югао», ясно дано понять, что и эту девушку сгубил гневный дух Рокудзё:.
А такой изобразила Югао из этого действа дочь Ко:гё, Цукиока Гёкусэй
2
Мы не нашли гравюры Ко:гё к пьесе «Гэндзи в Сума», где призрак самого принца вспоминает время, проведённое в ссылке в Сума. Так что перейдём к следующему сюжету - «Паломничество в Сумиёси» (住吉詣, «Сумиёси мо:дэ»). Вернувшись из ссылки, Гэндзи отправляется поклониться божествам Сумиёси, поблагодарить за своё спасение при страшной буре. Тогда жители побережья, где жил ссыльный принц, совсем уже было приготовились к смерти, но Гэндзи молился за них богу Сумиёси - и буря улеглась. А ему явился его отец, уже умерший прежний государь, велел положиться на морского бога и ждать скорых перемен в судьбе. И в самом деле, в разрушенное непогодой Сума приходит лодка и перевозит принца в соседнее приморское поселение, Акаси, где Гэндзи встречает новую любовь - эту девушку, дочь бывшего придворного, а ныне монаха, так и зовут Акаси. Этот старик тоже преданно чтит бога Сумиёси и давно уже молится ему о знатном женихе для дочери.
А потом изгнанника возвращают в Столицу, и он вынужден оставить беременную возлюбленную. У неё рождается дочь, и Акаси тоже отправляется в Сумиёси возблагодарить богов.
Однако в повести Гэндзи и Акаси разминулись в святилище. В пьесе же им удаётся ненадолго повидаться перед новой разлукой.
Последняя гравюра Ко:гё, посвящённая истории Гэндзи, - к действу «Игра в го» (碁), позднему и не входящему в традиционный список классических пьес. Здесь монах, странствуя через землю Иё, видит в старом доме двух женщин за игрою в шашки го. Прислушавшись к их разговору, монах понимает: они играют не для развлечения, а чтобы отвлечься от тоски о возлюбленном - одном для них обеих. Это призраки Уцусэми и Нокиба-но оги, они же Пустая скорлупка цикады и Мискант у стрехи, мачеха и падчерица, а возлюбленный их - не кто иной как Гэндзи. Ничто кроме игры в го не может успокоить их тоскующие души, а сама игра толкуется в буддийско-даосском ключе:
"Когда игра идет, удали из помыслов страсти,
Стань чист, как восходящая луна…
Игроки - в пучине бесконечных рождений и смертей
и камни го походят на бесчисленные песчинки на берегу.
Даже при том, что соперники борются, их сердца остаются нежными,
руки, передвигающие камни - легки...
«Ом!» отзывается звук камней, ударяющих по доске,
И рубежи жизни и смерти становятся видимы простым глазом:
Это проблеск Просветления…
Камни белы и черны, словно день и ночь,.
На доске - все девять небесных светочей,
триста шестьдесят пересечений - числа дней года... "
3
Был ли у блистательного Гэндзи реальный прототип и если был, то какой именно, - спорят. Одним из притязателей на эту честь является внук государя Сага, принц, выделенный из высочайшего рода и ставший основателем рода Гэндзи (Минамото) под именем Минамото-но То:ру (822-895). О нём - и вообще о блеске давно ушедших хэйанских времён - рассказывает действо «То:ру» (融) .
Странствующий монах под осенней луной направляется в Столицу и близ реки Камо замечает развалины древней усадьбы посреди разорённого сада. Ему встречается старик: тот несёт на коромысле вёдра, как солевар. Глядя на руины, он грустно произносит: «Как одиноко под сияющей луною здесь, на побережье Сиогама! Нет места красивее - и если расчесть дни месяцы, то сейчас как раз ночь середины осени…»
Монах спрашивает: «Ты, наверное, местный житель, солевар? Что это за развалины?» Старик отвечает: «Это Побережная усадьба (河原院, Кавара-но-ин) , а край этот зовётся Сиогама, ибо в давние времена великий сановник Минамото-но То:ру разбил здесь сад, который в точности должен был повторить вид северного побережья с таким именем». Теперь здесь всё пришло в упадок и ничтожество, и монах со стариком читают друг другу стихи на эту печальную тему. Монах просит рассказать ему поподробнее о Побережной усадьбе, и старик охотно сообщает вот что. Когда Минамото-но То:ру (в действе - не внук, а сын государя) решил разбить близ своей усадьбы сад, который невозможно было бы отличить от приморской Сиогамы, он приказал вырыть огромный пруд, на котором должны были быть устроены, как в море, ежедневные приливы и отливы; солёную воду сюда доставляли аж из Нанивы, а местных мужиков заставляли изображать приморских солеваров. Но То:ру умер, сад и усадьба пришли в запустение, в пруду, давно уже пресном, плавают увядшие листья. В своё время поэт Ки-но Цураюки проходил здесь и посетовал: «Где ныне былое великолепие?» Рассказчик плачет, монах пытается его утешить: и сейчас вид здесь хорош, вот как прекрасны дальние горы в ярком уборе осенней листвы! Но старик встаёт: «Мне некогда любоваться горами: я принёс сюда морскую солёную воду». Он подходит к берегу пруда, опоражнивает туда вёдра - и внезапно в заросший берег ударяет прибойная волна, как в море, а старик исчезает.
Монах остаётся близ пруда на ночлег - и перед рассветом ему является призрак древнего сановника в полном блеске. Конечно, это Минамото-но То:ру, да и стариком с коромыслом был он же. Его усадьба рухнула, сад погиб, пруд заглох - но ночами он возвращается сюда, чтобы хоть ненадолго возродить здесь былое: морская вода вливается в пресную, и перед призраком вновь предстаёт то ли его былое имение в пору расцвета, то ли настоящее побережье Сиогама, с островами и лодками - и впрямь, это не опавшие листья на воде, это лодки скользят по морской глади! Призрак танцует, ему видится уже не осенняя, а весенняя луна, и всё хорошо, и нечего бояться - «Рыба в воде страшится крючка, птица в небе боится стрелы; но луна на небе каждую ночь, ничто ей не страшно; и высохшая вода возвращается с неба дождём…» Он вновь счастлив - но уже светает, и со звоном первых колоколов призрак исчезает.
Надо сказать, что хотя в действе Но: всё очень красиво, однако в народных преданиях, легших в его основу, господин То:ру выглядит куда менее привлекательно: это злой призрак, который опасен для проходящих по ночам мимо развалин его усадьбы так же, как страшен был своим крестьянам, таскавшим некогда сюда солёную воду, песок и гальку с морского побережья, а потом ещё вынужденным изображать пляски беспечных солеваров.
А про потомков Минамото-но То:ру у нас ещё пойдёт речь.