Похищение нотозвука. Борьба с "люциферством" в музыке. Часть 3
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Часть 9
Часть 10
Я начала преподавать в Детской Музыкальной школе с 19 лет, сразу после училища. Это - один из моих первых выпусков. 1981 год. Я пятая слева в первом ряду среди своих коллег.
В музыкальные элиты меня начали толкать еще до окончания музыкального училища.
Перед выпуском меня вызвали к директору и предложили работать при училище - вести педагогическую практику у будущих студентов. Это предложение для многих из моих сокурсников выглядело бы заманчиво: остаться при училище, в областном центре, хотели многие, особенно коренные жители города.
Меня поразила абсурдность этой идеи. Да, в течение нескольких лет до этого у нас преподавали психологию, педагогику. Потом у нас была педпрактика, где мы имели возможность проверить свои педагогические силы. Стоит ли говорить, что это были самые мои любимые предметы? Но разве этого достаточно, чтобы преподавать этот предмет студентам?
Мой вопрос не поняли и сказали, что я могу поступать в консерваторию и параллельно вести педпрактику. Будучи чтуденткой училища я не раз сталкивалась с неуважительным отношением к преподаванию, к наукам о том, как лучше доносить знания. Но такого циничного, наплевательского отношения к педпрактике даже я не ожидала!
Помню, как на меня тогда посмотрела дирекция училища, когда я отказалась! Я решила вернуться в родной город, в свою музыкальную школу и набраться опыта. Мне было очень важно также пробраться к документации, которая составлялась во время моей учебы в школе.
Я чувствовала себя, возможно, как шпион, который хочет попасть в тыл "противника", чтобы завладеть важнейшими "тайнами".
Так в свои 19 лет я стала "Еленой Владимировной". Моя трудовая деятельность началась в той школе, где был проделан путь от самой неуспевающей ученицы до одной из самых способных. И именно в своей первой музыкальной школе я открыла интересные истины, о которых не принято говорить.
Отбор детей в школу. Мне много пришлось посидеть в комиссиях по приёму. Детей просили что-то спеть, простучать ритм, повторить попевку с голоса. Через некоторое время я заметила, что далеко не все дети, кто чисто поет, потом хорошо учатся играть. И наоборот: часто бывало так, что дети, которым "медведь на ухо наступил" развивали свои способности достаточно быстро и становились лучшими учениками в школе. Благодаря сведениям о Кирюшине, который развивал голос любого ребенка я уже имела стойкий иммунитет на отбор в школу по чистоте интонации. Практика показала, что слухом наделены все люди, а не только те, кто умеет чисто петь.
Необъективность оценок. Первое, что я сделала, вернувшись в родную школу, - нашла протоколы академических концертов прошлого. Того прошлого, когда я уже начала "подавать надежды", но еще получала трояки (пока не победила фортепианный конкурс за ширмой).
Чтиво для меня оказалось довольно интересным, так как в памяти живо было и то, что играла сама, и то, что играли мои одноклассники. Чтение протоколов подтвердило мои предположения: мне ставили трояки-четверочки с пометкой "не додержала педаль" или "недостаточно выразила оттенки" до тех пор, пока я не выиграла конкурс. Такие же замечания были и у других учеников класса нашего молодого преподавателя Ольги Владимировны. Она была для школы "салага" - новенькая. А там, где играли дети "корифеев", всегда стояли отличные оценки, даже если ученики сбивались и явно не доучили даже текст.
Позже я убедилась на своем опыте, что в музыкальном мире оценки - зло. Они большей частью ставились не детям, а педагогам и являлись рычагом раздора и давления. Уже при поступлении в школу "корифеи" отбирали себе самых ярких детей, но когда "яркие" дети оказывались не такими яркими, как у "салаг", то их переманивали в свой класс. Причем сами дети, наполучавшись троек - четверочек, хотели перейти в класс "корифея". И едва они это делали, как попадали в "отличники"!
Дети же не просто хотят учиться, они хотят хорошо учиться!
Формализм. Это было одним из самых неприятных открытий для меня. Нам навязывали программу, учебники, а также планы уроков. Нужно было бесконечно что-то писать на год вперед. Нельзя было отступать от "плана" ни на один урок, и любое изменение согласовывать с начальством!
Будучи уже заведующим музыкально-теоретического отдела однажды я "взбрыкнула": в середине года пришло распоряжение из "облОНО" поменять формат тетрадки для поурочных планов. Компьютеров тогда не было и все писалось от руки. Так вот: облОНО решило, что нам нужно все написанное уже и утвержденное тупо переписать было по диагонали, а надо по вертикали.
Меня возмутило это требование и я категорически отказалась от этого мартышкиного труда. Мой отдел "пошел за начальником" и тоже отказался.
Опыт. Однако в целом я обожала свою школу, учеников и занятия. Я бежала на работу вприпрыжку! Школа была большой, светлой и уютной. В каждом классе было по два инструмента. Мы с детьми умудрялись вписываться в программу и заниматься творчеством. Музыкальные школы - это огромное достижение цивилизации. Мало кто понимает это!
В то время я была заражена идеей о том, как подать классику так, чтобы дети захотели ее слушать вне урока. Как заразить начинающих "сложной" музыкой"? Я готовила интригующие рассказы, мы слышали симфонии без света под шум дождя или вместе с падающим снегом. Мы делали инсценировки уроков. Это было счастье, но для детей все же, думаю, этого мало, чтобы полюбить классическую музыку.
Мы с детьми пробовали свои "лекторские" силы в городской дискотеке: по пятницам я вызвалась проводить вечера "классической музыки". Мы рисовали "портреты в стиле рококо", гримировались, устраивали театральные постановки.
Потом, со временем, все же оказалось, что одним рассказом и внешним интересом нельзя надолго заинтересовать людей классической музыкой. Необходимо со-причастие, со-прикосновение. Соприкосновение с нотой и звуком. С нотозвуком! Только слуховой опыт или мотивация, идущая от лектора, - недостаточны для создания особого опыта общения с музыкой высшего порядка.
Это должен быть опыт личного прикосновения. И понимая это я старалась решить главный вопрос: как сделать это возможным?
Не найдя ответа, я решила, что надо идти учиться дальше, в консерватории.
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Часть 9
Часть 10
Я начала преподавать в Детской Музыкальной школе с 19 лет, сразу после училища. Это - один из моих первых выпусков. 1981 год. Я пятая слева в первом ряду среди своих коллег.
В музыкальные элиты меня начали толкать еще до окончания музыкального училища.
Перед выпуском меня вызвали к директору и предложили работать при училище - вести педагогическую практику у будущих студентов. Это предложение для многих из моих сокурсников выглядело бы заманчиво: остаться при училище, в областном центре, хотели многие, особенно коренные жители города.
Меня поразила абсурдность этой идеи. Да, в течение нескольких лет до этого у нас преподавали психологию, педагогику. Потом у нас была педпрактика, где мы имели возможность проверить свои педагогические силы. Стоит ли говорить, что это были самые мои любимые предметы? Но разве этого достаточно, чтобы преподавать этот предмет студентам?
Мой вопрос не поняли и сказали, что я могу поступать в консерваторию и параллельно вести педпрактику. Будучи чтуденткой училища я не раз сталкивалась с неуважительным отношением к преподаванию, к наукам о том, как лучше доносить знания. Но такого циничного, наплевательского отношения к педпрактике даже я не ожидала!
Помню, как на меня тогда посмотрела дирекция училища, когда я отказалась! Я решила вернуться в родной город, в свою музыкальную школу и набраться опыта. Мне было очень важно также пробраться к документации, которая составлялась во время моей учебы в школе.
Я чувствовала себя, возможно, как шпион, который хочет попасть в тыл "противника", чтобы завладеть важнейшими "тайнами".
Так в свои 19 лет я стала "Еленой Владимировной". Моя трудовая деятельность началась в той школе, где был проделан путь от самой неуспевающей ученицы до одной из самых способных. И именно в своей первой музыкальной школе я открыла интересные истины, о которых не принято говорить.
Отбор детей в школу. Мне много пришлось посидеть в комиссиях по приёму. Детей просили что-то спеть, простучать ритм, повторить попевку с голоса. Через некоторое время я заметила, что далеко не все дети, кто чисто поет, потом хорошо учатся играть. И наоборот: часто бывало так, что дети, которым "медведь на ухо наступил" развивали свои способности достаточно быстро и становились лучшими учениками в школе. Благодаря сведениям о Кирюшине, который развивал голос любого ребенка я уже имела стойкий иммунитет на отбор в школу по чистоте интонации. Практика показала, что слухом наделены все люди, а не только те, кто умеет чисто петь.
Необъективность оценок. Первое, что я сделала, вернувшись в родную школу, - нашла протоколы академических концертов прошлого. Того прошлого, когда я уже начала "подавать надежды", но еще получала трояки (пока не победила фортепианный конкурс за ширмой).
Чтиво для меня оказалось довольно интересным, так как в памяти живо было и то, что играла сама, и то, что играли мои одноклассники. Чтение протоколов подтвердило мои предположения: мне ставили трояки-четверочки с пометкой "не додержала педаль" или "недостаточно выразила оттенки" до тех пор, пока я не выиграла конкурс. Такие же замечания были и у других учеников класса нашего молодого преподавателя Ольги Владимировны. Она была для школы "салага" - новенькая. А там, где играли дети "корифеев", всегда стояли отличные оценки, даже если ученики сбивались и явно не доучили даже текст.
Позже я убедилась на своем опыте, что в музыкальном мире оценки - зло. Они большей частью ставились не детям, а педагогам и являлись рычагом раздора и давления. Уже при поступлении в школу "корифеи" отбирали себе самых ярких детей, но когда "яркие" дети оказывались не такими яркими, как у "салаг", то их переманивали в свой класс. Причем сами дети, наполучавшись троек - четверочек, хотели перейти в класс "корифея". И едва они это делали, как попадали в "отличники"!
Дети же не просто хотят учиться, они хотят хорошо учиться!
Формализм. Это было одним из самых неприятных открытий для меня. Нам навязывали программу, учебники, а также планы уроков. Нужно было бесконечно что-то писать на год вперед. Нельзя было отступать от "плана" ни на один урок, и любое изменение согласовывать с начальством!
Будучи уже заведующим музыкально-теоретического отдела однажды я "взбрыкнула": в середине года пришло распоряжение из "облОНО" поменять формат тетрадки для поурочных планов. Компьютеров тогда не было и все писалось от руки. Так вот: облОНО решило, что нам нужно все написанное уже и утвержденное тупо переписать было по диагонали, а надо по вертикали.
Меня возмутило это требование и я категорически отказалась от этого мартышкиного труда. Мой отдел "пошел за начальником" и тоже отказался.
Опыт. Однако в целом я обожала свою школу, учеников и занятия. Я бежала на работу вприпрыжку! Школа была большой, светлой и уютной. В каждом классе было по два инструмента. Мы с детьми умудрялись вписываться в программу и заниматься творчеством. Музыкальные школы - это огромное достижение цивилизации. Мало кто понимает это!
В то время я была заражена идеей о том, как подать классику так, чтобы дети захотели ее слушать вне урока. Как заразить начинающих "сложной" музыкой"? Я готовила интригующие рассказы, мы слышали симфонии без света под шум дождя или вместе с падающим снегом. Мы делали инсценировки уроков. Это было счастье, но для детей все же, думаю, этого мало, чтобы полюбить классическую музыку.
Мы с детьми пробовали свои "лекторские" силы в городской дискотеке: по пятницам я вызвалась проводить вечера "классической музыки". Мы рисовали "портреты в стиле рококо", гримировались, устраивали театральные постановки.
Потом, со временем, все же оказалось, что одним рассказом и внешним интересом нельзя надолго заинтересовать людей классической музыкой. Необходимо со-причастие, со-прикосновение. Соприкосновение с нотой и звуком. С нотозвуком! Только слуховой опыт или мотивация, идущая от лектора, - недостаточны для создания особого опыта общения с музыкой высшего порядка.
Это должен быть опыт личного прикосновения. И понимая это я старалась решить главный вопрос: как сделать это возможным?
Не найдя ответа, я решила, что надо идти учиться дальше, в консерватории.