Похищение нотозвука. Борьба с "люциферством" в музыке. Часть 6
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Часть 9
Часть 10
Музыкальная школа Припяти (Чернобыль) тогда и сейчас. Нас ждет либо процветание - либо опустошение. Все зависит от того, как научимся развивать коммуникацию полушарий.
Самой большой проблемой нашей жизни является недостаток разума, который и является мудростью и любовью одновременно. Мы - прямоходящие приматы, которые не умеют одновременно думать и "головой", и "сердцем". Мы принимаем подчас решения, хорошо продуманные решения, но половиной головы - расчетливой половиной или эмоциональной. Получаем либо хладнокровных дураков, либо эмоционально-депрессивных. Мы плюем против ветра. И пока не займемся всерьез соединением половинок собственного раздвоенного мозга, будем продолжать мучиться и мучить других. "Земля" - это ад другой планеты именно поэтому, я думаю.
И есть единицы, которым удалось стать людьми. На них вся надежда.
"Возвращение блудного сына" к моему научному руководителю не осталось без обратки. На меня затаила некоторое хамство большая часть кафедры истории музыки. Как так? Какая-то выскочка посмела сделать вызов, писать дипломную работу без куратора - и ей это сойдет с рук?! Да не будет этого! Ведь мы создадим прецедент - и все студенты начнут заниматься самодеятельностью!
Формально эта "часть кафедры", это ОНО, были абсолютно правы. По форме не следовало бы так зарываться. Но по сути ведь получилось? Победителей не судят?
"А вот это мы и проверим: какой вы победитель! Держитесь. Мы всем докажем, что вы ничто, звать вас никак. Вы - выскочка, которая возомнила себя гением"
В это же время я по рекомендации моего научного руководителя стала ассистенткой Галины Александровны Тюменевой - всеми любимой "бабушки", профессора Харьковской консерватории. Галина Александровна пригласила меня помочь в написании книги о рано ушедшем из жизни молодом композиторе Николае Коляде. Она к тому времени почти ослепла и уже нечасто посещала консерваторию.
Каждый мой приход сопровождался ритуалом. Галина Александровна готовила обед, сколько бы я не сопротивлялась. Как правило, это была гречневая каша и котлета с подливкой.
Она смотрела, как я ем и говорила: "Насыщайтесь!" Это было слово из прошлого. Квартиру можно было использовать для фильмов о 30-х. Но когитивный диссонанс присутствовал постоянно: в этой квартире все жило, искрилось, было заполнено интересом к жизни, творчеством.
Часто мы садились за стол вместе с ее мужем, композитором Валентином Тихоновичем Борисовым, который в свое время возглавлял Харьковскую консерваторию.
Общение с этими людьми перевернуло представление о музыкальных корифеях. Когда мы общались, мне хотелось моргнуть. Я видела перед собой двух любящих друг друга старичков. Но слышала молодых, совершенно незашоренных людей. Они никогда не "вещали", но умели спорить и слушать. Мы разговаривали обо всем на свете! Дошло до того, что слушали вместе только вышедшую пластинку "Юноны и Авось" и рассуждали о современной музыке. Они были в восторге от Рыбникова!
Никогда не было такого, чтобы Борисов изображал из себя классика, а Тюменева великого музыковеда. Они очень сильно любили друг друга. Очень переживали, кому придется уйти первым. Я видела перед собой вечно молодые души, открытые новому и не имеющие готового мнения о нем. Ярлыков никогда и никому не раздавали. Любовь сквозила в каждом их поступке или намерении. Никакой предвзятости или осуждения!
Галина Александровна была очень восприимчива к советам по своей книге о Коляде. Компьютеров тогда не было: мы вырезали некоторые параграфы ножницами и вклеивали в "чистовой вариант". Бумагу "бабушка" очень берегла. Ни один лист не выкидывался: мы печатали все мысли, а потом выстраивали в ровный ряд. "Вы столько уже сделали для книги. Я хотела бы поставить Вас в соавторы!" - предлагала Галина Александровна. Какие соавторы? Это были ее мысли, ее материал, ее желание оставить знание о композиторе, музыка которого так её тронула! Ведь они даже не виделись никогда. Но она была одержима идеей поделиться с другими его наследием. По крохам собирала о нем информацию. На улице стоял 1986 год. Интернета не было. Работа продвигалась медленно, и я часто ловила себя на мысли, что может не успеть.
Но оказалось, что значительно позже, посмертно, ее ученики издали книгу!
Встреча с этими замечательными людьми помогла понять: не все потеряно в консерватории. Есть живые, настоящие люди, которые передают другим поколениям настоящую, неформальную любовь к музыке и ученикам. Они всегда могут признать ошибки и потому постоянно развиваются. Им все интересно, потому что они не выстроили вокруг себя толстых стен воображаемого "замка". И на голове у них нет никакой короны. Они живые, как есть. Умные и динамичные люди. И никакие возрастные ограничения не останавливают их в изучении нового.
Так, Валентин Тихонович внимательно слушал "Юнону и Авось", поправляя свой слуховой аппарат.
А Галина Александровна, которая еле видела, лично пришла на мою защиту. "Нет-нет! Не надо такси! Я дорогу хорошо знаю - ходила столько лет. Что Вы, Леночка, не тратьтесь!" О том, чтобы не прийти не могло быть и речи! "Мой долг быть там. Ваша дипломная гениальна. Хочу услышать мнение других коллег".
До защиты оставались считанные минуты. И моя судьба зависела от одной детали: будет ли представитель Московской консерватории ленивый формалист, который работы студентов не читает и в "прениях" участия не принимает. Или будет тот, кому не все-равно, кому интересно, кто открыт для нового.
Как я жалею, что не запомнила имени председателя экаменационной комиссии! Сейчас пытаюсь восстановить свои воспоминания и надеюсь, что в Харькове мне помогут в этом.
Когда назвали мою фамилию и простенькое имя дипломной мне нужно было встать. И я, взглянув на нее, поняла: она прочитала. Она поняла! Меня отсюда с позором не вышвырнут!
Помню, как сказала о сути дипломной. Помню, как отвечала на вопросы. И чем лучше я отвечала, тем сильнее распалялись мои укушенные люциферством формалисты. Аудитория была заполнена до отказа. Уже много лет спустя мне расскажут, что на эту защиту собралось достаточно большое количество аспирантов, педагогов и студентов.
И вот когда вопросы стали немного напоминать лай, когда они начали выходить за рамки обсуждаемой проблемы и переходить на личности, председатель комиссии встала. Она сказала: "Вам же ответили на все ваши возражения! Думаю, все ясно и понятно. Это - тот редкий тип работы, который нуждается в немедленной публикации."
Я, не помня себя, покинула аудиторию. За мной выскочила разгоряченная и очень счастливая Галина Александровна. Я до сих пор помню, как горели ее полуслепые глаза! "Леночка, это победа!" - сказала она взволнованно и схватила мои руки энергично и цепко. "Откуда Вы знаете? Они же не вынесли вердикт?" "Я знаю. Если речь идет о публикации, ниже пятерки быть не может!"
Так и оказалось.
Я благодарна своей консерватории за то, что в ней столько живых профессионалов. Именно благодаря им я верю, что мы сможем возродить музыкальное образование таким, каким оно задумывалось сначала Гвидо Аретинским, а потом поколениями тех, кто готов продвигать самые передовые, самые эффективные методы обучения ради людей. Они не боятся быть непонятными. Они не боятся иметь отличное от общего мнение. Они знают: тот, кто ничего не делает, никогда не ошибается. А это - смерть.
Спасибо вам огромное, что вы есть!
Прилагаю фото копии из Малой Энциклопедии Харьковской консерватории 1917-2017 года. Благодарна ректору консерватории Веркиной Татьяне Борисовне и главному редактору издания - Ларисе Викторовне Русаковой за то, что разместили статью о моем вкладе в музыкальную педагогику:
Это - огромное и редкое счастье, когда тебя понимают.
Впереди меня ждал период, когда схватка с догмой оказалась финальной. Для моего украинского гражданства. Но об этом продолжение следует.
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Часть 9
Часть 10
Музыкальная школа Припяти (Чернобыль) тогда и сейчас. Нас ждет либо процветание - либо опустошение. Все зависит от того, как научимся развивать коммуникацию полушарий.
Самой большой проблемой нашей жизни является недостаток разума, который и является мудростью и любовью одновременно. Мы - прямоходящие приматы, которые не умеют одновременно думать и "головой", и "сердцем". Мы принимаем подчас решения, хорошо продуманные решения, но половиной головы - расчетливой половиной или эмоциональной. Получаем либо хладнокровных дураков, либо эмоционально-депрессивных. Мы плюем против ветра. И пока не займемся всерьез соединением половинок собственного раздвоенного мозга, будем продолжать мучиться и мучить других. "Земля" - это ад другой планеты именно поэтому, я думаю.
И есть единицы, которым удалось стать людьми. На них вся надежда.
"Возвращение блудного сына" к моему научному руководителю не осталось без обратки. На меня затаила некоторое хамство большая часть кафедры истории музыки. Как так? Какая-то выскочка посмела сделать вызов, писать дипломную работу без куратора - и ей это сойдет с рук?! Да не будет этого! Ведь мы создадим прецедент - и все студенты начнут заниматься самодеятельностью!
Формально эта "часть кафедры", это ОНО, были абсолютно правы. По форме не следовало бы так зарываться. Но по сути ведь получилось? Победителей не судят?
"А вот это мы и проверим: какой вы победитель! Держитесь. Мы всем докажем, что вы ничто, звать вас никак. Вы - выскочка, которая возомнила себя гением"
В это же время я по рекомендации моего научного руководителя стала ассистенткой Галины Александровны Тюменевой - всеми любимой "бабушки", профессора Харьковской консерватории. Галина Александровна пригласила меня помочь в написании книги о рано ушедшем из жизни молодом композиторе Николае Коляде. Она к тому времени почти ослепла и уже нечасто посещала консерваторию.
Каждый мой приход сопровождался ритуалом. Галина Александровна готовила обед, сколько бы я не сопротивлялась. Как правило, это была гречневая каша и котлета с подливкой.
Она смотрела, как я ем и говорила: "Насыщайтесь!" Это было слово из прошлого. Квартиру можно было использовать для фильмов о 30-х. Но когитивный диссонанс присутствовал постоянно: в этой квартире все жило, искрилось, было заполнено интересом к жизни, творчеством.
Часто мы садились за стол вместе с ее мужем, композитором Валентином Тихоновичем Борисовым, который в свое время возглавлял Харьковскую консерваторию.
Общение с этими людьми перевернуло представление о музыкальных корифеях. Когда мы общались, мне хотелось моргнуть. Я видела перед собой двух любящих друг друга старичков. Но слышала молодых, совершенно незашоренных людей. Они никогда не "вещали", но умели спорить и слушать. Мы разговаривали обо всем на свете! Дошло до того, что слушали вместе только вышедшую пластинку "Юноны и Авось" и рассуждали о современной музыке. Они были в восторге от Рыбникова!
Никогда не было такого, чтобы Борисов изображал из себя классика, а Тюменева великого музыковеда. Они очень сильно любили друг друга. Очень переживали, кому придется уйти первым. Я видела перед собой вечно молодые души, открытые новому и не имеющие готового мнения о нем. Ярлыков никогда и никому не раздавали. Любовь сквозила в каждом их поступке или намерении. Никакой предвзятости или осуждения!
Галина Александровна была очень восприимчива к советам по своей книге о Коляде. Компьютеров тогда не было: мы вырезали некоторые параграфы ножницами и вклеивали в "чистовой вариант". Бумагу "бабушка" очень берегла. Ни один лист не выкидывался: мы печатали все мысли, а потом выстраивали в ровный ряд. "Вы столько уже сделали для книги. Я хотела бы поставить Вас в соавторы!" - предлагала Галина Александровна. Какие соавторы? Это были ее мысли, ее материал, ее желание оставить знание о композиторе, музыка которого так её тронула! Ведь они даже не виделись никогда. Но она была одержима идеей поделиться с другими его наследием. По крохам собирала о нем информацию. На улице стоял 1986 год. Интернета не было. Работа продвигалась медленно, и я часто ловила себя на мысли, что может не успеть.
Но оказалось, что значительно позже, посмертно, ее ученики издали книгу!
Встреча с этими замечательными людьми помогла понять: не все потеряно в консерватории. Есть живые, настоящие люди, которые передают другим поколениям настоящую, неформальную любовь к музыке и ученикам. Они всегда могут признать ошибки и потому постоянно развиваются. Им все интересно, потому что они не выстроили вокруг себя толстых стен воображаемого "замка". И на голове у них нет никакой короны. Они живые, как есть. Умные и динамичные люди. И никакие возрастные ограничения не останавливают их в изучении нового.
Так, Валентин Тихонович внимательно слушал "Юнону и Авось", поправляя свой слуховой аппарат.
А Галина Александровна, которая еле видела, лично пришла на мою защиту. "Нет-нет! Не надо такси! Я дорогу хорошо знаю - ходила столько лет. Что Вы, Леночка, не тратьтесь!" О том, чтобы не прийти не могло быть и речи! "Мой долг быть там. Ваша дипломная гениальна. Хочу услышать мнение других коллег".
До защиты оставались считанные минуты. И моя судьба зависела от одной детали: будет ли представитель Московской консерватории ленивый формалист, который работы студентов не читает и в "прениях" участия не принимает. Или будет тот, кому не все-равно, кому интересно, кто открыт для нового.
Как я жалею, что не запомнила имени председателя экаменационной комиссии! Сейчас пытаюсь восстановить свои воспоминания и надеюсь, что в Харькове мне помогут в этом.
Когда назвали мою фамилию и простенькое имя дипломной мне нужно было встать. И я, взглянув на нее, поняла: она прочитала. Она поняла! Меня отсюда с позором не вышвырнут!
Помню, как сказала о сути дипломной. Помню, как отвечала на вопросы. И чем лучше я отвечала, тем сильнее распалялись мои укушенные люциферством формалисты. Аудитория была заполнена до отказа. Уже много лет спустя мне расскажут, что на эту защиту собралось достаточно большое количество аспирантов, педагогов и студентов.
И вот когда вопросы стали немного напоминать лай, когда они начали выходить за рамки обсуждаемой проблемы и переходить на личности, председатель комиссии встала. Она сказала: "Вам же ответили на все ваши возражения! Думаю, все ясно и понятно. Это - тот редкий тип работы, который нуждается в немедленной публикации."
Я, не помня себя, покинула аудиторию. За мной выскочила разгоряченная и очень счастливая Галина Александровна. Я до сих пор помню, как горели ее полуслепые глаза! "Леночка, это победа!" - сказала она взволнованно и схватила мои руки энергично и цепко. "Откуда Вы знаете? Они же не вынесли вердикт?" "Я знаю. Если речь идет о публикации, ниже пятерки быть не может!"
Так и оказалось.
Я благодарна своей консерватории за то, что в ней столько живых профессионалов. Именно благодаря им я верю, что мы сможем возродить музыкальное образование таким, каким оно задумывалось сначала Гвидо Аретинским, а потом поколениями тех, кто готов продвигать самые передовые, самые эффективные методы обучения ради людей. Они не боятся быть непонятными. Они не боятся иметь отличное от общего мнение. Они знают: тот, кто ничего не делает, никогда не ошибается. А это - смерть.
Спасибо вам огромное, что вы есть!
Прилагаю фото копии из Малой Энциклопедии Харьковской консерватории 1917-2017 года. Благодарна ректору консерватории Веркиной Татьяне Борисовне и главному редактору издания - Ларисе Викторовне Русаковой за то, что разместили статью о моем вкладе в музыкальную педагогику:
Это - огромное и редкое счастье, когда тебя понимают.
Впереди меня ждал период, когда схватка с догмой оказалась финальной. Для моего украинского гражданства. Но об этом продолжение следует.