Истоки учения о «природной воле»
Вопреки всем «православным» восторгам по поводу непреходящего значения учения Максима, эта, навсегда расколовшее христианство доктрина, имеет своими истоками вовсе не Священное Писание и не предание древних отцов Церкви. На самом деле, богословие «природных воль» идет из глубин эллинистического язычества, нашедшего оформление в античной философии. Со времен Сократа в греческой философии оформляется понятие «блага». Благо, или добро, никем не создано и стремление к нему само по себе присутствует в природе. Следовать благу означает жить согласно природе. Кроме этого, важной особенностью эллинского мировосприятия является то, что в нем отсутствует понятие личности. Человек и боги рассматривается здесь всего лишь как часть единой природы, а стало быть, ни о каком понятии личностного здесь нет и речи. В то время как в христианстве, идущем из ветхозаветной веры проповедуется личностный Бог, а люди призываются к личной вере в Господа, эллинская философия призывала «жить согласно природе». В том и состоит принципиальное отличие христианства от эллинского язычества, что мы, как личности призываемся к вере в Личность воплощенного Бога, а не как некая «природная масса» в некие «природы».
Но, к великому прискорбию, с самых первых своих шагов вдохновленное античной философией греческое христианское богословие стало заложником эллинизма. Поэтому, грекоязычное христианское богословие, пребывая под чарами философии, тоже не было озабочено четким выражением понятия личности, из-за чего здесь даже не сложился соответственный термин. В то время как основной термин древнего армянского богословия «андз», прямо обозначал разумного индивидуума, т.е. личность, греческий термин «ипостась» мог прилагаться к чему угодно, хоть к животному, хоть к неодушевленному предмету. Но и, при всем при том, до Халкидонского раскола греки-христиане не имели ярко выраженного «богословия природ», но старались как-то приспособить существующие греческие термины к своему смутному пониманию библейской Личности. Хотя ипостась и была, по сути, обозначением «частной реализации природы», тем не менее, в александрийском православном богословии она отождествлялась с личностью. Антиохийцы же, видя в ипостасях лишь субстанциональное содержание, личностное относили к лицу. Естественно, это не могло не привести к взаимонепониманию и конфликту, но, тем не менее, под влиянием Писания определенное представление о Личности в дохалкидонской Церкви было. Проблемы начались уже в халкидонизме, когда интерес к Библии был оттеснен интересом к доктринальной апологии, поставившей во главу угла не живую Личность Спасителя, а Его природы.
В Священном Писании христиан, через которое дается нам живое и вечное Откровение о Богочеловеческой Личности Иисуса Христа, нет никакого учения о природах, а потому, кто как учит о природах и учит ли об этом вообще, для библейской веры глубоко безразлично. Но не так о том стали думать халкидониты. Они не просто увлеклись «богословием природ», пытаясь через это выразить свою веру во Христа, для них учение о природах стало самоцелью. Чего не коснись, о какой угодно теме заговори, все и всегда для халкидонитов сводится к природам. На вопрос халкидониту: «Веруешь ли в живого Христа?», он непременно ответит вопросом на вопрос: «А ты признаешь две природы?». Без веры в природы и их определенное количество, по мнению «защитников православия», человек отпадает от Бога! И естественно, рано или поздно, такая увлеченность халкидонитов природами должна была породить Максима Исповедника, который, довел веру в природы до своего логического завершения, то есть до абсурда. Своей теорией о природных волях, Максим сумел навязать значительной части Церкви Христовой откровенно языческие представления о человеке, а стало быть, и о Христе. Для Максима, с его эллинистическими представлениями, не существовало никакого представления о личности. Для него человек - это природа, собственно как и Бог - природа, а значит, Христос - две природы. Вот и вся логика позднего максимитского халкидонизма. Мнение о том, что Христос - это «природы», Максим высказал со всей определенностью в своем знаменитом диспуте с Пирром:
«Если называть Христа природами без присущей каждой из них особенности или совершенным Богом и совершенным человеком без признаков совершенства, по-твоему, предел 6лагочестия, то да будет анафема соборам, а прежде них - и отцам, которые положили нам законом исповедовать не только природы, но и особенности каждой из них».
«Ведь если Христос не есть нечто иное помимо Его природ, из которых и в которых Он есть, то очевидно, что Он, будучи Один и Тот же, желал и действовал сообразно Своим природам, то есть так, как каждой из них присуще, раз ни одна из них не лишена воли или действия. Если же Христос желал и действовал сообразно Своим природам, то есть так, как каждой из них присуще, а природ у Него две, то, разумеется, и природных воль у Него две».
В общем, и в целом, само богословие Максима Исповедника рушит робкие попытки современных любителей халкидонитского богословия представить Субъектом воления единую Личность Христа. Современные люди, даже будучи по конфессиональной традиции халкидонитами, имеют представление о личности, и это свое представление ошибочно переносят на Максима Исповедника и его учение. Слышатся мнения, что согласно Максиму не природы волят, а волит Личность Христа «по двум природам». Так апологеты-любители пытаются создать гибрид, скрестив воление Личности с природным волями. Естественно, гибрид получается корявый. На самом же деле, по Максиму, воли в едином Христе потому и две, что Сам Христос и есть две природы, а потому, воление Христа есть ничто иное, как воление Его природ. Таким образом, в максимизме оправдываются все те наихудшие подозрения антихалкидонитов в двусубъектности халкидонизма, когда отдельно Бог и отдельно человек, лишь для маскировки названные «природами», а не ипостасями, являются различными Субъектами действия, мысли и воли, каждый Сам по себе. А если учесть, что даже Несторий учил единому волению Личности двухипостасного Христа, то учение Максима оказывается гораздо более еретичным с точки зрения александрийского богословия, нежели несторианство. А учитывая то, что сама идея двух воль во Христе исходит из языческих представлений о благой природе, учение Максима Исповедника и вовсе выпадает из рамок христианства, и оказывается даже не ересью, а синкретическим иноверием. Разница между Максимом и язычниками-политеистами только в том, что для тех природа богов была той же, что и у людей, а здесь, в силу христианского влияния, природа Бога признавалась принципиально иной, нежели у людей. И в этом смысле природное стремление (воля) людей теперь направлялось не просто к некоему абстрактному природному благу, а к благу как к всеблагому Богу.
«ПРАВОСЛАВНЫЕ» МИФЫ ОБ АРМЯНСКОЙ ЦЕРКВИ (1) Подлинный смысл учения об одной воле Христа (2) Эн фелима (3) «Моноэнергизм», противление папства, Максим Исповедник (4) Армянская Церковь и учение об одной воле Христа (5) Подлинное содержание диофелитской христологии (6) Что такое воля? (7) Истоки учения о «природной воле» (8) Подлинное воление в учении Максима Исповедника (9) Иисус Христос и подлинное, свободное воление. Афелитство (10) Попытки апологии максимизма (11) Обоснование двух природных воль во Христе через тринитарный догмат (12) Апелляция к святым отцам (13) Волящие ипостаси и волевое единство Троицы (14) Учение о природах как источник мифа о монофелитстве (15)