А.Твардовский. В родных местах*
А.Твардовский || « Известия» №275, 23 ноября 1945 года
СЕГОДНЯ В ГАЗЕТЕ: Выдвижение кандидатов в состав окружных избирательных комиссий. (1 стр.). Гражданская авиация в 1946 году. (1 стр.). В ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ ОКРУГАХ. К.Ананко. На измаильской земле. - С.Уланов. Обновление города. (2 стр.). А.Канаев. Мастера высоких урожаев хлопка. (2 стр.). На строительстве газопровода Саратов-Москва. (2 стр.). А.Твардовский. В родных местах. (3 стр.). И.Двирченко. Развивать местную топливную промышленность. (3 стр.). С.Одайкин. Растить и воспитывать кадры. (3 стр.). Наблюдатель. На международные темы. (4 стр.). Процесс главных немецких военных преступников в Нюрнберге. (4 стр.). Документы, характеризующие подготовку Германии к нападению на СССР. (4 стр.). Сеидовские газеты угрожают расправами. (4 стр.). Речь министра иностранных дел Мексики на митинге в честь 28-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. (4 стр.).
# Все статьи за 23 ноября 1945 года
*См. « Известия» от 21 ноября.
★
Я вскоре простился с односельчанами, и усадьба колхоза с застроенными и незастроенными пепелищами, с могилами Жени Худолеевой и других расстрелянных немцами людей моего родного угла оставалась уже далеко позади. Но впечатление от всего, что я видел там, неотступно сопровождало меня вплоть до выезда с проселков на шоссе, ведущее в Смоленск, и в самом Смоленске. И за первым планом того, что мне кидалось в глаза на улицах города, неизменно стояла худолеевская изба…
Я знаю этот город с детства, с той поры, когда он еще не имел для меня иного названия, чем Город.
Я помню гораздо полнее и отчетливее, чем многое иное и не столь отдаленное во времени, свои первые поездки с отцом в этот Город, еще единственный для меня, на телеге с картофелем или еще каким сельским товаром, - случалось это обычно по осени. Ездили мы по ельнинскому большаку, но верстах в шести от Смоленска мягкая дорога кончалась, - шел булыжник Киевского шоссе, и грохот этой нескорой, тревожной и утомительной езды уже означал собою город.
С той стороны он открывается слишком медленно и, как говорят, вида не имеет. Гористый, овражистый, застроенный по уступам, он лучше всего выглядел со своим белым собором и темнокоричневой, старой Стеной, когда, бывало, под’езжаешь к нему поездом. Ровная линия Днепра, лежащая вдоль привокзальных путей, выгодно подчеркивала изломы зеленых высот, выносящих дома и домики, церквушки и башни Стены вверх-вверх так, что, казалось, каждое здание города видишь целиком...
Дорога, по которой я возвращался из деревни в Смоленск, памятна мне особым горьким и радостным волнением. Это - Рославльское шоссе, откуда осенью 1942 года я увидел впервые руины родного города, заволоченные дымами свежих пожарищ - в день его освобождения.
Я не видел Смоленск в первое лето войны, когда его немцы жгли и разрушали с воздуха, и для меня город в тот день выглядел так, словно бы он, не потухая, горел все эти два года. И казалось, что даже за такой срок непрерывной разрушительной работы огонь не сделал бы больше того, что можно было видеть глазами, знавшими город в целости. Не хочется все это вновь описывать. Насколько разнообразны и примечательны - каждый по-своему - города при жизни, в своем цветении, настолько похожи и скорбно однообразны они в своем уродстве, причиненном войной. Тяжелая, едкая пыль от взорванных зданий, безобразные конусы щебенки, наваленной с высоты первых и даже вторых этажей до середины улицы, стены с черными дырами выгоревших окон, тягостное малолюдье, - все это видано и перевидано в своем удручающем однообразии. И, пожалуй, эта картина была по-своему еще печальнее тех зарослей и опустошения, что встретили меня в деревне.
Но нынче в первый раз я под’езжал к городу еще с одной новой стороны - с Минского шоссе, откуда идет гладкая, подстать самой магистрали, десятикилометровая ветка. С высокой Покровской горы, приходящейся, пожалуй, вровень с главами собора на том берегу Днепра, разрушенный Смоленск виден почти так, как я видел его с самолета «У-2», пролетая здесь, когда еще фронт был неподалеку. Сверху кажется, что в городе нет ни одного уцелевшего здания. Но стоит спуститься к железнодорожному переезду, и город виден, как из окна вагона, когда московский поезд минует Сортировочную.
И отсюда он, - как ни очевидны с первого же взгляда разрушения, как ни оголены склоны и уступы холмов, застраивавшихся большей частью деревянными домами, - он Смоленск!
Смоленск - в своей суровой и печальной красе города-страдальца и воина, как будто постаревшего на сотни лет и снова из глубины веков несущего на себе это выражение суровости и печали, - свидетельство пережитых испытаний. Ему, действительно, не в новинку и выгорать дотла и быть опустошенным, стоя на этом исконном пути иноземных нашествий, устремлявшихся на Москву и Россию. Но все то уже смягчено было давностью, и для людей, живших в нем перед немецким нападением, он со своей Стеной не был только памятником, внушающим неизменно ощущение древнего времени, бывалых бедствий и славы. Он был просто городом, жилым домом, а не музеем. И тем внушительнее теперь его облик, как бы возвращающий нас ко временам польской осады или наполеоновского вторжения, - событиям, запечатленным на камнях той же Стены, которая перестояла и немецкие бомбардировки...
Новый мост, сооруженный на месте взорванного немцами, ведет прямо в пролом Стены, и его полотно смыкается здесь с мостовой главной улицы города - Советской. Она поднимается вверх к центру, огибая подножье Соборной горы. Древние, изношенные ступени лестницы ведущей к главному входу в собор, начинаются от самого тротуара.
Правый тротуар улицы идет по краю глубокого оврага. Прежде и этот овраг был живописен: по склонам его лепились домики, сады с лестничками и тропинками вкривь и вкось, снизу доверху. В глубине оврага, при его выходе к Днепру, есть старинный колодец, откуда весь город, лишенный водопровода, носил воду в первые месяцы по освобождении, - в ведрах, чайниках, консервных банках. Выше овраг заслоняют дома-коробки, частью уже приспособленные под жилье.
Я специально проверил в этот свой приезд одно наблюдение, очень поразившее меня здесь в первый день после немцев. В окна одного дома на левой стороне улицы, мне помнится, я тогда увидел Днепр, хотя прежде он никак не мог быть виден отсюда. Теперь какое-то ожившее на втором плане строение заслонило этот проем, и река опять скрылась. Как будто что-то встало на свое место, и это ощущение было отрадно. Это примерно то же, как если бы увидеть избу Мартыненка или иную избу на Загорьевской усадьбе уже с пристроенными к ней и покрытыми под одну связь сенями, чтобы дверь открывалась не в поле, а по-обычному и привычному, - в жилой полусумрак пристройки...
В нескольких метрах от центрального пункта в городе - Часов - остается поворот вправо. С этой улицей, начисто выгоревшей и разрушенной, у меня связано одно из самых дорогих и знаменательных на всю жизнь воспоминаний.
Там однажды я сидел на возу, не выпуская вожжей из рук, ожидал отца, скрывшегося за калиткой одного из домов, и читал и перечитывал вывески. Одну из них я запомнил так, что мог бы и сейчас нарисовать ее, расположив буквы и слова точно, как они располагались на ней, - дужкой от одного нижнего края вверх и до другого нижнего края: «Клуб поэтов»...
Часы! Знаменитые смоленские часы на углу Советской и Пушкинской - главном перекрестке города - пункт, по которому определялись все направления и расстояния в городе: от Часов, пройдя Часы, не доходя до Часов. От них осталась одна заржавевшая металлическая оправа с закопченным циферблатом. Когда дует ветер, они покачиваются на своем железном стержне на уровне второго этажа углового дома-коробки и скрипят, ноют, - тяжкое напоминание о днях разорения и мук города...
В первую после немцев зиму днем и ночью, особенно, когда ветер, здесь на каждом шагу тебя преследовал такой удручающий звук: скрежет оборванной огнем жести, скребущей по жести, либо камню, либо по обгорелой балке. Висит где-нибудь на высоте третьего этажа лист кровельного железа, оборванного и полусвернутого в трубку, и бубнит, скрежещет, грохочет там вверху. Нынче я не услыхал этого звука нигде в городе; нигде не висит зря ни одного обрывка жести, - они где прилажены на своем месте, где вовсе сняты и пошли в дело при возведении окраинным жителем какого-нибудь домишки, сарайчика или оградки участка, отведенного под застройку.
В центре города мертвых домов-коробок все еще остается больше, чем их возвращено к жизни. И нельзя представить себе, чтобы то, что возводилось, строилось и надстраивалось, лепилось, теснилось стеной к стене в течение многих десятилетий и даже столетий, могло быть восстановлено хотя бы в своей главной массе в каких-нибудь два года. Да еще из этих двух лет нужно вычесть те добрых полгода, когда фронт находился неподалеку, на линии Орша-Витебск. Еще весной сорок четвертого года город пережил несколько жестоких налетов немецкой авиации, и ее бомбы падали не только на руины трехлетней давности, но и на те считанные в городе здания, что уцелели от всех прежних бомбардировок.
Вглядываясь в то, как опустошенные и обезображенные огнем стены больших домов там-сям на протяжении улицы вновь приобретают жилой вид, начинаешь понимать, какая это тяжелая, сложная и многослойная громада - старинный город. Медленный, непрерывный, необозримый в своем об’еме труд многих поколений людей. Время, обнимающее собой и первый камень, заложенный на месте Свирской церкви, одного из древнейших памятников русского зодчества, и нынешнюю кирпичную кладку, выравнивающую и ведущую вверх какую-нибудь выщербленную взрывом и законченную огнем стену дома.
И есть особое удовлетворение в том, чтобы разобраться в унылой неразберихе разрушенных кварталов, найти свой ряд и план восстановления. Там - засветить вновь остекленные окна отремонтированного дома, а в ряду с ним хотя бы убрать щебенку и кривые горелые балки, торчащие из развалин, а если не под силу, то хоть протянуть порядочный забор до следующего ожившего или оживающего здания. Там - образовавшийся на пожарищах деревянных домов пустырь ограничить стройным рядом молодых деревьев, просаженных в линию с улицей. Один дом будет точно таким, как он был до войны; другой только частью своего корпуса может быть возвращен в строй улицы или квартала; остатки третьего будут убраны; но в этом незаполненном порядке отрадно угадывать закономерность и обязательность заполнения и будущей завершенности.
На окраинах города возобновление его выглядит еще более отчетливо. Там заново возникают небольшие, но довольно опрятного вида каменные домики вперемежку со стандартными деревянными домами равных типов и редкими, целиком сохранившимися, либо уже восстановленными зданиями прежнего Смоленска.
Если думать, что жилые стены за долгое время вбирают в себя какую-то частицу тепла человеческой жизни, то, несмотря на дожди и метели, прошедшие за эти годы над руинами, сколько этого тепла и даже запаха прежней жизни заключено в новой кладке стен из кирпича, собранного на развалинах!
На эти дома глядишь с какой-то иной пристальностью, этот кирпич уже не просто кирпич, - сформованная обожженная глина, - на нем отпечаток старины, многолетней, порой многовековой службы, какая приходится на долю городского камня. Он и с виду не такой. В одной стене укладываются кирпичи таких различных по возрасту и назначению зданий - от современного, советской поры дома до старинной церкви. Они разного цвета - то более темные, если положены наружу той же стороной, что и прежде лежала наружу, то с белыми пятнами цемента или известки, то бурые, то коричневые, то серые. Незатейливостью кладки и цветом домики эти немного напоминают постройки, какие бывают у нас на юге, например, в Крыму. Строят их, как правило, те люди, что будут жить в них. Одни домики выглядят получше, на других заметней отсутствие профессионального опыта, - там стена не очень ровная, осела или раздалась, выпятившись как-нибудь вбок. Но таких совсем мало - должно быть, это самые первые образцы строительной самодеятельности.
За Никольскими воротами, у Чортова рва, на стройке одного дома, поднявшегося уже так, что кирпичная кладка сомкнулась над проемами, оставленными для окон, я увидел человека, который укладывал кирпичи с заметной сразу же, привычной ловкостью и даже легкостью. На мои вопросы он отвечал, не оставляя прилаживать один кирпич к другому и зачищать скребком серую, замешанную на песке глину, что шла за цемент:
- Демобилизовался. Ехал, знаете, на родину. А тут у меня - знакомые. Хотел у них узнать насчет своей семьи, потому что сведений никаких не имел. А тут они строиться начали, просят помочь. Я и решил помочь, потому что я хоть и не каменщик сам, штукатур, но дело мне это знакомо. Решил помочь.
Внутри постройки стояла еще не старая женщина и подкапывала лопатой раствор из песка и глины. Мне показалось, что она усмехнулась, слушая демобилизованного воина.
- Да, решил вот, - заключил он быстро и связно, коснувшись и своей службы на войне, и прежней работы по специальности. - Решил помочь. Почему не помочь.
- Скажи лучше, - сказала вдруг женщина, усмехаясь, но не поднимая глаз от работы, - скажи: нашел тут себе одну и прижился, и дом стал строить...
Солдат не был польщен этим замечанием, как это могло быть с более молодым и более лихим на словах и в подобных делах человеком. Он заметно даже смутился.
- Да нет, что там! Просто, я говорю, ехал, а они мне знакомые. Ну, решил. Ну, и живу покамест тоже, потому что где же приютиться. И о семье мне тут нужно еще хлопотать. Я спросил, не она ли и есть эта одна, привлекшая воина.
- Нет, где уж, - вздохнула она, может быть, выражая сожаление, что все это только шутка. - Муж у меня тоже на фронте погиб. Трое детей, мать. Мы здесь раньше жили. А он, правда, помогает.
- Давай глину, - прервал он ее, - чуть бы погуще надо, а то не вяжет...
И этот маленький, случайный пример доброго рабочего содружества солдата, еще не нашедшего своей семьи, и солдатки, потерявшей на войне мужа, опять привел мне на память и ту же избу Мартыненка, построенную самолично, и многое из того, что видано, слышано и передумано за эти годы великих утрат и великого утверждения нашей жизни...
За этим рвом, границей городской окраины, совсем неподалеку от этой вновь возникающей городской улочки уже виднеются светложелтые соломенные крыши новых сельских построек.
А подальше, за горизонтом, невидимый отсюда копается на новостройке неторопливый по нужде, обремененный инвалидностью усердный труженик, недавний воин Михаил Худолеев, представляющий в своем колхозе его строительную бригаду.
А сейчас, когда я пишу это, на глаза мне попадается номер газеты с большой фотографией, помещенной внизу на первой странице. Это - панорама вновь отстроенной столичными шефами деревни Ляхово, в Подмосковьи. Добротные рубленые домики, крытые щепой или дранью, с крылечками-верандами, с тремя окнами по фасаду и фронтончиками, украшенными резьбой.
Но все вместе - и пятиэтажные здания, восстанавливаемые в центре Смоленска силами профессиональных строителей; и самодельные кирпичные домики новой городской окраины; и вновь отстроенный порядок деревни Ляхово, и Мартыненкова изба - ровесница не только этих строек, но и всех крупнейших послевоенных сооружений в стране, - все это вместе - панорама великого всенародного созидательного труда, пришедшего на смену такому же великому воинскому труду.
Я взял самые крайние по маломощности, если их рассматривать в отдельности, образцы этого труда, то, что мне случилось увидеть на моей смоленской родине, - в деревне и в городе. Человек, посещающий родные места спустя годы, - и какие годы! - после того, как он жил там, по-особому заинтересован во всем, что он видит. И приметливость у него, должно быть, несколько иная, чем у человека, впервые видящего этот город, это сельское подворье, или видящего их изо-дня в день.
Но ни изба Мартыненка, ни этот незатейливый кирпичный домик, сооружаемый солдаткой-горожанкой, не теряют значения подлинных образцов единого коллективного, необозримого в целом и величественного труда народа оттого, что в иных местах сооружаются большие и красивые дома, целые улицы и кварталы, поселки и целые города.// А.Твардовский.
☆ ☆ ☆
23.11.45: Процесс главных немецких военных преступников в Нюрнберге ("Правда", СССР)
22.11.45: Д.Заславский: Германский фашизм перед судом народов ("Правда", СССР)
22.11.45: Братья Тур: Солдатская дружба ("Известия", СССР)
21.11.45: Начался процесс главных немецких военных преступников ("Правда", СССР)
21.11.45: И.Эренбург: Письма из Югославии* ("Известия", СССР)
21.11.45: А.Твардовский: В родных местах ("Известия", СССР)
20.11.45: Верный соратник Ленина и Сталина ("Известия", СССР)
18.11.45: Слава советской артиллерии! ("Известия", СССР)
18.11.45: Л.Кудреватых: Пушка «зверобой» ("Известия", СССР)
18.11.45: Н.Яковлев: Ударная сила Красной Армии ("Известия", СССР)
18.11.45: А.Шестак: Живая повесть || «Известия» №271, 18 ноября 1945 года
16.11.45: И.Эренбург: Письма из Югославии* ("Известия", СССР)
15.11.45: Суд над палачами из гитлеровского концлагеря в Бельзене ("Правда", СССР)
14.11.45: И.Эренбург: Письма из Югославии ("Известия", СССР)
13.11.45: И.Эренбург: Народный фронт победил ("Известия", СССР)
13.11.45: Братья Тур: Вечная слава! || «Известия» №267, 14 ноября 1945 года
13.11.45: Е.Кригер: Письма с Тихого океана. 5. Спустя 40 лет ("Известия", СССР)
12.11.45: М.Брагин: Гвардейцы-кантемировцы ("Правда", СССР)
12.11.45: И.Золин: Памятник воинам, павшим в боях за Берлин ("Правда", СССР)
11.11.45: И.Эренбург: Второе рождение ("Известия", СССР)
10.11.45: Т.Тэсс: Мирные люди || «Известия» №264, 10 ноября 1945 года
10.11.45: Да здравствует и да процветает наша Великая Родина! ("Известия", СССР)
10.11.45: Парад частей Московского гарнизона на Красной площади 7 ноября 1945 года! ("Известия", СССР)
09.11.45: С.Крушинский: Пушки в чехлах ("Правда", СССР)
09.11.45: Закрепим достигнутую победу ("Правда", СССР)
08.11.45: А.Сурков: С именем Сталина ("Правда", СССР)
08.11.45: Исторический праздник советского народа ("Правда", СССР)
07.11.45: Н.Жданов: В Ленинграде ("Известия", СССР)
07.11.45: М.Исаковский. Первый тост || «Правда» №266, 7 ноября 1945 года
05.11.45: Б.Полевой: Народ героев, народ-герой ("Правда", СССР)
05.11.45: Д.Заславский: Пафос строительства ("Правда", СССР)
04.11.45: Е.Кригер: Письма с Тихого океана. 4. В Дайрэне ("Известия", СССР)
04.11.45: Е.Браганцева: Братство ("Известия", СССР)
03.11.45: И.Бачелис: О люнебургском процессе ("Известия", СССР)
03.11.45: Е.Кригер: Письма с Тихого океана. 3. Порт-Артур ("Известия", СССР)
03.11.45: Ф.Головатый: Слово советского крестьянина ("Известия", СССР)
02.11.45: Е.Кригер: Письма с Тихого океана. 2. Через пустыню и горы ("Известия", СССР)
01.11.45: С.Борзенко: Вдохновение ("Правда", СССР)
01.11.45: М.Исаковский. Русской женщине || «Правда» №261, 1 ноября 1945 года
01.11.45: Е.Кригер: Письма с Тихого океана. 1. Над Ляодуном ("Известия", СССР)
Октябрь 1945 года:
31.10.45: Быстрее залечить раны, нанесённые войной ("Известия", СССР)
30.10.45: Да здравствует Великий Советский Союз! ("Известия", СССР)
28.10.45: А.Первенцев: Неопрошенные свидетели* ("Известия", СССР)
28.10.45: Призывы ЦК ВКП(б) к 28-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции ("Правда", СССР)
27.10.45: А.Первенцев: Неопрошенные свидетели ("Известия", СССР)
27.10.45: Большевики Красной Армии || «Правда» №257, 27 октября 1945 года
25.10.45: Н.Сергеева: Из парижских впечатлений ("Правда", СССР)
25.10.45: А.Трайнин: Мистер Винвуд «имеет честь» ("Правда", СССР)
25.10.45: В.Бурносов: Мать || «Правда» №255, 25 октября 1945 года
24.10.45: Л.Леонов: Поездка в Дрезден || «Правда» №254, 24 октября 1945 года
23.10.45: А.Первенцев: Не пора ли кончать? ("Известия", СССР)
Газета «Известия» №275 (8885), 23 ноября 1945 года