Письма с Тихого океана*
Е.Кригер || « Известия» №266, 13 ноября 1945 года
СЕГОДНЯ В ГАЗЕТЕ: Указы Президиума Верховного Совета СССР. (1 стр.). Указ Президиума Верховного Совета РСФСР. (2 стр.). Письмо товарищу Сталину от трудящихся Дагестанской АССР. (2 стр.). А.Даниялов. Двадцать пять лет. (2 стр.). Е.Кригер. Письма с Тихого океана. (3 стр.). Братья Тур. Вечная слава! (3 стр.). На высоте 11.500 метров. Полет субстратостата «ВР-79». (3 стр.). Илья Эренбург. Народный фронт победил. (4 стр.). Речь Димитрова на торжественном собрании в Софии. (4 стр.). Провокационное выступление реакционеров в Бухаресте. (4 стр.). Фашистская провокация в Триесте. (4 стр.). Заявление представителя государственного департамента США. (4 стр.). Предварительные данные о ходе выборов в Югославии. (4 стр.).
# Все статьи за 13 ноября 1945 года
5. Спустя 40 лет
*) См. «Известия» от 1, 2, 3 и 4 ноября
★
В тот вечер в Дальнем, когда мы, трое советских офицеров, неожиданно появились у 82-летней русской женщины, порт-артурской сестры милосердия, и через пять минут разговора услышали из ее уст негодующее: «Стесселя надо было убить!», мы поняли, что все эти сорок лет Евгения Ильинишна Едренова жила одним ожиданием - когда же, когда флаг ее родины снова вернется в Артур. Все, что мы увидели в ее маленькой комнате, убранством своим не отличавшейся от таких же маленьких, скромных комнат где-нибудь в Воронеже, в Ярославле или в Москве, так или иначе было связано с временами русской обороны в Артуре. Дрожавшими от радостного волнения руками старая и очень уже слабая женщина стала раскладывать перед нами стопки книг о боях 1904-05 гг., карты крепости с обозначением районов и улиц, подвергавшихся наиболее интенсивному обстрелу японских дальнобойных орудий, старые, пожелтевшие письма, старые любительские фотографии, на которых мы увидели русские броненосцы в бухте Артура, мертвый остов «Гиляка», японские брандеры, подбитые возле самого входа на внутренний рейд. Евгения Ильинишна показала нам брошку, которую надевает по торжественным дням, и тут же спросила, угадаем ли мы, из чего она сделана. Брошка была тяжелая, черная, и, помедлив немного, старуха сказала торжественно:
- Я сделала ее из осколка снаряда!
Беседовать с этой женщиной, сохранившей, несмотря на старческую свою немощность, живой, ясный ум, было тем более интересно, что на всем Ляодунском полуострове не было больше ни одного русского человека, знавшего, видевшего Порт-Артур в дни осады. Как о своих близких знакомых, рассказывала артурская сестра милосердия о людях давнего прошлого, чьи имена известны каждому советскому человеку, изучавшему времена русско-японской войны. Мы стали расспрашивать о батарейцах Электрического утеса, и оказалось, что командир батареи №15 капитан Жуковский - родственник Евгении Ильинишны. В дни осады она посылала ему на утес корзинки с провизией: Жуковский не хотел покидать свой утес даже на час. Показывая фотографии артурских солдат и офицеров, старуха обратила наше внимание на карточку стройного, худощавого подпоручика, вспомнила, что все его очень любили, называли попросту Светиком, что он был высок ростом, а женился на девушке, которая была еще выше его. Сперва мы без особого внимания отнеслись к этим подробностям, занимательным, как нам показалось, лишь для узкого круга друзей, но тут-то и выяснилось, почти невзначай, что Светик - это известный историкам Порт-Артура изобретатель русской гранаты, Василий Николаевич Никольский, которому крепость многим была обязана в дни обороны. Он работал в мастерских на Тигровом хвосте и, когда у защитников окруженного японцами города не стало хватать боеприпасов, придумал свою гранату, и все, кто мог, даже дети, собирали для него листы жести, консервные банки, ведра, тазы, - он превращал их в гранаты, и у русских солдат на фортах и в траншеях появлялось оружие.
В начале этого века, в 1901 году, Евгения Ильинишна приехала в Порт-Артур в качестве домашней учительницы в семье богатого инженера, потом служила в женской гимназии, в библиотеке, в редакции местной газеты и видела, как Порт-Артур веселился накануне грозы.
В ночь на 27 января 1904 года вся японская эскадра появилась на подступах к внешнему артурскому рейду, и страшное время началось для русских солдат, окруженных предательством Стесселя. Русский солдат своей кровью должен был ответить за все - за ошибки царских правителей, за беспечность петербургских столичных кругов, за промахи растерявшихся генералов, за порочность всего тогдашнего строя. Пожилая учительница в первые же дни войны добровольно явилась туда, где мучился истекающий кровью солдат, - в лазарет. Там она пробыла все одиннадцать месяцев обороны Артура. На свои деньги она прикупала белье и провизию для раненых защитников города, сражалась с чиновниками, норовившими нажиться на краже и без того скудных солдатских пайков, осталась в огне до конца, плакала при виде русского флага, упавшего с сигнальной вышки в день сдачи Артура, и лишь с последним эшелоном тяжело раненых отправилась из Порт-Артура в Чифу, затем в Шанхай, где эшелон продержали три долгих месяца, и дальше, в Одессу. Она до сих пор дрожит от негодования, вспоминая; как в Чифе кто-то из царских чиновников спросил, глядя на безногих, безруких солдат на носилках: «Зачем вы привезли с собой это крошево?» На том же пароходе везли тело убитого Кондратенко.
Петербург с его равнодушием к трагедии Порт-Артура показался сестре милосердия отвратительным. Вскоре она уехала из столицы и вернулась на Дальний Восток, ближе к милому ей Порт-Артуру.
Поздно вечером, закончив беседу со старухой, принявшей нас, как родных, мы вдруг обратились к ней с предложением проехать с нами в Артур. Мы думали, что старый, больной человек откажется от этой слишком уж смелой затеи. Но бывшая сестра милосердия согласилась с восторгом и на другой день, в назначенный час, чуть не дрожа от нетерпения, ждала нас на пороге комнаты, принарядившаяся, в шляпке, заколотой длинной булавкой, в стареньком боа, которое тут же со смехом обозвала «кошачьим», с дорожным баульчиком и с палочкой в правой руке.
Ей очень хотелось видеть Артур.
Общими силами мы усадили старушку в автомобиль и двинулись в путь.
Вскоре мы снова увидели город, окруженный горами и морем. Советские матросы шли там бок о бок с китайскими грузчиками. На площади возле китайской школы шумел многолюдный митинг. Китаец-студент, возбужденный, потный от волнения, обращался к толпе, и все слушали его жадно, приложив ладони к ушам, - рабочие и торговцы, бедняки и богатые, женщины, дети и старики, - и студент, закончив свою речь, совершал поклон сначала в сторону рукоплескавшей толпы, а затем в ту сторону, где стояла маленькая группа советских людей. После митинга китайцы пригласили представителей нашего командования на банкет дружбы. Это был очень скромный и очень трогательный банкет, устроенный не в пышном каком-нибудь помещении (местные люди привыкли, что особняки и дворцы могут принадлежать только японцам), а в бедной китайской харчевне, закопченной, с низкими черными потолками и с традиционными бумажными букетами и кистями на дверях. Повара опоздали с приготовлением кушанья, наш генерал и его офицеры приняли хозяйские извинения и сели ждать в прихожей комнатке.
Наконец, стол накрыли, начался ужин с бесконечными китайскими блюдами, смена которых возвещается каждый раз пронзительным криком кулинаров, подняты были первые тосты за дружбу народов, отзвучали первые речи, и вскоре официальный банкет превратился в простую, теплую встречу приятных друг другу и очень уважающих друг друга людей.
Мы рассказывали все это русской женщине, помнившей другой Порт-Артур, другие нравы, другие порядки, и она качала головой, удивляясь. Она знакомилась с людьми новой России.
И мы вспомнили одно из первых своих впечатлений в Маньчжурии. В Харбине, только-что занятом войсками Красной Армией, где-то в районе порта мы услышали в сумерках какое-то подобие музыки. Время было еще военное, порядок только начал восстанавливаться в городе, измученном японским террором, и странно было слышать музыку в сумеречной мгле Харбина.
Но все же мы слышали ее явственно. В темноте трудно было что-нибудь разобрать. Рядом с нашей машиной теснилась толпа местных жителей. Мы смешались с толпой и стали протискиваться к тому месту, откуда доносились резкие, пронзительные звуки барабанов и гонгов. Нам не скоро удалось пробраться туда, а музыка за это время стихла, усталые музыканты присели на землю рядом со своими инструментами. Это была группа китайцев, может быть, одна семья - старик, долговязый, тощий юноша и двое мальчуганов, прелестных, как все китайские дети, с аккуратно подрезанными чолочками на лбу, раскосыми глазами и врожденной грацией в каждом движении. Десятки, а может быть, сотни китайцев стояли возле них в ожидании, - видимо, мы попали на довольно редкое в Харбине зрелище. Мы собирались уже уйти разочарованные паузой в музыке, как вдруг старик-музыкант, разглядев наши советские погоны на гимнастерках, вскочил с земли и, весело, дружелюбно улыбаясь, жестами стал спрашивать, не хотим ли мы послушать его барабаны и гонги. И все окружающие китайцы стали кивать головами, заранее соглашаясь за нас и подталкивая нас, чтобы мы пригласили старого китайца продолжать представление.
Движением руки старик подозвал к себе своих мальчуганов, и концерт уличных музыкантов начался. С большой натяжкой европеец мог бы назвать музыкой бурю оглушительно-резких звуков, порождаемых ударами палок о барабаны и гонги. У музыкантов не было ничего, кроме барабанов и гонгов разной величины, маленьких и больших, медных и кожаных, отличавшихся лишь тембром того же резкого, короткого звука. Но захватывающе быстрый, все ускорявшийся ритм музыки увлек нас в первые же минуты. Несмотря на отсутствие «поющих» инструментов, несмотря на отсутствие мелодии, в этой музыке было нечто артистическое, виртуозное, - какой-то самум нараставших в своем неистовстве звуков, сперва казавшихся однообразными, а в действительности усложненных меняющимися ритмами, сложными ритмическими фигурами, которые вряд ли сможет воспроизвести европеец. Уже нельзя было уследить за движениями рук барабанщиков, мелькавших так быстро, что очертания их сливались, как спицы в колесе мчащейся кареты.
Лица музыкантов становились все более улыбающимися, восторженными, старик, не отрываясь, смотрел нам в глаза, стараясь понять, нравится нам его искусство или нет, люди в толпе тоже смотрели на нас, и это продолжалось так долго, что не было уже сил стоять неподвижно, музыка толкала к движению, к танцу, и тут старик последней барабанной руладой оборвал каскад неистовых звуков и кончил играть. Вопросительно глядя нам в лица, он улыбался, и все вокруг улыбались, и тогда один из китайцев наклонился к нам и на ломаном русском языке прошептал:
- Это для вас, для русских. Мы давно не слышали нашей музыки. В Харбине было тихо. Японцы не позволяли китайцам играть. Сегодня музыканты в первый раз вышли на улицы.
Было уже темно, когда мы отошли от уличных музыкантов. С соседних кварталов доносились на площадь песни шедших в строю красноармейцев, знакомые советские песни, и лишь тогда нам стало понятно, что именно они, наши люди, своим искусством, сопровождавшим их всюду на фронте, своим дружелюбием, обычным для человека нашей страны, вызвали веселый отклик в китайских кварталах, побудили китайцев вытащить из темных конурок свои барабаны и гонги и впервые за долгие годы выйти на улицы с музыкой.
Вот свойство великой страны - порождать в людях тяготение к дружбе и к творчеству.
Мы рассказывали все это русской женщине, глубокой старухе. Она отвечала, задумавшись: «Я помню другой Порт-Артур и знаю другую Маньчжурию. Здесь не было раньше дружбы». Уже в сумерки мы привезли артурскую сестру милосердия к тому месту над бухтой, где стоит сигнальная вышка. Здесь был спущен русский флаг и над крепостью поднялся японский. Теперь краснофлотец стоял у подножия вышки, а над ним, над бухтой, дымившей трубами советских кораблей, над всем Порт-Артуром, над горами, стоящими у его изголовья, вился в порывах океанского ветра флаг нашей родины.
- Сорок лет я ждала этой минуты! - сказала старая русская женщина. И мы стояли возле нее в молчании, не мешая ей плакать от счастья. // Евгений Кригер, спец. корр. «Известий».
☆ ☆ ☆
13.11.45: И.Эренбург: Народный фронт победил ("Известия", СССР)
13.11.45: Братья Тур: Вечная слава! || «Известия» №266, 13 ноября 1945 года
12.11.45: М.Брагин: Гвардейцы-кантемировцы ("Правда", СССР)
12.11.45: И.Золин: Памятник воинам, павшим в боях за Берлин ("Правда", СССР)
11.11.45: И.Эренбург: Второе рождение ("Известия", СССР)
10.11.45: Т.Тэсс: Мирные люди || «Известия» №264, 10 ноября 1945 года
10.11.45: Да здравствует и да процветает наша Великая Родина! ("Известия", СССР)
10.11.45: Парад частей Московского гарнизона на Красной площади 7 ноября 1945 года! ("Известия", СССР)
09.11.45: С.Крушинский: Пушки в чехлах ("Правда", СССР)
09.11.45: Закрепим достигнутую победу ("Правда", СССР)
08.11.45: А.Сурков: С именем Сталина ("Правда", СССР)
08.11.45: Исторический праздник советского народа ("Правда", СССР)
07.11.45: Н.Жданов: В Ленинграде ("Известия", СССР)
07.11.45: М.Исаковский. Первый тост || «Правда» №266, 7 ноября 1945 года
05.11.45: Б.Полевой: Народ героев, народ-герой ("Правда", СССР)
05.11.45: Д.Заславский: Пафос строительства ("Правда", СССР)
04.11.45: Е.Кригер: Письма с Тихого океана. 4. В Дайрэне ("Известия", СССР)
04.11.45: Е.Браганцева: Братство ("Известия", СССР)
03.11.45: И.Бачелис: О люнебургском процессе ("Известия", СССР)
03.11.45: Е.Кригер: Письма с Тихого океана. 3. Порт-Артур ("Известия", СССР)
03.11.45: Ф.Головатый: Слово советского крестьянина ("Известия", СССР)
02.11.45: Е.Кригер: Письма с Тихого океана. 2. Через пустыню и горы ("Известия", СССР)
01.11.45: С.Борзенко: Вдохновение ("Правда", СССР)
01.11.45: М.Исаковский. Русской женщине || «Правда» №261, 1 ноября 1945 года
01.11.45: Е.Кригер: Письма с Тихого океана. 1. Над Ляодуном ("Известия", СССР)
Октябрь 1945 года:
31.10.45: Быстрее залечить раны, нанесённые войной ("Известия", СССР)
30.10.45: Да здравствует Великий Советский Союз! ("Известия", СССР)
28.10.45: А.Первенцев: Неопрошенные свидетели* ("Известия", СССР)
28.10.45: Призывы ЦК ВКП(б) к 28-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции ("Правда", СССР)
27.10.45: А.Первенцев: Неопрошенные свидетели ("Известия", СССР)
27.10.45: Большевики Красной Армии || «Правда» №257, 27 октября 1945 года
25.10.45: Н.Сергеева: Из парижских впечатлений ("Правда", СССР)
25.10.45: А.Трайнин: Мистер Винвуд «имеет честь» ("Правда", СССР)
25.10.45: В.Бурносов: Мать || «Правда» №255, 25 октября 1945 года
24.10.45: Л.Леонов: Поездка в Дрезден || «Правда» №254, 24 октября 1945 года
23.10.45: А.Первенцев: Не пора ли кончать? ("Известия", СССР)
22.10.45: И.Эренбург: Путь Болгарии ("Правда", СССР)
22.10.45: Накануне зимнего спортивного сезона ("Правда", СССР)
21.10.45: А.Борисов: Забота о детях-сиротах ("Известия", СССР)
21.10.45: Обозреватель: Международное обозрение ("Правда", СССР)
20.10.45: Р.Хмельницкий: На выставке трофеев ("Правда", СССР)
20.10.45: К.Горшенин: Главные военные преступники перед судом народов ("Известия", СССР)
19.10.45: Германский фашизм перед судом народов ("Правда", СССР)
19.10.45: Гитлеровские главари перед судом народов ("Известия", СССР)
19.10.45: Судебный процесс в Люнебурге || «Известия» №247, 19 октября 1945 года
19.10.45: Первое заседание Международного Военного Трибунала по делу главных немецких военных преступников ("Правда", СССР)
18.10.45: Советский инженер ("Известия", СССР)
18.10.45: Судебный процесс в Люнебурге ("Известия", СССР)
17.10.45: Под знаменем советской демократии ("Известия", СССР)
15.10.45: Служение народу - высший долг работника Советского государства ("Правда", СССР)
13.10.45: И.Золин: Проводы победителей ("Правда", СССР)
13.10.45: Суд над палачами из гитлеровского концлагеря в Бельзене ("Правда", СССР)
Газета «Известия» №266 (8876), 13 ноября 1945 года