Товарищ «У» и двойное убийство 7 июня 1927 года (1)
Части: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
Страницы истории | Сергей Крапивин | 18.05.2007
ТОВАРИЩ «У» И ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО 7 ИЮНЯ 1927 ГОДА
Кто стоял за смертью советского дипломата Войкова и чекиста Опанского?
Восемьдесят лет назад - 7 июня 1927 года произошли два убийства, которые получили широкий отзвук. На перроне вокзала в Варшаве был застрелен советский посол в Польше Петр Войков. В тот же день в подстроенной катастрофе железнодорожной дрезины при подъезде к Минску погиб заместитель полномочного представителя ОГПУ в Белоруссии видный чекист Иосиф Опанский. Один случай может считаться случаем, два схожих случая единовременно - совпадением. Но на этом цепь антибольшевистских терактов 7 июня не заканчивалась.
Вечером того же дня в Ленинграде боевики Русского общевоинского союза устроили взрыв в Центральном партийном клубе на Мойке, от которого пострадали 13 человек. Одновременно в Москве была сделана попытка взорвать общежитие ОГПУ, а в разных городах СССР вспыхнули пожары на нескольких крупных предприятиях.
Что вдруг случилось? Бывало, что месяцами, а то и годами, не проявляла себя антисоветская «активка», а теперь такой выброс в один день.
Имеем мы основания полагать, что те события - не просто звенья антибольшевистского террора, а нечто, спланированное из одного центра…
I. ВОЙКОВ, «С КОТОРЫМ НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ»
Публикуемый в этой главе центральный фотоснимок - словно показания свидетеля на судебном процессе. Поэт Владимир Маяковский так написал про убийство советского посла в Варшаве: «Вот с этим виделся только за час, // Смеялся, снимался около. // И падает Войков, кровью сочась, // И кровью газета намокла…»
Поиски любительского снимка, который, если верить Маяковскому, был сделан за час до рокового выстрела, белорусский историк Виталий Скалабан предпринял через Государственный музей В.В.Маяковского в Москве. Нам в Минске нужно было подтверждение участия в событиях утра 7 июня 1927 года, кроме Войкова и Маяковского, еще одного человека - минского уроженца Александра Ульянова. И вот, наконец, найдена карточка (пометка архивного фонда: «Варшава, 1927 г. Репродукция Каца М.Е., Симферополь, 1956 г., фото из семейного альбома Войковых»), где представлен третий - весьма важный герой этого повествования.
С газетой в руке, приобнятый Маяковским, стоит субтильный человек в узких брючках - советник полномочного представительства (посольства) СССР в Польше А.Ф.Ульянов. Вторая фигура после Войкова в дипломатической миссии. А через несколько часов Ульянов по трагическим обстоятельствам станет здесь первым - исполняющим обязанности советского посла.
Данный персонаж является сквозным во всей этой истории, и поэтому начнем не с него, а с Маяковского.
Поэт остановился в Варшаве по пути в Париж, переночевал в гостинице, а наутро дружески зашел в советское посольство на улице Познанской. Хорошо быть поэтом, официально обласканным правительством СССР! Всюду у него друзья в наших представительствах за рубежом. Оттого и не вылезал Владимир Владимирович из зарубежных поездок: Рига, Варшава, Берлин, Париж, Нью-Йорк, Мексика, Куба, снова Западная Европа… Творческим кредо было «Пою мое Отечество, Республику мою!», а в процессе этих песнопений Маяковский только лишь в Париже побывал четырежды - в 1925, 1927, 1928 и 1929 годах.
Почему-то именно растленный Запад, а не, скажем, революционный Китай, манил поэта. И плевать, что «злой старик» Иван Бунин обозвал Маяковского «литературным орангутангом». Как поэтический полпред молодого социалистического государства он бросал вызов буржуазному строю. Выражалось это, например, в том, что однажды привез в Москву автомобиль «Рено». Поскольку из личных заявлений Маяковского известно, что ему «и рубля не накопили строчки», то можно предположить, что данное авто явилось подарком французских пролетариев. Или же сотрудники советского полпредства скинулись по червонцу.
Вот и в Варшаве Маяковского радушно встретили советские дипломаты, вместе позавтракали, а затем посольский завхоз Юрий Григорович выскочил во двор, начал готовить автомобиль к приятной прогулке по городу и попутно щелкал «Кодаком»… Никогда уже не узнать, о чем разговаривали Войков и Маяковский утром 7 июня. Но есть размышление на эту тему русского писателя Владимира Солоухина.
В публицистическом повествовании «Последняя ступень» Солоухин ведет диалог про 1918 год - время, когда Войков был комиссаром снабжения Уральского совета и занимался уничтожением царской семьи:
«… Их разбудили в два часа и предложили спуститься в подвал. Войков начал читать постановление Екатеринбургского губкома, а Юровский, не дождавшись конца чтения, вынул наган и начал стрелять. Впоследствии Войков, пьяненький, кричал, что простить не может Юровскому, что тот не дождался конца чтения документа и не дал возможности ему, Войкову, собственной рукой застрелить русского императора.
Их было там четыре царевны, наследник царевич Алексей, четырнадцатилетний мальчик, царица, приближенные. Их стреляли, докалывали штыками. Увезли на грузовике в лес, в заранее приготовленное место, и там, как мясники, расчленяли трупы, жгли их на костре, применяли, кажется, даже и химию. Войков не зря был выбран на это дело. Он кое-что понимал в химии и как специалист мог пригодиться.
Так вот, Владимир Алексеевич, я отвлекусь. Этот Войков, ночной убийца, палач, был потом советским послом в Варшаве. Русские людишки, видимо, знали о причастности его к убийству государя и вскоре там его кокнули. Поделом.
Так кто же написал рыдательные стихи на смерть этого подонка? Ваш любимый поэт Владимир Владимирович Маяковский. «Зажмите горе в зубах тугих, волненье скрутите стойко, сегодня пулей наемной руки убит товарищ Войков».
Вопрос… Мог ли не знать Маяковский о причастности Войкова к убийству? Не мог не знать. Маяковский общался с Бриками, а Ося был следователем ЧК. Значит, он сознательно рыдал по убийце государя, по убийце невинных детей и женщин. Каковы поэтические нравы! Найдем ли мы во всей мировой литературе другой пример, когда поэт (поэт!) воспевал бы убийцу, причем не какого-то там косвенного, нет, прямого, стрелявшего и разрезавшего на куски детей и женщин?»
После эмоционального повествования Солоухина перейдем к строгой биографической справке.
Войков Петр Лазаревич (партийные псевдонимы Петрусь, Интеллигент), политический деятель, дипломат. Родился 1 августа 1888 года в Керчи в семье учителя (Большая советская энциклопедия утверждала, что отец был мастером металлургического завода). Рано приобщился к политической борьбе, в гимназические годы участвовал в нелегальных кружках, распространял революционные листовки, помогал укрывать представителей РСДРП, приезжавших в город. В 1903 г. вступил в РСДРП, в ее меньшевистскую организацию. За антиправительственную деятельность был исключен из керченской, а затем из ялтинской гимназии. Работая в порту, сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости, поступил в Петербургский горный институт, откуда опять-таки был исключен. В 1907 г. уехал в Швейцарию, поскольку угрожал арест за участие в покушении на ялтинского градоначальника Думбадзе. Учился в Женевском и Парижском университетах, изучал химию. Находясь в эмиграции, Войков знакомится в Женеве с Лениным, и хотя ленинцем он не был (в годы Первой мировой войны оставался меньшевиком-интернационалистом), вместе с большевиками выступал против «социал-шовинистов». После Февральской революции 1917 г. вернулся в Россию, но не «в одном пломбированном вагоне вместе с Лениным», как это порой утверждают, а в последующих транспортах с российскими революционерами, которые пропустило германское правительство. Работал в министерстве труда Временного правительства в Петрограде, затем в Екатеринбурге. После расстрела июльской демонстрации порывает с меньшевиками и в августе 1917 г. вступает в РСДРП(б). В Екатеринбурге стал председателем Городской думы, комиссаром снабжения Уральской области, членом Военно-революционного комитета. В открытом письме, опубликованном в газете «Уральский рабочий», Войков писал, что стал коммунистом, поскольку «партия большевиков остается единственной, стоящей на классовой пролетарской позиции». Как комиссар снабжения области руководил принудительными реквизициями продовольствия у крестьян, но более всего отмечен в истории своей ролью в организации расстрела Николая II, его жены, детей и лиц, сопровождавших императорскую семью. Именно Войков (сохранились документы) доставил кислоту, которая была использована для уничтожения следов преступления. С декабря 1918 г. работал в Москве в Наркомате продовольствия, с марта 1919-го заместитель председателя правления Центросоюза. С октября 1920 г. член Коллегии Наркомата внешней торговли, член правления треста «Северолес». Один из руководителей операций советского правительства по продаже на Запад уникальных сокровищ императорской фамилии, Оружейной палаты и Алмазного фонда. В октябре 1921 г. Войков был назначен на дипломатический пост - возглавил делегацию РСФСР и УССР в смешанной советско-польской комиссии по передаче Польше культурных ценностей, эвакуированных в годы Первой мировой войны в Россию. С октября 1924 г. полномочный представитель (посол) СССР в Польше.
За рамками этого повествования мы оставляем периодически всплывающие в правых российских газетах истории о Петре Войкове как о «Пинхусе Вайнере, члене тайной еврейской организации, который десять лет преспокойно барствовал за границей, женился на своей сокурснице - дочери варшавского банкира Розе Лимонник, затем в России совершил ритуальное убийство царской семьи, снял с руки Николая II перстень с рубином и по пьянке любил похваляться этим трофеем».
Нас прежде всего интересуют взвешенные, объективные свидетельства о работе Войкова в Польше. Но, к общей печали, серьезный исследователь не найдет положительных или хотя бы уважительных суждений, касающихся деятельности Петра Лазаревича в качестве дипломата.
Что ему можно поставить в заслугу применительно к варшавскому периоду? Резкое сокращение в 1925 году советской партизанской (а на самом деле диверсантской) «активки» в Западной Белоруссии?.. Но то было не личное участие дипломата Войкова, а общая смена курса советского руководства. Москва пробно постукивала в двери Лиги наций, и головорезов типа Кирилла Орловского вывели обратно за кордон и усадили за парты комвузов зубрить теорию международных отношений.
Поэтому нам остается воспроизвести высказывания и свидетельства Григория Беседовского - советского дипломата-невозвращенца, бывшего советника посольства в Варшаве. В мемуарах Беседовский подчеркивал, что последняя должность Войкова перед уходом на дипломатическую работу - член коллегии Наркомата внешней торговли. Из Внешторга его изгнали с громким скандалом, со строгим партийным выговором. Наказан был Войков за систематическое разворовывание ценных мехов, которые раздаривал своим бесчисленным приятельницам. Однако же благодаря связям в кремлевских кругах всплыл на дипломатическом поприще в Варшаве.
Как подчеркивают историки, Польша в те годы занимала особое положение в ряду стран, с которыми граничил Советский Союз. Кремлевское руководство внимательно наблюдало за событиями в Германии, в которой нарастало революционное движение. Из Москвы в Берлин и обратно постоянно курсировали эмиссары Коминтерна. Следовали они практически всегда через Варшаву. И тут надо вспомнить, что с обретением независимости поляки провозгласили, что Варшава - это славянский Париж. (Таковой мотив ностальгически-стильно воспроизвела наша современница Кася Камоцкая: «Ах Варшава мая, ах, сталiца // Буду там баляваць, весялiцца // Буду ў футры сваiм красавацца // I на санках у Лазенках катацца // Буду я частавацца шампанам…» - и т.д.).
Не знаем, как насчет персонального упряжного выезда, а вот собственный моторный катер на Висле у бонвивана Петра Войкова имелся. Здешний дипкорпус, поголовно состоявший в аристократическом яхт-клубе, оценил роскошные речные пикники советского посланника. В Варшаве он окунулся в привычную со времен эмиграции атмосферу удовольствий на европейский манер.
По воспоминаниям Г.Беседовского, воспроизведенным Н.Зеньковичем и другими авторами, «Войков был высокого роста, с подчеркнуто выпрямленной фигурой, с неприятными, вечно мутными от пьянства и наркотиков глазами, с жеманным голосом, а главное, с беспокойно похотливыми взглядами, которые он бросал на всех встречавшихся ему женщин. Печать театральности лежала на всей его фигуре. Он производил впечатление провинциального светского льва. Говорил всегда искусственным баритоном, с длительными паузами, пышными фразами, непременно оглядывался вокруг, как бы проверяя, произвел ли он должный эффект на слушателей. У сотрудников посольства зрели подозрения относительно нормальности его повышенной чувствительности к дамскому полу. Женщины, с которыми он запирался в своем кабинете, намекали на извращенность его половых чувств. Подозрения усилились, когда советский посланник «вышел на улицу». По ночам он шлялся по глухим улицам Пражского предместья, а потом занимал скамейки в парке с какими-то дамами».
Так, может быть, Войков являлся отважным советским разведчиком, который так вынужденно действовал под прикрытием дипломатического паспорта?..
Как писал современник, «авантюризм, азарт были его врожденными чертами. Он не мог без чувства опасности. При нем несгораемые шкафы в секретных комнатах посольства были переполнены взрывчаткой, ручными гранатами, оболочками бомб. Одно время он носился с идеей убить маршала Пилсудского, который в результате военного переворота пришел к власти. Наверное, в Войкове проснулся бывший боевик. Хотя он в нем никогда не засыпал. Полпред не терпел спокойной жизни. Ему нужны были таинственные встречи, секретные совещания, подпольная работа. Размеренная жизнь вызывала у него депрессию, тоску. Он приобрел моторную лодку, гонял на ней по Висле, устраивая во время этих прогулок совещания с членами подпольного ЦК польской компартии и комсомола. На носу лодки развевался советский флаг, отбивавший у полиции желание ее остановить и проверить документы у подозрительных пассажиров. На этой моторке Войков совершил и вовсе дерзкий поступок. Видному польскому коммунисту Лещинскому удалось бежать из кабинета судебного следователя. Он укрылся в советском посольстве. Ночью Войков сел за руль автомобиля и лично вывез беглеца к пристани, где стояла его моторная лодка. На ней полпред перевез Лещинского в Данциг. Советский флаг освобождал судно от таможенного досмотра польской пограничной стражи».
Подвиг разведчика?.. Действительно, биографической приметой и Войкова, и его ближайшего подчиненного советника посольства А.Ф.Ульянова являлось то, что они оба «лесники» - в недавнем прошлом числились по ведомству Совлесэкспорта. Александр Федорович в 1924-м официально служил директором Южного отделения треста «Лесбел» в Крыму, после - управляющий трестовским отделением в Риге. А Петр Лазаревич в начале двадцатых был членом правления треста «Северолес». (Вот уж лесопромышленники выискались! Этакие пропахшие смолой и древесной щепой кондовые купчины откуда-нибудь из Северодвинска). Но давно известно, что советские лесоэкспортные представительства служили прикрытием закордонной деятельности спецслужб.
Тогда оценим деятельность Войкова именно как разведчика и вновь обратимся к свидетельствам бывшего советника полпредства СССР Беседовского о работе резидентуры в Варшаве. Крупная диверсия - взрыв Варшавской цитадели заставила польскую контрразведку активизировать свою работу. В результате к 1924 году нелегальная резидентура Разведупра была фактически разгромлена. «И тогда Центр направил в Варшаву опытного сотрудника М.Скаковскую, поставив перед ней задачу принять на себя руководство остатками агентурной сети и заново наладить ее деятельность».
Как указывают историки спецслужб, «Мария Вячеславовна Скаковская, дворянка, стала работать в советской военной разведке в 1921 году. В то время Штаб РККА особенно интересовала деятельность Верховного штаба Антанты и генеральных штабов западных стран. Марию Скаковскую направляют в Париж, где довольно скоро она становится помощником резидента. Ее деятельность во Франции была весьма успешной. Так, в 1923-1924 годах в Москву начинают регулярно поступать сведения о планах Верховного штаба Антанты. А в начале 1924 года военные разведчики раздобыли даже стенограмму совместного совещания представителей генеральных штабов Англии и Франции с командованием русской армии в эмиграции. На совещании обсуждался вопрос о новой интервенции с одновременным выступлением контрреволюции внутри страны. Обосновавшись в Польше, обаятельная и интересная женщина Скаковская привлекала к себе широкое внимание как польских офицеров, так и сотрудников дипломатического корпуса Варшавы. Пал жертвой ее чар и советский посол Войков. Это был мужчина хоть куда (точнее, он считал себя таковым), а работу за границей он воспринимал как сплошную увеселительную поездку.
Войков стремился сделать из советского посольства центр великосветской жизни дипломатического корпуса. Начались рауты, приемы, балы. Из Москвы в громадном количестве выписывалась икра, разные балыки, деликатесы. Завезены были российские настойки рябиновка, спотыкач и т.п. Одновременно Войков пытался играть роль льва в дамской части дипломатического корпуса».
Оригинал: «Экспресс НОВОСТИ»
Скриншот
Страницы истории | Сергей Крапивин | 18.05.2007
ТОВАРИЩ «У» И ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО 7 ИЮНЯ 1927 ГОДА
Кто стоял за смертью советского дипломата Войкова и чекиста Опанского?
Восемьдесят лет назад - 7 июня 1927 года произошли два убийства, которые получили широкий отзвук. На перроне вокзала в Варшаве был застрелен советский посол в Польше Петр Войков. В тот же день в подстроенной катастрофе железнодорожной дрезины при подъезде к Минску погиб заместитель полномочного представителя ОГПУ в Белоруссии видный чекист Иосиф Опанский. Один случай может считаться случаем, два схожих случая единовременно - совпадением. Но на этом цепь антибольшевистских терактов 7 июня не заканчивалась.
Вечером того же дня в Ленинграде боевики Русского общевоинского союза устроили взрыв в Центральном партийном клубе на Мойке, от которого пострадали 13 человек. Одновременно в Москве была сделана попытка взорвать общежитие ОГПУ, а в разных городах СССР вспыхнули пожары на нескольких крупных предприятиях.
Что вдруг случилось? Бывало, что месяцами, а то и годами, не проявляла себя антисоветская «активка», а теперь такой выброс в один день.
Имеем мы основания полагать, что те события - не просто звенья антибольшевистского террора, а нечто, спланированное из одного центра…
I. ВОЙКОВ, «С КОТОРЫМ НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ»
Публикуемый в этой главе центральный фотоснимок - словно показания свидетеля на судебном процессе. Поэт Владимир Маяковский так написал про убийство советского посла в Варшаве: «Вот с этим виделся только за час, // Смеялся, снимался около. // И падает Войков, кровью сочась, // И кровью газета намокла…»
Поиски любительского снимка, который, если верить Маяковскому, был сделан за час до рокового выстрела, белорусский историк Виталий Скалабан предпринял через Государственный музей В.В.Маяковского в Москве. Нам в Минске нужно было подтверждение участия в событиях утра 7 июня 1927 года, кроме Войкова и Маяковского, еще одного человека - минского уроженца Александра Ульянова. И вот, наконец, найдена карточка (пометка архивного фонда: «Варшава, 1927 г. Репродукция Каца М.Е., Симферополь, 1956 г., фото из семейного альбома Войковых»), где представлен третий - весьма важный герой этого повествования.
С газетой в руке, приобнятый Маяковским, стоит субтильный человек в узких брючках - советник полномочного представительства (посольства) СССР в Польше А.Ф.Ульянов. Вторая фигура после Войкова в дипломатической миссии. А через несколько часов Ульянов по трагическим обстоятельствам станет здесь первым - исполняющим обязанности советского посла.
Данный персонаж является сквозным во всей этой истории, и поэтому начнем не с него, а с Маяковского.
Поэт остановился в Варшаве по пути в Париж, переночевал в гостинице, а наутро дружески зашел в советское посольство на улице Познанской. Хорошо быть поэтом, официально обласканным правительством СССР! Всюду у него друзья в наших представительствах за рубежом. Оттого и не вылезал Владимир Владимирович из зарубежных поездок: Рига, Варшава, Берлин, Париж, Нью-Йорк, Мексика, Куба, снова Западная Европа… Творческим кредо было «Пою мое Отечество, Республику мою!», а в процессе этих песнопений Маяковский только лишь в Париже побывал четырежды - в 1925, 1927, 1928 и 1929 годах.
Почему-то именно растленный Запад, а не, скажем, революционный Китай, манил поэта. И плевать, что «злой старик» Иван Бунин обозвал Маяковского «литературным орангутангом». Как поэтический полпред молодого социалистического государства он бросал вызов буржуазному строю. Выражалось это, например, в том, что однажды привез в Москву автомобиль «Рено». Поскольку из личных заявлений Маяковского известно, что ему «и рубля не накопили строчки», то можно предположить, что данное авто явилось подарком французских пролетариев. Или же сотрудники советского полпредства скинулись по червонцу.
Вот и в Варшаве Маяковского радушно встретили советские дипломаты, вместе позавтракали, а затем посольский завхоз Юрий Григорович выскочил во двор, начал готовить автомобиль к приятной прогулке по городу и попутно щелкал «Кодаком»… Никогда уже не узнать, о чем разговаривали Войков и Маяковский утром 7 июня. Но есть размышление на эту тему русского писателя Владимира Солоухина.
В публицистическом повествовании «Последняя ступень» Солоухин ведет диалог про 1918 год - время, когда Войков был комиссаром снабжения Уральского совета и занимался уничтожением царской семьи:
«… Их разбудили в два часа и предложили спуститься в подвал. Войков начал читать постановление Екатеринбургского губкома, а Юровский, не дождавшись конца чтения, вынул наган и начал стрелять. Впоследствии Войков, пьяненький, кричал, что простить не может Юровскому, что тот не дождался конца чтения документа и не дал возможности ему, Войкову, собственной рукой застрелить русского императора.
Их было там четыре царевны, наследник царевич Алексей, четырнадцатилетний мальчик, царица, приближенные. Их стреляли, докалывали штыками. Увезли на грузовике в лес, в заранее приготовленное место, и там, как мясники, расчленяли трупы, жгли их на костре, применяли, кажется, даже и химию. Войков не зря был выбран на это дело. Он кое-что понимал в химии и как специалист мог пригодиться.
Так вот, Владимир Алексеевич, я отвлекусь. Этот Войков, ночной убийца, палач, был потом советским послом в Варшаве. Русские людишки, видимо, знали о причастности его к убийству государя и вскоре там его кокнули. Поделом.
Так кто же написал рыдательные стихи на смерть этого подонка? Ваш любимый поэт Владимир Владимирович Маяковский. «Зажмите горе в зубах тугих, волненье скрутите стойко, сегодня пулей наемной руки убит товарищ Войков».
Вопрос… Мог ли не знать Маяковский о причастности Войкова к убийству? Не мог не знать. Маяковский общался с Бриками, а Ося был следователем ЧК. Значит, он сознательно рыдал по убийце государя, по убийце невинных детей и женщин. Каковы поэтические нравы! Найдем ли мы во всей мировой литературе другой пример, когда поэт (поэт!) воспевал бы убийцу, причем не какого-то там косвенного, нет, прямого, стрелявшего и разрезавшего на куски детей и женщин?»
После эмоционального повествования Солоухина перейдем к строгой биографической справке.
Войков Петр Лазаревич (партийные псевдонимы Петрусь, Интеллигент), политический деятель, дипломат. Родился 1 августа 1888 года в Керчи в семье учителя (Большая советская энциклопедия утверждала, что отец был мастером металлургического завода). Рано приобщился к политической борьбе, в гимназические годы участвовал в нелегальных кружках, распространял революционные листовки, помогал укрывать представителей РСДРП, приезжавших в город. В 1903 г. вступил в РСДРП, в ее меньшевистскую организацию. За антиправительственную деятельность был исключен из керченской, а затем из ялтинской гимназии. Работая в порту, сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости, поступил в Петербургский горный институт, откуда опять-таки был исключен. В 1907 г. уехал в Швейцарию, поскольку угрожал арест за участие в покушении на ялтинского градоначальника Думбадзе. Учился в Женевском и Парижском университетах, изучал химию. Находясь в эмиграции, Войков знакомится в Женеве с Лениным, и хотя ленинцем он не был (в годы Первой мировой войны оставался меньшевиком-интернационалистом), вместе с большевиками выступал против «социал-шовинистов». После Февральской революции 1917 г. вернулся в Россию, но не «в одном пломбированном вагоне вместе с Лениным», как это порой утверждают, а в последующих транспортах с российскими революционерами, которые пропустило германское правительство. Работал в министерстве труда Временного правительства в Петрограде, затем в Екатеринбурге. После расстрела июльской демонстрации порывает с меньшевиками и в августе 1917 г. вступает в РСДРП(б). В Екатеринбурге стал председателем Городской думы, комиссаром снабжения Уральской области, членом Военно-революционного комитета. В открытом письме, опубликованном в газете «Уральский рабочий», Войков писал, что стал коммунистом, поскольку «партия большевиков остается единственной, стоящей на классовой пролетарской позиции». Как комиссар снабжения области руководил принудительными реквизициями продовольствия у крестьян, но более всего отмечен в истории своей ролью в организации расстрела Николая II, его жены, детей и лиц, сопровождавших императорскую семью. Именно Войков (сохранились документы) доставил кислоту, которая была использована для уничтожения следов преступления. С декабря 1918 г. работал в Москве в Наркомате продовольствия, с марта 1919-го заместитель председателя правления Центросоюза. С октября 1920 г. член Коллегии Наркомата внешней торговли, член правления треста «Северолес». Один из руководителей операций советского правительства по продаже на Запад уникальных сокровищ императорской фамилии, Оружейной палаты и Алмазного фонда. В октябре 1921 г. Войков был назначен на дипломатический пост - возглавил делегацию РСФСР и УССР в смешанной советско-польской комиссии по передаче Польше культурных ценностей, эвакуированных в годы Первой мировой войны в Россию. С октября 1924 г. полномочный представитель (посол) СССР в Польше.
За рамками этого повествования мы оставляем периодически всплывающие в правых российских газетах истории о Петре Войкове как о «Пинхусе Вайнере, члене тайной еврейской организации, который десять лет преспокойно барствовал за границей, женился на своей сокурснице - дочери варшавского банкира Розе Лимонник, затем в России совершил ритуальное убийство царской семьи, снял с руки Николая II перстень с рубином и по пьянке любил похваляться этим трофеем».
Нас прежде всего интересуют взвешенные, объективные свидетельства о работе Войкова в Польше. Но, к общей печали, серьезный исследователь не найдет положительных или хотя бы уважительных суждений, касающихся деятельности Петра Лазаревича в качестве дипломата.
Что ему можно поставить в заслугу применительно к варшавскому периоду? Резкое сокращение в 1925 году советской партизанской (а на самом деле диверсантской) «активки» в Западной Белоруссии?.. Но то было не личное участие дипломата Войкова, а общая смена курса советского руководства. Москва пробно постукивала в двери Лиги наций, и головорезов типа Кирилла Орловского вывели обратно за кордон и усадили за парты комвузов зубрить теорию международных отношений.
Поэтому нам остается воспроизвести высказывания и свидетельства Григория Беседовского - советского дипломата-невозвращенца, бывшего советника посольства в Варшаве. В мемуарах Беседовский подчеркивал, что последняя должность Войкова перед уходом на дипломатическую работу - член коллегии Наркомата внешней торговли. Из Внешторга его изгнали с громким скандалом, со строгим партийным выговором. Наказан был Войков за систематическое разворовывание ценных мехов, которые раздаривал своим бесчисленным приятельницам. Однако же благодаря связям в кремлевских кругах всплыл на дипломатическом поприще в Варшаве.
Как подчеркивают историки, Польша в те годы занимала особое положение в ряду стран, с которыми граничил Советский Союз. Кремлевское руководство внимательно наблюдало за событиями в Германии, в которой нарастало революционное движение. Из Москвы в Берлин и обратно постоянно курсировали эмиссары Коминтерна. Следовали они практически всегда через Варшаву. И тут надо вспомнить, что с обретением независимости поляки провозгласили, что Варшава - это славянский Париж. (Таковой мотив ностальгически-стильно воспроизвела наша современница Кася Камоцкая: «Ах Варшава мая, ах, сталiца // Буду там баляваць, весялiцца // Буду ў футры сваiм красавацца // I на санках у Лазенках катацца // Буду я частавацца шампанам…» - и т.д.).
Не знаем, как насчет персонального упряжного выезда, а вот собственный моторный катер на Висле у бонвивана Петра Войкова имелся. Здешний дипкорпус, поголовно состоявший в аристократическом яхт-клубе, оценил роскошные речные пикники советского посланника. В Варшаве он окунулся в привычную со времен эмиграции атмосферу удовольствий на европейский манер.
По воспоминаниям Г.Беседовского, воспроизведенным Н.Зеньковичем и другими авторами, «Войков был высокого роста, с подчеркнуто выпрямленной фигурой, с неприятными, вечно мутными от пьянства и наркотиков глазами, с жеманным голосом, а главное, с беспокойно похотливыми взглядами, которые он бросал на всех встречавшихся ему женщин. Печать театральности лежала на всей его фигуре. Он производил впечатление провинциального светского льва. Говорил всегда искусственным баритоном, с длительными паузами, пышными фразами, непременно оглядывался вокруг, как бы проверяя, произвел ли он должный эффект на слушателей. У сотрудников посольства зрели подозрения относительно нормальности его повышенной чувствительности к дамскому полу. Женщины, с которыми он запирался в своем кабинете, намекали на извращенность его половых чувств. Подозрения усилились, когда советский посланник «вышел на улицу». По ночам он шлялся по глухим улицам Пражского предместья, а потом занимал скамейки в парке с какими-то дамами».
Так, может быть, Войков являлся отважным советским разведчиком, который так вынужденно действовал под прикрытием дипломатического паспорта?..
Как писал современник, «авантюризм, азарт были его врожденными чертами. Он не мог без чувства опасности. При нем несгораемые шкафы в секретных комнатах посольства были переполнены взрывчаткой, ручными гранатами, оболочками бомб. Одно время он носился с идеей убить маршала Пилсудского, который в результате военного переворота пришел к власти. Наверное, в Войкове проснулся бывший боевик. Хотя он в нем никогда не засыпал. Полпред не терпел спокойной жизни. Ему нужны были таинственные встречи, секретные совещания, подпольная работа. Размеренная жизнь вызывала у него депрессию, тоску. Он приобрел моторную лодку, гонял на ней по Висле, устраивая во время этих прогулок совещания с членами подпольного ЦК польской компартии и комсомола. На носу лодки развевался советский флаг, отбивавший у полиции желание ее остановить и проверить документы у подозрительных пассажиров. На этой моторке Войков совершил и вовсе дерзкий поступок. Видному польскому коммунисту Лещинскому удалось бежать из кабинета судебного следователя. Он укрылся в советском посольстве. Ночью Войков сел за руль автомобиля и лично вывез беглеца к пристани, где стояла его моторная лодка. На ней полпред перевез Лещинского в Данциг. Советский флаг освобождал судно от таможенного досмотра польской пограничной стражи».
Подвиг разведчика?.. Действительно, биографической приметой и Войкова, и его ближайшего подчиненного советника посольства А.Ф.Ульянова являлось то, что они оба «лесники» - в недавнем прошлом числились по ведомству Совлесэкспорта. Александр Федорович в 1924-м официально служил директором Южного отделения треста «Лесбел» в Крыму, после - управляющий трестовским отделением в Риге. А Петр Лазаревич в начале двадцатых был членом правления треста «Северолес». (Вот уж лесопромышленники выискались! Этакие пропахшие смолой и древесной щепой кондовые купчины откуда-нибудь из Северодвинска). Но давно известно, что советские лесоэкспортные представительства служили прикрытием закордонной деятельности спецслужб.
Тогда оценим деятельность Войкова именно как разведчика и вновь обратимся к свидетельствам бывшего советника полпредства СССР Беседовского о работе резидентуры в Варшаве. Крупная диверсия - взрыв Варшавской цитадели заставила польскую контрразведку активизировать свою работу. В результате к 1924 году нелегальная резидентура Разведупра была фактически разгромлена. «И тогда Центр направил в Варшаву опытного сотрудника М.Скаковскую, поставив перед ней задачу принять на себя руководство остатками агентурной сети и заново наладить ее деятельность».
Как указывают историки спецслужб, «Мария Вячеславовна Скаковская, дворянка, стала работать в советской военной разведке в 1921 году. В то время Штаб РККА особенно интересовала деятельность Верховного штаба Антанты и генеральных штабов западных стран. Марию Скаковскую направляют в Париж, где довольно скоро она становится помощником резидента. Ее деятельность во Франции была весьма успешной. Так, в 1923-1924 годах в Москву начинают регулярно поступать сведения о планах Верховного штаба Антанты. А в начале 1924 года военные разведчики раздобыли даже стенограмму совместного совещания представителей генеральных штабов Англии и Франции с командованием русской армии в эмиграции. На совещании обсуждался вопрос о новой интервенции с одновременным выступлением контрреволюции внутри страны. Обосновавшись в Польше, обаятельная и интересная женщина Скаковская привлекала к себе широкое внимание как польских офицеров, так и сотрудников дипломатического корпуса Варшавы. Пал жертвой ее чар и советский посол Войков. Это был мужчина хоть куда (точнее, он считал себя таковым), а работу за границей он воспринимал как сплошную увеселительную поездку.
Войков стремился сделать из советского посольства центр великосветской жизни дипломатического корпуса. Начались рауты, приемы, балы. Из Москвы в громадном количестве выписывалась икра, разные балыки, деликатесы. Завезены были российские настойки рябиновка, спотыкач и т.п. Одновременно Войков пытался играть роль льва в дамской части дипломатического корпуса».
Оригинал: «Экспресс НОВОСТИ»
Скриншот