Эдит Уортон. Искусство прозы. Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. I.
Автор: Эдит Уортон
Перевод с английского: Sergey Toronto
Книга первая. Основы. I.
Книга первая. Основы. II.
Книга первая. Основы. III.
Книга первая. Основы. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. I.
Книга вторая. Написание рассказов. II.
Книга вторая. Написание рассказов. III.
Книга вторая. Написание рассказов. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. V.
Книга вторая. Написание рассказов. VI.
Книга третья. Создание романов. I.
Книга третья. Создание романов. II.
Книга третья. Создание романов. III.
Книга третья. Создание романов. IV.
Книга третья. Создание романов. V.
Книга третья. Создание романов. VI.
Книга третья. Создание романов. VII.
Книга третья. Создание романов. VIII.
I.
Определения, какими бы сложными или неполными они ни были, являются необходимым «инструментом критического разбора».
Поэтому для начала проведём различие между ситуациями, описываемыми в романе и его персонажами, сказав, что в первую очередь, придуманные автором люди, почти всегда появляются из его видения происходящего и неизбежно обусловлены этим, вне зависимости от того насколько гениален их создатель; хотя, в более широком смысле, находящемся над вопросами связанными с персонажами и их поведением, герои созданные писателем, сначала рождаются, а затем таинственным образом приступают к созиданию своих собственных судеб. Во всяком случае, именно это примерное определение такого различия мы будем использовать на следующих страницах книги, для того, чтобы показать разницу между двумя способами представления выбранной автором темы, поскольку большинство из существующих сюжетов, можно показать одним из этих способов.
Не так-то легко найти среди великих книг, написанных на английском языке, примеры романов, основанных исключительно на ситуации, то есть на событии, по которому помнится всё произведение. Возможно, «Алая буква» - один из немногих очевидных примеров. Есть соблазн отнести к такому типу романов и «Тэсс из рода д’Эрбервиллей», но там изучение персонажа настолько переплетается с драмой, что возвышает это произведение (при всех его очевидных недостатках), до уровня тех величайших романов, которые невозможно классифицировать. Поэтому если кто-то и помнит трагедию Тесс, еще более живо он вспоминает саму Тесс.
В континентальной литературе сразу несколько известных книг представлены в группе ситуационных романов. Одно из самых ранних, и самых знаменитых произведений, - это «Избирательное сродство» Гёте, где великая и страшная драма вовлекает в себя персонажи, связанные с их создателем нитями марионеток, которые ему так и не удалось до конца оборвать. И действительно, кто на самом деле может вспомнить тех расплывчатых, парафированных существ, которых сам автор забыл высвободить из лимба, в своём стремлении развить их и отшлифовать те изобретательные несчастья, обрушивающиеся на них?
«Крейцерова соната» Толстого, - это еще одна книга, существующая только благодаря силе ситуации, поддерживаемой, несомненно, глубоким анализом всеобъемлющей страсти. Никто не помнит, кем были те люди в «Крейцеровой сонате», как они выглядели, или в каком доме они жили, но, что действительно запоминается, это обнажённые корни человеческой ревности на фоне неясного силуэта недифференцированного мужа, куклы, оживающей лишь для того чтобы проявить свою единственную свирепую страсть. Только Бальзак, пожалуй, сумел сделать из своих ситуационных романов (например, «История величия и падения Цезаря Биротто» или «Турский священник»), такое неустанное и проницательное изучение персонажей, что сами герои и те трудности, которые их окружают, возникают синхронно в памяти всякий раз, когда произносится название этих произведений. Но такое слияние категорий является прерогативой немногих авторов, лишь тех, кто умеет создавать разные типы новелл и кто каждый раз выбирает способ, наиболее подходящий для описания рассматриваемого ими сюжета.
Романы, основанные на персонажах, те, в которых описываемая драматическая ситуация сводится к минимуму, найти намного легче. Джейн Остин установила идеальные нормы произведений такого типа. Об её историях практически можно сказать, что читатель, после прочтения книги, иногда забывает о том, что именно происходило с персонажами, он не помнит об их слабостях, странностях, ежедневном круге забот и развлечений. Они являются для него «говорящими» картинками, постоянно следящими за зрителями, тем удивительно реалистичным взглядом, который присущ всем хорошим портретам, но они не предстают перед ним как страстные, хаотичные личности, втянутые в паутину разворачивающихся трагедий, как это происходит с персонажами Стендаля, Теккерея и Бальзака. Конечно, нельзя сказать, что герои Джейн Остин не следуют по своему предопределенному пути. Они развиваются как все настоящие люди, но так тихо и незаметно, что следить за развитием их истории это всё равно, что наблюдать за сменой времён года. Ощущение ограниченности её сюжетов чувствуется также хорошо, как и сила присущая им, та сила, что удерживает автора (сознательно или нет) от попыток подтолкнуть этих маленьких людей к великим свершениям. Вместо этого, она выбирает спокойное повествование, позволяющее ей завершить портреты своих героев, также незаметно как солнце взращивает плоды на деревьях. «Эмма» - это, пожалуй, самый прекрасный пример в английской литературе, где персонаж порождает события спокойно, но неотвратимо, словно река размывающая берег.
Наряду с «Эммой» в данной категории романов можно выделить ещё один, совершенно отличающийся шедевр - «Эгоист», Джорджа Мередита. В этой книге, пусть и столь чуждой деликатности мисс Остин, которую нередко приводят в сравнение, писатель, чьи выходки слишком часто заставляют нас забыть о его проницательности, отбрасывает большую часть своих утомительных глупостей и показывает нам глубокое и направленное исследование истинной сути человека. Но всё же, он не смог добиться такого же успеха как Джейн Остин. Его герой Вилоби Паттерн скорее типичен, а не индивидуален, в то время как каждый персонаж в «Эмме» идеально соразмерен отведённой ему роли. Тем не менее, обе книги являются выдающимися достижениями в области создания персонажей, и нам нужно обратиться к величайшим романистам континентальной Европы - к Бальзаку (как всегда), Стендалю, Флоберу, Достоевскому, Тургеневу, Марселю Прусту и, возможно, к некоторым из лучших работ Троллопа, чтобы найти соответствие таким доскональным и сложным исследованиям своих героев.
Но среди континентальных романистов (за немногими исключениями), описание персонажей неразрывно связано с изучением нравов общества, как, например, в романах Толстого, Бальзака и Флобера. Тургенев, своей книгой «Рудин», показал редкий пример романа, основанного почти полностью на описании одного персонажа; в то время как, противоположной крайностью был «Путь всякой плоти» Самуэля Батлера, с его блестящей прорисовкой действующих лиц (по сути, портрета семьи и социальной группы) - в одном из самых значимых романов «нравов» из всех ныне существующих.
Такие предварительные указания, пусть и несколько поверхностные, могут лучше, чем точные определения, помочь удержать в уме разные типы романов, в которых перевешивает либо персонаж, либо описываемая ситуация.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе.
II.
Перевод с английского: Sergey Toronto
Книга первая. Основы. I.
Книга первая. Основы. II.
Книга первая. Основы. III.
Книга первая. Основы. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. I.
Книга вторая. Написание рассказов. II.
Книга вторая. Написание рассказов. III.
Книга вторая. Написание рассказов. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. V.
Книга вторая. Написание рассказов. VI.
Книга третья. Создание романов. I.
Книга третья. Создание романов. II.
Книга третья. Создание романов. III.
Книга третья. Создание романов. IV.
Книга третья. Создание романов. V.
Книга третья. Создание романов. VI.
Книга третья. Создание романов. VII.
Книга третья. Создание романов. VIII.
I.
Определения, какими бы сложными или неполными они ни были, являются необходимым «инструментом критического разбора».
Поэтому для начала проведём различие между ситуациями, описываемыми в романе и его персонажами, сказав, что в первую очередь, придуманные автором люди, почти всегда появляются из его видения происходящего и неизбежно обусловлены этим, вне зависимости от того насколько гениален их создатель; хотя, в более широком смысле, находящемся над вопросами связанными с персонажами и их поведением, герои созданные писателем, сначала рождаются, а затем таинственным образом приступают к созиданию своих собственных судеб. Во всяком случае, именно это примерное определение такого различия мы будем использовать на следующих страницах книги, для того, чтобы показать разницу между двумя способами представления выбранной автором темы, поскольку большинство из существующих сюжетов, можно показать одним из этих способов.
Не так-то легко найти среди великих книг, написанных на английском языке, примеры романов, основанных исключительно на ситуации, то есть на событии, по которому помнится всё произведение. Возможно, «Алая буква» - один из немногих очевидных примеров. Есть соблазн отнести к такому типу романов и «Тэсс из рода д’Эрбервиллей», но там изучение персонажа настолько переплетается с драмой, что возвышает это произведение (при всех его очевидных недостатках), до уровня тех величайших романов, которые невозможно классифицировать. Поэтому если кто-то и помнит трагедию Тесс, еще более живо он вспоминает саму Тесс.
В континентальной литературе сразу несколько известных книг представлены в группе ситуационных романов. Одно из самых ранних, и самых знаменитых произведений, - это «Избирательное сродство» Гёте, где великая и страшная драма вовлекает в себя персонажи, связанные с их создателем нитями марионеток, которые ему так и не удалось до конца оборвать. И действительно, кто на самом деле может вспомнить тех расплывчатых, парафированных существ, которых сам автор забыл высвободить из лимба, в своём стремлении развить их и отшлифовать те изобретательные несчастья, обрушивающиеся на них?
«Крейцерова соната» Толстого, - это еще одна книга, существующая только благодаря силе ситуации, поддерживаемой, несомненно, глубоким анализом всеобъемлющей страсти. Никто не помнит, кем были те люди в «Крейцеровой сонате», как они выглядели, или в каком доме они жили, но, что действительно запоминается, это обнажённые корни человеческой ревности на фоне неясного силуэта недифференцированного мужа, куклы, оживающей лишь для того чтобы проявить свою единственную свирепую страсть. Только Бальзак, пожалуй, сумел сделать из своих ситуационных романов (например, «История величия и падения Цезаря Биротто» или «Турский священник»), такое неустанное и проницательное изучение персонажей, что сами герои и те трудности, которые их окружают, возникают синхронно в памяти всякий раз, когда произносится название этих произведений. Но такое слияние категорий является прерогативой немногих авторов, лишь тех, кто умеет создавать разные типы новелл и кто каждый раз выбирает способ, наиболее подходящий для описания рассматриваемого ими сюжета.
Романы, основанные на персонажах, те, в которых описываемая драматическая ситуация сводится к минимуму, найти намного легче. Джейн Остин установила идеальные нормы произведений такого типа. Об её историях практически можно сказать, что читатель, после прочтения книги, иногда забывает о том, что именно происходило с персонажами, он не помнит об их слабостях, странностях, ежедневном круге забот и развлечений. Они являются для него «говорящими» картинками, постоянно следящими за зрителями, тем удивительно реалистичным взглядом, который присущ всем хорошим портретам, но они не предстают перед ним как страстные, хаотичные личности, втянутые в паутину разворачивающихся трагедий, как это происходит с персонажами Стендаля, Теккерея и Бальзака. Конечно, нельзя сказать, что герои Джейн Остин не следуют по своему предопределенному пути. Они развиваются как все настоящие люди, но так тихо и незаметно, что следить за развитием их истории это всё равно, что наблюдать за сменой времён года. Ощущение ограниченности её сюжетов чувствуется также хорошо, как и сила присущая им, та сила, что удерживает автора (сознательно или нет) от попыток подтолкнуть этих маленьких людей к великим свершениям. Вместо этого, она выбирает спокойное повествование, позволяющее ей завершить портреты своих героев, также незаметно как солнце взращивает плоды на деревьях. «Эмма» - это, пожалуй, самый прекрасный пример в английской литературе, где персонаж порождает события спокойно, но неотвратимо, словно река размывающая берег.
Наряду с «Эммой» в данной категории романов можно выделить ещё один, совершенно отличающийся шедевр - «Эгоист», Джорджа Мередита. В этой книге, пусть и столь чуждой деликатности мисс Остин, которую нередко приводят в сравнение, писатель, чьи выходки слишком часто заставляют нас забыть о его проницательности, отбрасывает большую часть своих утомительных глупостей и показывает нам глубокое и направленное исследование истинной сути человека. Но всё же, он не смог добиться такого же успеха как Джейн Остин. Его герой Вилоби Паттерн скорее типичен, а не индивидуален, в то время как каждый персонаж в «Эмме» идеально соразмерен отведённой ему роли. Тем не менее, обе книги являются выдающимися достижениями в области создания персонажей, и нам нужно обратиться к величайшим романистам континентальной Европы - к Бальзаку (как всегда), Стендалю, Флоберу, Достоевскому, Тургеневу, Марселю Прусту и, возможно, к некоторым из лучших работ Троллопа, чтобы найти соответствие таким доскональным и сложным исследованиям своих героев.
Но среди континентальных романистов (за немногими исключениями), описание персонажей неразрывно связано с изучением нравов общества, как, например, в романах Толстого, Бальзака и Флобера. Тургенев, своей книгой «Рудин», показал редкий пример романа, основанного почти полностью на описании одного персонажа; в то время как, противоположной крайностью был «Путь всякой плоти» Самуэля Батлера, с его блестящей прорисовкой действующих лиц (по сути, портрета семьи и социальной группы) - в одном из самых значимых романов «нравов» из всех ныне существующих.
Такие предварительные указания, пусть и несколько поверхностные, могут лучше, чем точные определения, помочь удержать в уме разные типы романов, в которых перевешивает либо персонаж, либо описываемая ситуация.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе.
II.