Занимательное домоведение continued
Еще порцайка -- из "Ностальгии+" №12, 2006. Докрался уже до конца 2006-го
«Охранная грамота» для коллекционера
Дом Остроухова. Трубниковский пер., 17
Благородный зуд коллекционерства, культурного собирательства по определению не бывает анонимен. Недаром имя Гая Цильния Мецената стало нарицательным. По сей день мы именуем главную галерею страны Третьяковской, а театральный музей - Бахрушинским. Каждая коллекция несёт на себе отпечаток личности хозяина в неменьшей степени, нежели холст - отпечаток личности художника. В феврале 1918-го, после того, как поползли по Москве слухи об ограблении Патриаршей ризницы, началось, по выражению большого милицейского начальника Косачевского, «всеобщее братание коллекционеров с Советской властью». Смысл «братания» сводился к тому, что собиратель, безвозмездно передававший в дар победителям свою коллекцию, назначался при ней пожизненным хранителем. Ему выдавалась «охранная грамота», не спасавшая от разгулявшихся уголовников, но, по крайней мере, защищавшая от «уплотнений и реквизиций». «Охранная грамота», однако, не помешала победившему классу издать полгода спустя, в ноябре 18-го, Декрет о национализации и без того уже подаренных ему сокровищ. Получил такую грамоту и Илья Семёнович Остроухов - чтобы заступить на пост хранителя «Музея иконописи и живописи имени И.С.Остроухова».
И сам Остроухов, и его особняк были об ту пору явлениями вполне легендарными - даже в пресыщенной неординарными личностями старой Москве. Изначально особняк являл собой вполне заурядный дом с мезонином, отстроенный к 1822 году коллежской асессоршей Елизаветой Сонцевой. Позже в нём жил историк Москвы архитектор Мартынов, а в 1890 году владельцем здания стал художник Остроухов. Женившись на дочери богатейших чаеторговцев Боткиных, он только что оставил коммерческую службу ради чистого творчества. Ученик Репина, он - не без оснований - готов был посягнуть на славу самого Левитана. В том же 90-м году Остроуховым написан замечательный пейзаж «Сиверко», о котором такой авторитетный ценитель, как П.М.Третьяков, отзывался, как о лучшей картине своего собрания. И - как отрезало. После «Сиверко» Остроухов не создал ни одного холста. Остаётся загадкой, как сумел он не озлобиться - а, напротив, с радостным любопытством обратиться к собиранию холстов, написанных другими. Вот уж едва ли не идеальная иллюстрация императива: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве»!
Заслуги Остроухова перед русской культурой велики и разнообразны. По сути, он, наравне с Третьяковым, стал первым отечественным собирателем живописи. Начиналось с курьёзов: невесть где раздобыл Илья Семёнович кусок старой доски с «Богоматерью у Креста» - и немедля приписал её Ван Эйку. Долго убеждал себя и окружающих, что его «Аполлон и Марсий» написан Веласкесом, пока не увидел в каталоге Венецианской академии эту картину с подписью: Ян Лис. И - самый грандиозный ляп - не сумел распознать в приобретённой Д.И.Щукиным картине подлинник великого Вермеера. Щукин от «подделки» избавился, и теперь «Аллегория» Вермеера висит в Гаагском музее. А ведь могла бы стать единственной его работой, хранящейся в России.
Однако со временем авторитет Остроухова стал для московских коллекционеров и антикваров едва ли не непререкаемым. Он - сам художник, знающий дело изнутри - первым начал собирать рисунки, эскизы и наброски, графику, ранее почитавшиеся безделицей. И, наконец, ему обязана Россия уникальным собранием иконописи. Иконы об ту пору собирали купцы-старообрядцы, в первую очередь Рябушинские, Остроухов же лишь равнодушно пожимал плечами - до тех пор, пока не подарили ему на день рождения «Илью Пророка» XV века. В фантастически короткие сроки, года за три, составилось остроуховское собрание, о котором Александр Бенуа сказал, что благодаря ему Запад приравнял древнерусских художников к мастерам итальянского раннего Возрождения.
Частный музей, созданный в доме Остроухова, стал одним из наиболее посещаемым москвичами мест. Этому в значительной степени способствовала история с созданием памятника Гоголю. Конкурс проектов длился несколько лет, но из 44 работ, выставленных для ознакомления в залах Исторического музея, все напоминали, по словам современника, «или каминные часы, или кондитерские торты». Когда в 1906 году Московским городским головой стал Н.И.Гучков, свояк Остроухова, женатый на второй из сестёр Боткиных, Илья Семёнович, злоупотребив семейными связями, добился передачи заказа скульптору Андрееву. Сидячий Гоголь, созданный Николаем Андреевым, и поныне является едва ли не самым задушевным из монументов столицы. А ведь некогда проект памятника был выставлен на обозрение во дворике дома Остроухова - и толпы москвичей стекались, чтобы впервые узреть это чудо.
В октябре 1911 гостем Остроухова был Анри Матисс. Потрясённый шедеврами иконописи, под которые был отведён весь второй этаж остроуховского особняка, мастер воскликнул: «Я не понимаю, зачем русские художники ездят за границу, когда у них есть такой источник вдохновения здесь, в России... Французские художники должны ездить учиться в Россию. Италия в этой области дает меньше».
Особая изюминка остроуховского собрания заключалась в том, что в его коллекции мирно уживались картины французских импрессионистов и русских передвижников, русские иконы и японские гравюры, составляющие, по воле хозяина, прихотливое, но единое целое. Того же принципа Остроухов пытался придерживаться, когда стал, после смерти П.М.Третьякова, попечителем его галереи. Вопреки всем искусствоведческим подходам он настаивал, что холсты должны висеть в том порядке, в каком они были приобретены и развешаны по стенам самим Третьяковым. В итоге благонамеренное большинство заменило эксцентричного попечителя более методичным и предсказуемым Грабарём.
В 1929 году, после смерти Остроухова, его вдову «уплотнили», оставив ей две крошечные комнатки в мезонине. Музей ликвидировали, а коллекцию поделили между Пушкинским музеем и Третьяковкой. Долгие годы здесь была банальная советская коммуналка, пикантность которой придавал разве что десятилетиями не выветривающийся винный запах из расположенных по соседству знаменитых голицинских погребов. Потом здание отреставрировали и передали Литературному музею. Теперь здесь Музей литературы ХХ века. В стенах, хранящих память о дружеских застольях, на которые собирались Репин и Шишкин, Гиляровский и Васнецов, Третьяков и Шаляпин, витают тени замученных творцов словесного искусства. Я бывал здесь десятки раз - но помню, как ёкнуло сердце, когда на выставке памяти Аркадия Штейнберга, легендарного «Акимыча», помимо положенных в таких случаях автографов и личных вещей, заняли законное место на стенах картины.
Вот и думаю: положа руку на сердце, не честнее ли было бы вернуть Дому Остроухова пылящиеся в запасниках раритеты и восстановить его несуразную, но уникальную коллекцию?
Предыдущие выпуски занимательного домоведения:
Дом князей Васильчиковых. Б.Никитская, 46
Литинститут. Тверской бульвар, 25
Дом Мурузи. СПб. Литейный проспект, 24 / Пантелеймоновская, 27
Особняк Арсения Морозова. Воздвиженка, 16
Домовый храм мученицы Татианы. Б.Никитская, 1
Театральный музей им.Бахрушина. Бахрушина, 31/12
Дом Балтрушайтиса. Поварская, 24
Особняк Рябушинского/Горького. Малая Никитская, 6
«Охранная грамота» для коллекционера
Дом Остроухова. Трубниковский пер., 17
Благородный зуд коллекционерства, культурного собирательства по определению не бывает анонимен. Недаром имя Гая Цильния Мецената стало нарицательным. По сей день мы именуем главную галерею страны Третьяковской, а театральный музей - Бахрушинским. Каждая коллекция несёт на себе отпечаток личности хозяина в неменьшей степени, нежели холст - отпечаток личности художника. В феврале 1918-го, после того, как поползли по Москве слухи об ограблении Патриаршей ризницы, началось, по выражению большого милицейского начальника Косачевского, «всеобщее братание коллекционеров с Советской властью». Смысл «братания» сводился к тому, что собиратель, безвозмездно передававший в дар победителям свою коллекцию, назначался при ней пожизненным хранителем. Ему выдавалась «охранная грамота», не спасавшая от разгулявшихся уголовников, но, по крайней мере, защищавшая от «уплотнений и реквизиций». «Охранная грамота», однако, не помешала победившему классу издать полгода спустя, в ноябре 18-го, Декрет о национализации и без того уже подаренных ему сокровищ. Получил такую грамоту и Илья Семёнович Остроухов - чтобы заступить на пост хранителя «Музея иконописи и живописи имени И.С.Остроухова».
И сам Остроухов, и его особняк были об ту пору явлениями вполне легендарными - даже в пресыщенной неординарными личностями старой Москве. Изначально особняк являл собой вполне заурядный дом с мезонином, отстроенный к 1822 году коллежской асессоршей Елизаветой Сонцевой. Позже в нём жил историк Москвы архитектор Мартынов, а в 1890 году владельцем здания стал художник Остроухов. Женившись на дочери богатейших чаеторговцев Боткиных, он только что оставил коммерческую службу ради чистого творчества. Ученик Репина, он - не без оснований - готов был посягнуть на славу самого Левитана. В том же 90-м году Остроуховым написан замечательный пейзаж «Сиверко», о котором такой авторитетный ценитель, как П.М.Третьяков, отзывался, как о лучшей картине своего собрания. И - как отрезало. После «Сиверко» Остроухов не создал ни одного холста. Остаётся загадкой, как сумел он не озлобиться - а, напротив, с радостным любопытством обратиться к собиранию холстов, написанных другими. Вот уж едва ли не идеальная иллюстрация императива: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве»!
Заслуги Остроухова перед русской культурой велики и разнообразны. По сути, он, наравне с Третьяковым, стал первым отечественным собирателем живописи. Начиналось с курьёзов: невесть где раздобыл Илья Семёнович кусок старой доски с «Богоматерью у Креста» - и немедля приписал её Ван Эйку. Долго убеждал себя и окружающих, что его «Аполлон и Марсий» написан Веласкесом, пока не увидел в каталоге Венецианской академии эту картину с подписью: Ян Лис. И - самый грандиозный ляп - не сумел распознать в приобретённой Д.И.Щукиным картине подлинник великого Вермеера. Щукин от «подделки» избавился, и теперь «Аллегория» Вермеера висит в Гаагском музее. А ведь могла бы стать единственной его работой, хранящейся в России.
Однако со временем авторитет Остроухова стал для московских коллекционеров и антикваров едва ли не непререкаемым. Он - сам художник, знающий дело изнутри - первым начал собирать рисунки, эскизы и наброски, графику, ранее почитавшиеся безделицей. И, наконец, ему обязана Россия уникальным собранием иконописи. Иконы об ту пору собирали купцы-старообрядцы, в первую очередь Рябушинские, Остроухов же лишь равнодушно пожимал плечами - до тех пор, пока не подарили ему на день рождения «Илью Пророка» XV века. В фантастически короткие сроки, года за три, составилось остроуховское собрание, о котором Александр Бенуа сказал, что благодаря ему Запад приравнял древнерусских художников к мастерам итальянского раннего Возрождения.
Частный музей, созданный в доме Остроухова, стал одним из наиболее посещаемым москвичами мест. Этому в значительной степени способствовала история с созданием памятника Гоголю. Конкурс проектов длился несколько лет, но из 44 работ, выставленных для ознакомления в залах Исторического музея, все напоминали, по словам современника, «или каминные часы, или кондитерские торты». Когда в 1906 году Московским городским головой стал Н.И.Гучков, свояк Остроухова, женатый на второй из сестёр Боткиных, Илья Семёнович, злоупотребив семейными связями, добился передачи заказа скульптору Андрееву. Сидячий Гоголь, созданный Николаем Андреевым, и поныне является едва ли не самым задушевным из монументов столицы. А ведь некогда проект памятника был выставлен на обозрение во дворике дома Остроухова - и толпы москвичей стекались, чтобы впервые узреть это чудо.
В октябре 1911 гостем Остроухова был Анри Матисс. Потрясённый шедеврами иконописи, под которые был отведён весь второй этаж остроуховского особняка, мастер воскликнул: «Я не понимаю, зачем русские художники ездят за границу, когда у них есть такой источник вдохновения здесь, в России... Французские художники должны ездить учиться в Россию. Италия в этой области дает меньше».
Особая изюминка остроуховского собрания заключалась в том, что в его коллекции мирно уживались картины французских импрессионистов и русских передвижников, русские иконы и японские гравюры, составляющие, по воле хозяина, прихотливое, но единое целое. Того же принципа Остроухов пытался придерживаться, когда стал, после смерти П.М.Третьякова, попечителем его галереи. Вопреки всем искусствоведческим подходам он настаивал, что холсты должны висеть в том порядке, в каком они были приобретены и развешаны по стенам самим Третьяковым. В итоге благонамеренное большинство заменило эксцентричного попечителя более методичным и предсказуемым Грабарём.
В 1929 году, после смерти Остроухова, его вдову «уплотнили», оставив ей две крошечные комнатки в мезонине. Музей ликвидировали, а коллекцию поделили между Пушкинским музеем и Третьяковкой. Долгие годы здесь была банальная советская коммуналка, пикантность которой придавал разве что десятилетиями не выветривающийся винный запах из расположенных по соседству знаменитых голицинских погребов. Потом здание отреставрировали и передали Литературному музею. Теперь здесь Музей литературы ХХ века. В стенах, хранящих память о дружеских застольях, на которые собирались Репин и Шишкин, Гиляровский и Васнецов, Третьяков и Шаляпин, витают тени замученных творцов словесного искусства. Я бывал здесь десятки раз - но помню, как ёкнуло сердце, когда на выставке памяти Аркадия Штейнберга, легендарного «Акимыча», помимо положенных в таких случаях автографов и личных вещей, заняли законное место на стенах картины.
Вот и думаю: положа руку на сердце, не честнее ли было бы вернуть Дому Остроухова пылящиеся в запасниках раритеты и восстановить его несуразную, но уникальную коллекцию?
Предыдущие выпуски занимательного домоведения:
Дом князей Васильчиковых. Б.Никитская, 46
Литинститут. Тверской бульвар, 25
Дом Мурузи. СПб. Литейный проспект, 24 / Пантелеймоновская, 27
Особняк Арсения Морозова. Воздвиженка, 16
Домовый храм мученицы Татианы. Б.Никитская, 1
Театральный музей им.Бахрушина. Бахрушина, 31/12
Дом Балтрушайтиса. Поварская, 24
Особняк Рябушинского/Горького. Малая Никитская, 6