Просьба к Питерским френдам
Продолжаю занимательное зданиеведение в журнале "Ностальгия". Вот текстик про родную альмаматер.
Есть чрезвычайно насущный вопрос (просьба нижайшая) к Питерским френдам, владеющим цифровой камерой -- ребята, а не слабо один конкретный дом в Питере снять, о котором я написать хочу? А то надо позарез -- а я в Питер не успеваю к нужному сроку. Всячески отблагодарю :)
А теперь, собственно, текст из очередной "Ностальгии"
"Мразь" и "ворованный воздух"
Тверской бульвар, дом 25
"Все произведения мировой литературы я делю на разрешённые и написанные без разрешения. Первые - это мразь, вторые - ворованный воздух", - классическая формула Мандельштама из "Четвёртой прозы" нащупывалась и проборматывалась на переломе 20-30-х годов, всего вероятнее, в стенах знаменитого "Дома Герцена" на Тверском бульваре. Не только в Москве, но и по всей стране невозможно найти здания, где с такой очевидностью, с таким бесстыдством сосуществовали обок "мразь" и "ворованный воздух" русской литературы. С 1933 года здесь разместился Литературный институт имени Горького - и по сей день являющийся предметом вожделения тысяч юных и чистых, впервые берущихся за перо.
Совсем недавно Дмитрий Быков в "Огоньке" ратовал за то, что Литинститут надобно закрыть - как заведение заведомо бесполезное и едва не вредоносное. Я не обладаю Диминой способностью к обобщениям в масштабах государства, но могу свидетельствовать, исходя из собственного опыта: за десять лет (студенчество+аспирантура) едва не каждодневного обретания в литинститутских стенах соприкасаться с мразью приходилось многократно. Но зато уж и ворованным воздухом довелось надышаться вдосталь. А без этого, строго говоря, литераторами не становятся.
Здание на "Твербуле, 25" - это самый центр Москвы, почитай в пяти минутах ходьбы от Кремля. В этом доме, в комнате, занимаемой ныне кафедрой русской классической литературы (крайнее слева окно бельэтажа) родился Герцен. Он, как известно, был внебрачным сыном крупного помещика И.А. Яковлева, а само здание принадлежало тогда дяде грядущего сокрушителя основ Империи - сенатору А.А. Яковлеву. В 40-х годах XIX века новый владелец Д.Свербеев устроил здесь литературный салон, где бывали Гоголь и Белинский, Чаадаев и Аксаковы, Боратынский и Хомяков. (Именно так - цивилизованно, т.е. вперемешку - западники и славянофилы.) На переломе веков в здании размещалось издательство братьев Гранат, чья многотомная энциклопедия была долгие годы едва не единственным конкурентом прославленному "Брокгаузу-и-Ефрону".
Собственно противостояние "мрази" и "ворованного воздуха" началось известно когда. Однако в случае с "Домом Герцена" можно провести и вполне конкретную метафизическую границу: это последнее поэтическое выступление Блока в мае 1921 года. На том, оказавшемся последним перед смертью его чтении, описанном многочисленными мемуаристами, похоже, произошла окончательная поляризация.
По поводу "мрази" лучше всех написал Булгаков: "Дом Герцена" запечатлён им в романе "Мастер и Маргарита" под именем "Дома Грибоедова". Именно здесь размещались в 20-е годы Секретариаты и Правления всевозможных РАППов и МАППов, обессмерченные под именем МАССОЛИТа. Для людей несведущих, либо подзабывших, расшифровываю: РАПП - это Российская Ассоциация Постмодернистских (тьфу ты!) Пролетарских Писателей. Это её замечательный ресторан сжигают разрезвившиеся Коровьев с Бегемотом, записавшись предварительно под именами Панаева и Скабичевского - верных развивателей народническо-демократической линии в русской литературе.
Что до "ворованного воздуха", то следы его присутствия овеществлены в виде мемориальных досок: Мандельштам, Платонов, Даниил Андреев. Строго говоря, надо бы ещё добавить и Пастернака, также жившего здесь в 30-е годы. И - соседа и собеседника Мандельштама - замечательного поэта Сергея Клычкова.
Госорганизации размещались в барском доме - писатели же, как и положено, жили во флигелях, в так называемом "писательском общежитии". Мандельштам получил комнату в левом флигеле в апреле 1922-го - а лишились её в августе 23-го, вступив в конфликт с семейством всемогущего коменданта общежития. Это стало едва ли не первым в чреде его последующих конфликтов с "писательским отродьем" (определение из "Четвертой прозы"). В январе 1932-го Мандельштамы снова поселились в "Доме Герцена", получив на сей раз две комнаты в перестроенном правом флигеле, где и прожили вплоть до переезда в октябре 33-го в своё первое и последнее собственное жильё. В мемуарах Эммы Герштейн сохранилась замечательная зарисовка: "Чем больше новых стихов он писал, тем чаще его раздражали писатели, постоянно мелькавшие во дворе. Он становился у открытого окна своей комнаты, руки в карманах, и кричал кому-нибудь из них: "Вот идёт подлец NN!". И только тут… я замечала, какие у него торчащие уши и как он весь похож в такие минуты на "гадкого мальчишку"".
Здесь же произошёл и роковой конфликт Мандельштама с "национальным" писателем Амиром Саргиджаном, приведший в итоге к товарищескому суду и легендарной пощёчине "красному графу" Толстому. Здесь, по воспоминаниям Семёна Липкина, в комнатке, украшенной портретом безумного Батюшкова, слышал он самоубийственное: "Мы живём, под собою не чуя страны"…
А ведь есть ещё легенда о дворничавшем во дворе Литинститута Андрее Платонове! Строго говоря - действительно легенда, пущенная в народ с лёгкой руки покойного поэта Александра Аронова. Но Платонов и правда здесь жил - точнее, умирал в страшные для него послевоенные годы. И правда - расчищал лопатой от снега вход в свою квартирку.
Мемориальная аудитория Платонова ныне в Литинституте имеется. Мандельштама - нет. Хотя есть, для сравнения, аудитория Долматовского. Есть и кафедра "литературного мастерства" (в студенческом просторечии: "кафедра творчества"), живо напоминающая своей табличкой пресловутый "департамент нелинейного счастья" Стругацких. Можно позубоскальствовать - можно горько усмехнуться. Но Литинститут - эта, по слову Пастернака, "гениальная ошибка Горького" - реальное отражение нашей сегодняшней литературы. Иной, перефразируя знаменитого друга всех "бортинженеров человеческих душ", у нас просто нет.
И "ворованного воздуха" в нём всё-таки больше, чем мрази.
Есть чрезвычайно насущный вопрос (просьба нижайшая) к Питерским френдам, владеющим цифровой камерой -- ребята, а не слабо один конкретный дом в Питере снять, о котором я написать хочу? А то надо позарез -- а я в Питер не успеваю к нужному сроку. Всячески отблагодарю :)
А теперь, собственно, текст из очередной "Ностальгии"
"Мразь" и "ворованный воздух"
Тверской бульвар, дом 25
"Все произведения мировой литературы я делю на разрешённые и написанные без разрешения. Первые - это мразь, вторые - ворованный воздух", - классическая формула Мандельштама из "Четвёртой прозы" нащупывалась и проборматывалась на переломе 20-30-х годов, всего вероятнее, в стенах знаменитого "Дома Герцена" на Тверском бульваре. Не только в Москве, но и по всей стране невозможно найти здания, где с такой очевидностью, с таким бесстыдством сосуществовали обок "мразь" и "ворованный воздух" русской литературы. С 1933 года здесь разместился Литературный институт имени Горького - и по сей день являющийся предметом вожделения тысяч юных и чистых, впервые берущихся за перо.
Совсем недавно Дмитрий Быков в "Огоньке" ратовал за то, что Литинститут надобно закрыть - как заведение заведомо бесполезное и едва не вредоносное. Я не обладаю Диминой способностью к обобщениям в масштабах государства, но могу свидетельствовать, исходя из собственного опыта: за десять лет (студенчество+аспирантура) едва не каждодневного обретания в литинститутских стенах соприкасаться с мразью приходилось многократно. Но зато уж и ворованным воздухом довелось надышаться вдосталь. А без этого, строго говоря, литераторами не становятся.
Здание на "Твербуле, 25" - это самый центр Москвы, почитай в пяти минутах ходьбы от Кремля. В этом доме, в комнате, занимаемой ныне кафедрой русской классической литературы (крайнее слева окно бельэтажа) родился Герцен. Он, как известно, был внебрачным сыном крупного помещика И.А. Яковлева, а само здание принадлежало тогда дяде грядущего сокрушителя основ Империи - сенатору А.А. Яковлеву. В 40-х годах XIX века новый владелец Д.Свербеев устроил здесь литературный салон, где бывали Гоголь и Белинский, Чаадаев и Аксаковы, Боратынский и Хомяков. (Именно так - цивилизованно, т.е. вперемешку - западники и славянофилы.) На переломе веков в здании размещалось издательство братьев Гранат, чья многотомная энциклопедия была долгие годы едва не единственным конкурентом прославленному "Брокгаузу-и-Ефрону".
Собственно противостояние "мрази" и "ворованного воздуха" началось известно когда. Однако в случае с "Домом Герцена" можно провести и вполне конкретную метафизическую границу: это последнее поэтическое выступление Блока в мае 1921 года. На том, оказавшемся последним перед смертью его чтении, описанном многочисленными мемуаристами, похоже, произошла окончательная поляризация.
По поводу "мрази" лучше всех написал Булгаков: "Дом Герцена" запечатлён им в романе "Мастер и Маргарита" под именем "Дома Грибоедова". Именно здесь размещались в 20-е годы Секретариаты и Правления всевозможных РАППов и МАППов, обессмерченные под именем МАССОЛИТа. Для людей несведущих, либо подзабывших, расшифровываю: РАПП - это Российская Ассоциация Постмодернистских (тьфу ты!) Пролетарских Писателей. Это её замечательный ресторан сжигают разрезвившиеся Коровьев с Бегемотом, записавшись предварительно под именами Панаева и Скабичевского - верных развивателей народническо-демократической линии в русской литературе.
Что до "ворованного воздуха", то следы его присутствия овеществлены в виде мемориальных досок: Мандельштам, Платонов, Даниил Андреев. Строго говоря, надо бы ещё добавить и Пастернака, также жившего здесь в 30-е годы. И - соседа и собеседника Мандельштама - замечательного поэта Сергея Клычкова.
Госорганизации размещались в барском доме - писатели же, как и положено, жили во флигелях, в так называемом "писательском общежитии". Мандельштам получил комнату в левом флигеле в апреле 1922-го - а лишились её в августе 23-го, вступив в конфликт с семейством всемогущего коменданта общежития. Это стало едва ли не первым в чреде его последующих конфликтов с "писательским отродьем" (определение из "Четвертой прозы"). В январе 1932-го Мандельштамы снова поселились в "Доме Герцена", получив на сей раз две комнаты в перестроенном правом флигеле, где и прожили вплоть до переезда в октябре 33-го в своё первое и последнее собственное жильё. В мемуарах Эммы Герштейн сохранилась замечательная зарисовка: "Чем больше новых стихов он писал, тем чаще его раздражали писатели, постоянно мелькавшие во дворе. Он становился у открытого окна своей комнаты, руки в карманах, и кричал кому-нибудь из них: "Вот идёт подлец NN!". И только тут… я замечала, какие у него торчащие уши и как он весь похож в такие минуты на "гадкого мальчишку"".
Здесь же произошёл и роковой конфликт Мандельштама с "национальным" писателем Амиром Саргиджаном, приведший в итоге к товарищескому суду и легендарной пощёчине "красному графу" Толстому. Здесь, по воспоминаниям Семёна Липкина, в комнатке, украшенной портретом безумного Батюшкова, слышал он самоубийственное: "Мы живём, под собою не чуя страны"…
А ведь есть ещё легенда о дворничавшем во дворе Литинститута Андрее Платонове! Строго говоря - действительно легенда, пущенная в народ с лёгкой руки покойного поэта Александра Аронова. Но Платонов и правда здесь жил - точнее, умирал в страшные для него послевоенные годы. И правда - расчищал лопатой от снега вход в свою квартирку.
Мемориальная аудитория Платонова ныне в Литинституте имеется. Мандельштама - нет. Хотя есть, для сравнения, аудитория Долматовского. Есть и кафедра "литературного мастерства" (в студенческом просторечии: "кафедра творчества"), живо напоминающая своей табличкой пресловутый "департамент нелинейного счастья" Стругацких. Можно позубоскальствовать - можно горько усмехнуться. Но Литинститут - эта, по слову Пастернака, "гениальная ошибка Горького" - реальное отражение нашей сегодняшней литературы. Иной, перефразируя знаменитого друга всех "бортинженеров человеческих душ", у нас просто нет.
И "ворованного воздуха" в нём всё-таки больше, чем мрази.