ИСТОРИЯ О (17)
Продолжение.
Начало здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь,
а также здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь.
Мягкая сила
Стамболов чуял недоброе, вот только, имея дело с угрозой, которую нельзя было ни расстрелять, ни повесить, ни закрыть на лет пять, ни выдать туркам, похоже, не знал, что делать. Хотя и пытался. В «Свободе» чередой пошли оголтелые материалы о «предателях, продающих Болгарию за рубли» и «Россию, мечтающую о Задунайской губернии», а под конец лета под тюрьмой Черная Джамия в Софии, заиграл духовой оркестр, - как в 1887-м и 1891-м, когда грохотом меди заглушали крики истязаемых.
Однако теперь навести ужас не получилось - несколько арестованных «заговорщиков» были явно ни к чему не причастны, «легальная оппозиция» выступила с резким протестом, интерес к происходящему проявил князь, и арестованных тихо-тихо выпустили, а «Свобода», резко став относительно вменяемой, вдруг заговорила в совсем несвойственных ей примирительно-умиротворительных тонах. Типа, да, возможно, перегибы и были, но ведь наша государственность только-только возродилась, мы начинали с нуля, нам нужно было развиваться быстро, а быстро, значит, с опорой на Запад. И тут уж или - или, убеждать дураков не было времени, лес рубят, щепки летят, а история нас оправдает.
И - не помогало. Вернее, играло не в те ворота, которые хотелось бы премьеру. Общество элементарно устало бояться, политикум, - вполне прозападный, - устал стоять по стойке «смирно», и (дико, но факт!) запрос в парламенте об арестах «русофилов» подол никто иной, как «русофоб» Григорий Начевич, бывший единомышленник Стамболова. А тот, огрызаясь, не нашел ничего лучшего, кроме как намекнуть, что оппонент сожительствует с дочерью, которую после смерти жены воспитывал в одиночестве, - тем самым превратив политического противника в лютого, до самыя смерти врага.
Короче говоря, с каждым днем премьер оказывался все в большей изоляции, чувствовал это и метался, изыскивая способы восстановить реноме «незаменимого руководителя». Вплоть до самых причудливых. «Примерно в ноябре, при случайной встрече на улице, - свидетельствует Стоян Данев, впоследствии премьер-министр, - он спросил меня: „Как поживаете, русофилы?” - и добавил: „Впрочем, вы думаете, что одни только вы русофилы? Я вам докажу, что ошибаетесь”. Мы улыбнулись». На мой взгляд, было чему: сама мысль о Стамболове-русофиле была штукой, посильнее «Фауста» Гёте.
А вот для Фердинанда год 1893-й оказался и удачлив, и добычлив. Пробив право княжеской семьи оставаться католиками, премьер не только укрепил положение Его Высочества, но и, как писал позже Павел Милюков, «сам того не желая, дал козырь для будущей торговли с русскими дипломатами, поставив самого себя в незавидное положение единственного препятствия на пути к примирению с Россией». Хотя, конечно, это стало ясно уже потом, на тот момент о каком-то улучшении отношений никто и не сомневался. Но факт: популярность монарха в обществе росла.
Даже формально почти кукла, он своим уважением ко всем оскорбленным и обиженным, всей изящно оформленной, но отчетливой фрондой диктатору вплоть до мягких намеков на то, что «признаться, нынешние отношения с Россией нельзя назвать здоровыми» являл собой альтернативу Стамболову, о котором в кулуарах поговаривали, что он близок к безумию. Ранее равнодушные к импортному Его Высочеству, болгары начали присматриваться, обсуждать, возлагать надежды, - сбыточные или нет, неважно, - в общем, как пишет Добри Ганчев, «А верили мы тогда, глупцы, что без Фердинанда Болгария потонет! Да простят нам грядущие поколения эти наши пакостные заблуждения!».
Да, «глупцы», да, явка с повинной к «грядущим поколениям», - но ведь это много позже, после двух Катастроф, когда постаревшим и помудревшим идеалистам многое виделось в совсем ином свете, а тогда, в 1893-м, всем хотелось верить в «доброго царя». Тем паче, что мудрая принцесса Клементина, обожаемая матушка монарха, не жалела денег на благотворительность, за что ее любили. И князь (написать «Фифи» уже и рука не поднимается) очень успешно отыгрывал очки в свою пользу, по мелочам выстраивая авторитет.
Скажем, умер в ноябре на операционном столе совсем еще молодой, всего 36 лет от роду, Баттемберг, живший в изгнании мирной семейной жизнью, и Фердинанда это обрадовало, ибо у Лондона на предшественника по-прежнему имелись планы, да и Стамболов через посредников начал искать с Александром контакты. Однако радость свою он поверил только дневнику, да и то уклончиво, а официально заявил, что «первый князь Болгарии, мой родственник и друг, заслуживает найти вечный покой в болгарской земле», выписал тело, устроил в Софии пышные похороны, - сам в первом ряду, - и назначил солидную пенсию семье.
Это понравилось многим, - теперь, по прошествии лет, плохое забылось, а вот Александра в Пловдиве и Александра при Сливнице помнили, и неформальный рейтинг князя резко подскочил. Еще больше сыграли на имидж Его Высочества беременность княгини, живо волновавшая всех домохозяек княжества, и рождение ею 18 (30) января 1894 наследника, Бориса Клеменса Роберта Марии Пия Людвига Станислава Ксаверия, самим фактом своего появления на свет зафиксировавшего, что папаня - не перекати-поле, а основатель династии, навсегда связавший себя с Болгарией.
И вот теперь-то…
Ищите женщину!
Через 2 недели после рождения первенца Фердинанд с семейством уехал в Австро-Венгрию, как всегда, оставив Болгарию на премьера, однако, на сей раз, приказав военному министру более не докладывать Стамболову и кабинету о состоянии дел в армии, уведомляя депешами об этом лично его, и практически сразу, как только поезд отошел от перрона, в парламенте начались наезды на диктатора, причем, на сей раз пешек вперед не посылали: с самыми жесткими обвинениями выступали тяжеловесы типа Радославова и Стоилова.
А затем подключилась и пресса, - да еще как! «Свободное слово», главная оппозиционная газета Болгарии, популярностью не уступающая официозной «Свободе», принялась методично радовать аудиторию первосортной клубничкой из разряда «интересно каждому». Началось с подробных интервью бывших узников, страдавших в «стамболовских застенках», с жутковатыми деталями про батоги, дыбы, иголки под ногти и паяльные лампы. Потом, - лавиной, с копиями показаний, - статьи о 77 «пострадавших», подавших в суд, - журналистского расследования о походах Стамболова по проституткам. Естественно, с пикантными деталями. Меня-де садистски мучил. А у меня, наоборот, требовал мучить его. А мне, попользовав, не оплатил услуги. А меня, бедолагу, соблазнил, вынудив идти по пути порока, - и так далее. С непременными комментариями «бать», сетовавших на порчу нравов в элитах. И наконец, вишенкой на тортик, вниманию общественности представили история о «грязных штанах мадам Савовой».
Тут можно рассказывать долго, однако сведу к минимуму: под личным контролем Григория Начевича, прозванного за умения плести козни «Вельзевулом», была организована изящная интрига со слабой на передок супругой военного министра, гулявшей налево. В частности, и с одним из министров, особо приближенных к бывшему премьеру, которому, в итоге, оскорбленный супруг и послал вызов на дуэль, публично назвав «грязным сводником». Дуэль, правда, не состоялась (Стамболов, сознавая, что генерал Савов его просто убъет, нашел предлог уклониться), однако его имя газеты трепали изо дня в день, - и в итоге, князь Фердинанд, на пару дней заехавший в Софию из Вены, «с удивлением» узнав обо всем, попросил Михаила Савова подать в отставку. Ибо, при всем уважении, такая грязь «несовместима с честью мундира». Назначив «ио», разумеется, Рачо Петрова, имевшего на то все права, как начальник Генштаба.
Затем, как «честный арбитр», повидался с лидерами всех фракций, прося сделать все, чтобы «не лить грязь дальше», но при этом мило ужасаясь «поразительными деталями» и неуклонно повторяя «Во всяком случае, имейте в виду: когда мне надо будет менять правительство, я не воспользуюсь грязными штанами госпожи Савовой», - и опять уехал, порекомендовав напоследок Михаилу Савову, досадно уважаемому в войсках, на время покинуть страну, потому что («Но строго между нами, полковник!») премьер, «по вполне достоверным сведениям», заказал его убийство.
Разумеется, испуганный рогоносец, прежде чем отбыть в Париж, подробно, без ссылок на князя, поведал обо всем прессе, а попытка Стамболова на страницах «Свободы» рассказать подробности интриги, закончилась публикацией в «Свободном слове» княжеской телеграммы, где Фердинанд, выражая «полную моральную поддержку полковнику Савову», открыто назвал премьера «подлецом, способным на самые низкие поступки». А армия согласилась: да.
График натяжения твердого тела
Естественно, на княжескую телеграмму Стамболов, измученный наездами, диабетом и скверными предчувствиями, отреагировал крайне резко, требуя у князя дать «добро» на роспуск «собрания клеветников» и новые выборы, но князь реакции как бы не замечал, получая удовольствие от Европы. А перед тем, как все-таки возвращаться, нанес визит послу Империи в Вене и долго беседовал с ним тет-а-тет, после чего, на улице, лукаво улыбаясь, заявил слетевшимся на сенсацию журналистам «No comments». Ну и....
Эта встреча, о которой премьеру тотчас телеграфировали, переполнила уже и так полную до краем чашу. 15 (27) мая 1894 премьер счел возможным не встретить вернувшегося из-за границы князя на перроне. Все пошли, а он нет. Фердинанд, пожав плечами, мельком отметил, что, слава Богу, все, кто ему нужен, на месте и, не возвращаясь к вопросу, заговорил о делах. Сперва со всеми, мило помянув о «приятной встрече с русским другом», затем с военным министром отдельно. А на следующий день Стамболов, резко выразив протест против «вредных для Болгарии контактов», положил на стол прошение об отставке, 16 по счету.
Судя по всему, диктатор рассчитывал, что все пройдет, как в предыдущие разы, однако не срослось. Его Высочество, пожав плечами, завел речь о том, как хорошо было работать вместе и как светло завидует премьеру, который может позволить себе уйти на отдых, тогда как ему, монарху, пахать на этой галере пожизненно. Совершенно не ожидавший такого, Стамболов попытался дать задний ход, угрожая «самыми неопределенными последствиями», которые он и только он может предотвратить, перейдя в кресло спикера Народного Собрания, и только в том случае, если новый кабинет будет составлен из народных представителей, то есть, его марионеток.
Хорошо, ответил князь, толковая идея, ее обязательно нужно обдумать, - а назавтра с утра кто-то из «легальных оппозиционеров» внес на рассмотрение парламента запрос по фактам «насилий», творившихся в стране в предыдущие годы. В первую очередь, «беззаконий», допущенных правительством при выборах в 1893-м, когда Великое Народное собрание созывалось для того, чтобы разрешить семье князя оставаться католиками, когда Стамболова, в ручном режиме протолкнувшего «за», дружно возненавидело крестьянство и даже часть поклонников.
Сразу же после того на улицы Софии вышли люди, в том числе, очень много студентов, митинговавших 17 мая, и в ночь на 18 мая, и 18 мая до самого вечера, требуя «Стефан - гэть!». И было их очень много, - спустя несколько дней, лидеры «легальной оппозиции», естественно, приложившие руку к организации протестов, признавались, что толпа оказалась на порядок больше, чем они рассчитывали. Но самое главное, основную часть «неучтенки» составляли русофилы, которых даже в зачищенной до блеска столице оказалось значительно больше, чем можно было думать.
И вот теперь, посмотрев на реакцию столицы, Фердинанд 19 (31) мая объявив об отставке «с рескриптом» - официальной благодарностью за «длительную верную службу под княжеским надзором, усилия по защите короны и поддержку чести и независимости Болгарии».
На официальном речекряке того времени это означало, что премьер по-прежнему остается в обойме, и пока отставленный диктатор обдумывал ситуацию, князь объявил о создании нового кабинета во главе с Константином Стоиловым, умеренным «западником», слегка «македонистом», но ни в коем случае не «русофобом», очень не любившего Стефана, как «кровопийцу». Военным министром, естественно, стал «дворцовый куртизан» Рачо Петров, главой МИД - личный враг бывшего премьера Григорий Начевич, а министром внутренних дел - Васил Радославов, ненавидевший Стамболова еще с тех пор, как «первый регент» лишил его премьерского кресла.
Список нового кабинета, безусловно, готов был задолго до того, чего диктатор, знавший о сложных отношениях между оппонентами, видимо, не ожидал, - и впервые за многие годы оказался без рычагов влияния. То есть, рычаги были, - отлаженный аппарат, всем ему обязанный и сознающий, что с уходом премьера теряет все, - и Стамболов, пусть и с опозданием, их рванул до отказа, но было поздно.
К изумлению диктатора, - по свидетельству современников, «состояние общественного духа было близким к тому, какое мы видели разве что после Освобождения». Против нескольких тысяч крайне агрессивных демонстрантов, заполнивших центр Софии, вышло впятеро больше жителей столицы, и Рачо Петров, уже в долгожданном чине генерала, двинул «на защиту мирных обывателей» войска, успешно разогнавшие смутьянов. На сотни «телеграмм протеста» с мест, организованные «стамболовскими» префектами, никто не обратил внимания, а самих префектов во избежание неприятностей через пару дней «временно» заменили военными комендантами.
В то же время, однако, Стамболову передали высочайшую благодарность «за сдержанность» и предупредили, что в ближайшее время ему будет дана аудиенция «для более чем серьезного разговора о будущем Болгарии и его лично», - и в самом конце мая аудиенция состоялась. Вот только ничего серьезного князь не сказал, целых два часа показывая чучела птиц и гербарии, потчуя кофе и рассказывая свежие венские сплетни, а затем, пожав руку, сообщил, что больше не держит. А когда удивленный отставник вышел из дворца, его встретила орущая толпа, оплевав с ног до головы и под вопли «Долой тирана! Долой распутника!» забросав тухлыми яйцами и гнилыми помидорами.
Только теперь бывший диктатор, поняв, наконец, что обратной дороги нет и заявив единственному другу Димитру Петкову (позывной «Свирчо) нечто типа «Мы его породили, мы его и убъем», поднял «Свободу» в штыки. Вот только очень скоро выяснилось, что штампованные мантры на тему «Немец готов продать Болгарию за один кивок России» на публику как-то не очень работают: после семи лет разрыва с Россией в них мало кто верил, зато к голосам вышедших из тени русофилов большинство населения прислушивалось с интересом.
Оставалось только жать на другие клавиши, и в «Свободе» появились спокойные материалы о коррупции лидеров бывшей оппозиции и нынешнего кабинета, а также об «особенных интимных интересах Фердинанда». Это было уже куда интереснее, газету начали раскупать настолько, что пришлось увеличить тираж, и вскоре Карл фон Буриан, посланник Австро-Венгрии в Софии, сообщил руководству, что «обвинения в хищениях казенных денег, иных темных комбинациях новых министров и особенно внарушениях христианской морали вновь подняли репутацию Стамболова. Князь теперь не только боится влияния “тирана”, но и ненавидит его, но не знает, как удерживать этого буйного человека, поэтому готов охотно помочь его уничтожению».
Продолжение следует.