ИСТОРИЯ О (13)
Продолжение.
Начало здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь.
Странная штука. Отложил с десяток тем, более чем достойных комментария. И получилось. Вернее, не захотелось. Потому что, по сути, мелко. И ничего не решает, и ничего уже не изменит. Возможно, что-то покажется особо важным и завтра, тогда, конечно, займусь. Но, на данный момент, Балканы конца позапрошлого века куда интереснее и актуальнее...
Вертикаль
С этого момента начался этап, вошедший в историю, как «диктатура Стамболова» или просто «стамболовщина». Формально, конечно, премьер, которого князь теоретически мог отправить в отставку когда угодно, - это не всемогущий «первый регент», но при чужом стране и не признанном державами главе государства, пока еще только присматривавшемся к ситуации, Стамболов вертел политикой и политикумом, как хотел.
Все рычаги были у него: слепо послушная тайная полиция, на содержание которой уходило до четверти бюджета, армия, руководимая верным Савой Муткуровым и готовыми на все по первому свистку румелийцами, самая большая фракция парламента, избранная в условиях запрета на критику и оппозиционную деятельность, чиновники, кандидатуры которых сверху донизу утверждал лично премьер. И так далее.
Справедливости ради: в плане экономике кабинет Стамболова ставил правильные задачи и умело их решал, не глядя на обстоятельства. Вопреки протестам Порты, решениям Берлинской конференции и негодующему фырканью Гатчины, налаживались прямые связи со всеми, кто хотел. В первую очередь, конечно, «концертом». Поощрялось развитие национальной промышленности, строились дороги, а если инвесторы слишком уж зарывались, их национализировали, не глядя на цвет и размер.
Разумеется, приоритет отдавался Вене и (если что-то в Берлине кого-то интересовало) Рейху. Даже не по субъективным причинам: просто расширялись старые, традиционные связи, которые с Россией пришлось бы налаживать с нуля, однако эта дорога была наглухо перекрыта. Российские фирмы, даже желавшие сотрудничать, шансов не имели. Взятки, попилы, откаты? Были. И солидные. Но дело, тем не менее, делалось, и стамболовский избиратель был доволен, а на остальных Стамболову было плевать. Во всяком случае, пока Вена не отказывает в инвестициях и кредитах.
Взамен премьер предлагал всё, кроме официальной политической зависимости, которой от него никто и не требовал, справедливо полагая золотого осла самым сильным оружием. Так что, когда пару лет спустя Франц-Иосиф отмечал, что «Вопреки русским критикам, предрекавшим Болгарии голод и хаос, в княжестве царит порядок и спокойствие... Отрадно видеть непрерывные успехи этой страны», он, как кайзер Дунайской Империи, не лукавил. С его точки зрения, все шло очень успешно, и в Вене, а затем и в Лондоне вскоре открылись представительства княжества, которое они формально не признавали, а на протесты Порты никто внимания не обращал. Впрочем, и на ворчание обиженной Гатчины отвечали в том смысле, что политически мы с вами, но экономика отдельно.
И тем не менее, социальная база сужалась. Твердая рука, конечно, хорошо, но только тогда, когда нужно бороться с реальным хаосом, а если хаоса уже нет, но СМИ продолжают вопить о том, что «Стамболову нет альтернативы» и «Россия вот-вот начнет вторжение», это в какой-то момент всем, кроме полного силоса, начинает надоедать. Тем паче, что мнение о том, что с Россией как-то нехорошо вышло, крепло, а доходы, в связи с повышением налогов для усиления и без того огромного полицейского ведомства, тощают.
В связи со всем этим, влияние «стамболовистов» понемногу слабело. Против них выступали уже не только загнанные под шконку и ушедшие в нелегальщину «реальные русофилы» сидящего в эмиграции Цанкова и «осторожные русофилы» Каравелова, Фердинанда не признававшие, но и вчера еще свои в доску камрады, желавшие сами порулить. В свободное плавание, сделавшись «легальной оппозицией», ушел Васил Радославов, к нему присоединился Константин Стоилов, лидер бывших консерваторов, и железному премьеру, даром, что аппарат и силовики были под полным его контролем, стало гораздо труднее сохранять ситуацию «князь княжит, но не правит». Тем паче, что у самого князя на сей счет было совсем иное мнение.
Борьба была равна...
Сложно сказать, насколько был умен Ферди, что в том, что хитер он был, как сотня лис, сомнений нет, и в том, что управлять хотел сам, тоже. По сути, политических расхождений у главы государства и главы кабинета не было. К России оба относились очень плохо, - Фердинанд испытывал к ней «не имевшее отношения к политике чувство непреодолимой антипатии и известного страха», и оба хотели видеть Болгарию сильной. Но вот мотивации, сколь могу судить, были разные: князь хотел величия своей страны, как фундамента своего величия, а премьер просто хотел видеть страну великой и независимой.
Кроме того, огромную роль играл личностный фактор. Уже весной 1888, - со дня прибытия Фифи в Софию и года не прошло, - граф фон Буриян, посол Австро-Венгрии, докладывал кайзеру, что «Ваш протеже чувствует отвращение к твердому и непреклонному характеру премьер-министра». Да и сам «протеже» в приватных беседах не скрывал, что «понимание есть, но приязни быть не может, ибо мы с ним - два деспота, восставшие друг против друга», жалуясь доверенным лицам на «саркастичное нахальство этого простолюдина, чем дальше, тем более желчное и унизительное», а много позже и заявив вполне откровенно: «Он всегда относился ко мне как к школьнику, держал себя со мной наставнически, словно я недолеток».
Надо сказать, основания для этого были. «Князь, - говорил Стамболов в узком кругу, - ноль, и все, что он делает, ничто другое, кроме как вереница нолей. Но это еще терпимо. К несчастью, он не хочет понять, что я цифра 1 перед этими нулями».Тем не менее, Фердинанд прекрасно сознавал, что Стамболов, если ситуация пойдет на принцип, без него обойдется, а вот он без Стамболова - никак, и старался не обострять, но «придавать себе любезный вид», при этом сохраняя за собой «право на любые перемены в будущем, когда народ лучше узнает и полюбит меня». Или, как минимум, до тех пор, пока весь «концерт» и Порта не узаконят его монарший статус. А поскольку тут все зависело от России, хитрюга Фифи где-то через год после избрания начал прощупывать почву для торговли.
В начале 1889, свидетельствует митрополит Методи Кусевич, побывавший в Империи по церковным делам, его перед отъездом пригласили к князю и тот tete-a-tete попросил намекнуть серьезным людям в Петербурге, что если Россия пойдет навстречу, он «порвет сразу же и окончательно со Стамболовым и учтет мнение Его Величества по кандидатуре премьера». Впрочем, с иронией пишет владыка, и Стамболов, придя к нему на исповедь, «вместо того просил сообщить русским друзьям, что „если Россия возобновит отношения с Болгарией, омраченные известно персоной, он готов прогнать князя”».
Как ни странно, Гатчина откликнулась, и как ни странно, на намеки Стамболова. Впрочем, с другой стороны, ничего странного: признание князя означало бы переход Рубикона, после чего Фердинанд получал бы свободу рук, а вот игра с премьером, никаких преференции Болгарии не предоставляя, открывала поле для маневра. Так что, в октябре 1889, выбрав время, когда князь отдыхал в Европе, в Софию проездом в Белград заехал князь Долгорукий, посол в Сербии, и, встретившись с премьером, дал понять, что примирение с Болгарией «через посредничество министра-президента возможно, а через Его Высочество нет». Стамболов, однако, обошелся с русским дипломатом почти по-хамски, а по возвращении Фердинанда обо всем ему рассказал, показав тем самым, что не намерен выгонять князя, ибо верен.
Год спустя, в октябре 1890, российский МИД вновь закинул удочку. В Софию приехал экс-дипломат и видный публицист Сергей Татищев, близкий, как говорят в таких случаях, к «определенным кругам», и очень серьезно, попросив о полном привате, обсудил со Стамболовым широкий круг вопросов. Однако же и на сей раз не сложилось: информация о встрече просочилась в прессу, - судя по всему, с подачи Дворца, - начался крик, и тема умерла сама собой, причем, мало кто сомневался в том, что информацию во Дворец слил сам же Стамболов.
На мой взгляд, вполне вероятно. Ведь князь в случае успеха не терял ровным счетом ничего, - согласно конституции (п. 8) его личность была «священна и неприкосновенна», - то премьер, даже при самом удачном исходе, рисковал всем: русофилы, возвращение которых к власти в таком раскладе было бы очень вероятно, никогда не простили бы ему террора. А кроме того, в этот период он явно утратил чувство реальности, пребывая в полной уверенности, что громадная власть, сосредоточенная в его руках, - навсегда, а поддержка с Запада дает Болгарии возможность развиваться и без России. В связи с чем, - есть такие свидетельства, - явно получал удовольствие, издеваясь над, как он любил говорить, «русским мопсом и его холопами».
Стамбульский формат
Вместе с тем, даже поймав звезду, Стамболов, оставался реальным и рассчитано азартным политиком, игравшим только на победу. Прекрасно понимая, что штыки это хорошо, но только на штыках, как и на дубинках, не усидишь, он регулярно взбадривал ширнармассы страшилками про «русскую угрозу» и «русское вторжение вот-вот», как только «патриоты Болгарии забудут о самой страшной для Болгарии угрозе».
В этом смысле ни сам премьер, ни прикормленная им пресса не стеснялись вообще. Полиция десятками ловила «русских шпионов», все признававших и каявшихся в обмен на условный срок. Время от времени обществу предъявляли «русских диверсантов» (вообще-то уголовников, но, оказывается, совершавших свои преступлений по приказ Российского Генштаба). Появились даже «ветераны Освободительной войны», утверждавшие, что Россия сознательно сдала туркам Плевну, чтобы затянуть войну и погубить как можно больше болгарских патриотов, а сам премьер в официальных выступлениях заявлял, что «только позиция России помешала державам в Берлине сохранить единство Великой Болгарии».
Возражать крайне не рекомендовалось: полиция и парни с дубинками были очень против. А те, кто все же возражал, проведя две-три ночи в Черной Джамии и выйдя на свободу, охотно подтверждали: да, люди ходят на руках, на боках и на чем угодно. Что любопытно, сам премьер в такие версии ничуть не верил, и близким людям, позволявшим себе сомнения насчет «не так же все было», отвечал совершенно честно: «Не так. Но если мы не воспитаем новое поколение в этом духе, Болгария может потерять независимость и наше имя будет передано потомкам в укор».
И в этом он был последователен, не останавливаясь и перед тем, что в традиционном обществе, чтущем духовные скрепы, было совершенно не принято. Скажем, когда в конце 1888 митрополит Климент и Синод официально отказались признать законность Фердинанда и, следовательно, поминать его имя в молитвах, по личному приказу премьера канцелярия владыки была опечатана, а «мятежным» иерархам приказали в 24 часа покинуть столицу.
Этим, к слову, тут же воспользовался князь, умолив своего «балканского Бисмарка» отменить «жестокий приказ», а самим «батям» дав знать, что ежели вдруг опять что, «в нем они всегда найдут защитника и покровителя». После чего Стамболов подал в отставку (в первый, но не последний раз), которую князь отклонил, а когда премьер заупрямился, буквально вымолил того смягчиться. Сделав доброе дело «батям» и тем самым отыграв важное очко на будущее, хитрый Фифи прекрасно понимал, что без своего «Бисмарка» не продержится и недели, и более того, никто, кроме «Бисмарка» не сможет добиться повышения статуса княжества.
Впрочем, это понимали все, даже ушедший в оппозицию честолюбец Радославов, нашедший с Фифи общий язык и теперь жестко критиковавший премьера за «умаление роли Его Высочества». Ведь, в самом деле, решить вопрос с законностью князя, а там, глядишь, и чего больше, мог только Стамболов, и он работал, отрабатывая самые причудливые проекты. В сущности, как мы уже знаем, «концерт», видя, что Болгария идет в Европу, готов был признать, да и Порта готова была бы уступить совместной воле «концерта», но без признания России смысла в этом никакого не было.
Однако Стамболов пошел иным путем, сообщив в Стамбул, что если султан и дальше будет вести себя неправильно, София объявит о полной независимости в одностороннем порядке, и тогда дело может обернуться войной, в итоге которой Порта потеряет Македонию. Авантюра, безусловно, но с тонким расчетом. На территории «третьей сестрицы» было очень неспокойно, четы «непримиримых» вели «вялую войну», в любой момент могущую разгореться в пламя, и все полевые командиры так или иначе ориентировались на Софию, посылавшую сепаратистам гуманитарные конвои, - а следовательно, только от Софии зависело, полыхнет Македония или нет.
Шантаж, казалось, удался. В 1889-м Порта уже почти дозрела, но Абдул-Хамид II, не решаясь действовать в одиночку, попросил Гатчину смягчить позицию по Фердинанду, поскольку «в противном случае европейскому миру грозит беда».Однако Александр Нелидов, «самый влиятельный посол в Константинополе», категорически отказал, разъяснив султану, что «угождая честолюбцам», лоббирующим Фердинанда в Болгарию, не стоит забывать, что «Россия есть самая близкая и мощная соседка Турции».
Именно так и сказал. И даже повторил. А затем, уже без металла в голосе, «дружески» добавил, что первая уступка шантажисту никогда не бывает последней, и если Стамбул исполнит требование, дальше разговор пойдет о полной самостийности и македонских землях, после чего заволнуются все соседи и, таким образом, «небольшая уступочка» станет «толчком к окончательному и необратимому разложению Турции».
Поразмыслив, элиты Порты признали резоны русского посла и сделались неуступчивы, однако на сей случай у Стамболова был заготовлен «вариант Б». Якши, сказала София, не хотите, не настаиваем, но есть ведь вопросы, которые интересуют и нас, и вам, не так ли? Так, - ответил Стамбул. И разговор пошел по серьезному. О Македонии, которая, конечно, болгарская, но раз уж «концерт» хочет, чтобы она оставалась турецкой, что тут поделать, давайте договариваться о компромиссе. Чтобы всем было хорошо.
Давайте, - ответил Стамбул. И разговор стал конкретным. О тонкостях, деталях и нюансах, а также о том, что исторически две страны так связаны, что самой Судьбой приговорены дружить. В связи с чем, Болгарии есть смысл не раскачивать македонскую лодку, выступив гарантом прекращения сепаратизма, а Стамбул взамен пусть даст гарантии уважения прав македонских болгар… Ну, скажем, утвердив на четыре епархии вилайета болгарских епископов вместо традиционных греческих. Якши?
Бик якши, - ответил Стамбул, и слово стало обрастать делом. «Агентом» княжества в Порте был назначен немолодой врач Георги Вълкович, близкий друг «Бисмарка», убежденный туркофил, резкий критик идеи «болгарского мира» и вообще сторонник двуединой «Болгаро-Порты». Начались спокойные, за чашкой кофе, переговоры обо всем, а в Софии резко заморозили все «македонские проекты», объяснив изменения недостатком средств и почтением к международному праву.
Забегая вперед, скажу, что идея оказалась перспективной: спустя не так много времени «агент» Порты в княжестве впервые официально попросил аудиенции у князя, а затем, - после того как Ферди был неофициально принят Францем Иосифом и (по-родственному) Вдовой, - Стамболову разрешили «случайно» встретиться и поговорить с султаном, согласовав визит в Стамбул Фердинанда.
Правда, Гатчина, над которой при европейских дворах в связи с грозным русским молчанием на болгарскую тему уже смеялись в голос, устроила такой скандал, что напуганный Абдул-Хамид встречу отменил, а перед Петербургом извинился. Но, тем не менее, у «Бисмарка» были все основания считать себя победителем, которого не судят. А между тем, с этим соглашались далеко не все, и выяснилось это даже раньше, чем болгарские епископы получили от султана заветные «бераты» на епархии…
Продолжение следует.