Впечатление от итоговой, можно сказать, книги драматурга-сюрреалиста и абсурдиста возникает на стыке двух жанров.
Три первых четверти «Человек и дитя» состоит из весьма динамичных мемуаров, намеренно смешивающих «важное» и «второстепенное» в приподнятой и мажорной интонации, впрочем, постепенно (когда беспроигрышный ритм уже задан и, кажется, не
(
Read more... )