Изобретение России (часть ІІ)
Одиннадцатый пост из серии публикаций "Происхождение славянских наций".
Первый см. Истоки Руси
Второй см. Что произошло с Русской землёй?
Третий см. Литовский вариант (часть I)
Четвёртый см. Литовский вариант (часть IІ)
Пятый см. Становление Московии
Шестой см. Становление народа руського (часть І)
Седьмой см. Становление народа руського (часть ІІ)
Восьмой см. Было ли воссоединение? (часть І)
Девятый см. Было ли воссоединение? (часть ІІ)
Десятый см. Изобретение России (часть І)
Перейти до українськомовного варіанту посту
Российская империя
Сенат присвоил Петру І три титула: "всероссийский император", "Великий" и "Отец Отечества". Обращает на себя внимание, что Пётр был провозглашён "национальным" императором, правителем всей России, что отличало его от византийских и императоров Священной Римской империи, чьи титулы не имели этнонациональных коннотаций. Эти три титула объединили две очень разные концепции политической лояльности, связали их в сложный клубок. Первой из них была концепция России как национального государства, а второй - концепция России как империи.
Принятие титула "всероссийский император" свидетельствовало о возвращении к старой московской политической традиции, по которой правители Москвы называли себя государями всея Руси и от которой после 1654 года отказались в пользу триединой формы (Великая, Малая и Белая Русь). Теперь все Руси были объединены в одну и распространены на все новые приобретения империи, включая прибалтийские провинции. Традиционный термин "Русь" был заменён на его эллинизированную форму "Россия". Иноязычное "Россия" соответствовало иноязычному "империя", которое теперь заменило "царство" как официальное название государства.
Титул "Великий", присвоенный Петру, подчёркивал безоговорочную центральность личности правителя для российской политической системы и идентичности. Новый титул, как и новая титулатура в целом, предвещали приход в России эпохи светского абсолютизма: его утвердила не церковь, которая до конца XVII века даровала царские титулы и освящала каждого нового правителя, а светский государственный орган - Сенат.
Во времена его правления религия в целом и православие в частности исчезли из списка главных маркеров российской идентичности. Император отмечал, что война со Швецией была "не за веру, а за место" ("не о вере, а о мере") и отказался оправдывать главное дело своего правления с религиозных позиций. Это был резкий отход от московской традиции, которая не только конфликты Смутных времён, но и Переяславское соглашение рассматривала в религиозных терминах. Вдруг войны перестали быть конфессиональными, а религия перестала быть ядром московской идентичности по отношению к христианскому Западу.
Российская империя, какой её представлял и строил Пётр, не должна была быть многонациональным содружеством. Она должна была служить гордости и чести своего правителя, его военным победам и территориальным приобретениям, высокому статусу России в иерархии европейских государств и общему благу её народа, который оставался подданным царя. Такое видение империи не было препятствием для "национализации" империи; более того, оно способствовало достижению этой цели. Вместе с военным опытом Запад экспортировал в Россию концепции нации, отечества и общего блага. Московия превращалась в национальное государство, и этот процесс нашёл отражение в её официальном дискурсе. Этот дискурс возник на основе опыта и мышления киевских книжников, был адаптирован к политическим традициям Московии (с её фокусом на династии и государстве) и обострён под влиянием прямой и длительной военной конфронтации с Западом. Он предлагал новую идентичность подданным новопровозглашённой империи.
Раскол
Территория Российской империи была огромной, общество - далеко не однородным, а официальный имперский дискурс не был доминирующим в каждой его части. Киевская учёность и связанные с ней элементы вестернизации вступили в конфликт с мощными силами в московской церкви и обществе. В институциональном плане сопротивление традиционного московского общества религиозным и культурным изменениям, которые продвигали киевляне, воплотилось в старообрядчестве, разделившем русскую церковь и общество на два враждующих лагеря. Более того - некоторые учёные утверждают, что в конце XVII - начале XVIII веков киевляне заменили московскую высокую культуру своей собственной, углубляя пропасть между образованными элитами и народом.
Раскол стал социальной реакцией традиционного общества на конфессионализацию религиозной жизни, которая зародилась на Западе и предусматривала стандартизацию литургии и религиозных практик, введение центрального контроля над приходской жизнью, повышение образовательного уровня духовенства. Среди тех, кто принёс эту новую повестку дня в Московию, были киевские клирики, чья церковь уже прошла конфессионализацию во времена Петра Могилы.
Старообрядчество XVII и начала XVIII веков не было хорошо организованным массовым движением; оно скорее представляло собой культурную систему, поддерживавшуюся текстами и иконами. Это "текстовое сообщество", которое делилось, обменивалось и копировало одни и те же тексты, создало дискурс, который помог сконструировать альтернативу официальной культуре и идентичности. Фактически это был культурный конфликт между двумя системами мышления, двумя культурными традициями - западной, которую представляли киевляне на имперской службе, и восточной, которую отстаивали защитники старых московских обычаев.
Украинизмы в церковнославянском языке московиты расценивали как искажение не только библейского текста, но и слов самого Христа. Так же относились старообрядцы к изменениям в грамматических формах, написании и даже произношении слов, внесённых в богослужебные книги Патриархом Никоном, чьи исправления основывались на грамматике церковнославянского языка Мелетия Смотрицкого. Лидеры старообрядчества также были категорически против метафорического употребления слов, особенно тех, которые передавали сакральное значение. Соответственно, они отвергали как кощунственные традиции барокковой литературы и театра, которые киевляне принесли в Московию. В контексте традиционной московской культуры изменения формы были напрямую связаны с изменениями содержания, и поэтому дискуссия о форме христианского учения, а не о сути догматов и привела к церковному расколу.
Таким же негативным было и отношение старообрядцев к иноязычным переводам. Даже латинской формы имени Петра было достаточно для них, чтобы объявить его одержимым дьяволом. Лидеры старообрядчества осуждали латынь как еретический язык, искажающий не только форму, но и содержание христианского учения. Продолжая глубоко укоренившуюся московскую церковную традицию, они были твёрдо убеждены, что истина, особенно истина о вере, не может быть передана на другом языке, кроме церковнославянского.
Для старообрядцев их идентичность все ещё носила ту же преимущественно религиозную оболочку - во многом старообрядчество представляло не только старые формы московского поклонения, но и старые способы определения московской идентичности. Если в Украине и Беларуси религиозная полемика, спровоцированная Берестейской унией, помогла создать дискурс, который артикулировал и мобилизовал русинскую идентичность, то споры вокруг старой веры разделили московское общество. Один лагерь объединил киевскую церковную культуру с культурой московских элит, тогда как другой продолжал отстаивать домодерные московские религиозные и культурные практики, тщательно изолированные от внешнего мира. По иронии судьбы, именно последние выработали более демократичную модель российской идентичности. Больше не сосредоточенная на царе и официальной церкви, которые предали истинную веру, эта идентичность имела в основе образ русской земли и сообществ. Она не исчезла, но была отодвинута на второй план новой вестернизированной культурой и идентичностью имперской России.
Переоценка влияния периода Петра
Претензии на идеологические новации Петра, отличающие их от идей предыдущего периода, касаются секуляризации государства и "национализации" (этнизации) официального дискурса. Эти первые шаги проекта конструирования идентичности следствием имели то, что московская светская элита перестала определять себя на фоне Запада преимущественно в религиозных терминах и начала делать это в светских. В поисках способа определить себя в светских терминах элита разработала словарь, необходимый для артикуляции своей новой идентичности не только в контексте лояльности к правителю, но и в отношении таких понятий, как государство и отечество. Оба эти процесса невозможно представить без активного участия киевского духовенства, получившего образование в Киеве. Оно ввело в московский политический дискурс такие понятия, как "гражданин" и "общество", стало лидером в создании "национализированного" дискурса, хотя идентичность, которую оно формировало с его помощью, была не "великорусской", а "общероссийской" или имперской. Украинцы взяли концепции нации (народа) и отечества, которые они разработали для Гетманщины в Киеве, и без особых раздумий или колебаний применили их к многоэтничной и многоконфессиональной империи. Новая российская имперская идентичность, разработанная с помощью киевлян, была призвана включить малороссийскую и московскую элиты, а также западников, которые вступали на имперскую службу. Однако она не смогла включить русинов западнее российской имперской границы и неславян на приграничных территориях империи.
Петр I мыслил свою империю как унитарное государство, созданное в результате завоевания, а не как разнообразную совокупность территорий, народов и религий, а потому с помощью подготовленных киевских священнослужителей пытался превратить "инородцев" в христиан, а значит, русских, подданных царя. Современники Петра не всегда разделяли его взгляды. Через "окно", которое Пётр прорубил в Европу, в Россию проникали новые идеи об империи как многонациональном образовании. В 1730-х годах Анна Иоанновна уже праздновала "мультикультурность" своей империи, привозя в столицу на торжества представителей покорённых народов (включая казаков) в национальных костюмах. Времена действительно менялись. Однако, несмотря на все положительное внимание имперских правителей к внутренним "инородцам", они оставались за пределами имперской российской идентичности.
Продолжение см. https://y-kulyk.livejournal.com/288017.html.
Первый см. Истоки Руси
Второй см. Что произошло с Русской землёй?
Третий см. Литовский вариант (часть I)
Четвёртый см. Литовский вариант (часть IІ)
Пятый см. Становление Московии
Шестой см. Становление народа руського (часть І)
Седьмой см. Становление народа руського (часть ІІ)
Восьмой см. Было ли воссоединение? (часть І)
Девятый см. Было ли воссоединение? (часть ІІ)
Десятый см. Изобретение России (часть І)
Перейти до українськомовного варіанту посту
Российская империя
Сенат присвоил Петру І три титула: "всероссийский император", "Великий" и "Отец Отечества". Обращает на себя внимание, что Пётр был провозглашён "национальным" императором, правителем всей России, что отличало его от византийских и императоров Священной Римской империи, чьи титулы не имели этнонациональных коннотаций. Эти три титула объединили две очень разные концепции политической лояльности, связали их в сложный клубок. Первой из них была концепция России как национального государства, а второй - концепция России как империи.
Принятие титула "всероссийский император" свидетельствовало о возвращении к старой московской политической традиции, по которой правители Москвы называли себя государями всея Руси и от которой после 1654 года отказались в пользу триединой формы (Великая, Малая и Белая Русь). Теперь все Руси были объединены в одну и распространены на все новые приобретения империи, включая прибалтийские провинции. Традиционный термин "Русь" был заменён на его эллинизированную форму "Россия". Иноязычное "Россия" соответствовало иноязычному "империя", которое теперь заменило "царство" как официальное название государства.
Титул "Великий", присвоенный Петру, подчёркивал безоговорочную центральность личности правителя для российской политической системы и идентичности. Новый титул, как и новая титулатура в целом, предвещали приход в России эпохи светского абсолютизма: его утвердила не церковь, которая до конца XVII века даровала царские титулы и освящала каждого нового правителя, а светский государственный орган - Сенат.
Во времена его правления религия в целом и православие в частности исчезли из списка главных маркеров российской идентичности. Император отмечал, что война со Швецией была "не за веру, а за место" ("не о вере, а о мере") и отказался оправдывать главное дело своего правления с религиозных позиций. Это был резкий отход от московской традиции, которая не только конфликты Смутных времён, но и Переяславское соглашение рассматривала в религиозных терминах. Вдруг войны перестали быть конфессиональными, а религия перестала быть ядром московской идентичности по отношению к христианскому Западу.
Российская империя, какой её представлял и строил Пётр, не должна была быть многонациональным содружеством. Она должна была служить гордости и чести своего правителя, его военным победам и территориальным приобретениям, высокому статусу России в иерархии европейских государств и общему благу её народа, который оставался подданным царя. Такое видение империи не было препятствием для "национализации" империи; более того, оно способствовало достижению этой цели. Вместе с военным опытом Запад экспортировал в Россию концепции нации, отечества и общего блага. Московия превращалась в национальное государство, и этот процесс нашёл отражение в её официальном дискурсе. Этот дискурс возник на основе опыта и мышления киевских книжников, был адаптирован к политическим традициям Московии (с её фокусом на династии и государстве) и обострён под влиянием прямой и длительной военной конфронтации с Западом. Он предлагал новую идентичность подданным новопровозглашённой империи.
Раскол
Территория Российской империи была огромной, общество - далеко не однородным, а официальный имперский дискурс не был доминирующим в каждой его части. Киевская учёность и связанные с ней элементы вестернизации вступили в конфликт с мощными силами в московской церкви и обществе. В институциональном плане сопротивление традиционного московского общества религиозным и культурным изменениям, которые продвигали киевляне, воплотилось в старообрядчестве, разделившем русскую церковь и общество на два враждующих лагеря. Более того - некоторые учёные утверждают, что в конце XVII - начале XVIII веков киевляне заменили московскую высокую культуру своей собственной, углубляя пропасть между образованными элитами и народом.
Раскол стал социальной реакцией традиционного общества на конфессионализацию религиозной жизни, которая зародилась на Западе и предусматривала стандартизацию литургии и религиозных практик, введение центрального контроля над приходской жизнью, повышение образовательного уровня духовенства. Среди тех, кто принёс эту новую повестку дня в Московию, были киевские клирики, чья церковь уже прошла конфессионализацию во времена Петра Могилы.
Старообрядчество XVII и начала XVIII веков не было хорошо организованным массовым движением; оно скорее представляло собой культурную систему, поддерживавшуюся текстами и иконами. Это "текстовое сообщество", которое делилось, обменивалось и копировало одни и те же тексты, создало дискурс, который помог сконструировать альтернативу официальной культуре и идентичности. Фактически это был культурный конфликт между двумя системами мышления, двумя культурными традициями - западной, которую представляли киевляне на имперской службе, и восточной, которую отстаивали защитники старых московских обычаев.
Украинизмы в церковнославянском языке московиты расценивали как искажение не только библейского текста, но и слов самого Христа. Так же относились старообрядцы к изменениям в грамматических формах, написании и даже произношении слов, внесённых в богослужебные книги Патриархом Никоном, чьи исправления основывались на грамматике церковнославянского языка Мелетия Смотрицкого. Лидеры старообрядчества также были категорически против метафорического употребления слов, особенно тех, которые передавали сакральное значение. Соответственно, они отвергали как кощунственные традиции барокковой литературы и театра, которые киевляне принесли в Московию. В контексте традиционной московской культуры изменения формы были напрямую связаны с изменениями содержания, и поэтому дискуссия о форме христианского учения, а не о сути догматов и привела к церковному расколу.
Таким же негативным было и отношение старообрядцев к иноязычным переводам. Даже латинской формы имени Петра было достаточно для них, чтобы объявить его одержимым дьяволом. Лидеры старообрядчества осуждали латынь как еретический язык, искажающий не только форму, но и содержание христианского учения. Продолжая глубоко укоренившуюся московскую церковную традицию, они были твёрдо убеждены, что истина, особенно истина о вере, не может быть передана на другом языке, кроме церковнославянского.
Для старообрядцев их идентичность все ещё носила ту же преимущественно религиозную оболочку - во многом старообрядчество представляло не только старые формы московского поклонения, но и старые способы определения московской идентичности. Если в Украине и Беларуси религиозная полемика, спровоцированная Берестейской унией, помогла создать дискурс, который артикулировал и мобилизовал русинскую идентичность, то споры вокруг старой веры разделили московское общество. Один лагерь объединил киевскую церковную культуру с культурой московских элит, тогда как другой продолжал отстаивать домодерные московские религиозные и культурные практики, тщательно изолированные от внешнего мира. По иронии судьбы, именно последние выработали более демократичную модель российской идентичности. Больше не сосредоточенная на царе и официальной церкви, которые предали истинную веру, эта идентичность имела в основе образ русской земли и сообществ. Она не исчезла, но была отодвинута на второй план новой вестернизированной культурой и идентичностью имперской России.
Переоценка влияния периода Петра
Претензии на идеологические новации Петра, отличающие их от идей предыдущего периода, касаются секуляризации государства и "национализации" (этнизации) официального дискурса. Эти первые шаги проекта конструирования идентичности следствием имели то, что московская светская элита перестала определять себя на фоне Запада преимущественно в религиозных терминах и начала делать это в светских. В поисках способа определить себя в светских терминах элита разработала словарь, необходимый для артикуляции своей новой идентичности не только в контексте лояльности к правителю, но и в отношении таких понятий, как государство и отечество. Оба эти процесса невозможно представить без активного участия киевского духовенства, получившего образование в Киеве. Оно ввело в московский политический дискурс такие понятия, как "гражданин" и "общество", стало лидером в создании "национализированного" дискурса, хотя идентичность, которую оно формировало с его помощью, была не "великорусской", а "общероссийской" или имперской. Украинцы взяли концепции нации (народа) и отечества, которые они разработали для Гетманщины в Киеве, и без особых раздумий или колебаний применили их к многоэтничной и многоконфессиональной империи. Новая российская имперская идентичность, разработанная с помощью киевлян, была призвана включить малороссийскую и московскую элиты, а также западников, которые вступали на имперскую службу. Однако она не смогла включить русинов западнее российской имперской границы и неславян на приграничных территориях империи.
Петр I мыслил свою империю как унитарное государство, созданное в результате завоевания, а не как разнообразную совокупность территорий, народов и религий, а потому с помощью подготовленных киевских священнослужителей пытался превратить "инородцев" в христиан, а значит, русских, подданных царя. Современники Петра не всегда разделяли его взгляды. Через "окно", которое Пётр прорубил в Европу, в Россию проникали новые идеи об империи как многонациональном образовании. В 1730-х годах Анна Иоанновна уже праздновала "мультикультурность" своей империи, привозя в столицу на торжества представителей покорённых народов (включая казаков) в национальных костюмах. Времена действительно менялись. Однако, несмотря на все положительное внимание имперских правителей к внутренним "инородцам", они оставались за пределами имперской российской идентичности.
Продолжение см. https://y-kulyk.livejournal.com/288017.html.