Аральская экспедиция 1848-1849 гг. (1/6)
А. И. Макшеев. Путешествия по Киргизским степям и Туркестанскому краю. - СПб., 1896. Другие части: [ 2], [ 3], [ 4], [ 5], [ 6].
I. Наше положение в Оренбургской Киргизской степи в 1848 году
Т. Г. Шевченко. Казах на верблюде, верблюд.
Набросок (датируется временем пребывания в экспедиции)
Начальник Оренбургского края Обручев и его отношение к Киргизской степи
В 1848 году начальником Оренбургского края был генерал от инфантерии Обручев, сменивший Перовского после Хивинской экспедиции 1839-40 года. Имя Обручева займет со временем одно из самых почетных мест в истории развития наших отношений к Средней Азии. До него, в течение более ста лет владения киргизами Малой орды, влияние наше на них было так слабо, что мы должны были еще оберегаться от их набегов содержанием значительного числа войск на Оренбургской линии и принятием других, не менее дорогих, а иногда и несколько странных мер. Так, в 1830 году предпринято было окапывание рвом и валом всей неприкрытой рекою Уралом новой линии от Орска до Троицка, для обеспечения ее от прорывов, степных пожаров и угона скота. Часть земляных работ была уже окончена; довершение же остальной было отсрочено, по причине значительной выкомандировки башкир для хивинской экспедиции, и совершенно оставлено Обручевым. До него Киргизской степи мы основательно не знали, а между тем нередко отправляли через нее большие экспедиции, которые, как неприноровленные к местным условиям, сопровождались большею частью неудачами и значительными потерями. Таковы были, кроме несчастной экспедиции князя Черкасского в Хиву в 1717 году, походы генерал-майора Траубенберга для преследования калмыков в 1771 году, полковника Берга для исследования Усть-Урта в 1824-25 году, генерал-адъютанта Перовского - в Хиву в 1839-40 году и другие. Генерал Обручев, заведением укреплений в степи, обеспечил Оренбургскую линию от набегов киргиз и приобрел на них непосредственное влияние, а беспрестанным передвижением отрядов между укреплениями и линиею для прикрытия сплошной топографической съемки степи, начатой с 1843 года, приучил войска ходить по степи, как у себя дома. Таким образом, не увлекаясь лично дальними предприятиями в Среднюю Азию, он обеспечил их успех для последующих деятелей. Конечно, многое, сделанное Обручевым, было вызвано обстоятельствами, временем, но заслуга всякого администратора в том и состоит, чтобы понять требования времени и действовать сообразно с ними.
В. А. Обручев (1793-1866)
Заведение степных укреплений
Заведение укреплений в Оренбургской Киргизской степи, как главнейшая мера для упрочения в ней русского влияния, было сделано по инициативе Обручева. До него в степи существовало только одно Новоалександровское укрепление, основанное в 1834 году на северовосточном берегу Каспийского моря, у Мертвого Култука, при начале залива Кайдак или Карасу, с целию обуздания соседних кочевых племен и открытия ближайших торговых сношений с Хивою; но, по неудачному выбору места, оно не могло приобрести никакого значения, ни на суше, ни на море. Вследствие дурного свойства климата и воды, открылась значительная смертность в гарнизоне, недостаток корма лишил возможности содержать лошадей в укреплении и, следовательно, действовать на окрестные кочевья, а неудобство плавания в Кайдак и трудность выгрузки под крепостью делали ее бесполезною для торговли. Поэтому в 1846 году укрепление было перенесено Обручевым на полуостров Мангышлак к Тюк-Караганскому заливу, защищенному от всех ветров, и названо Новопетровским, потому что при Петре Великом здесь существовало уже русское укрепление, во время экспедиции князя Черкасского. Из Новопетровского укрепления, переименованного впоследствии (в 1857 году) в Александровский форт, кроме места стоянки для морских судов, предполагалось образовать промежуточный торговый пункт между Астраханью и Хивою, на том основании, что на Мангышлаке издавна производился размен товаров между промышленниками астраханскими, приплывавшими сюда на судах, и хивинскими, приходившими с караванами. Но это предположение не осуществилось, так как со времени построения укрепления хивинские караваны перестали ходить на Мангышлак и Александровский форт сохранил, до основания в 1869 году Красноводска, только значение единственного русского оседлого пункта на всем восточном берегу Каспийского моря.
Внутри Киргизской степи были основаны Обручевым в 1845 году два укрепления: Оренбургское на реке Тургае и Уральское на реке Иргизе, переименованные в 1868 году в города Тургай и Иргиз. Заведение этих первых русских поселений в Оренбургской Киргизской степи было вызвано следующим обстоятельством. В начале сороковых годов киргизские степи были взволнованы мятежным султаном Кенисарою Касымовым. Кенисара со своею шайкою свободно гулял по широким степям и не боялся преследования русских. Когда против него высылались отряды с Оренбургской линии, он уходил в Сибирскую степь, а когда направлялись отряды из Сибири, он опять являлся в Оренбургской степи, и так далее. Наши отряды не успевали догонять его в течение лета, так как на сбор и снаряжение их, после появления Кенисара вблизи линии, терялось очень много времени. Это заставило оренбургское начальство просить разрешения выставить отряды в глубь степи осенью, с тем, чтобы весною они могли прямо начать преследование Кенисары. Но тут естественно явился вопрос: как обеспечить зимнее пребывание отрядов в степи? Началась переписка по этому вопросу, в которой от временного зимнего пребывания отрядов в степи незаметно перешли к их постоянному пребыванию там, к устройству укреплений.
В следующем, 1846 году Обручев предполагал устроить третье степное укрепление, около соединения реки Темира с Эмбою, с тем, чтобы привести в большую покорность адаевский род, кочевавший с батыром Исетом Кутибаровым около северовосточных берегов Каспийского моря, и чтобы этими тремя укреплениями положить начало передовой линии, которая обеспечивалась бы с правого фланга двухсотенным казачьим отрядом, состоявшим при султане-правителе западной части Орды, около Калмыковской станицы, а с левого - Улутауским укреплением сибирского ведомства, впоследствии упраздненным. Но это предположение было отложено, вследствие возникшего в это время вопроса о занятии пункта на Сырдарье, для приобретения большого влияния на отдаленных киргиз и на наши политические и торговые сношения с средне-азиатскими ханствами, и приведено в исполнение только в 1862 году, основанием генералом Катениным Эмбенского поста. Устройство первого русского укрепления на Сырдарье вызвано было также случайностью. В 1846 году департамент генерального штаба отправил корпуса топографов капитана Лемма в Оренбург, для определения астрономических пунктов в степи, по которым бы можно было установить производившуюся там съемку. Генерал Обручев, желая воспользоваться этим случаем для приобретения положительных сведений о местности около Сырдарьи, отправил с Леммом единственного свободного в то время от занятий офицера генерального штаба капитана Шульца. Шульц принял на Сырдарье камыш за траву и в своем донесении написал, что около урочища Раим, в 60 верстах выше устья реки, можно накашивать до миллиона пудов душистого сена. Это известие обрадовало Обручева. Наградив Шульца, он стал просить разрешения построить на Раиме укрепление. Из Петербурга ему возражали, но он настаивал, говоря, что если мы не займем низовьев Сырдарьи, то могут занять англичане!.. Ему дали, наконец, разрешение, и в следующем 1847 году он отправился сам на Сырдарью, взял с собою значительный отряд и все необходимое, как для устройства укрепления, так и для содержания его гарнизона в течение года. По прибытии на место, увидав с высоты Раимского мыса массу камыша в долине Сыра, сзади которого нельзя было и предполагать травы, он был поражен и мог только произнести: «Так это Раим!» Нелегко было заботливому до мелочности генералу оставлять войско в степи, не обеспечив их вполне; но возвращаться с ними назад, после всей предыдущей переписки с министерствами и после громадных расходов на снаряжение войск в степь, было выше его сил, и он основал укрепление. Таким случайным образом осуществилась, наконец, мысль о заведении русского поселения в низовьях Сырдарьи, занимавшая более ста лет тому назад основателя Оренбургской линии Кириллова! Для успокоения своей совести, Обручев оставил Шульца в Раиме отыскивать траву. Шульц, конечно, ее не нашел и упорно настаивал, что трава обратилась в камыш, вследствие сильного разлива Сыра. Долго продолжалась по этому поводу переписка, но когда отыскались способы к дальнейшему обеспечению укрепления, помимо Шульца, дело о его донесении было предано забвению. Не будь, однако, ошибки капитана Шульца, мы бы, может быть, до сих пор не были на Сырдарье, а не только в Ташкенте, Кокане и Самарканде.
Войска в укреплениях
Степные укрепления, обеспечившие линию от нападений киргиз и водворившие спокойствие в самой степи, потребовали отделения с линии относительно незначительного числа войск. […] Уральское казачье войско посылало в Новопетровское укрепление 2 и в Раимское 3 сотни, а Оренбургское войско - в Оренбургское и Уральское укрепления по 2 сотни казаков. Для казаков Новопетровского укрепления лошади покупались на месте от казны, а все прочие казаки выкомандировывались на своих лошадях. Казаки менялись ежегодно наполовину. Башкиро-мещерякское войско перевозило тяжести в степные укрепления и впоследствии занималось в них также сенокошением. Конно-артилерийская бригада Оренбургского казачьего войска оставалась на месте внутри края, а степные укрепления были снабжены разнокалиберными орудиями из крепостей Оренбургской и Орской, при чинах гарнизонной артилерии. Таким образом, степные укрепления, при самом начале своего существования, когда еще не выяснилось их значение и когда они возбуждали сильное неудовольствие хивинцев, потребовали незначительного числа войск, а впоследствии гарнизоны их были даже уменьшены.
Снабжение укреплений и сообщения с ними
Все необходимое для устройства и существования степных укреплений доставлялось: в Новопетровское укрепление морем из Астрахани и частию из Гурьева городка, а в остальные посредством выкомандирования раннею весною транспортных команд Башкиро-Мещерякского войска с подводами и наймом верблюдов у киргиз. Приготовление всего необходимого для отправки в степь и снаряжение транспортов составляло предмет особенной заботливости Обручева. Он сам лично входил во все мелочи, составлял списки отправляемых предметов, распределял их, укладывал на подводы и прочее, и все служащие при нем, волею-неволею, должны были в это время усиленно работать. Такая лихорадочная деятельность, сначала в Оренбурге, а потом в Орске, откуда отправлялась большая часть транспортов в степь, не нравилась никому и потому о мелочности Обручева пускались в ход самые забавные анекдоты. Рассказывали, например, что однажды он приказал своему писарю привести составленный им список предметов, отправляемых в степь, в алфавит, и когда писарь, за неимением предметов на букву а и б, стал писать «вино», Обручев обругал его пьяницей и приказал писать «абраза». Si non é vero, é ben trovato, хотя справедливость требует сказать, что Обручев был человек не только грамотный, но и образованный. Гораздо вероподобнее другой рассказ, характеризующий между прочим беспредельную наивность башкир. Тяжести были уже разложены на подводы, корпусный командир осмотрел в меру ли оне нагружены, то есть нет ли на которой более двадцати пудов, и удостоверясь, что все хорошо, приказал смазывать телеги и запрягать лошадей. Обходя в это время снова транспорта, он видит, что один башкир пропускает мазилку сквозь все колесо и деготь бесполезно льется на землю. Заботливый до крайности о казенном интересе, Обручев быстро подходит к башкиру, берет у него мазилку и начинает сам показывать как нужно смазывать колеса. В это время другой башкир подкатывает к нему свою телегу и с добродушием говорит: «Бачка! смажь и мне»… Мелочность Обручева была, конечно, неприятна для служащих при нем, но зато в высшей степени благодетельна для войск, заброшенных в дальние укрепления, в бесприютную степь. При нем гарнизоны степных укреплений не нуждались ни в чем необходимом, не болели от пренебрежения их незатейливыми потребностями и не роптали на свою невеселую обстановку, а привыкали к ней скоро и легко. Гораздо справедливее можно сделать упрек Обручеву другого рода. Увлекаясь до крайности сбережением интересов казны, он тем самым наносил ей ущерб и вредил краю. Так, ежегодное выкомандирование в степь, почти на целое лето, значительного числа башкир с подводами было чрезвычайно обременительно и даже разорительно для них, а между тем, вопреки мнению Обручева, стоило казне гораздо дороже вольной наемки подвод. Казна тратила огромные суммы на прокормление в степи башкир и их лошадей дорогим провиантом и фуражем и на вознаграждение за палых лошадей. Кроме ежегодного отправления транспортов, сообщения с степными укреплениями производились постоянно раз в месяц чрез наемных почтарей из киргиз, а по временам, посредством высылки небольших отрядов и команд. Для сообщения же Новопетровского укрепления с Астраханью и Гурьевым городком употреблялся летом казенный пароход, совершавший между означенными пунктами ежемесячные рейсы, и состояло при укреплении два почтовых судна; а зимою раза два или три бумаги доставлялись из укрепления в Гурьев и обратно чрез наемных киргиз. […]
Степные походы
Недостаток пресной воды в южной части Киргизской степи был причиною господствовавшего в прежнее время мнения, что войска могут двигаться там только зимою, когда снег заменяет воду. Но опыт доказал, что в эту пору года глубокие снега, затрудняющие движение и отнимающие возможность подножного корма, сильные морозы при недостатке закрытий и топлива и жестокие бураны, или снежные мятели при резком ветре, гибельны для людей, лошадей и верблюдов. Лишения и потери, понесенные отрядами полковника Берга в 1825-26 году и генерал-адъютанта Перовского в 1839-40 году, произошли именно от этих причин. После этого генерал Обручев отвергнул совершенно зимние походы и стал посылать отряды в степь исключительно только летом. Правда, в это время жары в степи едва выносимы и воздух редко освежается дождями и грозами, вода в реках и озерах испаряется, застаивается и портится, а подножный корм высыхает, но против всего этого можно принять действительные меры для облегчения и сбережения войск. При здоровости степного климата вообще, необходимо было прежде всего предохранить людей от палящего летнего зноя. Киргизы достигают этого надеванием на себя шубы или нескольких халатов один на другой, забранных в кожаные шаровары, и на голову - малахая, или меховой шапки; но такую одежду могут употреблять только верховые люди, а не пешие. Генерал Обручев, известный своею любовью к соблюдению форм, в степи не требовал, однако, этого ни от кого, а пешим солдатам сам приказал быть во время жары не только без ранцев, но даже без шинелей, в однех рубашках, имея перевязь с патронного сумою через плечо и ружье в руках. В такой форме солдаты стояли даже на часах на бивуаках и в укреплениях. Ранцы же и шинели возились на артилерийских орудиях, подводах или верблюдах. Эта мера так облегчала солдат, что в самую сильную жару они делали переходы, иногда в 35 верст, не имея ни одного человека отсталого. Во избежание же недостатка воды и подножного корма, Обручев старался направлять транспорты и отряды в степь весною, когда воды везде довольно и трава не успела еще выгореть. Наконец, желая еще более облегчить следование их с линии на Сырдарью, он решил построить в 1848 году небольшой форт на 50 человек гарнизона, на половине расстояния между Орском и Уральским укреплением, именно на реке Карабутаке, и предполагал основать другой подобный же форт между Уральским и Раимским укреплениями, но последнее предположение не осуществилось, вследствие естественных затруднений местности. Кроме этих мер, Обручев в особых инструкциях давал начальникам степных отрядов советы, вынесенные им из опыта. Опытом был разрешен главный вопрос о степных походах, опытом же должны были выработаться и второстепенные вопросы, касающиеся подробностей их выполнения. В первые годы после основания Раимского укрепления, например, мы не умели ходить чрез пески Кара-Кум так хорошо, как выучились после. Случалось также, что из двух одинаковых эшелонов, следовавших на переход расстояния один от другого, в одном не было ни больных людей, ни палых лошадей, тогда как в другом болезненность и смертность развивались сильно, и это происходило единственно от того, что одним эшелоном начальствовал человек опытный, знающий степь, а другим новичек. В 1848 году огромный транспорт из одноконных подвод, находившийся под начальством лиц, бывших первый раз в степи, едва дотащился до Раима; в 1851 году, когда он был составлен из меньшего числа, но за то пароконных подвод, когда им управляли люди, знающие степь, транспорт прошел Кара-Кум почти также легко, как и северную часть степи; наконец, в 1853 году 1-й эшелон экспедиционного отряда прошел прекрасно пески, тогда как 2-й эшелон, находившийся под начальством новичка, имел много больных людей и палых лошадей. К сожалению, опыты степных походов, оставаясь почти до последнего времени личным достоянием людей, бывалых в степи, не доводились до общего сведения и не служили даже предметом преподавания в Неплюевском кадетском корпусе, приготовлявшем офицеров для степной службы.
Набеги хивинцев в окрестности Раима
Заведение укреплений и постоянное движение русских отрядов в степь не встретили никакого противодействия со стороны киргиз, народа спокойного, которым очень легко управлять, если его знать и относиться к нему разумно; но возведение наших дальних укреплений, Новопетровского и особенно Раимского, на земле, которую хивинцы считали своею, возбудило сильное неудовольствие в последних. До прихода русских на Сырдарью, хивинцы беспрекословно собирали подати с киргиз, кочевавших в низовьях этой реки, и пошлины с караванов, ходивших из Бухары на Оренбургскую линию. Основание Раима грозило им прекращением этих поборов, и потому они употребили все усилия, чтобы удалить русских, но, конечно, без всякого успеха.
20-го августа 1847 года, т. е. через месяц после основания русского укрепления на Сыре, явилось около хивинской крепостцы Джан-Кала, находившейся на левом берегу реки, 70-ю верстами выше Раима, скопище хивинцев, силою в 2.000 человек, под начальством хивинского бека Хаджа-Ниаза и киргизских султанов Джангазы Ширгазыева, называвшего себя ханом, и Ирмухамеда (Илекея) Касымова. Часть скопища переправилась на правую сторону Сыра, разграбила более тысячи киргизских семейств, из двадцати одного семейства забрала с собою женщин, стариков и детей, бросила тридцать младенцев в воду, умертвила четырех караульных батыра Джан-хаджи, известного по своему влиянию на чиклинский род и по своей непримиримой ненависти к хивинцам, и после этих неистовств возвратилась на левую сторону реки к крепости.
Начальник Раимского укрепления, подполковник Ерофеев, известясь от Джан-хаджи о неистовствах хивинцев, явился против Джан-Калы 23-го августа, с отрядом в 200 казаков и солдат, посаженных на лошадей, при двух орудиях. К нему присоединился батыр Джан-хаджа с 700 киргиз, и сюда же плыл по Сыру поручик Мертваго на шкуне Николай, вооруженной двумя орудиями. Подполковник Ерофеев, вызываемый на бой свежими следами грабежа, и открытием хивинцами пальбы по отряду, немедленно ответил им сильным ружейным и картечным огнем и несколькими конгревовыми ракетами. Хивинцы, приведенные в ужас, бросились в бегство. Тогда батыр Джан-хаджа с 250 киргизами переправился вплавь через реку, очистил Джан-калу и преследовал бегущих до Кувандарьи. Поспешное бегство хивинцев навело такой ужас на Хиву, что тамошняя чернь ожидала уже нашествия русских, но результаты поражения хивинцев ограничились только тем, что пленные киргизы были освобождены и часть награбленного скота (3 тысячи верблюдов, 500 лошадей, 2 тысячи рогатого скота и 50 тысяч баранов) возвращено хозяевам. Последствия дела 23 августа могли бы быть гораздо значительнее, если бы река Сыр, считавшаяся в это время государственною границею, за которую запрещено было переходить, не удержала наших войск от дальнейшего преследования.
Во второй половине ноября того же года на реке Сыре явилось скопище хивинцев, простиравшееся до 10.000 человек, под начальством Рахманберды-бея, сына бывшего хивинского хана Илгпезера и дяди властвовавшего в это время Мухамед-Амина. В числе начальствовавших лиц находились также Хаджа-Ниаз и Илекей. Имея в виду уничтожение наших степных укреплений, с помощью батыра Исета Кутебарова, приобретшего значительное влияние на киргиз, кочевавших в юго-западной части степи, хивинцы хотели сначала разграбить Джан-хаджинскую орду и запастись, таким образом, даровым продовольствием на целые зиму и лето. Переправясь через реку Сыр по льду в разных местах, выше и ниже Раима, и быстро проникнув партиями в пески Кара-Кум, они разграбили множество дюрткиринских и чиклинских аулов, на пространстве от Сыра до Малых Барсуков и до урочищ Терекли и Калмас, забрали в плен женщин, перерезали стариков и разбросали по степи младенцев. Кроме того, они захватили два каравана: один купца Зайчикова (Деева) из 75 верблюдов, шедший с товарами на 25 тысяч рублей серебром с линии в Раим, а другой двух казанских татар, постоянно торговавших в степи и в Бухаре, из 30 верблюдов. На караван Зайчикова они напали около копаней Алты-Кудук, причем взяли в плен двух русских приказчиков Ивана Голицына и Якова Мельникова. Подполковник Ерофеев направил из укрепления в Кара-Кум отряд из 240 казаков и конных солдат при двух орудиях. Высылаемые из этого отряда партии встречались с хивинцами в течение четырех дней, с 24-го по 27-е ноября, и везде разбивали их, несмотря на громадное неравенство сил. Во всех делах у нас было убитых 2 и раненых 6, а у неприятеля убито 340 и взято в плен 6 человек. Хивинцы принуждены были отложить нападения на степные укрепления и воротиться домой, но они успели захватить с собою пленных и почти весь награбленный скот.
Возвратившийся в Оренбург летом 1849 года приказчик Голицын рассказывал, что по привозе в Хиву, он был посажен в тюрьму, где и просидел более полугода, а потом был отдан на поруки одному землевладельцу, у которого употреблялся сначала как работник, а потом как приказчик. Во время плена он вел записки, но, к сожалению, до сих пор не публиковал их.
Ночью на 6-е марта 1848 года опять явилось на правом берегу Сыра хивинское скопище в 1.500 всадников, большею частью из воинственного туркменского племени ямуд. Скопищем начальствовали: ямудский хан Абдул-Халик, хивинский бек Хаджа-Ниаз и киргизские султаны Джангазы и его двоюродный брат Буре. Хищники грабили и резали киргиз в течение всей ночи и половины следующего дня, а 300 ямудов не побоялись даже наездничать под выстрелами укреплений и напасть на Сырдарьинскую пристань. Насытясь наконец грабежем и убийствами, они ушли за Сырдарью. Несмотря на время года, хивинская шайка была весьма доброконна, что дало ей возможность произвести набег совершенно неожиданно, в то время, когда лошади Раимского укрепления, по случаю бескормицы, паслись вдали от него. Новый начальник укрепления, подполковник Матвеев, выслал только для защиты пристани 50 человек пехоты.
После третьего хивинского набега сырдарьинские киргизы приведены были в крайнюю нищету. У кого остались верблюды, те откочевали к Уральскому укреплению, а остальные до нового хлеба питались рыбою и этим поддерживали свое существование. К счастью, это был последний хивинский набег на них, но неприязненные отношения хивинцев к нам не кончились, и вскоре в Оренбурге получено было известие о движении их по Усть-Урту и о намерении напасть на наш транспорт, долженствовавший следовать в начале мая с линии на Раим.(Распознанный текст взят с сайта kungrad.com)
I. Наше положение в Оренбургской Киргизской степи в 1848 году
Т. Г. Шевченко. Казах на верблюде, верблюд.
Набросок (датируется временем пребывания в экспедиции)
Начальник Оренбургского края Обручев и его отношение к Киргизской степи
В 1848 году начальником Оренбургского края был генерал от инфантерии Обручев, сменивший Перовского после Хивинской экспедиции 1839-40 года. Имя Обручева займет со временем одно из самых почетных мест в истории развития наших отношений к Средней Азии. До него, в течение более ста лет владения киргизами Малой орды, влияние наше на них было так слабо, что мы должны были еще оберегаться от их набегов содержанием значительного числа войск на Оренбургской линии и принятием других, не менее дорогих, а иногда и несколько странных мер. Так, в 1830 году предпринято было окапывание рвом и валом всей неприкрытой рекою Уралом новой линии от Орска до Троицка, для обеспечения ее от прорывов, степных пожаров и угона скота. Часть земляных работ была уже окончена; довершение же остальной было отсрочено, по причине значительной выкомандировки башкир для хивинской экспедиции, и совершенно оставлено Обручевым. До него Киргизской степи мы основательно не знали, а между тем нередко отправляли через нее большие экспедиции, которые, как неприноровленные к местным условиям, сопровождались большею частью неудачами и значительными потерями. Таковы были, кроме несчастной экспедиции князя Черкасского в Хиву в 1717 году, походы генерал-майора Траубенберга для преследования калмыков в 1771 году, полковника Берга для исследования Усть-Урта в 1824-25 году, генерал-адъютанта Перовского - в Хиву в 1839-40 году и другие. Генерал Обручев, заведением укреплений в степи, обеспечил Оренбургскую линию от набегов киргиз и приобрел на них непосредственное влияние, а беспрестанным передвижением отрядов между укреплениями и линиею для прикрытия сплошной топографической съемки степи, начатой с 1843 года, приучил войска ходить по степи, как у себя дома. Таким образом, не увлекаясь лично дальними предприятиями в Среднюю Азию, он обеспечил их успех для последующих деятелей. Конечно, многое, сделанное Обручевым, было вызвано обстоятельствами, временем, но заслуга всякого администратора в том и состоит, чтобы понять требования времени и действовать сообразно с ними.
В. А. Обручев (1793-1866)
Заведение степных укреплений
Заведение укреплений в Оренбургской Киргизской степи, как главнейшая мера для упрочения в ней русского влияния, было сделано по инициативе Обручева. До него в степи существовало только одно Новоалександровское укрепление, основанное в 1834 году на северовосточном берегу Каспийского моря, у Мертвого Култука, при начале залива Кайдак или Карасу, с целию обуздания соседних кочевых племен и открытия ближайших торговых сношений с Хивою; но, по неудачному выбору места, оно не могло приобрести никакого значения, ни на суше, ни на море. Вследствие дурного свойства климата и воды, открылась значительная смертность в гарнизоне, недостаток корма лишил возможности содержать лошадей в укреплении и, следовательно, действовать на окрестные кочевья, а неудобство плавания в Кайдак и трудность выгрузки под крепостью делали ее бесполезною для торговли. Поэтому в 1846 году укрепление было перенесено Обручевым на полуостров Мангышлак к Тюк-Караганскому заливу, защищенному от всех ветров, и названо Новопетровским, потому что при Петре Великом здесь существовало уже русское укрепление, во время экспедиции князя Черкасского. Из Новопетровского укрепления, переименованного впоследствии (в 1857 году) в Александровский форт, кроме места стоянки для морских судов, предполагалось образовать промежуточный торговый пункт между Астраханью и Хивою, на том основании, что на Мангышлаке издавна производился размен товаров между промышленниками астраханскими, приплывавшими сюда на судах, и хивинскими, приходившими с караванами. Но это предположение не осуществилось, так как со времени построения укрепления хивинские караваны перестали ходить на Мангышлак и Александровский форт сохранил, до основания в 1869 году Красноводска, только значение единственного русского оседлого пункта на всем восточном берегу Каспийского моря.
Внутри Киргизской степи были основаны Обручевым в 1845 году два укрепления: Оренбургское на реке Тургае и Уральское на реке Иргизе, переименованные в 1868 году в города Тургай и Иргиз. Заведение этих первых русских поселений в Оренбургской Киргизской степи было вызвано следующим обстоятельством. В начале сороковых годов киргизские степи были взволнованы мятежным султаном Кенисарою Касымовым. Кенисара со своею шайкою свободно гулял по широким степям и не боялся преследования русских. Когда против него высылались отряды с Оренбургской линии, он уходил в Сибирскую степь, а когда направлялись отряды из Сибири, он опять являлся в Оренбургской степи, и так далее. Наши отряды не успевали догонять его в течение лета, так как на сбор и снаряжение их, после появления Кенисара вблизи линии, терялось очень много времени. Это заставило оренбургское начальство просить разрешения выставить отряды в глубь степи осенью, с тем, чтобы весною они могли прямо начать преследование Кенисары. Но тут естественно явился вопрос: как обеспечить зимнее пребывание отрядов в степи? Началась переписка по этому вопросу, в которой от временного зимнего пребывания отрядов в степи незаметно перешли к их постоянному пребыванию там, к устройству укреплений.
В следующем, 1846 году Обручев предполагал устроить третье степное укрепление, около соединения реки Темира с Эмбою, с тем, чтобы привести в большую покорность адаевский род, кочевавший с батыром Исетом Кутибаровым около северовосточных берегов Каспийского моря, и чтобы этими тремя укреплениями положить начало передовой линии, которая обеспечивалась бы с правого фланга двухсотенным казачьим отрядом, состоявшим при султане-правителе западной части Орды, около Калмыковской станицы, а с левого - Улутауским укреплением сибирского ведомства, впоследствии упраздненным. Но это предположение было отложено, вследствие возникшего в это время вопроса о занятии пункта на Сырдарье, для приобретения большого влияния на отдаленных киргиз и на наши политические и торговые сношения с средне-азиатскими ханствами, и приведено в исполнение только в 1862 году, основанием генералом Катениным Эмбенского поста. Устройство первого русского укрепления на Сырдарье вызвано было также случайностью. В 1846 году департамент генерального штаба отправил корпуса топографов капитана Лемма в Оренбург, для определения астрономических пунктов в степи, по которым бы можно было установить производившуюся там съемку. Генерал Обручев, желая воспользоваться этим случаем для приобретения положительных сведений о местности около Сырдарьи, отправил с Леммом единственного свободного в то время от занятий офицера генерального штаба капитана Шульца. Шульц принял на Сырдарье камыш за траву и в своем донесении написал, что около урочища Раим, в 60 верстах выше устья реки, можно накашивать до миллиона пудов душистого сена. Это известие обрадовало Обручева. Наградив Шульца, он стал просить разрешения построить на Раиме укрепление. Из Петербурга ему возражали, но он настаивал, говоря, что если мы не займем низовьев Сырдарьи, то могут занять англичане!.. Ему дали, наконец, разрешение, и в следующем 1847 году он отправился сам на Сырдарью, взял с собою значительный отряд и все необходимое, как для устройства укрепления, так и для содержания его гарнизона в течение года. По прибытии на место, увидав с высоты Раимского мыса массу камыша в долине Сыра, сзади которого нельзя было и предполагать травы, он был поражен и мог только произнести: «Так это Раим!» Нелегко было заботливому до мелочности генералу оставлять войско в степи, не обеспечив их вполне; но возвращаться с ними назад, после всей предыдущей переписки с министерствами и после громадных расходов на снаряжение войск в степь, было выше его сил, и он основал укрепление. Таким случайным образом осуществилась, наконец, мысль о заведении русского поселения в низовьях Сырдарьи, занимавшая более ста лет тому назад основателя Оренбургской линии Кириллова! Для успокоения своей совести, Обручев оставил Шульца в Раиме отыскивать траву. Шульц, конечно, ее не нашел и упорно настаивал, что трава обратилась в камыш, вследствие сильного разлива Сыра. Долго продолжалась по этому поводу переписка, но когда отыскались способы к дальнейшему обеспечению укрепления, помимо Шульца, дело о его донесении было предано забвению. Не будь, однако, ошибки капитана Шульца, мы бы, может быть, до сих пор не были на Сырдарье, а не только в Ташкенте, Кокане и Самарканде.
Войска в укреплениях
Степные укрепления, обеспечившие линию от нападений киргиз и водворившие спокойствие в самой степи, потребовали отделения с линии относительно незначительного числа войск. […] Уральское казачье войско посылало в Новопетровское укрепление 2 и в Раимское 3 сотни, а Оренбургское войско - в Оренбургское и Уральское укрепления по 2 сотни казаков. Для казаков Новопетровского укрепления лошади покупались на месте от казны, а все прочие казаки выкомандировывались на своих лошадях. Казаки менялись ежегодно наполовину. Башкиро-мещерякское войско перевозило тяжести в степные укрепления и впоследствии занималось в них также сенокошением. Конно-артилерийская бригада Оренбургского казачьего войска оставалась на месте внутри края, а степные укрепления были снабжены разнокалиберными орудиями из крепостей Оренбургской и Орской, при чинах гарнизонной артилерии. Таким образом, степные укрепления, при самом начале своего существования, когда еще не выяснилось их значение и когда они возбуждали сильное неудовольствие хивинцев, потребовали незначительного числа войск, а впоследствии гарнизоны их были даже уменьшены.
Снабжение укреплений и сообщения с ними
Все необходимое для устройства и существования степных укреплений доставлялось: в Новопетровское укрепление морем из Астрахани и частию из Гурьева городка, а в остальные посредством выкомандирования раннею весною транспортных команд Башкиро-Мещерякского войска с подводами и наймом верблюдов у киргиз. Приготовление всего необходимого для отправки в степь и снаряжение транспортов составляло предмет особенной заботливости Обручева. Он сам лично входил во все мелочи, составлял списки отправляемых предметов, распределял их, укладывал на подводы и прочее, и все служащие при нем, волею-неволею, должны были в это время усиленно работать. Такая лихорадочная деятельность, сначала в Оренбурге, а потом в Орске, откуда отправлялась большая часть транспортов в степь, не нравилась никому и потому о мелочности Обручева пускались в ход самые забавные анекдоты. Рассказывали, например, что однажды он приказал своему писарю привести составленный им список предметов, отправляемых в степь, в алфавит, и когда писарь, за неимением предметов на букву а и б, стал писать «вино», Обручев обругал его пьяницей и приказал писать «абраза». Si non é vero, é ben trovato, хотя справедливость требует сказать, что Обручев был человек не только грамотный, но и образованный. Гораздо вероподобнее другой рассказ, характеризующий между прочим беспредельную наивность башкир. Тяжести были уже разложены на подводы, корпусный командир осмотрел в меру ли оне нагружены, то есть нет ли на которой более двадцати пудов, и удостоверясь, что все хорошо, приказал смазывать телеги и запрягать лошадей. Обходя в это время снова транспорта, он видит, что один башкир пропускает мазилку сквозь все колесо и деготь бесполезно льется на землю. Заботливый до крайности о казенном интересе, Обручев быстро подходит к башкиру, берет у него мазилку и начинает сам показывать как нужно смазывать колеса. В это время другой башкир подкатывает к нему свою телегу и с добродушием говорит: «Бачка! смажь и мне»… Мелочность Обручева была, конечно, неприятна для служащих при нем, но зато в высшей степени благодетельна для войск, заброшенных в дальние укрепления, в бесприютную степь. При нем гарнизоны степных укреплений не нуждались ни в чем необходимом, не болели от пренебрежения их незатейливыми потребностями и не роптали на свою невеселую обстановку, а привыкали к ней скоро и легко. Гораздо справедливее можно сделать упрек Обручеву другого рода. Увлекаясь до крайности сбережением интересов казны, он тем самым наносил ей ущерб и вредил краю. Так, ежегодное выкомандирование в степь, почти на целое лето, значительного числа башкир с подводами было чрезвычайно обременительно и даже разорительно для них, а между тем, вопреки мнению Обручева, стоило казне гораздо дороже вольной наемки подвод. Казна тратила огромные суммы на прокормление в степи башкир и их лошадей дорогим провиантом и фуражем и на вознаграждение за палых лошадей. Кроме ежегодного отправления транспортов, сообщения с степными укреплениями производились постоянно раз в месяц чрез наемных почтарей из киргиз, а по временам, посредством высылки небольших отрядов и команд. Для сообщения же Новопетровского укрепления с Астраханью и Гурьевым городком употреблялся летом казенный пароход, совершавший между означенными пунктами ежемесячные рейсы, и состояло при укреплении два почтовых судна; а зимою раза два или три бумаги доставлялись из укрепления в Гурьев и обратно чрез наемных киргиз. […]
Степные походы
Недостаток пресной воды в южной части Киргизской степи был причиною господствовавшего в прежнее время мнения, что войска могут двигаться там только зимою, когда снег заменяет воду. Но опыт доказал, что в эту пору года глубокие снега, затрудняющие движение и отнимающие возможность подножного корма, сильные морозы при недостатке закрытий и топлива и жестокие бураны, или снежные мятели при резком ветре, гибельны для людей, лошадей и верблюдов. Лишения и потери, понесенные отрядами полковника Берга в 1825-26 году и генерал-адъютанта Перовского в 1839-40 году, произошли именно от этих причин. После этого генерал Обручев отвергнул совершенно зимние походы и стал посылать отряды в степь исключительно только летом. Правда, в это время жары в степи едва выносимы и воздух редко освежается дождями и грозами, вода в реках и озерах испаряется, застаивается и портится, а подножный корм высыхает, но против всего этого можно принять действительные меры для облегчения и сбережения войск. При здоровости степного климата вообще, необходимо было прежде всего предохранить людей от палящего летнего зноя. Киргизы достигают этого надеванием на себя шубы или нескольких халатов один на другой, забранных в кожаные шаровары, и на голову - малахая, или меховой шапки; но такую одежду могут употреблять только верховые люди, а не пешие. Генерал Обручев, известный своею любовью к соблюдению форм, в степи не требовал, однако, этого ни от кого, а пешим солдатам сам приказал быть во время жары не только без ранцев, но даже без шинелей, в однех рубашках, имея перевязь с патронного сумою через плечо и ружье в руках. В такой форме солдаты стояли даже на часах на бивуаках и в укреплениях. Ранцы же и шинели возились на артилерийских орудиях, подводах или верблюдах. Эта мера так облегчала солдат, что в самую сильную жару они делали переходы, иногда в 35 верст, не имея ни одного человека отсталого. Во избежание же недостатка воды и подножного корма, Обручев старался направлять транспорты и отряды в степь весною, когда воды везде довольно и трава не успела еще выгореть. Наконец, желая еще более облегчить следование их с линии на Сырдарью, он решил построить в 1848 году небольшой форт на 50 человек гарнизона, на половине расстояния между Орском и Уральским укреплением, именно на реке Карабутаке, и предполагал основать другой подобный же форт между Уральским и Раимским укреплениями, но последнее предположение не осуществилось, вследствие естественных затруднений местности. Кроме этих мер, Обручев в особых инструкциях давал начальникам степных отрядов советы, вынесенные им из опыта. Опытом был разрешен главный вопрос о степных походах, опытом же должны были выработаться и второстепенные вопросы, касающиеся подробностей их выполнения. В первые годы после основания Раимского укрепления, например, мы не умели ходить чрез пески Кара-Кум так хорошо, как выучились после. Случалось также, что из двух одинаковых эшелонов, следовавших на переход расстояния один от другого, в одном не было ни больных людей, ни палых лошадей, тогда как в другом болезненность и смертность развивались сильно, и это происходило единственно от того, что одним эшелоном начальствовал человек опытный, знающий степь, а другим новичек. В 1848 году огромный транспорт из одноконных подвод, находившийся под начальством лиц, бывших первый раз в степи, едва дотащился до Раима; в 1851 году, когда он был составлен из меньшего числа, но за то пароконных подвод, когда им управляли люди, знающие степь, транспорт прошел Кара-Кум почти также легко, как и северную часть степи; наконец, в 1853 году 1-й эшелон экспедиционного отряда прошел прекрасно пески, тогда как 2-й эшелон, находившийся под начальством новичка, имел много больных людей и палых лошадей. К сожалению, опыты степных походов, оставаясь почти до последнего времени личным достоянием людей, бывалых в степи, не доводились до общего сведения и не служили даже предметом преподавания в Неплюевском кадетском корпусе, приготовлявшем офицеров для степной службы.
Набеги хивинцев в окрестности Раима
Заведение укреплений и постоянное движение русских отрядов в степь не встретили никакого противодействия со стороны киргиз, народа спокойного, которым очень легко управлять, если его знать и относиться к нему разумно; но возведение наших дальних укреплений, Новопетровского и особенно Раимского, на земле, которую хивинцы считали своею, возбудило сильное неудовольствие в последних. До прихода русских на Сырдарью, хивинцы беспрекословно собирали подати с киргиз, кочевавших в низовьях этой реки, и пошлины с караванов, ходивших из Бухары на Оренбургскую линию. Основание Раима грозило им прекращением этих поборов, и потому они употребили все усилия, чтобы удалить русских, но, конечно, без всякого успеха.
20-го августа 1847 года, т. е. через месяц после основания русского укрепления на Сыре, явилось около хивинской крепостцы Джан-Кала, находившейся на левом берегу реки, 70-ю верстами выше Раима, скопище хивинцев, силою в 2.000 человек, под начальством хивинского бека Хаджа-Ниаза и киргизских султанов Джангазы Ширгазыева, называвшего себя ханом, и Ирмухамеда (Илекея) Касымова. Часть скопища переправилась на правую сторону Сыра, разграбила более тысячи киргизских семейств, из двадцати одного семейства забрала с собою женщин, стариков и детей, бросила тридцать младенцев в воду, умертвила четырех караульных батыра Джан-хаджи, известного по своему влиянию на чиклинский род и по своей непримиримой ненависти к хивинцам, и после этих неистовств возвратилась на левую сторону реки к крепости.
Начальник Раимского укрепления, подполковник Ерофеев, известясь от Джан-хаджи о неистовствах хивинцев, явился против Джан-Калы 23-го августа, с отрядом в 200 казаков и солдат, посаженных на лошадей, при двух орудиях. К нему присоединился батыр Джан-хаджа с 700 киргиз, и сюда же плыл по Сыру поручик Мертваго на шкуне Николай, вооруженной двумя орудиями. Подполковник Ерофеев, вызываемый на бой свежими следами грабежа, и открытием хивинцами пальбы по отряду, немедленно ответил им сильным ружейным и картечным огнем и несколькими конгревовыми ракетами. Хивинцы, приведенные в ужас, бросились в бегство. Тогда батыр Джан-хаджа с 250 киргизами переправился вплавь через реку, очистил Джан-калу и преследовал бегущих до Кувандарьи. Поспешное бегство хивинцев навело такой ужас на Хиву, что тамошняя чернь ожидала уже нашествия русских, но результаты поражения хивинцев ограничились только тем, что пленные киргизы были освобождены и часть награбленного скота (3 тысячи верблюдов, 500 лошадей, 2 тысячи рогатого скота и 50 тысяч баранов) возвращено хозяевам. Последствия дела 23 августа могли бы быть гораздо значительнее, если бы река Сыр, считавшаяся в это время государственною границею, за которую запрещено было переходить, не удержала наших войск от дальнейшего преследования.
Во второй половине ноября того же года на реке Сыре явилось скопище хивинцев, простиравшееся до 10.000 человек, под начальством Рахманберды-бея, сына бывшего хивинского хана Илгпезера и дяди властвовавшего в это время Мухамед-Амина. В числе начальствовавших лиц находились также Хаджа-Ниаз и Илекей. Имея в виду уничтожение наших степных укреплений, с помощью батыра Исета Кутебарова, приобретшего значительное влияние на киргиз, кочевавших в юго-западной части степи, хивинцы хотели сначала разграбить Джан-хаджинскую орду и запастись, таким образом, даровым продовольствием на целые зиму и лето. Переправясь через реку Сыр по льду в разных местах, выше и ниже Раима, и быстро проникнув партиями в пески Кара-Кум, они разграбили множество дюрткиринских и чиклинских аулов, на пространстве от Сыра до Малых Барсуков и до урочищ Терекли и Калмас, забрали в плен женщин, перерезали стариков и разбросали по степи младенцев. Кроме того, они захватили два каравана: один купца Зайчикова (Деева) из 75 верблюдов, шедший с товарами на 25 тысяч рублей серебром с линии в Раим, а другой двух казанских татар, постоянно торговавших в степи и в Бухаре, из 30 верблюдов. На караван Зайчикова они напали около копаней Алты-Кудук, причем взяли в плен двух русских приказчиков Ивана Голицына и Якова Мельникова. Подполковник Ерофеев направил из укрепления в Кара-Кум отряд из 240 казаков и конных солдат при двух орудиях. Высылаемые из этого отряда партии встречались с хивинцами в течение четырех дней, с 24-го по 27-е ноября, и везде разбивали их, несмотря на громадное неравенство сил. Во всех делах у нас было убитых 2 и раненых 6, а у неприятеля убито 340 и взято в плен 6 человек. Хивинцы принуждены были отложить нападения на степные укрепления и воротиться домой, но они успели захватить с собою пленных и почти весь награбленный скот.
Возвратившийся в Оренбург летом 1849 года приказчик Голицын рассказывал, что по привозе в Хиву, он был посажен в тюрьму, где и просидел более полугода, а потом был отдан на поруки одному землевладельцу, у которого употреблялся сначала как работник, а потом как приказчик. Во время плена он вел записки, но, к сожалению, до сих пор не публиковал их.
Ночью на 6-е марта 1848 года опять явилось на правом берегу Сыра хивинское скопище в 1.500 всадников, большею частью из воинственного туркменского племени ямуд. Скопищем начальствовали: ямудский хан Абдул-Халик, хивинский бек Хаджа-Ниаз и киргизские султаны Джангазы и его двоюродный брат Буре. Хищники грабили и резали киргиз в течение всей ночи и половины следующего дня, а 300 ямудов не побоялись даже наездничать под выстрелами укреплений и напасть на Сырдарьинскую пристань. Насытясь наконец грабежем и убийствами, они ушли за Сырдарью. Несмотря на время года, хивинская шайка была весьма доброконна, что дало ей возможность произвести набег совершенно неожиданно, в то время, когда лошади Раимского укрепления, по случаю бескормицы, паслись вдали от него. Новый начальник укрепления, подполковник Матвеев, выслал только для защиты пристани 50 человек пехоты.
После третьего хивинского набега сырдарьинские киргизы приведены были в крайнюю нищету. У кого остались верблюды, те откочевали к Уральскому укреплению, а остальные до нового хлеба питались рыбою и этим поддерживали свое существование. К счастью, это был последний хивинский набег на них, но неприязненные отношения хивинцев к нам не кончились, и вскоре в Оренбурге получено было известие о движении их по Усть-Урту и о намерении напасть на наш транспорт, долженствовавший следовать в начале мая с линии на Раим.(Распознанный текст взят с сайта kungrad.com)