Среди сыпучих песков и отрубленных голов. 1: Баку и Красноводск
Композитор и дирижер Вильгельм Наполеонович Гартевельд (1859-1927) родился в Швеции, но основную часть творческой жизни провел в России. Собирал тюремно-каторжные и бродяжнические песни, а также песни российских инородцев. Открыл для публики «Славное море, священный Байкал», «Жило 12 разбойников», «По диким степям Забайкалья». Выпустив две книги, посвященные Сибири («В стране возмездия», «Каторга и бродяги Сибири»), Гартевельд уделил внимание и Туркестану. Его очерки, вышедшие в 1914 году, стали одним из последних предвоенных описаний этого края…
В. Н. Гартевельд. Среди сыпучих песков и отрубленных голов. Путевые очерки Туркестана (1913). - М., 1914.
Другие части: [ 2. Асхабад], [ 3. В гостях у текинцев], [ 4. Байрам-Али и Старый Мерв], [ 5. Бухара], [ 6. Самарканд], [ 7. Коканд, Скобелев и Андижан], [ 8. Ташкент и Оренбургская ж. д.].В. Г. КОРОЛЕНКО
в знак почитания и признательности посвящает свой скромный труд автор.
Вместо предисловия
Зловеще молчаливо тянутся бесконечные желтые пустыни Туркестана!
Возьми песок в руки и гляди…
Он красноват…
Текинцы говорят: «От крови!»
Все может быть…
Ведь вся история Туркестана, от древних времен, написана кровью…
А народные песни, легенды и сказки о подвигах ее «героев» - Тамерлана, Чингисхана, Камбиза и других, только и говорят о крови и об отрубленных головах…
Главный палач востока - Железный Хромец Тамерлан, сложивший башню из семидесяти тысяч отрубленных голов.
И текинцы правы:
Земля покраснела…
Да, это край сыпучих песков и отрубленных голов…
Счастливы мы, дети двадцатого века!
Но еще счастливее будут наши потомки!
Кровь проливать не будут!
Земле за них краснеть не придется…
I. От Москвы до Асхабада
Если правда то, что «все дороги ведут в Рим», то невольно позавидуешь «вечному городу».
Такое чувство зависти должно быть особенно интенсивно у обитателей Закаспийского края, ибо к ним ведут лишь два пути, при чем оба представляют собой много неудобств и мытарств.
Первый путь из Москвы - это путь через Самару - Оренбург - Ташкент. Я говорю «первый» потому, что, несмотря на шестисуточное пребывание в вагоне, он самый популярный.
Второй, но, тем не менее, более остроумный способ проехать и попасть в Закаспийский край, это ехать через Баку на Красноводск (морем) и затем дальше по Среднеазиатской железной дороге - куда глаза глядят.
Этот второй путь представляет собой больше разнообразия и, следовательно, не так утомителен и занимает меньше времени, чем первый.
Я отправился из Москвы (по второму способу) прямо в Асхабад.
Прибыв рано утром в Баку, мне пришлось целый день ждать парохода, отходившего в Красноводск через Каспийское море лишь в 8 часов вечера.
Из Москвы я выехал в лютый мороз зимнего дня, а в Баку очутился при великолепной, чисто весенней погоде. В садике около вокзала даже кое-какие растения были в цвету.
Мне к раньше приходилось бывать в Баку, так что все его достопримечательности, как «Черный город», Эй-Бибат, г-н Тагиев и проч., я уже видел.
И потому, выпив на вокзале кофе (который, по неисследованным наукой причинам, отдавал немного нефтью), я поехал прямо на пристань, где, в ожидании прибытия парохода, сдал на хранение свои вещи.
(Позволю себе мимоходом заметить, что открытие секрета тех элементов, из которых буфетчик на вокзалах российских железных дорог приготовляет кофе, дало бы иcследователю-химику всемирную славу и открыло бы, наверное, новое, если не питательное, то во всяком случае неизвестное до сих пор вещество).
Располагая свободным временем, я пошел немного побродить по улицам Баку.
Погода, как я сказал, была чудесная, теплая. Солнце, небо и даже сами бакинцы и бакинки - в изобилии снующие по улицам - сияли. Солнце и небо сияли, конечно, per amore, но бакинцы - едва ли спроста. Вероятно, какие-нибудь нефтяные или другие «бумаги» поднялись, ибо других причин для сияния у бакинцев быть не может.
Странный город Баку! Сколько раз я там ни был, но впечатление всегда получалось одинаковое: будто город существует временно и люди в нем, как будто, временно пришлые, стремящиеся сорвать более или менее солидный куш и удрать… Да оно, пожалуй, так и есть! Город грязный, нечистоплотный, несмотря на кажущуюся роскошь и красивость некоторых улиц и зданий. Он напоминает известного рода «дам», скрывающих под роскошным платьем от Ворта грязные лохмотья белья. Рядом с безумным швырянием (для чего в Баку существует несколько кафешантанов) легко нажитых денег, рабочие в «Черном городе» и других нефтяных промыслах влачат жалкое и, порой, голодное существование. Но таков удел всех городов с большой промышленной жизнью. Колоссальные нефтяные богатства бакинского района, конечно, и создают те суровые местные законы жизни, в силу которых физиономии у иных сияют, а у других тускнеют…
Исторических памятников в Баку, разумеется, нет. «Историй» бывает масса (как, например, укажу на историю г. Тагиева), но они скоро забываются и следов не оставляют, разве только в виде полицейских или судебных протоколов.
Но, все-таки, один-то «исторический» памятник имеется в Баку, хотя и не местный, а иностранный. Я говорю о яхте персидского шаха «Персеполис». С этой яхтой, действительно была «история». Когда в Персии началось брожение среди младоперсов, и экс-шах Магомет-Али почувствовал начало конца, то в один прекрасный день или, вернее, ночь, из Энзели отправили потихоньку в Россию гордость персидского флота - «Персеполис». Судно это служит единственным представителем персидского морского могущества, и является единовременно дедушкой и внуком персидского флота. Внутри оно отделано роскошно. Что же касается его вооружения, то оно состоит из двух сигнальных пушек крошечного калибра, а мореходные его качества таковы, что в Баку его привели на буксире. Тамошние моряки рассказывали мне, что судно это недавно должно было продаваться за какие-то долги… Sic transit, вообще, gloria mundi и, в частности, «gloria» Персии.
В пять часов вечера, наконец, пришел давно жданный мною пароход, и я немедля перебрался на него со своим скарбом и занял довольно сносную каюту I класса.
Пароходство на Каспийском море забрало в свои руки Общество «Кавказ и Меркурий», которое и является в этом отношении царем и богом.
Существует здесь, правда, еще и другое общество - «Восточное»; но у последнего почти вся деятельность сосредоточивается на грузовом движении и, в силу этого, пассажирские рейсы монополизируются всецело первым обществом. Таким образом, публика, волей-неволей, попадает в цепкие лапы «Кавказа и Меркурия», для которого пассажиры являются лишь живым грузом и с которым оно очень мало церемонится. За минимальные удобства, общество взимает максимальный, даже чудовищный, тариф. И у меня невольно возбудилось воспоминание о днях детства, когда я захлебывался от восторга, читая повести Майн-Рида и Купера о подвигах морских разбойников и пиратов. Так что о-во «Кавказ и Меркурий» является, в некотором роде, осколком исчезнувшей средневековой романтики…
Название парохода, на котором я собирался переплыть Каспийское море, также отдавало поэзией. Имя его было - «Дуэль». Причина такого названия не лишена курьеза.
Жил-был в Баку некий нефтепромышленник Доуелъ (Dowel), кажется, англичанин. Когда в один прекрасный день мистер Доуель прогорел, о-во «Кавказ и Меркурий» купило у него грузовой пароход и, переделав его в пассажирский, назвало «Дуэлью», должно быть желая почтить этим память прежнего владельца.
У общества имеются очень приличные пароходы («Скобелев», «Куропаткин» и др.), но я-то попал на «Дуэль», самый плохой из всех. Тем не менее, общество взимает за перевоз пассажира I класса из Баку до Красноводска, без продовольствия - 15 целковых! Это за 14-ти часовой переезд! Между тем, тот же «Кавказ и Меркурий» на Волге или Черном море за точно такую же сумму таскает вас трое суток, да еще на пароходах с современным комфортом.
Пароход же «Дуэль» представлял собой последнее слово техники… 17-го столетия!
Когда, позднее, в Коканде, я встретился с моим старым знакомым А. А. Спиро (ныне инспектор о-ва «Кавказ и Меркурий» в Средней Азии), то, конечно, высказал ему все то, о чем делюсь теперь с вами. На это он, улыбаясь, ответил, что у общества на Каспии монополия… Перед таким аргументом всякие претензии немеют…
В восемь часов вечера «Дуэль» снялась с якоря и вышла в море. С палубы парохода невольно залюбуешься видом на Баку. Масса огней создает почти феерическую картину и точно подтверждает сходство Баку с ночной красавицей, больше заботящейся о нарядах, чем о чистоплотности. Скоро город скрылся из виду, и я сошел в столовую дабы поужинать, заранее решив, что в этой стране икры и рыбы изведаю всласть того и другого. Но увы…
Ни рыбы, ни икры на пароходе не оказалось…
Объяснили мне это очень просто тем, что фирма Лианозова, арендующая все рыболовные промыслы на Каспийском море, уже за месяц вперед продает и всю икру и весь улов рыбы в Москву, Петербург, а преимущественно за границу.
Злобствуя на почтенных гг. Лианозовых, я ел на Каспийском море «венский шницель», в то время когда какой-нибудь венец уничтожал ту порцию икры, на которую я возлагал свои упования. И с душой, полной обманутых надежд, я пошел спать в свою каюту, где и проснулся утром, услыша в коридоре разговор о том, что Красноводск уже на виду.
И, действительно, одевшись и выйдя на палубу, я в блеске утреннего солнца увидел на расстоянии 6-8 верст от парохода восточный берег Каспийского моря, и на нем маленький, уездный городок Закаспийской области - Красноводск. Пароход уже шел по Красноводскому заливу, защищенному самой природой от морской волны. По обеим сторонам залива тянулись отмели с расположенными на них рыбачьими поселками, а кругом, по воде и по воздуху, реяли в неимоверном количестве какие-то черные птицы. Я сначала принял их за черных чаек, но оказалось, что это род морских уток, по-местному «качкалдак».
Они съедобны и, говорят, очень вкусны.
Между тем, пароход подходил к пристани. Виднелось здание вокзала Среднеазиатской ж. д., с его голубой крышей, и, через несколько минут, я сошел с трапа парохода на пристань.
Матрос вынес мои вещи вслед за мною и, поставив их на пристань, ушел. Вдруг, какой-то человек, невероятно грязный и оборванный, восточного типа, подскочил и, молча схватив мои чемоданы, убежал неведомо куда. Сначала я хотел броситься за ним в погоню, но, видя, что другие пассажиры к аналогичным инцидентам относятся совершенно хладнокровно, решил, что, по всей вероятности, на вокзале я найду и похитителя и похищенное, и по примеру других пассажиров отправился туда пешком, благо пристань и вокзал стоят рядом.
Но здесь меня поразило явление, которое я, объехавший всю Россию, Сибирь, Кавказ и Финляндию, никогда еще не наблюдал.
У выхода с пристани стоял полицейский чиновник с несколькими городовыми и спрашивал у всех прибывших паспорта, точно пароход пришел из-за границы. По странной случайности или, может быть, прочтя в моих глазах полную благонамеренность, блюститель порядка пропустить меня без требования казенного ярлыка. На мой вопрос о причинах такого удивительного распоряжения, он ответил: «Начальство так велело».
А «начальство», встреченное мною на вокзале, сказало, что проверка паспортов на пристани производится на том основании, что «с Кавказа часто сюда переселяются беглые и высокий сброд, да и иностранцы могут незаконно проникнуть в Закаспийскую область, пребывание в которой им не разрешено». Почему беглые, сброд и иностранцы здесь уравнены в правах - он мне не объяснил…
Но, однако, похитителя моих вещей на вокзале не оказалось, и я мысленно решил, что он или «беглый сброд», или иностранец! И только через полчаса увидел я его, уныло сидящего на моих чемоданах, около перрона. Когда я его спросил, почему же он без моего разрешения потащил вещи на вокзал, быть может, я хотел остаться в Красноводске, он с сильным кавказским акцентом ответил мне:
- Что ты, душа мой! Чего тибэ тут делать? Поишай с Богом!
Признавая вполне правильность его взгляда и взяв от него свои вещи, я вошел в зал буфета, где около общего стола сидело несколько приезжих, а также кое-кто из железнодорожных служащих.
Пили утренний чай и кофе, и разговор вертелся, конечно, около чумы, недавно вспыхнувшей близ Мерва. По правде сказать, прочитавши в газетах, перед своим отъездом из Москвы, о появившейся в мервском районе эпидемии легочной чумы, я сначала призадумался, ехать или не ехать мне в Закаспийский край. Но, в конце концов, по свойственному людям легкомыслию, - поехал.
И потому я с огромным интересом прислушивался к разговору за общим столом.
Спорили и, конечно, горячились. Одни утверждали, что в Мервском уезде была настоящая чума, другие говорили, что никакой чумы не было и передавали следующую версию, очень распространенную в Закаспийском крае, о недавней чуме:
Текинцы для отравы лисиц разбросали по степи несколько лепешек, начиненных стрихнином. Какой-то легкомысленный верблюд поел этих лепешек и, разумеется, околел; а кое-кто из бродячих туркменов, в свою очередь, полакомились верблюдом и отдали Богу душу. Вот будто и вся чума!
Спорили и галдели долго и много, но сошлись единогласно в том, что «карантин в Мерве на днях будет снят» и что, во всяком случае, можно спокойно доехать до Асхабада.
В конце стола сидел какой-то молчаливый и угрюмый субъект в папахе, с белым башлыком вокруг шеи, и пил кофе.
Вдруг он ударил кулаком по столу и воскликнул:
- Все это вздор, господа! Дело в том, что, во всяком случае, можно спокойно … [Типографская ошибка: пропуск строки. - rus_turk.] … а потом тому же лицу надо было, чтоб она исчезла. Тут политика, а не чума! Подавись я этим стаканом, если это не так!
С этими. словами он залпом выпил свой кофе…
С тайной тревогой следил я за последствием его поступка, но он спокойно встал и, не подавившись, ушел…
Очевидно, в его словах была доля правды…
И, как мне потом везде рассказывали, была большая политика и маленькая чума…
До отхода поезда оставалось еще достаточно времени и, пользуясь этим, я пошел бродить по городу.
Красноводск - главный город уезда, и в нем, конечно, живет уездный начальник. Город расположен у самого берега Красноводского залива - самого лучшего для стоянки судов по всему Каспийскому побережью.
Растительности почти никакой не имеется и город беден питьевой водой.
Всю резиденцию г-на уездного начальника, имеющую всего семь тысяч жителей, можно обойти в полчаса, и в течение этого времени вы интересного ровно ничего не увидите.
Исторического прошлого город не имеет, если не считать высадки отряда Столетова и закладки им укрепления в 1869 году.
Имеются две православные церкви, шиитская мечеть и караван-сарай для хивинских грузов.
Вокруг города бродит по ночам масса шакалов, зачастую исполняющих обязанности санитаров - убирая и поедая отбросы.
Красноводск, несомненно, имеет большую будущность, ибо транзитная торговля уже и теперь огромна. Ведь через Красноводск идут все товары, ввозимые и вывозимые из Закаспийского края.
Недалеко от города, на горе Куба-Даг, находится, так называемое, Гипсовое ущелье, где производится ломка замечательного по своим качествам гипса трех сортов: белого, зеленого и розового.
Остров Челекен отстоит верст на 50 к югу от Красноводска. Попасть туда можно только на туркменской лодке, и то в хорошую погоду, так как залив в высшей степени капризен и внезапно налетевшая буря часто причиняет серьезные аварии. На острове добывают превосходную нефть, озокерит и асфальт (кира). Развитию промышленности Челекена много препятствует трудность сообщения с островом (доставка грузов). Туркмены за провоз туда пассажира запрашивают истинно царское вознаграждение.
На обратном пути к вокзалу, я зашел в городской сад, где какой-то красноводский гражданин с гордостью показать мне пять чахлых деревьев и фонтан, по размерам напоминающей комнатный аквариум.
Правда, при отсутствии в городе воды и такой «фонтан» является роскошью, и в угоду гордому красноводцу я выразил массу удивления и восхищения, причем в разговоре нашел возможным упомянуть о версальских фонтанах…
Во всяком случае, мы расстались довольными друг другом, и он даже проводил меня на вокзал.
В час дня, наконец, ушел на Асхабад поезд Среднеазиатской ж. д., и я очутился в вагоне II класса. Войдя в него, я прямо-таки остолбенел: температура стояла такая, какая бывает лишь в хорошо натопленной бане, и вдобавок еще мне досталась «верхняя полка». Пассажиры ругались без различия пола и состояния, но кондуктор заявил просто и ясно, что «во время зимнего движения по российским железным дорогам топить полагается».
Любопытно знать, какое может быть «зимнее движение» там, где нет зимы, например, в Закаспийской области? Очевидно, циркуляр Министерства путей сообщения уравнивает в климатическом отношении Сибирь и Асхабад.
Как бы то ни было, а пассажиры время от времени выходили на площадку вагона «отдышаться» и в результате, конечно, все по очереди схватывали основательную простуду.
А ночью, лежа на своей «верхней полке», мне снилось, будто я умер (неизвестно, от чумы или политики), и мое бренное тело сжигают в крематории…
Картина пути от Красноводска до Асхабада представляет собой песчаную, однообразную и мертвую пустыню.
Даже кустарник саксаула является здесь редкостью, несмотря на свои минимальные требования от природы. Хотя еще недавно тут были чуть ли не целые леса его, но все вырубили на топливо, и сейчас (и, конечно, на долгое время), здесь воцарилась «мерзость запустения». Смело можно назвать преступлением подобную вырубку саксаула там, где песчаная степь занимает пространство в 10.000.000 десятин (вплоть до афганской границы).
Саксаул служит почти единственным топливом по всему Туркестану. Дерево это имеет удивительно уродливую форму и напоминает собою какие-то гигантские корни.
Оно серого цвета и растет извиваясь на песке, как змея.
А поезд все дальше и дальше уносил меня в глубь песчанкой пустыни.
Спускались сумерки, и в окна вагона смотрела однообразная серая равнина, без зелени и без воды. Глядя на нее, делалось как-то жутко. Чувствовалось что-то зловещее.
И почти до самого Асхабада продолжался этот пустынный ужас.
И в стоне ветра, свободно бушующего вокрут, чудилась мольба: «Воды! Дайте воды!»
Вода.
В этом слове для Туркестана все: и радость, и горе, и отчаяние, и надежда.
Отсутствие почвенных вод и атмосферных осадков налагает почти трагический отпечаток на три четверти края.
И туркмены могут сказать: «Земля наша велика и обильна, но воды в ней нет».
И если в Европейской России крестьяне стонут: «Земли, земли, дайте нам земли», то туркмены, в свою очередь, жаждут только одного - воды…
Для иллюстрации безводья достаточно сказать, что от Красноводска до Асхабада (520 верст) вода для всех надобностей (питья, мытья и для паровозов) развозится по линии железной дороги в огромных деревянных красного цвета баках на подвижных платформах. При этом она ужасного вкуса и желтоватого цвета.
Работ по ирригации (искусственному орошению) от Красноводска до Асхабада почти совершенно не производится, да и почва здесь, как я уже упомянул выше, безнадежна. Но и дальше Асхабада, там, где почва не оставляет желать ничего лучшего, работы эти находятся в зачаточном состоянии, отчасти по отсутствию материальных средств, отчасти по инертности населения и свойственному мусульманам фаталистическому миросозерцанию.
Один старый текинец рассказывал мне следующие подробности о создании Аллахом Туркестана:
Премудрый Аллах первоначально сотворил землю и все живое на ней очень удачно и справедливо. Планомерность была полная, и земли и воды было всюду вдоволь. Все живущее имело все, что нужно. Но, заботясь преимущественно о добре, Аллах забыл о злом начале. И вскоре перед очами всемогущего предстал злой Шайтан и заявил, что у него нет постоянного местожительства, и просил Аллаха отвести ему таковое. Создатель подумал, и указал Дьяволу на недра земли, как более или менее удобное для него обиталище. К несчастью для туркмен, подземный приют Шайтана пришелся, как раз, под Туркестаном.
В довершение всего, Шайтан не сидел у себя покойно и стал частенько выходить из отведенного ему жилища и смущать правоверных. Тогда Аллах присудил его, так сказать, к одиночному заключению на 3000 лет, и запер со всеми злыми духами в его подземном царстве, а ключи от этой гигантской темницы вручил ангелу.
Дьявол употребляет неимоверные усилия, чтобы вырваться из этой темницы, отчего в Туркестане и происходят часто землетрясения, а от его, вызванного этими усилиями, тяжелого, огненного дыхания, высохла в Туркестане вся вода…
Такова текинская легенда!
Правдивые объяснения и исследования гг. ученых геологов, конечно, стоят за иные причины туркестанского безводья; но, с наивной текинской сказкой их научные работы имеют одно общее:
Они делу не помогают!
Пока в Туркестане не появятся люди «американской складки» с капиталами и энергией, да не начнут приводить в порядок их ирригационную систему, Шайтан еще немало посмеется, а туркмен немало поплачет.
Размышляя обо всем этом, я заметил, что температура в вагоне-бане (если существуют вагон-салоны, вагон-ли, вагон-рестораны, то почему бы не быть вагон-баням?), становилась все более и более невыносимой, и я решил перед сном оправиться в вагон-столовую, во-первых, - чтобы поужинать, а, главное, в надежде найти более подходящую атмосферу для человеческого организма.
Вагон-столовая на Среднеазиатской ж. д., конечно, не имеет ничего общего с роскошным вагон-рестораном международного общества европейских поездов.
Здесь это просто товарный вагон, выкрашенный внутри масляной краской и, вообще, переделанный в классный вагон из багажного. Вдоль стенок расположены столики, а на потолке висят две керосиновые лампы, вот и все.
Но, и на том спасибо!
В столовой никого не было, но когда я взялся за колокольчик, стоявшей передо мною на столике, явился человек, при взгляде на которого я невольно пожалел, что не захватил с собою револьвера.
Это быль какой-то кавказец, гигантского роста и невероятно свирепого вида.
Но, на деле, он оказался очень милым и услужливым, и сразу предложил мне покушать чахлом-били (кавказское блюдо, приготовляемое из курицы и зелени). Боясь оскорбить его национальное чувство и косясь на кинжал, висевший у него на поясе, я поспешно согласился на все и, немного погодя, уже отдавал дань выбору кавказского националиста.
Обеденный столь украшали вазы с огромными, красными, «верненскими» яблоками. Яблоки эти (из города Верного) очень популярны во всем Туркестане и, действительно, весьма недурны…
Зато, яблоки и груши местных садов, прямо-таки, ужасны. По твердости и вкусу они мало чем отличаются от сырого картофеля. (Исключение составляет один Ташкент).
Только что я окончил свою трапезу, как услышал возглас кондуктора: «Геок-Тепе!»
Удивительная ирония истории!
Там, где 12 января 1881 года (еще так недавно) гремели орудия, где текинцы с возгласами «Аллах, Аллах», а русские с криками «ура» кромсали и убивали друг друга, сегодня подслеповатый кондуктор (из крестьян Костромской губ.) равнодушно провозглашает: «Геок-Тепе!»
Я глубоко пожалел, что поезд остановился в Геок-Тепе ночью, да и то ненадолго. Но, тем не менее, я, конечно, вышел из вагона и осмотрел все, что мог.
Знаменитая крепость, которую текинцы так героически защищали, расположена немного ниже Геок-Тепе и называлась тогда Денгил-Кала.
Сам Геок-Тепе представляет собою большой холм. От него начинается, так называемый, Ахал-Текинский оазис, и кончается хоть на время ужасная песчаная пустыня.
Около самой железнодорожной станции Геок-Тепе находится богато обставленный музей, в котором хранится масса исторических предметов, рисунков и документов, относящихся к штурму и взятию последнего оплота текинского народа.
Немного странное впечатление производит снаружи само здание, так как оно построено не в русском и не в туркменском стиле, а в… греческом.
Если многое в музее свидетельствует о выносливости русских солдат и об умелых распоряжениях Скобелева, Куропаткина и др., то и для побежденных он представляет собою храм славы. И многие из старых закаспийцев (участников взятия Геок-Тепе), которых я потом встречал в Асхабаде, рассказывали мне чудеса о храбрости текинцев, и все они с изумлением отдают дань достоинствам своих противников.
И теперь (спустя 35 лет), в отношениях русских и текинцев всегда заметно взаимное уважение друг к другу.
Но об этом мне придется говорить более подробно в следующей главе.
Пока могу сказать, что Геок-Тепе для текинцев является священным, и в их сказаниях и народных песнях его эпопея занимает одно из первых мест. […]
Утром, в шесть часов, я был в Асхабаде.
Иллюстрации взяты с http://imgsrc.ru/main/user.php?user=shiraslan и http://www.heyvalera.com.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Еще о Баку:
• С. Н. Терпигорев. В стране фонтанов и колпаков;
• В. Н. Гартевельд. Среди сыпучих песков и отрубленных голов;
• Фотографии Поля Надара (1890).
О Красноводске и других населенных пунктах Закаспийской области:
https://rus-turk.livejournal.com/544343.html
В. Н. Гартевельд. Среди сыпучих песков и отрубленных голов. Путевые очерки Туркестана (1913). - М., 1914.
Другие части: [ 2. Асхабад], [ 3. В гостях у текинцев], [ 4. Байрам-Али и Старый Мерв], [ 5. Бухара], [ 6. Самарканд], [ 7. Коканд, Скобелев и Андижан], [ 8. Ташкент и Оренбургская ж. д.].В. Г. КОРОЛЕНКО
в знак почитания и признательности посвящает свой скромный труд автор.
Вместо предисловия
Зловеще молчаливо тянутся бесконечные желтые пустыни Туркестана!
Возьми песок в руки и гляди…
Он красноват…
Текинцы говорят: «От крови!»
Все может быть…
Ведь вся история Туркестана, от древних времен, написана кровью…
А народные песни, легенды и сказки о подвигах ее «героев» - Тамерлана, Чингисхана, Камбиза и других, только и говорят о крови и об отрубленных головах…
Главный палач востока - Железный Хромец Тамерлан, сложивший башню из семидесяти тысяч отрубленных голов.
И текинцы правы:
Земля покраснела…
Да, это край сыпучих песков и отрубленных голов…
Счастливы мы, дети двадцатого века!
Но еще счастливее будут наши потомки!
Кровь проливать не будут!
Земле за них краснеть не придется…
I. От Москвы до Асхабада
Если правда то, что «все дороги ведут в Рим», то невольно позавидуешь «вечному городу».
Такое чувство зависти должно быть особенно интенсивно у обитателей Закаспийского края, ибо к ним ведут лишь два пути, при чем оба представляют собой много неудобств и мытарств.
Первый путь из Москвы - это путь через Самару - Оренбург - Ташкент. Я говорю «первый» потому, что, несмотря на шестисуточное пребывание в вагоне, он самый популярный.
Второй, но, тем не менее, более остроумный способ проехать и попасть в Закаспийский край, это ехать через Баку на Красноводск (морем) и затем дальше по Среднеазиатской железной дороге - куда глаза глядят.
Этот второй путь представляет собой больше разнообразия и, следовательно, не так утомителен и занимает меньше времени, чем первый.
Я отправился из Москвы (по второму способу) прямо в Асхабад.
Прибыв рано утром в Баку, мне пришлось целый день ждать парохода, отходившего в Красноводск через Каспийское море лишь в 8 часов вечера.
Из Москвы я выехал в лютый мороз зимнего дня, а в Баку очутился при великолепной, чисто весенней погоде. В садике около вокзала даже кое-какие растения были в цвету.
Мне к раньше приходилось бывать в Баку, так что все его достопримечательности, как «Черный город», Эй-Бибат, г-н Тагиев и проч., я уже видел.
И потому, выпив на вокзале кофе (который, по неисследованным наукой причинам, отдавал немного нефтью), я поехал прямо на пристань, где, в ожидании прибытия парохода, сдал на хранение свои вещи.
(Позволю себе мимоходом заметить, что открытие секрета тех элементов, из которых буфетчик на вокзалах российских железных дорог приготовляет кофе, дало бы иcследователю-химику всемирную славу и открыло бы, наверное, новое, если не питательное, то во всяком случае неизвестное до сих пор вещество).
Располагая свободным временем, я пошел немного побродить по улицам Баку.
Погода, как я сказал, была чудесная, теплая. Солнце, небо и даже сами бакинцы и бакинки - в изобилии снующие по улицам - сияли. Солнце и небо сияли, конечно, per amore, но бакинцы - едва ли спроста. Вероятно, какие-нибудь нефтяные или другие «бумаги» поднялись, ибо других причин для сияния у бакинцев быть не может.
Странный город Баку! Сколько раз я там ни был, но впечатление всегда получалось одинаковое: будто город существует временно и люди в нем, как будто, временно пришлые, стремящиеся сорвать более или менее солидный куш и удрать… Да оно, пожалуй, так и есть! Город грязный, нечистоплотный, несмотря на кажущуюся роскошь и красивость некоторых улиц и зданий. Он напоминает известного рода «дам», скрывающих под роскошным платьем от Ворта грязные лохмотья белья. Рядом с безумным швырянием (для чего в Баку существует несколько кафешантанов) легко нажитых денег, рабочие в «Черном городе» и других нефтяных промыслах влачат жалкое и, порой, голодное существование. Но таков удел всех городов с большой промышленной жизнью. Колоссальные нефтяные богатства бакинского района, конечно, и создают те суровые местные законы жизни, в силу которых физиономии у иных сияют, а у других тускнеют…
Исторических памятников в Баку, разумеется, нет. «Историй» бывает масса (как, например, укажу на историю г. Тагиева), но они скоро забываются и следов не оставляют, разве только в виде полицейских или судебных протоколов.
Но, все-таки, один-то «исторический» памятник имеется в Баку, хотя и не местный, а иностранный. Я говорю о яхте персидского шаха «Персеполис». С этой яхтой, действительно была «история». Когда в Персии началось брожение среди младоперсов, и экс-шах Магомет-Али почувствовал начало конца, то в один прекрасный день или, вернее, ночь, из Энзели отправили потихоньку в Россию гордость персидского флота - «Персеполис». Судно это служит единственным представителем персидского морского могущества, и является единовременно дедушкой и внуком персидского флота. Внутри оно отделано роскошно. Что же касается его вооружения, то оно состоит из двух сигнальных пушек крошечного калибра, а мореходные его качества таковы, что в Баку его привели на буксире. Тамошние моряки рассказывали мне, что судно это недавно должно было продаваться за какие-то долги… Sic transit, вообще, gloria mundi и, в частности, «gloria» Персии.
В пять часов вечера, наконец, пришел давно жданный мною пароход, и я немедля перебрался на него со своим скарбом и занял довольно сносную каюту I класса.
Пароходство на Каспийском море забрало в свои руки Общество «Кавказ и Меркурий», которое и является в этом отношении царем и богом.
Существует здесь, правда, еще и другое общество - «Восточное»; но у последнего почти вся деятельность сосредоточивается на грузовом движении и, в силу этого, пассажирские рейсы монополизируются всецело первым обществом. Таким образом, публика, волей-неволей, попадает в цепкие лапы «Кавказа и Меркурия», для которого пассажиры являются лишь живым грузом и с которым оно очень мало церемонится. За минимальные удобства, общество взимает максимальный, даже чудовищный, тариф. И у меня невольно возбудилось воспоминание о днях детства, когда я захлебывался от восторга, читая повести Майн-Рида и Купера о подвигах морских разбойников и пиратов. Так что о-во «Кавказ и Меркурий» является, в некотором роде, осколком исчезнувшей средневековой романтики…
Название парохода, на котором я собирался переплыть Каспийское море, также отдавало поэзией. Имя его было - «Дуэль». Причина такого названия не лишена курьеза.
Жил-был в Баку некий нефтепромышленник Доуелъ (Dowel), кажется, англичанин. Когда в один прекрасный день мистер Доуель прогорел, о-во «Кавказ и Меркурий» купило у него грузовой пароход и, переделав его в пассажирский, назвало «Дуэлью», должно быть желая почтить этим память прежнего владельца.
У общества имеются очень приличные пароходы («Скобелев», «Куропаткин» и др.), но я-то попал на «Дуэль», самый плохой из всех. Тем не менее, общество взимает за перевоз пассажира I класса из Баку до Красноводска, без продовольствия - 15 целковых! Это за 14-ти часовой переезд! Между тем, тот же «Кавказ и Меркурий» на Волге или Черном море за точно такую же сумму таскает вас трое суток, да еще на пароходах с современным комфортом.
Пароход же «Дуэль» представлял собой последнее слово техники… 17-го столетия!
Когда, позднее, в Коканде, я встретился с моим старым знакомым А. А. Спиро (ныне инспектор о-ва «Кавказ и Меркурий» в Средней Азии), то, конечно, высказал ему все то, о чем делюсь теперь с вами. На это он, улыбаясь, ответил, что у общества на Каспии монополия… Перед таким аргументом всякие претензии немеют…
В восемь часов вечера «Дуэль» снялась с якоря и вышла в море. С палубы парохода невольно залюбуешься видом на Баку. Масса огней создает почти феерическую картину и точно подтверждает сходство Баку с ночной красавицей, больше заботящейся о нарядах, чем о чистоплотности. Скоро город скрылся из виду, и я сошел в столовую дабы поужинать, заранее решив, что в этой стране икры и рыбы изведаю всласть того и другого. Но увы…
Ни рыбы, ни икры на пароходе не оказалось…
Объяснили мне это очень просто тем, что фирма Лианозова, арендующая все рыболовные промыслы на Каспийском море, уже за месяц вперед продает и всю икру и весь улов рыбы в Москву, Петербург, а преимущественно за границу.
Злобствуя на почтенных гг. Лианозовых, я ел на Каспийском море «венский шницель», в то время когда какой-нибудь венец уничтожал ту порцию икры, на которую я возлагал свои упования. И с душой, полной обманутых надежд, я пошел спать в свою каюту, где и проснулся утром, услыша в коридоре разговор о том, что Красноводск уже на виду.
И, действительно, одевшись и выйдя на палубу, я в блеске утреннего солнца увидел на расстоянии 6-8 верст от парохода восточный берег Каспийского моря, и на нем маленький, уездный городок Закаспийской области - Красноводск. Пароход уже шел по Красноводскому заливу, защищенному самой природой от морской волны. По обеим сторонам залива тянулись отмели с расположенными на них рыбачьими поселками, а кругом, по воде и по воздуху, реяли в неимоверном количестве какие-то черные птицы. Я сначала принял их за черных чаек, но оказалось, что это род морских уток, по-местному «качкалдак».
Они съедобны и, говорят, очень вкусны.
Между тем, пароход подходил к пристани. Виднелось здание вокзала Среднеазиатской ж. д., с его голубой крышей, и, через несколько минут, я сошел с трапа парохода на пристань.
Матрос вынес мои вещи вслед за мною и, поставив их на пристань, ушел. Вдруг, какой-то человек, невероятно грязный и оборванный, восточного типа, подскочил и, молча схватив мои чемоданы, убежал неведомо куда. Сначала я хотел броситься за ним в погоню, но, видя, что другие пассажиры к аналогичным инцидентам относятся совершенно хладнокровно, решил, что, по всей вероятности, на вокзале я найду и похитителя и похищенное, и по примеру других пассажиров отправился туда пешком, благо пристань и вокзал стоят рядом.
Но здесь меня поразило явление, которое я, объехавший всю Россию, Сибирь, Кавказ и Финляндию, никогда еще не наблюдал.
У выхода с пристани стоял полицейский чиновник с несколькими городовыми и спрашивал у всех прибывших паспорта, точно пароход пришел из-за границы. По странной случайности или, может быть, прочтя в моих глазах полную благонамеренность, блюститель порядка пропустить меня без требования казенного ярлыка. На мой вопрос о причинах такого удивительного распоряжения, он ответил: «Начальство так велело».
А «начальство», встреченное мною на вокзале, сказало, что проверка паспортов на пристани производится на том основании, что «с Кавказа часто сюда переселяются беглые и высокий сброд, да и иностранцы могут незаконно проникнуть в Закаспийскую область, пребывание в которой им не разрешено». Почему беглые, сброд и иностранцы здесь уравнены в правах - он мне не объяснил…
Но, однако, похитителя моих вещей на вокзале не оказалось, и я мысленно решил, что он или «беглый сброд», или иностранец! И только через полчаса увидел я его, уныло сидящего на моих чемоданах, около перрона. Когда я его спросил, почему же он без моего разрешения потащил вещи на вокзал, быть может, я хотел остаться в Красноводске, он с сильным кавказским акцентом ответил мне:
- Что ты, душа мой! Чего тибэ тут делать? Поишай с Богом!
Признавая вполне правильность его взгляда и взяв от него свои вещи, я вошел в зал буфета, где около общего стола сидело несколько приезжих, а также кое-кто из железнодорожных служащих.
Пили утренний чай и кофе, и разговор вертелся, конечно, около чумы, недавно вспыхнувшей близ Мерва. По правде сказать, прочитавши в газетах, перед своим отъездом из Москвы, о появившейся в мервском районе эпидемии легочной чумы, я сначала призадумался, ехать или не ехать мне в Закаспийский край. Но, в конце концов, по свойственному людям легкомыслию, - поехал.
И потому я с огромным интересом прислушивался к разговору за общим столом.
Спорили и, конечно, горячились. Одни утверждали, что в Мервском уезде была настоящая чума, другие говорили, что никакой чумы не было и передавали следующую версию, очень распространенную в Закаспийском крае, о недавней чуме:
Текинцы для отравы лисиц разбросали по степи несколько лепешек, начиненных стрихнином. Какой-то легкомысленный верблюд поел этих лепешек и, разумеется, околел; а кое-кто из бродячих туркменов, в свою очередь, полакомились верблюдом и отдали Богу душу. Вот будто и вся чума!
Спорили и галдели долго и много, но сошлись единогласно в том, что «карантин в Мерве на днях будет снят» и что, во всяком случае, можно спокойно доехать до Асхабада.
В конце стола сидел какой-то молчаливый и угрюмый субъект в папахе, с белым башлыком вокруг шеи, и пил кофе.
Вдруг он ударил кулаком по столу и воскликнул:
- Все это вздор, господа! Дело в том, что, во всяком случае, можно спокойно … [Типографская ошибка: пропуск строки. - rus_turk.] … а потом тому же лицу надо было, чтоб она исчезла. Тут политика, а не чума! Подавись я этим стаканом, если это не так!
С этими. словами он залпом выпил свой кофе…
С тайной тревогой следил я за последствием его поступка, но он спокойно встал и, не подавившись, ушел…
Очевидно, в его словах была доля правды…
И, как мне потом везде рассказывали, была большая политика и маленькая чума…
До отхода поезда оставалось еще достаточно времени и, пользуясь этим, я пошел бродить по городу.
Красноводск - главный город уезда, и в нем, конечно, живет уездный начальник. Город расположен у самого берега Красноводского залива - самого лучшего для стоянки судов по всему Каспийскому побережью.
Растительности почти никакой не имеется и город беден питьевой водой.
Всю резиденцию г-на уездного начальника, имеющую всего семь тысяч жителей, можно обойти в полчаса, и в течение этого времени вы интересного ровно ничего не увидите.
Исторического прошлого город не имеет, если не считать высадки отряда Столетова и закладки им укрепления в 1869 году.
Имеются две православные церкви, шиитская мечеть и караван-сарай для хивинских грузов.
Вокруг города бродит по ночам масса шакалов, зачастую исполняющих обязанности санитаров - убирая и поедая отбросы.
Красноводск, несомненно, имеет большую будущность, ибо транзитная торговля уже и теперь огромна. Ведь через Красноводск идут все товары, ввозимые и вывозимые из Закаспийского края.
Недалеко от города, на горе Куба-Даг, находится, так называемое, Гипсовое ущелье, где производится ломка замечательного по своим качествам гипса трех сортов: белого, зеленого и розового.
Остров Челекен отстоит верст на 50 к югу от Красноводска. Попасть туда можно только на туркменской лодке, и то в хорошую погоду, так как залив в высшей степени капризен и внезапно налетевшая буря часто причиняет серьезные аварии. На острове добывают превосходную нефть, озокерит и асфальт (кира). Развитию промышленности Челекена много препятствует трудность сообщения с островом (доставка грузов). Туркмены за провоз туда пассажира запрашивают истинно царское вознаграждение.
На обратном пути к вокзалу, я зашел в городской сад, где какой-то красноводский гражданин с гордостью показать мне пять чахлых деревьев и фонтан, по размерам напоминающей комнатный аквариум.
Правда, при отсутствии в городе воды и такой «фонтан» является роскошью, и в угоду гордому красноводцу я выразил массу удивления и восхищения, причем в разговоре нашел возможным упомянуть о версальских фонтанах…
Во всяком случае, мы расстались довольными друг другом, и он даже проводил меня на вокзал.
В час дня, наконец, ушел на Асхабад поезд Среднеазиатской ж. д., и я очутился в вагоне II класса. Войдя в него, я прямо-таки остолбенел: температура стояла такая, какая бывает лишь в хорошо натопленной бане, и вдобавок еще мне досталась «верхняя полка». Пассажиры ругались без различия пола и состояния, но кондуктор заявил просто и ясно, что «во время зимнего движения по российским железным дорогам топить полагается».
Любопытно знать, какое может быть «зимнее движение» там, где нет зимы, например, в Закаспийской области? Очевидно, циркуляр Министерства путей сообщения уравнивает в климатическом отношении Сибирь и Асхабад.
Как бы то ни было, а пассажиры время от времени выходили на площадку вагона «отдышаться» и в результате, конечно, все по очереди схватывали основательную простуду.
А ночью, лежа на своей «верхней полке», мне снилось, будто я умер (неизвестно, от чумы или политики), и мое бренное тело сжигают в крематории…
Картина пути от Красноводска до Асхабада представляет собой песчаную, однообразную и мертвую пустыню.
Даже кустарник саксаула является здесь редкостью, несмотря на свои минимальные требования от природы. Хотя еще недавно тут были чуть ли не целые леса его, но все вырубили на топливо, и сейчас (и, конечно, на долгое время), здесь воцарилась «мерзость запустения». Смело можно назвать преступлением подобную вырубку саксаула там, где песчаная степь занимает пространство в 10.000.000 десятин (вплоть до афганской границы).
Саксаул служит почти единственным топливом по всему Туркестану. Дерево это имеет удивительно уродливую форму и напоминает собою какие-то гигантские корни.
Оно серого цвета и растет извиваясь на песке, как змея.
А поезд все дальше и дальше уносил меня в глубь песчанкой пустыни.
Спускались сумерки, и в окна вагона смотрела однообразная серая равнина, без зелени и без воды. Глядя на нее, делалось как-то жутко. Чувствовалось что-то зловещее.
И почти до самого Асхабада продолжался этот пустынный ужас.
И в стоне ветра, свободно бушующего вокрут, чудилась мольба: «Воды! Дайте воды!»
Вода.
В этом слове для Туркестана все: и радость, и горе, и отчаяние, и надежда.
Отсутствие почвенных вод и атмосферных осадков налагает почти трагический отпечаток на три четверти края.
И туркмены могут сказать: «Земля наша велика и обильна, но воды в ней нет».
И если в Европейской России крестьяне стонут: «Земли, земли, дайте нам земли», то туркмены, в свою очередь, жаждут только одного - воды…
Для иллюстрации безводья достаточно сказать, что от Красноводска до Асхабада (520 верст) вода для всех надобностей (питья, мытья и для паровозов) развозится по линии железной дороги в огромных деревянных красного цвета баках на подвижных платформах. При этом она ужасного вкуса и желтоватого цвета.
Работ по ирригации (искусственному орошению) от Красноводска до Асхабада почти совершенно не производится, да и почва здесь, как я уже упомянул выше, безнадежна. Но и дальше Асхабада, там, где почва не оставляет желать ничего лучшего, работы эти находятся в зачаточном состоянии, отчасти по отсутствию материальных средств, отчасти по инертности населения и свойственному мусульманам фаталистическому миросозерцанию.
Один старый текинец рассказывал мне следующие подробности о создании Аллахом Туркестана:
Премудрый Аллах первоначально сотворил землю и все живое на ней очень удачно и справедливо. Планомерность была полная, и земли и воды было всюду вдоволь. Все живущее имело все, что нужно. Но, заботясь преимущественно о добре, Аллах забыл о злом начале. И вскоре перед очами всемогущего предстал злой Шайтан и заявил, что у него нет постоянного местожительства, и просил Аллаха отвести ему таковое. Создатель подумал, и указал Дьяволу на недра земли, как более или менее удобное для него обиталище. К несчастью для туркмен, подземный приют Шайтана пришелся, как раз, под Туркестаном.
В довершение всего, Шайтан не сидел у себя покойно и стал частенько выходить из отведенного ему жилища и смущать правоверных. Тогда Аллах присудил его, так сказать, к одиночному заключению на 3000 лет, и запер со всеми злыми духами в его подземном царстве, а ключи от этой гигантской темницы вручил ангелу.
Дьявол употребляет неимоверные усилия, чтобы вырваться из этой темницы, отчего в Туркестане и происходят часто землетрясения, а от его, вызванного этими усилиями, тяжелого, огненного дыхания, высохла в Туркестане вся вода…
Такова текинская легенда!
Правдивые объяснения и исследования гг. ученых геологов, конечно, стоят за иные причины туркестанского безводья; но, с наивной текинской сказкой их научные работы имеют одно общее:
Они делу не помогают!
Пока в Туркестане не появятся люди «американской складки» с капиталами и энергией, да не начнут приводить в порядок их ирригационную систему, Шайтан еще немало посмеется, а туркмен немало поплачет.
Размышляя обо всем этом, я заметил, что температура в вагоне-бане (если существуют вагон-салоны, вагон-ли, вагон-рестораны, то почему бы не быть вагон-баням?), становилась все более и более невыносимой, и я решил перед сном оправиться в вагон-столовую, во-первых, - чтобы поужинать, а, главное, в надежде найти более подходящую атмосферу для человеческого организма.
Вагон-столовая на Среднеазиатской ж. д., конечно, не имеет ничего общего с роскошным вагон-рестораном международного общества европейских поездов.
Здесь это просто товарный вагон, выкрашенный внутри масляной краской и, вообще, переделанный в классный вагон из багажного. Вдоль стенок расположены столики, а на потолке висят две керосиновые лампы, вот и все.
Но, и на том спасибо!
В столовой никого не было, но когда я взялся за колокольчик, стоявшей передо мною на столике, явился человек, при взгляде на которого я невольно пожалел, что не захватил с собою револьвера.
Это быль какой-то кавказец, гигантского роста и невероятно свирепого вида.
Но, на деле, он оказался очень милым и услужливым, и сразу предложил мне покушать чахлом-били (кавказское блюдо, приготовляемое из курицы и зелени). Боясь оскорбить его национальное чувство и косясь на кинжал, висевший у него на поясе, я поспешно согласился на все и, немного погодя, уже отдавал дань выбору кавказского националиста.
Обеденный столь украшали вазы с огромными, красными, «верненскими» яблоками. Яблоки эти (из города Верного) очень популярны во всем Туркестане и, действительно, весьма недурны…
Зато, яблоки и груши местных садов, прямо-таки, ужасны. По твердости и вкусу они мало чем отличаются от сырого картофеля. (Исключение составляет один Ташкент).
Только что я окончил свою трапезу, как услышал возглас кондуктора: «Геок-Тепе!»
Удивительная ирония истории!
Там, где 12 января 1881 года (еще так недавно) гремели орудия, где текинцы с возгласами «Аллах, Аллах», а русские с криками «ура» кромсали и убивали друг друга, сегодня подслеповатый кондуктор (из крестьян Костромской губ.) равнодушно провозглашает: «Геок-Тепе!»
Я глубоко пожалел, что поезд остановился в Геок-Тепе ночью, да и то ненадолго. Но, тем не менее, я, конечно, вышел из вагона и осмотрел все, что мог.
Знаменитая крепость, которую текинцы так героически защищали, расположена немного ниже Геок-Тепе и называлась тогда Денгил-Кала.
Сам Геок-Тепе представляет собою большой холм. От него начинается, так называемый, Ахал-Текинский оазис, и кончается хоть на время ужасная песчаная пустыня.
Около самой железнодорожной станции Геок-Тепе находится богато обставленный музей, в котором хранится масса исторических предметов, рисунков и документов, относящихся к штурму и взятию последнего оплота текинского народа.
Немного странное впечатление производит снаружи само здание, так как оно построено не в русском и не в туркменском стиле, а в… греческом.
Если многое в музее свидетельствует о выносливости русских солдат и об умелых распоряжениях Скобелева, Куропаткина и др., то и для побежденных он представляет собою храм славы. И многие из старых закаспийцев (участников взятия Геок-Тепе), которых я потом встречал в Асхабаде, рассказывали мне чудеса о храбрости текинцев, и все они с изумлением отдают дань достоинствам своих противников.
И теперь (спустя 35 лет), в отношениях русских и текинцев всегда заметно взаимное уважение друг к другу.
Но об этом мне придется говорить более подробно в следующей главе.
Пока могу сказать, что Геок-Тепе для текинцев является священным, и в их сказаниях и народных песнях его эпопея занимает одно из первых мест. […]
Утром, в шесть часов, я был в Асхабаде.
Иллюстрации взяты с http://imgsrc.ru/main/user.php?user=shiraslan и http://www.heyvalera.com.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Еще о Баку:
• С. Н. Терпигорев. В стране фонтанов и колпаков;
• В. Н. Гартевельд. Среди сыпучих песков и отрубленных голов;
• Фотографии Поля Надара (1890).
О Красноводске и других населенных пунктах Закаспийской области:
https://rus-turk.livejournal.com/544343.html