Путешествие профессора Гебеля в степи Южной России (2/2)
Ф. Гёбель. Обзор путешествия профессора Гебеля в степи Южной России в 1834 году // Журнал Министерства народного просвещения, 1835, № 6.
НАЧАЛО
Джангир, хан Внутренней Киргизской орды (1823-1845)
На расстоянии сорока верст от Елтонского озера к востоку, начинается область хана, и я немало был удивлен торжественным приветствием, которым на границе сих владений встретили меня его посланные. Сюда были отправлены: султан, старшина и секретарь хана, также его лейб-кучер, несколько простых киргизов и двадцать лошадей для моего приема и для сопровождения меня до жилища ханского. Вместе с тем принесена была мне в дар откормленная овца.
Лошади были скоро перепряжены, и диким бегом понеслись непривычные к упряжи животные, управляемые ударами плети ехавших подле верхом киргизов. Наши экипажи катились по степи, покрытой цветущими тюльпанами. Вечером, в 9 часов, прибыли мы к жилищу хана - деревянному дворцу, выстроенному со вкусом. Он был блистательно освещен; у дверей стояли слуги для моего приема; зять хана приветствовал меня и ввел в меблированные на европейский манер покои. Подали чай, кумыс и айран (кислое коровье молоко); после того вареные в сахаре плоды, и наконец в европейским вкусе приготовленный ужин, при чем, однако же, не обошлось без восточного пиллава и окорока конины.
На следующее утро имел я аудиенцию, при чем Его Высокостепенство (титул хана) принял меня с дружеским пожатием руки у дверей залы для аудиенций, коей пол был устлан персидскими коврами. Он подвел меня к софе, на которой и сел подле меня.
Хан Джангир лет 30 от роду, крепкого сложения, среднего роста, с преобладающими монгольскими чертами физиогномии. Цвет лица его бледно-желтоватый, глаза серые и приветливые, кожа и цвет рук нежны и белы. - На подбородке, бровях и усах волосы были редки, светло-коричневого цвета. Он охотно и бегло говорил по-русски. Одежда его состояла из бархатного фиолетового цвета кафтана, богато вышитого серебряными кистями; из таких же панталон, из богато вышитого золотом бархатного камзола, и остроконечной, с собольею опушкой, и вышитой золотом бархатной шапки. Он был подпоясан украшенною аметистами перевязью, на которой висели черкесский кинжал и кривая сабля. - Простые киргизы обыкновенно носят кафтаны из конских кож, шерстью наружу, с выпушкою из лошадиных грив по швам рукавов и спинок; они ходят также в остроконечных шапках из лошадиных кож, иногда шерстью внутрь, иногда наружу. По сообщенному мне Джангиром известию, кочующие в этой степи киргизы составляют, по приблизительному счету, около 109.300 душ обоего пола, которые в 16.550 кибитках, или юртах, переезжают с места на место, и имеют 99.300 верблюдов, 165.000 штук рогатого скота, 827.500 курдюков ( киргизск. овец) и 496.500 лошадей. Прежде количество овец составляло 3 миллиона, но уменьшилось до вышепоказанного числа от скотских падежей; теперь же снова значительно увеличивается. Ежегодно продается большое количество овец, и именно в нынешнем году продано оных до 100.000 штук. Цена за трехлетнюю овцу была 12 руб. ассиг., за годовалую 6 руб. ассигнац. Лошади продаются от 50 до 200 руб. за каждую. Верблюдов киргизцы продают неохотно; они наиболее употребляются на перевозку кибиток и пр.
Посредине киргизской области простираются Рын-пески, или Нарынские песчаные горы, до северного берега Каспийского моря. Это волнообразные насыпи желтого наносного песку в 1½ и до 5 сажен вышины. Только на вершине их песок рухл, так что можно увязнуть в нем на несколько дюймов; внутренняя часть их крепче и плотнее, так что даже бури и вихри, столь часто случающиеся в степи, мало изменяют их форму или даже и вовсе не изменяют оной. - Углубления и небольшие долины между оными произращают прекрасную траву, коей корнями вся масса как бы связывается вместе. - Повсюду находится там самая лучшая вода; нужно только разрыть песок на один или на несколько футов глубины. Поэтому сии Рын-пески чрезвычайно важны для киргизов; они служат им для зимовья, где стада их находят защиту против холода и бурь и прекрасный корм. Они тщательно берегут траву в Рын-песках летом, ибо неглубокий снег зимою не мешает скоту отыскивать себе корм. Степь и Рын-пески покрываются снегом глубиною только в несколько дюймов; многие пространства - как случилось прошедшей зимой - вовсе не покрываются снегом; и если на иные места наносится он ветром, то глубина его по большой мере бывает в аршин. - Весною киргизы снова разъезжаются по всему назначенному для них пространству.
Время моего пребывания здесь употребил я на исследование окрестностей, соляных озер, Рын-песков и проч., а 26 апреля снова отправился в путь.
Султан, старшина, лейб-кучер хана, многие частию вооруженные, частию снабженные арканами для поимки лошадей киргизы и два казака получили от хана приказание сопровождать меня чрез степь до Глиняного при Камыш-Самарском озере, где стоит казачий форпост. - Чрез каждые 16-20 верст лошади сменялись новыми, пойманными из числа тех, кои паслись стадами по окрестностям дороги. Хотя сии животные, непривыкшие к упряжи, сначала казались неукротимыми, падали на землю и старались высвободиться, прыгая и брыкая, однако в короткое время их усмиряло искусство сидевших на них верхом и удары плетью ехавших подле киргизов; они начинали тянуть и сначала кидались во всю прыть, но вскоре переменяли свой бег на ровную рысь.
29 мая достигли мы до форпоста Глиняного при Камыш-Самарском озере, в степи, где я с благодарностию отпустил моих киргизов, ибо, действительно, я пользовался истинно русским гостеприимством как у хана Джангира, так и со стороны сопровождавших меня киргизов и в киргизских аулах, где мне приходилось останавливаться на ночлеге. Без их помощи я не имел бы возможности продолжать мое путешествие.
29 и 30 апреля проведены в исследовании окрестностей Камыш-Самарского озера, близлежащих соляных озер, и в собирании предметов естественной истории; после того продолжал я мое путешествие вперед до Калмыкова, при реке Урале, а оттуда вниз до крепости Индерских гор, куда прибыл в ночи 3 мая.
По благосклонности господина военного губернатора поставлены были для меня казацкие лошади через всю степь от Глиняного до реки Урала, так что эту часть я проехал быстро, не останавливаясь на днем, ни ночью, потому что тут не представлялось мне ничего занимательного, кроме самой почвы степной.
4 мая послал я обоих моих спутников, в сопровождении казачьего конвоя из 8 человек, к Индерскому соляному озеру, лежащему по ту сторону Урала - для определения посредством барометрического нивелирования высоты сего озера в сравнении с высотою реки Урала, где остался я для этой цели; а вслед за тем в сопровождении 4 казаков и сам отправился туда. После обеда 6 мая исследования столь достопримечательных Индерских гор были приведены к концу, и мы возвратились опять в крепость при Урале, для укладки и отправки собранных дотоле естественных произведений. - Отослано было четыре ящика, из них три Императорскому Дерптскому университету и один Ботаническому саду в С. Петербурге. - Один из этих ящиков заключал в себе химические и геогностические предметы, предназначенные для химического исследования в Дерпте. Другой ящик, равномерно и тот, который был адресован С. Петербургскому Ботаническому саду, заключал в себе назначенные для пересадки свежие корни растений: Rhinopetalum Karelini, Megacarpaea liciniata, Hesperis tatarica, Leontice vesicaria и пр., которые, по уверению г. статского советника Ледебура, прекрасно принялись. Третий ящик содержал в себе несколько видов пойманных дорогою жуков, как то: Scarites bucida, Akis leucographa, sulcata и pubescens; Dorcadion morio, Cymindis cruciata, Pimelia cephalotes и subglobosa, Calosoma Karelini, Throx morticini и пр., также шкуру байбака (Arctomys Baibak) и citillus.
Жидкие химические предметы, также многие хранимые в спирте земноводные, как то: Agama aurita, caudivolvula и helioscopia, Lacerta variabilis, Coluber Dione и проч. не могли быть отправлены по почте, и я принужден был возить оные с собою, как ни затруднительно было это для меня.
Посмотрев, каким способом приготовляется икра и рыбий клей, при бывшей в то время рыбной ловле на реке Урале, продолжал я свое путешествие в Гурьев, куда и прибыл 9 мая, вечером.
10, 11 и 12 мая был я на Каспийском море, из коего начерпал воды для химических исследований, ибо предпочел черпать оную здесь, нежели в Астрахани, потому что тут впадает в море только малый Урал, между тем как там широкая Волга вливает в него свои воды, и, следовательно, я не мог бы получить такой чистой воды, как мне желалось, в чем я удостоверился опытом, впоследствии времени произведенным на берегу Каспийского моря и при поездке от Астрахани до маяка. Во время этой поездки пользовался я самой благоприятной погодой, так что мог не только почерпнуть воду самую чистую посредством особенного снаряда, приготовленного на сей конец искусным здешним механиком Бриккером, но также исследовать в точности многие из близлежащих островов и все существующие доселе устья Урала.
13 мая посетил я окрестности Гурьева, уложил в ящик разные собранные вещи и отдал на почту, а 14-го снова пустился в дорогу. Мы принуждены были ехать с Сарачика вверх по Уралу, потому что в продолжение немногих дней, проведенных нами в Гурьеве, наполнили водою канал между Уралом и Каспийским морем, и переехать на другую сторону можно было только выше Сарачика, на пароме.
Посетив 15 мая Древний Сарачик при реке Урале, и приказав вскрыть несколько старинных, еще сохранившихся в целости могил, я направил путь по северному берегу Каспийского моря через степь, на Астрахань.
Исследование многих высохших соляных озер, которые содержат в себе огромные пласты соли в глубине от 2 до 4 футов под поверхностию земли, собирание степных растений, также разных соляных кореньев для испытания оных в отношении к получению из оных соды и проч., доставили и мне и моим спутникам довольно занятия.
Путешествие по северному берегу Каспийского моря было сопряжено со многими трудностями, ибо лошади, пыхтя и обливаясь потом, медленным шагом тянули наши экипажи по наносному песку, который во многих местах лежал наподобие гор, вышиною в 2 и даже 4 сажени. Бесчисленные рои комаров с ожесточением нападали на людей и лошадей, и путешествие становилось еще более затруднительным от зловонных испарений из покрытых тростником морских бухт (в которых гнили рыбы и другие выброшенные бурею морские животные, и чрез которые должно проезжать при высокой воде, как случилось именно в то время) - равномерно от недостатка пресной воды при томительном зное.
20 мая, вечером, достиг я до лежащей неподалеку от Ахтубы татарской деревни Кочетаевки, оставил там мои экипажи, нанял лодку, переехав 21 мая в Краснояр, а оттуда в другой лодке в Астрахань, куда и прибыл 22 мая в ночь.
В Астрахани оставался я до 30 мая, и пребыванием моим в этом городе воспользовался для собрания там статистических и других сведений о торговле, рыбной ловле, о врачебном искусстве персов, о виноделии и проч. 28 мая ездил вниз по Волге до маяка в Каспийском море, дабы и здесь также начерпать воды для химического исследования; эту воду нашел я мало разнящеюся с волжскою водою. Вместе с тем определил я высоту барометра в Астрахани над уровнем Каспийского моря. Искусный астраханский аптекарь г. Оссе вызвался во все продолжение моего путешествия делать ежедневно в определенные часы наблюдения и таким образом доставить мне возможность, посредством наблюдений, которые в то же время я предполагал делать сам, определить не только высоту, над поверхностью моря, предлежавшего мне пути через степи, но и произвести нивелирование далее, посредством наблюдений, продолженных от Волги до Дона и вдоль сей реки до Азовского моря, а оттуда до Черного моря; одним словом, нивелирование всего пространства между Черным и Каспийским морями. Такое нивелирование хотя по причине значительнейших расстояний и не могло бы быть так точно, как измерение на одинаких расстояниях (stationenmäfsige Messung), однако ряд верных наблюдений может привести к результату не менее благоприятному. Имея четыре превосходные барометра, из коих три такого же устройства, какой описан в Парротовом «Путешествии на Арарат», а четвертый подъемный барометр, я оставил г-ну аптекарю Оссе, для сих наблюдений, один из них, сравнив его наперед с прочими.
29 мая возвратился я в Астрахань, посетил находящийся при устье Волги, превосходно устроенный карантин, где стоял на якоре персидский корабль - первый, который выстроен в Персии, коего экипаж состоит из персиян и которым управляют персияне, ибо доселе персидская торговля производилась русскими купеческими кораблями. В Астрахань прибыл в час ночью.
Г. Клаус, остававшийся в Астрахани, приготовил все для дальнейшего нашего путешествия; и, отправив на почту два ящика с собраниями, сделанными во время поездки по берегам Каспийского моря, я пустился в обратный путь на Красноярск. Тут я снова поручил г. Клаусу позаботиться о заготовлении потребного для нового путешествия по степям числа лошадей и казаков, согласно с приказанием, данным в Астрахани г. военным губернатором; сам же съездил между тем на лодке к соляным озерам и к озерам горькой соли, которые находятся близ Кигача. Так как выступившая из берегов Волга покрыла все водою, то я переезжал в лодке над островами, деревьями и между ветвями; и хотя мой переезд чрез это сократился, но нередко подвергал меня большой опасности. 2 июня вечером я снова возвратился в Красноярск, а 3 июня утром отправился с моими спутниками в татарское селение Кочетаевку, где стояли мои экипажи, для того, чтобы отсюда начать новое мое путешествие в степи. Старанием г. красноярского земского судьи удалось мне нанять кондуровских татар для путешествия по степи, и они дожидались уже меня в Кочетаевке. Мой конвой, состоявший из четырех вполне вооруженных казаков, прибыл, однако, лишь 4 июня после обеда, и я пустился в путь вечером, в 6 часов. По причине песчаной дороги мы проехали только 10 верст, как показал мой годометр, и остановились на ночлеге. С рассветом продолжали мы наше путешествие в направлении к Арсаргару, которое наш переводчик отчасти уже знал, потому что прежде быль сам однажды там, отчасти узнавал, расспрашивая степных жителей.
В силу предписания головы татарской деревни Кочетаевки, получали мы в аулах кондуровских татар, через область коих надлежало нам проезжать, пристяжных лошадей, когда наши уставали, - и без этих свежих лошадей мы не далеко могли бы уехать в степи. Все шло довольно хорошо, хотя при каждой перемене лошадей возобновлялись упомянутые уже прежде хлопоты с сими, непривыкшими к упряжи животными; но 6 июня поутру мы должны были остановиться посреди самой степи, и кучера мои объявили, что нельзя ехать вперед, если не припрягут свежих лошадей. В самом деле, бедные животные совершенно утомились, ибо мы пустились в дорогу с восходом солнца, проехали песчаные степи, редко поросшие растением Artemisia austriaca, и на этот раз тщетно искали аула, чтоб там переменить лошадей. Я хотя и дал несколько отдохнуть устарелым животным, но наконец велел ехать далее, чтобы достигнуть до аула, потому что нам нельзя было оставаться тут долее. - Вскоре после того, действительно, показался вдали аул, около которого паслись большие стада быков, лошадей, верблюдов и овец. Обрадованный, я велел ехать прямо к этому селению, но к моему удивлению татары объявили мне, что они не получат тут лошадей, если я не достану оных сам, ибо эти аулы населены не татарами, а трухменцами, с которыми они не имеют никаких связей.
Я тотчас послал туда двух казаков вместе с переводчиком, велел просить лошадей, и по прошествии короткого времени посланные мои возвратились в сопровождении нескольких трухменцев. - Один из них, видный старик, с седою бородою, в высокой трухменской шапке, в бухарском халате и исподнем платье, подошел к коляске, подал мне руку и важно спросил, чего я желаю. Я велел переводчику сказать ему, что я нахожусь в государственной службе, должен ехать в Арсаргар и прошу его дать мне несколько лошадей, потому что мои, как он видит, очень утомилась. Подумав несколько минут, он велел отвечать мне: «Так как тебя послал Великий Государь, Коему Бог да пошлет долголетие, то ты получишь лошадей; без того ты не получил бы их! Но тебе придется проезжать чрез несколько аулов; для того я пошлю с тобою гонца, чтоб и там давали тебе лошадей!» Он дал знак нескольким из своих служителей, остановившимся вблизи от него верхом, и в одну минуту поскакали они к табунам пасшихся лошадей, и на арканы, которые всегда при них находятся, поймали четырех самых лучших лошадей.
Счастливая звезда привела меня именно к аулу начальника всех кочующих в этой степи трухменцев, которые, принадлежав прежде к разбойничавшим жителям восточного берега Каспийского моря, поселились здесь за 22 года, с разрешения Блаженныя памяти Императора Александра, и теперь ведут довольную и мирную жизнь. - Старшина предложил мне после того в подарок еще одну овцу, и по расспросе его о том, что мне казалось важным, отправились мы далее. Мы получали в других трухменских аулах, без всякой задержки, все нужное для продолжения пути, и 7 июня снова прибыли к аулам киргизским. Я велел спросить лошадей; но тут представляли нам всякого рода затруднения и уловки; при мне был, однако, прекрасный талисман, который произвел волшебное действие. Это красивый черкесский кинжал, в бархатных ножнах, оправленных золотыми и серебряными бляхами; мне подарил его хан киргизский при нашем расставании, обратив при том мое особенное внимание на находившееся на этом кинжале имя его, и дав мне знать, что он послужишь мне на пользу впоследствии времени у киргизов. - Таким образом, и здесь я обязан был новыми услугами этому доброму человеку, который с таким гостеприимством принял меня. Я вынул мой кинжал, показал имя хана - большая часть владельцев аулов умели читать - и велел переводчику сказать, что хан Джангир мне кунак, т. е. друг, и что я получил этот кинжал в подарок от него.
Кинжал подействовал как бы магическою силою: неловко извиняясь и уверяя, что они верные слуги хана и готовы на все, что только я потребую, киргизы наловили и впрягли лошадей, в которых прежде отказывали, принесли в больших сосудах кумысу и айрану для всех моих спутников, и сверх того поднесли мне в дар овцу. Многие молодые киргизы, также сам владетель аула, провожали меня верхом и при том показывали различные опыты своего проворства и искусства в верховой езде, чтоб заставить меня позабыть о прежних своих отказах, пока с наступлением ночи не прибыли мы к новому киргизскому аулу. На следующее утро я не имел нужды просить лошадей: они были уже наловлены ночью и паслись вблизи аула; за то должен я был - как то случалось и прежде во всех аулах - показать им мое оружие, часы, компас и проч., причем возбуждали величайшее их удивление преимущественно мое двуствольное ружье, с пистонным замком, и мои пистолеты, также резинные калоши, которые они вытягивали и дергали до того, что наконец они разорвались, ибо каждый хотел надеть их на свои огромные сапоги. Вообще, они поступали так, как обыкновенно поступают дикие народы.
7 июня вечером, в проливной дождь, прибыли мы в Арсангар и исследовали этот гипсовый хребет, на котором, сколько мне известно, не бывал ни один естествоиспытатель со времен Палласа. Тут мой спутник Клаус нашел, вместе с другими редкими растениями, Astragalus amarus, и притом в цвете и с плодами. Доселе это растение было известно только по описанию и изображению Палласа, который нашел его в бытность свою на Арсангаре; но так как он был здесь раннею весною, то нашелся в необходимости сделать изображение по нескольким высохшим прошлогодним экземплярам.
Вблизи Арсангара находятся большее соляные пруды, коих дно покрыто солью; но, к сожалению, нет тут вовсе воды, годной для питья, так что мы должны были томиться жаждою целый день при самом тяжком зное, ибо только вечером в 8 часов возвратились с мутною водою несколько казаков, посланных для того еще утром.
9 июня, с восходом солнца, пустились мы далее, по песчаной и соляной степи, где встретили несколько степных волков, орлов, а на соляных грудах целые стаи красных гусей; 10 июня, при солнечном закате, достигли до Чапчачи.
11 июня исследовал я этот чрезвычайно достопримечательный горный венок, который возвышается посреди ровной степи и содержит в себе пласты каменной соли, а 12 июня снова отправился в путь на Богдо, куда и прибыл 13 числа вечером. Здесь оставался я до 15 июня, и между тем посылал г. Клауса к Малому Богдо, снабдив его барометром, годометром и компасом для исследования и сего места; наконец в полдень 15 июня поехал я в Володимировку при Ахтубе, где отпустил моих казаков и татар и того же дня переправился через Волгу в Черный Яр. Прибыв туда, взял я почтовых лошадей, проехал всю ночь, чтоб не терять времени, и вечером 17 июня прибыл в дружелюбную Сарепту.
На каждого, въезжающего в Сарепту, производит она приятное впечатление своими простыми, опрятными домиками, чистотою своих улиц, обсаженных итальянскими тополями и маленькими, находящимися при домах садиками, украшенными цветами. Тем более должна была она произвести такое впечатление на меня, который из голых степей, от диких, кочующих орд был перенесен снова в круг образованных людей, и вновь услышал язык, вновь увидел нравы и обычаи своей отчизны. Чувство тихой меланхолии овладело душою моею, и с сердечною благодарностию поспешил я к начинавшемуся тогда богослужению.
Совершенное теперь путешествие по степи было затруднительнее прежнего, потому что почти ежедневно шел дождь, и мы нередко пробуждались по утрам промоченные насквозь, хотя и ночевали в палатках. - Дождь был тем неприятнее, что лишал нас горючего материала, ибо влажный верблюжий навоз и вымерзшие кусты ревеню, которые до тех пор мы употребляли на это, не загорались; мы не могли ничего варить, так что 6 дней принуждены были питаться лишь сухарями и чаем, приготовленным над спиртовою лампою.
Сверх геогностических и химических определений и сверх собирания многих предметов, которые ожидают исследования впоследствии времени в химической лаборатории, мы определили высоту вышесказанных гор, их положение, и вообще высоту совершенного нами пути по степям над поверхностью и уровнем Каспийского моря; посредством годометра и компаса найдено расстояние вышеупомянутых гор одной от другой и от Ахтубы, и вообще, так же, как и прежде, был веден постоянный метеорологический журнал. Сверх того, не только составлен полный гербарий найденных в то время в степи растений, но и собраны для Ботанического сада корни и семена многих редких растений. В Сарепте уложено было пять ящиков, содержавших в себе растения, насекомых, семена, химические предметы, и отправлены в Дерпт. К сожалению, пребывание мое в Сарепте продолжалось более, нежели как сначала предполагал я в моем плане, ибо, по исследовании 18 июня минерального ключа, находящегося недалеко от Сарепты, и по возвращении моем 19 числа от приволжских гор в полном здоровье, я в тот же день впал в горячку, которая замедлила мой отъезд до 17 июля. Болезнь эта произошла, может быть, от простуды при исследовании минерального ключа, от скорой езды 19 июня при температуре в 28° Реом. (в тени); равномерно и от перемены образа жизни в степи. Болезнь обнаружилась с такою силою, что в промежуток немногих часов я перешел от совершенного здоровья к беспамятству. - 17 июля я уже так оправился, что с осторожностию мог продолжать свое путешествие. Я пустился из Сарепты через степь в Пятизбенск, казацкую станицу на Дону, и вдоль этой реки, через степь и Новочеркасск, проехал в Таганрог. Тут сел я на купеческий корабль, переехал чрез Азовское море, и после пятидневного плавания, 5 августа, вышел на крымский берег в Яниколе. Теплый воздух донской степи и Азовского моря произвели такое благодетельное действие на мое здоровье, что, прибыв в Крым, я чувствовал силы свои совершенво обновленными. Из Яниколя отправился я в Керчь, оттуда чрез Босфор на Таман, а отсюда, по окончании моих занятий, назад в Керчь. Здесь я исследовал важнейшие из окрестных пунктов и продолжал потом мое путетествие далее, в Арабат, Феодосию, Судак, Карасу-Базар и Симферополь. Отсюда через Алушту отправился на южный берег Крыма, и чрез Севастополь и Бахчисарай возвратился в Симферополь. Отправив отсюда еще один ящик с предметами естественной истерии в Совет Дерптского университета, пустился я в обратный путь. Ехал чрез Эвпаторию, по степи, в Перекоп; оттуда через Переслав и Херсон в Одессу, и наконец через Киев, Могилев, Псков назад в Дерпт, куда я прибыл в ночи на 14 сентября, следовательно, еще за два дни до истечения срока, назначенного на мое путешествие. Последние занятия мои состояли, сверх упомянутых уже прежде барометрических наблюдений близ Волги, Дона, Азовского и Черного морей, в исследовании важнейших соляных озер крымских, в исследовании газообразных испарений вулканических грязей и нефтяных источников на Тамане; в собирании воды Азовского, Черного и Гнилого морей для хнмического разложения и сравнения с почерпнутою прежде водою Каспийского моря, и в многих других ученых исследованиях, о коих, как равно и о всех вообще последствиях сего путешествия, представлю публике отчет в свое время. - Но, конечно, работы эти, при других моих доджностных занятиях, займут у меня еще несколько лет. - Из этого сокращенного обзора можно усмотреть, в какой мере я достиг цели и плана моего пушешествия. Охотно остался бы я долее в Крыму, где так много предметов, привлекающих к себе внимание химика; особенно я желал бы тщательнее ознакомиться с тамошним виноделием; но так как в нынешнем полугодии мне надлежало вознаградить пропущенные лекции предшедшего, вместе с другими накопившимися занятиями по должности, то я не смел позволить себе дальнейшее отсутствие из Дерпта.
По вычете шести недель, которые я принужден был пробыть в Саратове до наступления весны, и четырехнедельной моей болезни в Сарепте, я проехал в 5½ месяцев, при беспрерывной деятельности, около 10.000 верст. Конечно, это было бы невозможно без сильного пособия местных начальств, особливо со стороны господ гражданских и военных губернаторов - оренбургского, саратовского, астраханского и таврического, в содействии коих я неоднократно имел нужду в продолжение моего путешествия, равномерно без дружелюбного вспомоществования многих частных лиц. Всем этим особам приношу мою живейшую благодарность.
Д. Фр. Гебель
Дерпт, 25 октября 1834 года
Другие материалы о Внутренней орде:
• А. М. Фадеев. Воспоминания;
• А. В. Терещенко. Следы Дешт-Кипчака и Внутренняя Киргиз-Кайсацкая орда;
• А. Н. Харузин. Степные очерки (Киргизская Букеевская орда).
НАЧАЛО
Джангир, хан Внутренней Киргизской орды (1823-1845)
На расстоянии сорока верст от Елтонского озера к востоку, начинается область хана, и я немало был удивлен торжественным приветствием, которым на границе сих владений встретили меня его посланные. Сюда были отправлены: султан, старшина и секретарь хана, также его лейб-кучер, несколько простых киргизов и двадцать лошадей для моего приема и для сопровождения меня до жилища ханского. Вместе с тем принесена была мне в дар откормленная овца.
Лошади были скоро перепряжены, и диким бегом понеслись непривычные к упряжи животные, управляемые ударами плети ехавших подле верхом киргизов. Наши экипажи катились по степи, покрытой цветущими тюльпанами. Вечером, в 9 часов, прибыли мы к жилищу хана - деревянному дворцу, выстроенному со вкусом. Он был блистательно освещен; у дверей стояли слуги для моего приема; зять хана приветствовал меня и ввел в меблированные на европейский манер покои. Подали чай, кумыс и айран (кислое коровье молоко); после того вареные в сахаре плоды, и наконец в европейским вкусе приготовленный ужин, при чем, однако же, не обошлось без восточного пиллава и окорока конины.
На следующее утро имел я аудиенцию, при чем Его Высокостепенство (титул хана) принял меня с дружеским пожатием руки у дверей залы для аудиенций, коей пол был устлан персидскими коврами. Он подвел меня к софе, на которой и сел подле меня.
Хан Джангир лет 30 от роду, крепкого сложения, среднего роста, с преобладающими монгольскими чертами физиогномии. Цвет лица его бледно-желтоватый, глаза серые и приветливые, кожа и цвет рук нежны и белы. - На подбородке, бровях и усах волосы были редки, светло-коричневого цвета. Он охотно и бегло говорил по-русски. Одежда его состояла из бархатного фиолетового цвета кафтана, богато вышитого серебряными кистями; из таких же панталон, из богато вышитого золотом бархатного камзола, и остроконечной, с собольею опушкой, и вышитой золотом бархатной шапки. Он был подпоясан украшенною аметистами перевязью, на которой висели черкесский кинжал и кривая сабля. - Простые киргизы обыкновенно носят кафтаны из конских кож, шерстью наружу, с выпушкою из лошадиных грив по швам рукавов и спинок; они ходят также в остроконечных шапках из лошадиных кож, иногда шерстью внутрь, иногда наружу. По сообщенному мне Джангиром известию, кочующие в этой степи киргизы составляют, по приблизительному счету, около 109.300 душ обоего пола, которые в 16.550 кибитках, или юртах, переезжают с места на место, и имеют 99.300 верблюдов, 165.000 штук рогатого скота, 827.500 курдюков ( киргизск. овец) и 496.500 лошадей. Прежде количество овец составляло 3 миллиона, но уменьшилось до вышепоказанного числа от скотских падежей; теперь же снова значительно увеличивается. Ежегодно продается большое количество овец, и именно в нынешнем году продано оных до 100.000 штук. Цена за трехлетнюю овцу была 12 руб. ассиг., за годовалую 6 руб. ассигнац. Лошади продаются от 50 до 200 руб. за каждую. Верблюдов киргизцы продают неохотно; они наиболее употребляются на перевозку кибиток и пр.
Посредине киргизской области простираются Рын-пески, или Нарынские песчаные горы, до северного берега Каспийского моря. Это волнообразные насыпи желтого наносного песку в 1½ и до 5 сажен вышины. Только на вершине их песок рухл, так что можно увязнуть в нем на несколько дюймов; внутренняя часть их крепче и плотнее, так что даже бури и вихри, столь часто случающиеся в степи, мало изменяют их форму или даже и вовсе не изменяют оной. - Углубления и небольшие долины между оными произращают прекрасную траву, коей корнями вся масса как бы связывается вместе. - Повсюду находится там самая лучшая вода; нужно только разрыть песок на один или на несколько футов глубины. Поэтому сии Рын-пески чрезвычайно важны для киргизов; они служат им для зимовья, где стада их находят защиту против холода и бурь и прекрасный корм. Они тщательно берегут траву в Рын-песках летом, ибо неглубокий снег зимою не мешает скоту отыскивать себе корм. Степь и Рын-пески покрываются снегом глубиною только в несколько дюймов; многие пространства - как случилось прошедшей зимой - вовсе не покрываются снегом; и если на иные места наносится он ветром, то глубина его по большой мере бывает в аршин. - Весною киргизы снова разъезжаются по всему назначенному для них пространству.
Время моего пребывания здесь употребил я на исследование окрестностей, соляных озер, Рын-песков и проч., а 26 апреля снова отправился в путь.
Султан, старшина, лейб-кучер хана, многие частию вооруженные, частию снабженные арканами для поимки лошадей киргизы и два казака получили от хана приказание сопровождать меня чрез степь до Глиняного при Камыш-Самарском озере, где стоит казачий форпост. - Чрез каждые 16-20 верст лошади сменялись новыми, пойманными из числа тех, кои паслись стадами по окрестностям дороги. Хотя сии животные, непривыкшие к упряжи, сначала казались неукротимыми, падали на землю и старались высвободиться, прыгая и брыкая, однако в короткое время их усмиряло искусство сидевших на них верхом и удары плетью ехавших подле киргизов; они начинали тянуть и сначала кидались во всю прыть, но вскоре переменяли свой бег на ровную рысь.
29 мая достигли мы до форпоста Глиняного при Камыш-Самарском озере, в степи, где я с благодарностию отпустил моих киргизов, ибо, действительно, я пользовался истинно русским гостеприимством как у хана Джангира, так и со стороны сопровождавших меня киргизов и в киргизских аулах, где мне приходилось останавливаться на ночлеге. Без их помощи я не имел бы возможности продолжать мое путешествие.
29 и 30 апреля проведены в исследовании окрестностей Камыш-Самарского озера, близлежащих соляных озер, и в собирании предметов естественной истории; после того продолжал я мое путешествие вперед до Калмыкова, при реке Урале, а оттуда вниз до крепости Индерских гор, куда прибыл в ночи 3 мая.
По благосклонности господина военного губернатора поставлены были для меня казацкие лошади через всю степь от Глиняного до реки Урала, так что эту часть я проехал быстро, не останавливаясь на днем, ни ночью, потому что тут не представлялось мне ничего занимательного, кроме самой почвы степной.
4 мая послал я обоих моих спутников, в сопровождении казачьего конвоя из 8 человек, к Индерскому соляному озеру, лежащему по ту сторону Урала - для определения посредством барометрического нивелирования высоты сего озера в сравнении с высотою реки Урала, где остался я для этой цели; а вслед за тем в сопровождении 4 казаков и сам отправился туда. После обеда 6 мая исследования столь достопримечательных Индерских гор были приведены к концу, и мы возвратились опять в крепость при Урале, для укладки и отправки собранных дотоле естественных произведений. - Отослано было четыре ящика, из них три Императорскому Дерптскому университету и один Ботаническому саду в С. Петербурге. - Один из этих ящиков заключал в себе химические и геогностические предметы, предназначенные для химического исследования в Дерпте. Другой ящик, равномерно и тот, который был адресован С. Петербургскому Ботаническому саду, заключал в себе назначенные для пересадки свежие корни растений: Rhinopetalum Karelini, Megacarpaea liciniata, Hesperis tatarica, Leontice vesicaria и пр., которые, по уверению г. статского советника Ледебура, прекрасно принялись. Третий ящик содержал в себе несколько видов пойманных дорогою жуков, как то: Scarites bucida, Akis leucographa, sulcata и pubescens; Dorcadion morio, Cymindis cruciata, Pimelia cephalotes и subglobosa, Calosoma Karelini, Throx morticini и пр., также шкуру байбака (Arctomys Baibak) и citillus.
Жидкие химические предметы, также многие хранимые в спирте земноводные, как то: Agama aurita, caudivolvula и helioscopia, Lacerta variabilis, Coluber Dione и проч. не могли быть отправлены по почте, и я принужден был возить оные с собою, как ни затруднительно было это для меня.
Посмотрев, каким способом приготовляется икра и рыбий клей, при бывшей в то время рыбной ловле на реке Урале, продолжал я свое путешествие в Гурьев, куда и прибыл 9 мая, вечером.
10, 11 и 12 мая был я на Каспийском море, из коего начерпал воды для химических исследований, ибо предпочел черпать оную здесь, нежели в Астрахани, потому что тут впадает в море только малый Урал, между тем как там широкая Волга вливает в него свои воды, и, следовательно, я не мог бы получить такой чистой воды, как мне желалось, в чем я удостоверился опытом, впоследствии времени произведенным на берегу Каспийского моря и при поездке от Астрахани до маяка. Во время этой поездки пользовался я самой благоприятной погодой, так что мог не только почерпнуть воду самую чистую посредством особенного снаряда, приготовленного на сей конец искусным здешним механиком Бриккером, но также исследовать в точности многие из близлежащих островов и все существующие доселе устья Урала.
13 мая посетил я окрестности Гурьева, уложил в ящик разные собранные вещи и отдал на почту, а 14-го снова пустился в дорогу. Мы принуждены были ехать с Сарачика вверх по Уралу, потому что в продолжение немногих дней, проведенных нами в Гурьеве, наполнили водою канал между Уралом и Каспийским морем, и переехать на другую сторону можно было только выше Сарачика, на пароме.
Посетив 15 мая Древний Сарачик при реке Урале, и приказав вскрыть несколько старинных, еще сохранившихся в целости могил, я направил путь по северному берегу Каспийского моря через степь, на Астрахань.
Исследование многих высохших соляных озер, которые содержат в себе огромные пласты соли в глубине от 2 до 4 футов под поверхностию земли, собирание степных растений, также разных соляных кореньев для испытания оных в отношении к получению из оных соды и проч., доставили и мне и моим спутникам довольно занятия.
Путешествие по северному берегу Каспийского моря было сопряжено со многими трудностями, ибо лошади, пыхтя и обливаясь потом, медленным шагом тянули наши экипажи по наносному песку, который во многих местах лежал наподобие гор, вышиною в 2 и даже 4 сажени. Бесчисленные рои комаров с ожесточением нападали на людей и лошадей, и путешествие становилось еще более затруднительным от зловонных испарений из покрытых тростником морских бухт (в которых гнили рыбы и другие выброшенные бурею морские животные, и чрез которые должно проезжать при высокой воде, как случилось именно в то время) - равномерно от недостатка пресной воды при томительном зное.
20 мая, вечером, достиг я до лежащей неподалеку от Ахтубы татарской деревни Кочетаевки, оставил там мои экипажи, нанял лодку, переехав 21 мая в Краснояр, а оттуда в другой лодке в Астрахань, куда и прибыл 22 мая в ночь.
В Астрахани оставался я до 30 мая, и пребыванием моим в этом городе воспользовался для собрания там статистических и других сведений о торговле, рыбной ловле, о врачебном искусстве персов, о виноделии и проч. 28 мая ездил вниз по Волге до маяка в Каспийском море, дабы и здесь также начерпать воды для химического исследования; эту воду нашел я мало разнящеюся с волжскою водою. Вместе с тем определил я высоту барометра в Астрахани над уровнем Каспийского моря. Искусный астраханский аптекарь г. Оссе вызвался во все продолжение моего путешествия делать ежедневно в определенные часы наблюдения и таким образом доставить мне возможность, посредством наблюдений, которые в то же время я предполагал делать сам, определить не только высоту, над поверхностью моря, предлежавшего мне пути через степи, но и произвести нивелирование далее, посредством наблюдений, продолженных от Волги до Дона и вдоль сей реки до Азовского моря, а оттуда до Черного моря; одним словом, нивелирование всего пространства между Черным и Каспийским морями. Такое нивелирование хотя по причине значительнейших расстояний и не могло бы быть так точно, как измерение на одинаких расстояниях (stationenmäfsige Messung), однако ряд верных наблюдений может привести к результату не менее благоприятному. Имея четыре превосходные барометра, из коих три такого же устройства, какой описан в Парротовом «Путешествии на Арарат», а четвертый подъемный барометр, я оставил г-ну аптекарю Оссе, для сих наблюдений, один из них, сравнив его наперед с прочими.
29 мая возвратился я в Астрахань, посетил находящийся при устье Волги, превосходно устроенный карантин, где стоял на якоре персидский корабль - первый, который выстроен в Персии, коего экипаж состоит из персиян и которым управляют персияне, ибо доселе персидская торговля производилась русскими купеческими кораблями. В Астрахань прибыл в час ночью.
Г. Клаус, остававшийся в Астрахани, приготовил все для дальнейшего нашего путешествия; и, отправив на почту два ящика с собраниями, сделанными во время поездки по берегам Каспийского моря, я пустился в обратный путь на Красноярск. Тут я снова поручил г. Клаусу позаботиться о заготовлении потребного для нового путешествия по степям числа лошадей и казаков, согласно с приказанием, данным в Астрахани г. военным губернатором; сам же съездил между тем на лодке к соляным озерам и к озерам горькой соли, которые находятся близ Кигача. Так как выступившая из берегов Волга покрыла все водою, то я переезжал в лодке над островами, деревьями и между ветвями; и хотя мой переезд чрез это сократился, но нередко подвергал меня большой опасности. 2 июня вечером я снова возвратился в Красноярск, а 3 июня утром отправился с моими спутниками в татарское селение Кочетаевку, где стояли мои экипажи, для того, чтобы отсюда начать новое мое путешествие в степи. Старанием г. красноярского земского судьи удалось мне нанять кондуровских татар для путешествия по степи, и они дожидались уже меня в Кочетаевке. Мой конвой, состоявший из четырех вполне вооруженных казаков, прибыл, однако, лишь 4 июня после обеда, и я пустился в путь вечером, в 6 часов. По причине песчаной дороги мы проехали только 10 верст, как показал мой годометр, и остановились на ночлеге. С рассветом продолжали мы наше путешествие в направлении к Арсаргару, которое наш переводчик отчасти уже знал, потому что прежде быль сам однажды там, отчасти узнавал, расспрашивая степных жителей.
В силу предписания головы татарской деревни Кочетаевки, получали мы в аулах кондуровских татар, через область коих надлежало нам проезжать, пристяжных лошадей, когда наши уставали, - и без этих свежих лошадей мы не далеко могли бы уехать в степи. Все шло довольно хорошо, хотя при каждой перемене лошадей возобновлялись упомянутые уже прежде хлопоты с сими, непривыкшими к упряжи животными; но 6 июня поутру мы должны были остановиться посреди самой степи, и кучера мои объявили, что нельзя ехать вперед, если не припрягут свежих лошадей. В самом деле, бедные животные совершенно утомились, ибо мы пустились в дорогу с восходом солнца, проехали песчаные степи, редко поросшие растением Artemisia austriaca, и на этот раз тщетно искали аула, чтоб там переменить лошадей. Я хотя и дал несколько отдохнуть устарелым животным, но наконец велел ехать далее, чтобы достигнуть до аула, потому что нам нельзя было оставаться тут долее. - Вскоре после того, действительно, показался вдали аул, около которого паслись большие стада быков, лошадей, верблюдов и овец. Обрадованный, я велел ехать прямо к этому селению, но к моему удивлению татары объявили мне, что они не получат тут лошадей, если я не достану оных сам, ибо эти аулы населены не татарами, а трухменцами, с которыми они не имеют никаких связей.
Я тотчас послал туда двух казаков вместе с переводчиком, велел просить лошадей, и по прошествии короткого времени посланные мои возвратились в сопровождении нескольких трухменцев. - Один из них, видный старик, с седою бородою, в высокой трухменской шапке, в бухарском халате и исподнем платье, подошел к коляске, подал мне руку и важно спросил, чего я желаю. Я велел переводчику сказать ему, что я нахожусь в государственной службе, должен ехать в Арсаргар и прошу его дать мне несколько лошадей, потому что мои, как он видит, очень утомилась. Подумав несколько минут, он велел отвечать мне: «Так как тебя послал Великий Государь, Коему Бог да пошлет долголетие, то ты получишь лошадей; без того ты не получил бы их! Но тебе придется проезжать чрез несколько аулов; для того я пошлю с тобою гонца, чтоб и там давали тебе лошадей!» Он дал знак нескольким из своих служителей, остановившимся вблизи от него верхом, и в одну минуту поскакали они к табунам пасшихся лошадей, и на арканы, которые всегда при них находятся, поймали четырех самых лучших лошадей.
Счастливая звезда привела меня именно к аулу начальника всех кочующих в этой степи трухменцев, которые, принадлежав прежде к разбойничавшим жителям восточного берега Каспийского моря, поселились здесь за 22 года, с разрешения Блаженныя памяти Императора Александра, и теперь ведут довольную и мирную жизнь. - Старшина предложил мне после того в подарок еще одну овцу, и по расспросе его о том, что мне казалось важным, отправились мы далее. Мы получали в других трухменских аулах, без всякой задержки, все нужное для продолжения пути, и 7 июня снова прибыли к аулам киргизским. Я велел спросить лошадей; но тут представляли нам всякого рода затруднения и уловки; при мне был, однако, прекрасный талисман, который произвел волшебное действие. Это красивый черкесский кинжал, в бархатных ножнах, оправленных золотыми и серебряными бляхами; мне подарил его хан киргизский при нашем расставании, обратив при том мое особенное внимание на находившееся на этом кинжале имя его, и дав мне знать, что он послужишь мне на пользу впоследствии времени у киргизов. - Таким образом, и здесь я обязан был новыми услугами этому доброму человеку, который с таким гостеприимством принял меня. Я вынул мой кинжал, показал имя хана - большая часть владельцев аулов умели читать - и велел переводчику сказать, что хан Джангир мне кунак, т. е. друг, и что я получил этот кинжал в подарок от него.
Кинжал подействовал как бы магическою силою: неловко извиняясь и уверяя, что они верные слуги хана и готовы на все, что только я потребую, киргизы наловили и впрягли лошадей, в которых прежде отказывали, принесли в больших сосудах кумысу и айрану для всех моих спутников, и сверх того поднесли мне в дар овцу. Многие молодые киргизы, также сам владетель аула, провожали меня верхом и при том показывали различные опыты своего проворства и искусства в верховой езде, чтоб заставить меня позабыть о прежних своих отказах, пока с наступлением ночи не прибыли мы к новому киргизскому аулу. На следующее утро я не имел нужды просить лошадей: они были уже наловлены ночью и паслись вблизи аула; за то должен я был - как то случалось и прежде во всех аулах - показать им мое оружие, часы, компас и проч., причем возбуждали величайшее их удивление преимущественно мое двуствольное ружье, с пистонным замком, и мои пистолеты, также резинные калоши, которые они вытягивали и дергали до того, что наконец они разорвались, ибо каждый хотел надеть их на свои огромные сапоги. Вообще, они поступали так, как обыкновенно поступают дикие народы.
7 июня вечером, в проливной дождь, прибыли мы в Арсангар и исследовали этот гипсовый хребет, на котором, сколько мне известно, не бывал ни один естествоиспытатель со времен Палласа. Тут мой спутник Клаус нашел, вместе с другими редкими растениями, Astragalus amarus, и притом в цвете и с плодами. Доселе это растение было известно только по описанию и изображению Палласа, который нашел его в бытность свою на Арсангаре; но так как он был здесь раннею весною, то нашелся в необходимости сделать изображение по нескольким высохшим прошлогодним экземплярам.
Вблизи Арсангара находятся большее соляные пруды, коих дно покрыто солью; но, к сожалению, нет тут вовсе воды, годной для питья, так что мы должны были томиться жаждою целый день при самом тяжком зное, ибо только вечером в 8 часов возвратились с мутною водою несколько казаков, посланных для того еще утром.
9 июня, с восходом солнца, пустились мы далее, по песчаной и соляной степи, где встретили несколько степных волков, орлов, а на соляных грудах целые стаи красных гусей; 10 июня, при солнечном закате, достигли до Чапчачи.
11 июня исследовал я этот чрезвычайно достопримечательный горный венок, который возвышается посреди ровной степи и содержит в себе пласты каменной соли, а 12 июня снова отправился в путь на Богдо, куда и прибыл 13 числа вечером. Здесь оставался я до 15 июня, и между тем посылал г. Клауса к Малому Богдо, снабдив его барометром, годометром и компасом для исследования и сего места; наконец в полдень 15 июня поехал я в Володимировку при Ахтубе, где отпустил моих казаков и татар и того же дня переправился через Волгу в Черный Яр. Прибыв туда, взял я почтовых лошадей, проехал всю ночь, чтоб не терять времени, и вечером 17 июня прибыл в дружелюбную Сарепту.
На каждого, въезжающего в Сарепту, производит она приятное впечатление своими простыми, опрятными домиками, чистотою своих улиц, обсаженных итальянскими тополями и маленькими, находящимися при домах садиками, украшенными цветами. Тем более должна была она произвести такое впечатление на меня, который из голых степей, от диких, кочующих орд был перенесен снова в круг образованных людей, и вновь услышал язык, вновь увидел нравы и обычаи своей отчизны. Чувство тихой меланхолии овладело душою моею, и с сердечною благодарностию поспешил я к начинавшемуся тогда богослужению.
Совершенное теперь путешествие по степи было затруднительнее прежнего, потому что почти ежедневно шел дождь, и мы нередко пробуждались по утрам промоченные насквозь, хотя и ночевали в палатках. - Дождь был тем неприятнее, что лишал нас горючего материала, ибо влажный верблюжий навоз и вымерзшие кусты ревеню, которые до тех пор мы употребляли на это, не загорались; мы не могли ничего варить, так что 6 дней принуждены были питаться лишь сухарями и чаем, приготовленным над спиртовою лампою.
Сверх геогностических и химических определений и сверх собирания многих предметов, которые ожидают исследования впоследствии времени в химической лаборатории, мы определили высоту вышесказанных гор, их положение, и вообще высоту совершенного нами пути по степям над поверхностью и уровнем Каспийского моря; посредством годометра и компаса найдено расстояние вышеупомянутых гор одной от другой и от Ахтубы, и вообще, так же, как и прежде, был веден постоянный метеорологический журнал. Сверх того, не только составлен полный гербарий найденных в то время в степи растений, но и собраны для Ботанического сада корни и семена многих редких растений. В Сарепте уложено было пять ящиков, содержавших в себе растения, насекомых, семена, химические предметы, и отправлены в Дерпт. К сожалению, пребывание мое в Сарепте продолжалось более, нежели как сначала предполагал я в моем плане, ибо, по исследовании 18 июня минерального ключа, находящегося недалеко от Сарепты, и по возвращении моем 19 числа от приволжских гор в полном здоровье, я в тот же день впал в горячку, которая замедлила мой отъезд до 17 июля. Болезнь эта произошла, может быть, от простуды при исследовании минерального ключа, от скорой езды 19 июня при температуре в 28° Реом. (в тени); равномерно и от перемены образа жизни в степи. Болезнь обнаружилась с такою силою, что в промежуток немногих часов я перешел от совершенного здоровья к беспамятству. - 17 июля я уже так оправился, что с осторожностию мог продолжать свое путешествие. Я пустился из Сарепты через степь в Пятизбенск, казацкую станицу на Дону, и вдоль этой реки, через степь и Новочеркасск, проехал в Таганрог. Тут сел я на купеческий корабль, переехал чрез Азовское море, и после пятидневного плавания, 5 августа, вышел на крымский берег в Яниколе. Теплый воздух донской степи и Азовского моря произвели такое благодетельное действие на мое здоровье, что, прибыв в Крым, я чувствовал силы свои совершенво обновленными. Из Яниколя отправился я в Керчь, оттуда чрез Босфор на Таман, а отсюда, по окончании моих занятий, назад в Керчь. Здесь я исследовал важнейшие из окрестных пунктов и продолжал потом мое путетествие далее, в Арабат, Феодосию, Судак, Карасу-Базар и Симферополь. Отсюда через Алушту отправился на южный берег Крыма, и чрез Севастополь и Бахчисарай возвратился в Симферополь. Отправив отсюда еще один ящик с предметами естественной истерии в Совет Дерптского университета, пустился я в обратный путь. Ехал чрез Эвпаторию, по степи, в Перекоп; оттуда через Переслав и Херсон в Одессу, и наконец через Киев, Могилев, Псков назад в Дерпт, куда я прибыл в ночи на 14 сентября, следовательно, еще за два дни до истечения срока, назначенного на мое путешествие. Последние занятия мои состояли, сверх упомянутых уже прежде барометрических наблюдений близ Волги, Дона, Азовского и Черного морей, в исследовании важнейших соляных озер крымских, в исследовании газообразных испарений вулканических грязей и нефтяных источников на Тамане; в собирании воды Азовского, Черного и Гнилого морей для хнмического разложения и сравнения с почерпнутою прежде водою Каспийского моря, и в многих других ученых исследованиях, о коих, как равно и о всех вообще последствиях сего путешествия, представлю публике отчет в свое время. - Но, конечно, работы эти, при других моих доджностных занятиях, займут у меня еще несколько лет. - Из этого сокращенного обзора можно усмотреть, в какой мере я достиг цели и плана моего пушешествия. Охотно остался бы я долее в Крыму, где так много предметов, привлекающих к себе внимание химика; особенно я желал бы тщательнее ознакомиться с тамошним виноделием; но так как в нынешнем полугодии мне надлежало вознаградить пропущенные лекции предшедшего, вместе с другими накопившимися занятиями по должности, то я не смел позволить себе дальнейшее отсутствие из Дерпта.
По вычете шести недель, которые я принужден был пробыть в Саратове до наступления весны, и четырехнедельной моей болезни в Сарепте, я проехал в 5½ месяцев, при беспрерывной деятельности, около 10.000 верст. Конечно, это было бы невозможно без сильного пособия местных начальств, особливо со стороны господ гражданских и военных губернаторов - оренбургского, саратовского, астраханского и таврического, в содействии коих я неоднократно имел нужду в продолжение моего путешествия, равномерно без дружелюбного вспомоществования многих частных лиц. Всем этим особам приношу мою живейшую благодарность.
Д. Фр. Гебель
Дерпт, 25 октября 1834 года
Другие материалы о Внутренней орде:
• А. М. Фадеев. Воспоминания;
• А. В. Терещенко. Следы Дешт-Кипчака и Внутренняя Киргиз-Кайсацкая орда;
• А. Н. Харузин. Степные очерки (Киргизская Букеевская орда).