Митяев И.И. О ПРОЖИТЫХ ГОДАХ. (стр. 125-134).
Опубликованные страницы: 1-15, 16-31, 32-54, 54-67, 68-86, 86-107, 107-125.
КАК МЫ УЗНАЛИ О СВЕРЖЕНИИ ЦАРЯ И РАЗВИТИЕ
РЕВОЛЮЦИИ В НАШЕЙ МЕСТНОСТИ ПОД ВЛИЯНИЕМ
БОЛЬШЕВИКОВ
Примерно через месяц после моего бегства с лесного склада на ст. Александро-Невская, рассчитался с хозяином и отец, который не хотел продолжать за 130 рублей в год нелегкую работу. Дома оказалось: двое мужчин - отец и Саша и двое подростков - я и Гриша. В своём хозяйстве дел для всех мужчин явно не хватало.
126
Отец и Саша начали выполнять подённую работу в имении Карандеевых. Отец вместе со своими односельчанами занимались заготовкой дров: спиливали засохшие деревья в парке. Саша - вывозкой хлеба на станцию Раненбург.
А потом наступил перерыв в подённой работе вследствие наступившей распутицы. Отец уходил на новую деревню, где встречался с друзьями, чтобы, как тогда говорили, "поболтать".
Помню, мама занималась прядением, а я лежал на печке. Вошел отец и мама встретила его словами упрека:
- Где ты, отец, пропадаешь целыми днями, даже обедать не приходишь вовремя?
Отец, не отвечая на вопрос матери, сказал:
- Ты вот сидишь за самопряхой, ничего не знаешь, а ведь у нас нет теперь царя.
Мать моментально приостановила свой прядильный "агрегат" и с удивлением спросила:
- А где же он теперь, царь-батюшка?
- Говорят, сместили его, - ответил отец.
- Ты с ума сошел что ли: кто же царя-то сместить может, что ты болтаешь, - продолжала мать, и в её голосе было все заметнее нарастающее возмущение.
-Ваня, может кто-нибудь царя сместить? Ты ведь у нас "ученый" - 5-классную школу кончил, а мы с отцом неграмотные, нас и обмануть могут какие-нибудь болтуны, - обратилась ко мне мама.
Я начал вспоминать учебник русской истории Иловайского, который являлся нашим пособием в школе, но так и не вспомнил, чтобы Иловайский описал случай смещения царя. Подумав немного, я обратился к другому источнику. Мне пришли на ум рассказы барона
127
Штейгера Карандеевым о происходивших потасовках в Государственной думе и я довольно самоуверенно заявил родителям:
- Есть Государственная дума: она может сместить царя и выбрать нового.
Мой ответ заметно ободрил отца, который, обращаясь к маме, как бы в роли "победителя", продолжал:
- Ну вот, а ты говоришь, кто царя сместить может? Найдутся такие. Готовь обед, - как бы подытоживая свою "победу", сказал отец.
А на другой день вечером я пошел на новую деревню и мне ребята, с которыми встретился, сказали, что в избе Дмитрия Семёновича Тарасова мужики о чём-то между собой спорят с утра до вечера.
Отец вернулся домой поздно и на его пиджаке был прикреплен небольшой кумачовый бант.
Мама вновь к нему с упрёком:
- Отец, где ты шатался целый день и что у тебя за красная "тряпочка" на пиджаке?
- Не шатался я, а все мы, мужики, собрались у кума Митюни и ломали голову, как быть с имением Карандеихи, когда будем делить её землю. А на пиджаке моем не тряпочка, а красный бант. Всем мужикам, кто за смешение царя и против господ, красные банты давали.
- И ты, значит, против царя и против господ? - спохватившись, спросила мама.
- А что царь-то дал народу - войну и голод, а господа-то мне всю шею оттёрли, весь век почти даром гнул на них спину, - спокойно, но довольно увесисто ответил отец.
128
- Так-то это так, - соглашаясь, сказала мама.
С тех пор, когда в деревне стало известно о свержении с престола царя, она стала напоминать растревоженный пчелиный улей: в каждом дворе мужики и бабы целыми днями судили и рядили: что будет с царем, скоро ли кончится война, когда произойдет раздел помещичьей земли? При этом каждый придумывал своё решение этих вопросов, считая его самым мудрым и справедливым.
Вначале в деревне ещё редко можно было услышать объяснение того, что произошло, одним словом - революция!
Но это слово, доселе неизвестное и непонятное деревенским жителям, стало всё чаще входить в употребление по мере того, как в деревне появлялись солдаты: одни приезжали в законный отпуск, а другие - дезертирами. И те и другие были распространителям и толкователями слова революция. И хотя солдаты в подавляющем большинстве были малограмотными, а то и вовсе неграмотными, они давали очень правильное толкование слова революция, объясняя, что она должна передать власть в руки рабочих и крестьян, а народная власть заключит мир, передаст землю тем, кто на ней трудится. Именно о мире и земле мечтали крестьяне как о самом высшем благе. И именно поэтому они готовы были носить на руках тех, кто давал такое толкование революции.
Многие мужики рассуждали так: мир-то должно заключить правительство, а землю мы, крестьяне, сами должны отобрать у помещиков. Но тут находились рассудительные и степенные мужики, которые говорили, что надо и землю получить от правительства, а то, как же мы возьмём землю, когда ещё Карандеиха живёт в своем доме. Да, кроме того, кто же без правительства установит, как делить землю, тут нужен порядок, а то и поножовщина произойти может. Наиболее радикальным оказался мой дядя - Антон Яковлевич.
129
На одной из лозовских сходок он высказался так:
- Мужики, я думаю, Карандеиху следует погрузить в мешок и утопить в одном из её прудов, а землю и скот поделить по душам, за это в Петрограде и Москве нас только похвалят...
Но тут начался такой гвалт, что долго нельзя было понять, кто и о чём кричит. Затем наступило некоторое затишье, и нетрудно было различить подход к возникшей проблеме спорщиков. Одни кричали: "Правильно Антон говорил", другие: "А где найдешь такой мешок, чтобы в него Карандеиху погрузить", третьи призывали не превращать серьёзное дело в шутку и пустую болтовню. А в конце оппоненты начали отпускать такие словечки в адрес друг друга, которые на бумаге не воспроизводятся...
Проспорив до хрипоты почти целый день, мужики постепенно расходятся, чтобы на следующий день вновь собраться и продолжить незаконченный накануне разговор о мире и земле.
Отец наш с красной лентой на пиджаке только тем и занимался, что ходил на сходки и даже был избран помощником сельского комиссара, как стали называть бывшего сельского старосту. Маме "походы" отца и его "чин" явно не нравились, так как он прекратил поденную работу и лишился заработка.
В конце марта 1917 г., во время очередного разговора о заработках, отец сказал:
- Надо Ванюшку пристроить на заработки, чтобы он не шатался по деревне без дела, а я буду дома за хозяйством смотреть, может, скоро и земли прибавится.
- А где же ты Ванюшку на работу пристроишь? - спросила мама.
- К брату своему - Ванюхе в подручные в Карандеевское имение, где он конюхом работает после приезда из Петрограда, - разъяснил отец.
130
- С Ванюхой-то полегче Ване будет работать, пожалуй, ты и прав, согласилась мама.
Прошло несколько дней, и я начал работать в имении, поселившись в той самой "людской", в которой первый раз появился в мае 1914 года.
Дядя Иван встретил меня хорошо и, усмехнувшись, сказал:
- Ну, Ванюшка, работать вместе будем, но тут нам покажется несладко, не так, как в Петрограде, на Невском. Помнишь, в ресторан-то мы несколько раз заходили?
- Как же, дядя, не помнить, хорошо помню. Обидно только, что Карандеиха выгнала меня из дома, сапоги с ног сняла, а вот опять пришел на неё работать, - чуть не сквозь слёзы процедил я.
- Работать теперь мы будем не на Карандеиху: её имение, лошади, которых мы с тобой будем кормить, народу отойдут, на то и царя прогнали, - уверенно сказал дядя.
Итак, вновь началась моя работа в имении, оказавшаяся очень не легкой, мы с дядей Иваном кормил около 70 рабочих лошадей, находившихся на общем дворе, и 5 лошадей выездных - отдельно в конюшне.
Кормили лошадей в это время "резкой" - овсяной соломой измельчённой небольшим агрегатом - соломорезкой. Мы завозили "резку" во двор, засыпали в "колоды", обильно поливали водой и посыпали отрубями.
Ежедневно мне приходилось для полива "резки" и для водопоя лошадей доставать из колодца до 100 огромных вёдер - "бадей" воды. Бывало, от этой работы изнывали руки, а сам еле передвигался. Иногда дядя Иван заметит мою сильную усталость и скажет:
- Отдохни, Ванюшка, на конюшне лошадей я один без тебя уберу.
131
Такое отношение дяди Ивана, конечно, очень ободряло. А когда наступило апрельское тепло и несколько кур, найдя в конюшне подходящие места, начали откладывать яйца, дядя Иван стал почти ежедневно давать мне пару яиц как дополнительное питание. Отпускал он меня частенько домой или повеселиться на деревенских гулянках. Словом, хотя работать было тяжело, в моральном отношении я чувствовал себя неплохо.
Примерно в мае 1917 г. Карандеиха купила в Раненбурге у священника Михаила, служившего в соборе, прекрасный дом и переехала в него жить, видимо, опасаясь как бы не угодить в мешке в пруд, к чему призывал дядя Антон сразу же после свержения царя. О подобных призывах Карандеиха не могла не знать - не все прихвостни ещё отвернулись от неё.
Карандеихе удалось вывезти из имения всю обстановку для купленного в Раненбурге дома. Но скот постепенно пошёл на убыль. Как-то несколько тёлок лозовскими мужиками, в том числе дядей Антоном, были угнаны ночью из скотного двора в поле, где их зарезали, а говядину поделили.
Общественная жизнь в деревне продолжала бить ключом. В апреле был изгнан волостной старшина "пучок", тот самый, который в 1907 г., будучи управляющим имением Карандеевых, вызвал казаков, учинивших кровавую расправу.
Помню, волостной сход происходил около здания волостного правления. Ораторы (тогда я ещё не знал, что значило это слово) поднимались на стол, представлявший собой трибуну, призывали избирать в волостной временный исполнительный комитет (так назывался волостной орган временного правительства России) людей самостоятельных, "хороших" хозяев и называли их имена. После долгих пререканий и ругани председателем волостного временного
132
исполнительного комитета был избран Петр Кузьмич Афонин, богатырского телосложения, с окладистой рыжеватой бородой, с неприятным дребезжащим баритоном, кулак из деревни Никольское.
Среди крестьян нарастало все больше недовольство тем, что имения помещиков продолжали существовать. Помещичья земля была поделена только на один текущий год, а скот, сельскохозяйственный инвентарь, усадьбы с большими парками и фруктовыми садами оставались нетронутыми. А временный исполнительный комитет во главе с Афониным призывал сохранить в неприкосновенности помещичьи имения до… Учредительного собрания, которое должно было принять Конституцию и решить аграрный вопрос.
Но в деревни через возвращающихся из армии солдат всё больше и больше проникали большевистские лозунги. Даже мой крестный - Алексей Иванович Трифонов, человек довольно сдержанный, имевший более чем средняцкое хозяйство, приехал из Петрограда, где он служил в 1-м пулеметном полку, ярым сторонником и пропагандистом большевистских лозунгов. Уж очень они были доходчивы и приходились по душе рабочим и крестьянам: немедленный мир и конец войне, фабрики и заводы - рабочим, землю - крестьянам.
Эти лозунги оказывали огромное воздействие на умы в настроение крестьян, и они всё больше поговаривали насчет раздела земли и ликвидации имений помещиков, не дожидаясь Учредительного собрания.
- Неизвестно, когда ещё будет созвано Учредительное собрание и кто в него пройдет, - рассуждали вернувшиеся в деревню солдаты. - Нужно быстрее действовать, чем ждать.
И вот как-то ночью, в сентябре, когда стояла очень хорошая погода, словно по какому-то сигналу, начался повсюду разгром имений: крестьяне уводили лошадей, коров, убивали свиней, телят
133
и птицу, тащили из помещичьих домов обстановку, увозили сельско-хозяйственный инвентарь. Одновременно с разгромом все находившиеся в имениях постройки сжигались.
Хорошо помню, как ночью, выйдя на крыльцо своего дома, я наблюдал охватившие заревом пожаров сёла и деревни: в Нарышкине горело имение Другова, в Воскресенске - Кузьмина, в Братовке - Никитиных и Поповых, в Покровке - Сатина, в Лозовке - Карандеева.
В это же время я видел ехавшего мимо нашего дома на дрожках из имения Сатина "блюстителя" порядка - волостного милиционера Сергея Акимовича Назарова. Сзади к дрожкам была привязана красивая вороная лошадь, которая стала его собственностью.
Помню, прибежал из сатинского сада наш Саша, сказавший, что вместе с Яковом Егоровичем Трифоновым по прозвищу "мотан", они угнали из имения бычка, которого намерены зарезать, а потом тушу разделить. Захватив с собой нож, Саша удалился, чтобы привести "приговор" над бычком в исполнение.
Утром в деревне чуть ли не в каждом доме готовилось жаркое из забитых коров, телят, свиней, птицы в разгромленных помещичьих имениях. А многие крестьяне любовались приведённой из имения лошадью или захваченным сельскохозяйственным инвентарём. Нашему отцу досталась веялка и плуг из имения Карандеевых.
Погода день ото дня становилась хуже: приближалась поздняя осень с её холодными дождями, непролазной грязью. Всё более истощались у крестьян запасы мяса из забитого помещичьего скота. Настроение крестьян начало явно ухудшаться. Пошли слухи о том, что в Раненбург прибыл из Москвы прокурор Сталь с карательным отрядом для наведения ... порядка в уезде.
Одни верили этим слухам и побаивались возможной жары за разгром имений, другие говорили, что большевики не допустят этого.
Мне в это время приходилось не менее двух раз в наделю бывать в Раненбурге, доставлять туда и привозить обратно почту для
134
Нарышкинской волости. На постоялом дворе И.А. Попова я видел, каждый раз, стоявших под навесом 50-60 осёдланных, захудалых, лохматых лошадок, лениво жевавших солому. Но не видно было ни одного всадника.
Приезжавшие на базар и останавливающиеся на постоялом дворе мужики говорили, что солдаты не очень-то хотят выполнять карательные функции, и одни из них разгуливают на базаре, а другие уже успели завести знакомства с женщинами, проводя у них почти всё время, забывая даже об уходе за своими лошадьми.
Карательный отряд находился в Раненбурге недели 2-3. Приехав с Сашей за избирательными бюллетенями по выборам в Учредительное собрание, мы на постоялом дворе М.А. Попова ни лошадок, ни всадников уже не увидели.
В деревне было много разговоров о предстоящих выборах в Учредительное собрание. Абсолютное большинство избирателей было неграмотным и малограмотным, им представлялось крайне затруднительным решить вопрос: за какой список голосовать? А списков было много.
Наибольшей популярностью пользовались списки № 3 и 5 - соответственно эсеры и большевики.
Отправляясь голосовать, родители спросили:
-Ваня, за кого же голосовать?
Я ответил: "Если мы хотим, чтобы наш Вася скорее вернулся из армии и если мы хотим, чтобы скорее получить землю, то надо опустить в урну список № 5.
Родители сказали, что, конечно, они голосовать будут за тех, кто заключит мир и передаст скорее землю.
После этого я отобрал им список № 5, а остальные выбросили.
К этому времени в управлении волостью произошли изменения: вместо временного исполнительного комитета была образована земская управа и её председателем избран Пётр Зенкин - невысокого роста, с небольшой чёрной бородкой, ничем не примечательный мужичок из дер. Никольское.
КАК МЫ УЗНАЛИ О СВЕРЖЕНИИ ЦАРЯ И РАЗВИТИЕ
РЕВОЛЮЦИИ В НАШЕЙ МЕСТНОСТИ ПОД ВЛИЯНИЕМ
БОЛЬШЕВИКОВ
Примерно через месяц после моего бегства с лесного склада на ст. Александро-Невская, рассчитался с хозяином и отец, который не хотел продолжать за 130 рублей в год нелегкую работу. Дома оказалось: двое мужчин - отец и Саша и двое подростков - я и Гриша. В своём хозяйстве дел для всех мужчин явно не хватало.
126
Отец и Саша начали выполнять подённую работу в имении Карандеевых. Отец вместе со своими односельчанами занимались заготовкой дров: спиливали засохшие деревья в парке. Саша - вывозкой хлеба на станцию Раненбург.
А потом наступил перерыв в подённой работе вследствие наступившей распутицы. Отец уходил на новую деревню, где встречался с друзьями, чтобы, как тогда говорили, "поболтать".
Помню, мама занималась прядением, а я лежал на печке. Вошел отец и мама встретила его словами упрека:
- Где ты, отец, пропадаешь целыми днями, даже обедать не приходишь вовремя?
Отец, не отвечая на вопрос матери, сказал:
- Ты вот сидишь за самопряхой, ничего не знаешь, а ведь у нас нет теперь царя.
Мать моментально приостановила свой прядильный "агрегат" и с удивлением спросила:
- А где же он теперь, царь-батюшка?
- Говорят, сместили его, - ответил отец.
- Ты с ума сошел что ли: кто же царя-то сместить может, что ты болтаешь, - продолжала мать, и в её голосе было все заметнее нарастающее возмущение.
-Ваня, может кто-нибудь царя сместить? Ты ведь у нас "ученый" - 5-классную школу кончил, а мы с отцом неграмотные, нас и обмануть могут какие-нибудь болтуны, - обратилась ко мне мама.
Я начал вспоминать учебник русской истории Иловайского, который являлся нашим пособием в школе, но так и не вспомнил, чтобы Иловайский описал случай смещения царя. Подумав немного, я обратился к другому источнику. Мне пришли на ум рассказы барона
127
Штейгера Карандеевым о происходивших потасовках в Государственной думе и я довольно самоуверенно заявил родителям:
- Есть Государственная дума: она может сместить царя и выбрать нового.
Мой ответ заметно ободрил отца, который, обращаясь к маме, как бы в роли "победителя", продолжал:
- Ну вот, а ты говоришь, кто царя сместить может? Найдутся такие. Готовь обед, - как бы подытоживая свою "победу", сказал отец.
А на другой день вечером я пошел на новую деревню и мне ребята, с которыми встретился, сказали, что в избе Дмитрия Семёновича Тарасова мужики о чём-то между собой спорят с утра до вечера.
Отец вернулся домой поздно и на его пиджаке был прикреплен небольшой кумачовый бант.
Мама вновь к нему с упрёком:
- Отец, где ты шатался целый день и что у тебя за красная "тряпочка" на пиджаке?
- Не шатался я, а все мы, мужики, собрались у кума Митюни и ломали голову, как быть с имением Карандеихи, когда будем делить её землю. А на пиджаке моем не тряпочка, а красный бант. Всем мужикам, кто за смешение царя и против господ, красные банты давали.
- И ты, значит, против царя и против господ? - спохватившись, спросила мама.
- А что царь-то дал народу - войну и голод, а господа-то мне всю шею оттёрли, весь век почти даром гнул на них спину, - спокойно, но довольно увесисто ответил отец.
128
- Так-то это так, - соглашаясь, сказала мама.
С тех пор, когда в деревне стало известно о свержении с престола царя, она стала напоминать растревоженный пчелиный улей: в каждом дворе мужики и бабы целыми днями судили и рядили: что будет с царем, скоро ли кончится война, когда произойдет раздел помещичьей земли? При этом каждый придумывал своё решение этих вопросов, считая его самым мудрым и справедливым.
Вначале в деревне ещё редко можно было услышать объяснение того, что произошло, одним словом - революция!
Но это слово, доселе неизвестное и непонятное деревенским жителям, стало всё чаще входить в употребление по мере того, как в деревне появлялись солдаты: одни приезжали в законный отпуск, а другие - дезертирами. И те и другие были распространителям и толкователями слова революция. И хотя солдаты в подавляющем большинстве были малограмотными, а то и вовсе неграмотными, они давали очень правильное толкование слова революция, объясняя, что она должна передать власть в руки рабочих и крестьян, а народная власть заключит мир, передаст землю тем, кто на ней трудится. Именно о мире и земле мечтали крестьяне как о самом высшем благе. И именно поэтому они готовы были носить на руках тех, кто давал такое толкование революции.
Многие мужики рассуждали так: мир-то должно заключить правительство, а землю мы, крестьяне, сами должны отобрать у помещиков. Но тут находились рассудительные и степенные мужики, которые говорили, что надо и землю получить от правительства, а то, как же мы возьмём землю, когда ещё Карандеиха живёт в своем доме. Да, кроме того, кто же без правительства установит, как делить землю, тут нужен порядок, а то и поножовщина произойти может. Наиболее радикальным оказался мой дядя - Антон Яковлевич.
129
На одной из лозовских сходок он высказался так:
- Мужики, я думаю, Карандеиху следует погрузить в мешок и утопить в одном из её прудов, а землю и скот поделить по душам, за это в Петрограде и Москве нас только похвалят...
Но тут начался такой гвалт, что долго нельзя было понять, кто и о чём кричит. Затем наступило некоторое затишье, и нетрудно было различить подход к возникшей проблеме спорщиков. Одни кричали: "Правильно Антон говорил", другие: "А где найдешь такой мешок, чтобы в него Карандеиху погрузить", третьи призывали не превращать серьёзное дело в шутку и пустую болтовню. А в конце оппоненты начали отпускать такие словечки в адрес друг друга, которые на бумаге не воспроизводятся...
Проспорив до хрипоты почти целый день, мужики постепенно расходятся, чтобы на следующий день вновь собраться и продолжить незаконченный накануне разговор о мире и земле.
Отец наш с красной лентой на пиджаке только тем и занимался, что ходил на сходки и даже был избран помощником сельского комиссара, как стали называть бывшего сельского старосту. Маме "походы" отца и его "чин" явно не нравились, так как он прекратил поденную работу и лишился заработка.
В конце марта 1917 г., во время очередного разговора о заработках, отец сказал:
- Надо Ванюшку пристроить на заработки, чтобы он не шатался по деревне без дела, а я буду дома за хозяйством смотреть, может, скоро и земли прибавится.
- А где же ты Ванюшку на работу пристроишь? - спросила мама.
- К брату своему - Ванюхе в подручные в Карандеевское имение, где он конюхом работает после приезда из Петрограда, - разъяснил отец.
130
- С Ванюхой-то полегче Ване будет работать, пожалуй, ты и прав, согласилась мама.
Прошло несколько дней, и я начал работать в имении, поселившись в той самой "людской", в которой первый раз появился в мае 1914 года.
Дядя Иван встретил меня хорошо и, усмехнувшись, сказал:
- Ну, Ванюшка, работать вместе будем, но тут нам покажется несладко, не так, как в Петрограде, на Невском. Помнишь, в ресторан-то мы несколько раз заходили?
- Как же, дядя, не помнить, хорошо помню. Обидно только, что Карандеиха выгнала меня из дома, сапоги с ног сняла, а вот опять пришел на неё работать, - чуть не сквозь слёзы процедил я.
- Работать теперь мы будем не на Карандеиху: её имение, лошади, которых мы с тобой будем кормить, народу отойдут, на то и царя прогнали, - уверенно сказал дядя.
Итак, вновь началась моя работа в имении, оказавшаяся очень не легкой, мы с дядей Иваном кормил около 70 рабочих лошадей, находившихся на общем дворе, и 5 лошадей выездных - отдельно в конюшне.
Кормили лошадей в это время "резкой" - овсяной соломой измельчённой небольшим агрегатом - соломорезкой. Мы завозили "резку" во двор, засыпали в "колоды", обильно поливали водой и посыпали отрубями.
Ежедневно мне приходилось для полива "резки" и для водопоя лошадей доставать из колодца до 100 огромных вёдер - "бадей" воды. Бывало, от этой работы изнывали руки, а сам еле передвигался. Иногда дядя Иван заметит мою сильную усталость и скажет:
- Отдохни, Ванюшка, на конюшне лошадей я один без тебя уберу.
131
Такое отношение дяди Ивана, конечно, очень ободряло. А когда наступило апрельское тепло и несколько кур, найдя в конюшне подходящие места, начали откладывать яйца, дядя Иван стал почти ежедневно давать мне пару яиц как дополнительное питание. Отпускал он меня частенько домой или повеселиться на деревенских гулянках. Словом, хотя работать было тяжело, в моральном отношении я чувствовал себя неплохо.
Примерно в мае 1917 г. Карандеиха купила в Раненбурге у священника Михаила, служившего в соборе, прекрасный дом и переехала в него жить, видимо, опасаясь как бы не угодить в мешке в пруд, к чему призывал дядя Антон сразу же после свержения царя. О подобных призывах Карандеиха не могла не знать - не все прихвостни ещё отвернулись от неё.
Карандеихе удалось вывезти из имения всю обстановку для купленного в Раненбурге дома. Но скот постепенно пошёл на убыль. Как-то несколько тёлок лозовскими мужиками, в том числе дядей Антоном, были угнаны ночью из скотного двора в поле, где их зарезали, а говядину поделили.
Общественная жизнь в деревне продолжала бить ключом. В апреле был изгнан волостной старшина "пучок", тот самый, который в 1907 г., будучи управляющим имением Карандеевых, вызвал казаков, учинивших кровавую расправу.
Помню, волостной сход происходил около здания волостного правления. Ораторы (тогда я ещё не знал, что значило это слово) поднимались на стол, представлявший собой трибуну, призывали избирать в волостной временный исполнительный комитет (так назывался волостной орган временного правительства России) людей самостоятельных, "хороших" хозяев и называли их имена. После долгих пререканий и ругани председателем волостного временного
132
исполнительного комитета был избран Петр Кузьмич Афонин, богатырского телосложения, с окладистой рыжеватой бородой, с неприятным дребезжащим баритоном, кулак из деревни Никольское.
Среди крестьян нарастало все больше недовольство тем, что имения помещиков продолжали существовать. Помещичья земля была поделена только на один текущий год, а скот, сельскохозяйственный инвентарь, усадьбы с большими парками и фруктовыми садами оставались нетронутыми. А временный исполнительный комитет во главе с Афониным призывал сохранить в неприкосновенности помещичьи имения до… Учредительного собрания, которое должно было принять Конституцию и решить аграрный вопрос.
Но в деревни через возвращающихся из армии солдат всё больше и больше проникали большевистские лозунги. Даже мой крестный - Алексей Иванович Трифонов, человек довольно сдержанный, имевший более чем средняцкое хозяйство, приехал из Петрограда, где он служил в 1-м пулеметном полку, ярым сторонником и пропагандистом большевистских лозунгов. Уж очень они были доходчивы и приходились по душе рабочим и крестьянам: немедленный мир и конец войне, фабрики и заводы - рабочим, землю - крестьянам.
Эти лозунги оказывали огромное воздействие на умы в настроение крестьян, и они всё больше поговаривали насчет раздела земли и ликвидации имений помещиков, не дожидаясь Учредительного собрания.
- Неизвестно, когда ещё будет созвано Учредительное собрание и кто в него пройдет, - рассуждали вернувшиеся в деревню солдаты. - Нужно быстрее действовать, чем ждать.
И вот как-то ночью, в сентябре, когда стояла очень хорошая погода, словно по какому-то сигналу, начался повсюду разгром имений: крестьяне уводили лошадей, коров, убивали свиней, телят
133
и птицу, тащили из помещичьих домов обстановку, увозили сельско-хозяйственный инвентарь. Одновременно с разгромом все находившиеся в имениях постройки сжигались.
Хорошо помню, как ночью, выйдя на крыльцо своего дома, я наблюдал охватившие заревом пожаров сёла и деревни: в Нарышкине горело имение Другова, в Воскресенске - Кузьмина, в Братовке - Никитиных и Поповых, в Покровке - Сатина, в Лозовке - Карандеева.
В это же время я видел ехавшего мимо нашего дома на дрожках из имения Сатина "блюстителя" порядка - волостного милиционера Сергея Акимовича Назарова. Сзади к дрожкам была привязана красивая вороная лошадь, которая стала его собственностью.
Помню, прибежал из сатинского сада наш Саша, сказавший, что вместе с Яковом Егоровичем Трифоновым по прозвищу "мотан", они угнали из имения бычка, которого намерены зарезать, а потом тушу разделить. Захватив с собой нож, Саша удалился, чтобы привести "приговор" над бычком в исполнение.
Утром в деревне чуть ли не в каждом доме готовилось жаркое из забитых коров, телят, свиней, птицы в разгромленных помещичьих имениях. А многие крестьяне любовались приведённой из имения лошадью или захваченным сельскохозяйственным инвентарём. Нашему отцу досталась веялка и плуг из имения Карандеевых.
Погода день ото дня становилась хуже: приближалась поздняя осень с её холодными дождями, непролазной грязью. Всё более истощались у крестьян запасы мяса из забитого помещичьего скота. Настроение крестьян начало явно ухудшаться. Пошли слухи о том, что в Раненбург прибыл из Москвы прокурор Сталь с карательным отрядом для наведения ... порядка в уезде.
Одни верили этим слухам и побаивались возможной жары за разгром имений, другие говорили, что большевики не допустят этого.
Мне в это время приходилось не менее двух раз в наделю бывать в Раненбурге, доставлять туда и привозить обратно почту для
134
Нарышкинской волости. На постоялом дворе И.А. Попова я видел, каждый раз, стоявших под навесом 50-60 осёдланных, захудалых, лохматых лошадок, лениво жевавших солому. Но не видно было ни одного всадника.
Приезжавшие на базар и останавливающиеся на постоялом дворе мужики говорили, что солдаты не очень-то хотят выполнять карательные функции, и одни из них разгуливают на базаре, а другие уже успели завести знакомства с женщинами, проводя у них почти всё время, забывая даже об уходе за своими лошадьми.
Карательный отряд находился в Раненбурге недели 2-3. Приехав с Сашей за избирательными бюллетенями по выборам в Учредительное собрание, мы на постоялом дворе М.А. Попова ни лошадок, ни всадников уже не увидели.
В деревне было много разговоров о предстоящих выборах в Учредительное собрание. Абсолютное большинство избирателей было неграмотным и малограмотным, им представлялось крайне затруднительным решить вопрос: за какой список голосовать? А списков было много.
Наибольшей популярностью пользовались списки № 3 и 5 - соответственно эсеры и большевики.
Отправляясь голосовать, родители спросили:
-Ваня, за кого же голосовать?
Я ответил: "Если мы хотим, чтобы наш Вася скорее вернулся из армии и если мы хотим, чтобы скорее получить землю, то надо опустить в урну список № 5.
Родители сказали, что, конечно, они голосовать будут за тех, кто заключит мир и передаст скорее землю.
После этого я отобрал им список № 5, а остальные выбросили.
К этому времени в управлении волостью произошли изменения: вместо временного исполнительного комитета была образована земская управа и её председателем избран Пётр Зенкин - невысокого роста, с небольшой чёрной бородкой, ничем не примечательный мужичок из дер. Никольское.