Митяев И.И. О ПРОЖИТЫХ ГОДАХ. (стр. 86-107).
Опубликованные страницы: 1-15, 16-31, 32-54, 54-67, 68-86.
ОТЪЕЗД В ПЕТРОГРАД, ВОЗВРАЩЕНИЕ ОТТУДА И УВОЛЬНЕНИЕ МЕНЯ КАРАНДЕИХОЙ
Наступил ноябрь 1915 г. Карандеевы начали усиленно готовиться к отъезду в Петроград. "Барышня" предупредила, что в Петроград возьмут и меня.
Отъезд был назначен 8 ноября в 10 часов вечера. За несколько часов до отъезда я пошел домой проститься с мамой, братьями Сашей и Гришей и сестрой Маней.
87
После прощания мама расплакалась и пошла проводить меня. По пути мы зашли к Трифоновым проститься с больной бабушкой Степанидой, которая доводилась какой-то родственницей отцу нашему, и вся наша семья очень любила эту скромную, умную и добрую старушку. Когда я поцеловал её, она прослезилась, сказав, что "больше, Ваня, мы не увидимся". В первом же письме, полученном мной в Петрограде из деревни, я узнал, что бабушка Степанида... приказала долго жить.
Стояла промозглая, мрачная, осенняя погода, шёл моросящий дождь, видимость была очень плохая, и я, вспотевший от физического напряжения и переживаний от только что происшедшего прощания с мамой, с трудом дошел по грязи до "красного двора". К тому же я всё ещё не отрешился от боязни "чертей", которыми меня стращал генерал, и это усиливало моё волнение.
Вскоре началась погрузка багажа в отдельную повозку. Потом подали два больших экипажа для "господ". Меня усадили на козла к кучеру Тихону Петровичу. Всё было готово, но... "пропал" молодой барин Миша. Начались розыски. А вскоре все увидели вышедшего из буфетного подъезда Гришу Афонина, а из другого подъезда вышел и постоял в некотором раздумье и барин Миша, а потом направился к карете и, когда сел в неё, между ним и матерью пошел разговор на французском языке.
Тройки сильных, откормленных лошадей, запряженных в экипажи с керосинными фарами, которые слабо освещали черноземную дорогу, разбухшую от дождей, выехали в направлении на станцию Александро-Невская, находящуюся в 25 верстах от имения.
88
Ввиду сильного распутья ехали очень медленно, и только на "большаке", когда уже мы были ближе к станции, кучер Тихон Петрович, ударив лошадей вожжами, набрал хорошую рысь.
На станцию Александро-Невская приехали ночью. "Господам" с генералом во главе, была отведена на станции комната для ожидания прибытия скорого поезда с вагоном прямого сообщения Саратов-Петроград. Наконец поезд подошел. Железнодорожная администрация и станционный жандарм задержали поезд сверх положенного времени, обеспечив посадку генерала и сопровождавших его членов семьи и служащих. "Господа" сели в вагон 1-го класса, а мы, служащие, в вагон 3-го класса. В вагоне я устроился у окна и почти всё время смотрел в него. Пошел сильный снег. Когда поезд приближался я Ряжску, я увидел, как устанавливались с обеих сторон железнодорожного полотна, для его защиты от снега, деревянные щиты. Всё в пути меня интересовало, и я очень огорчался по поводу скудности своих знаний. Ведь вот даже не знал назначения и названия щитов, назвав их "большими воротами". Но тут вмешался повар Фёдор Алексеевич и объяснил, что это не ворота, а щиты. Потом, в пути, я частенько стал обращаться с вопросами к Фёдору Алексеевичу, и он любезно шел навстречу моей пытливости.
Как потом рассказал Фёдор Алексеевич, он уроженец г. Петергофа, проходил действительную военную службу и был денщиком у генерала перед выходом его в отставку. Генерал пригласил его по окончании срока службы работать у него поваром, и он согласился.
Уже много лет Фёдор Алексеевич зимой работал у Карандеевых в Петрограде, вблизи семьи, а на летнее время выезжал с ними в лозовское имение.
88-на обороте:
Фёдор Иванович Никитин, Иван Фёдорович, Дмитрий (отчество не помню) Карпушкин, дер. Никольское.
В 1914 г. закончили школу девушки: Дуня Кукушина, Лена Прохорова, Параша Чулина и девушка из Бабина, имя которой забыл.
В 1915 году вместе со мной сдали экзамены за 5-й класс Серёжа Ерм… Гриша Прохоров (брат Ив. Фёдор) и Петя Лукьянов - сын управляющего имением Сатина.
89
Утомившись в дороге, когда ехали на станцию Александро-Невская, перенервничав в ожидании поезда, и посадки в него, вскоре после проследования через Ряжск, я уснул и проснулся поздно вечером. В это время наш вагон прямого сообщения без конца гоняли по стрелкам, чтобы передать его по окружной дороге с Казанского вокзала на Николаевский.
Я долго смотрел в окно на хорошо освещаемую Москву. Мне, казалось, я вижу дом Чулкова, куда меня к тёте Маше лет 7-8 назад безбилетным "зайцем" доставил "Митюня". Это воспоминание сразу ухудшило настроение: тогда от тёти я быстро вернулся домой к маме, а что-то ожидает меня теперь, в далеком Петрограде и когда я вернусь из него домой? Эта мысль долго мучила меня, и я не мог заснуть. А потом заснул и проснулся, когда вдоль железнодорожной линии просматривались болота, а также низкие тощие деревья и кустарники. Поезд давно проследовал ст. Бологое и всё более приближался к Петрограду.
В вагоне заметно оживление. Пассажиры укладывают в корзины в сундуки (чемоданы тогда были редкостью) свои вещи. Начали го¬товиться к выходу из вагона и мы, карандеевские слуги. Поезд медленно приближается к перрону Николаевского вокзала и останавливается. Впереди из вагона вышли наши "господа". Вслед за ними пошли и мы на Знаменскую площадь. Фёдор Алексеевич быстро нанял извозчиков - "лихачей", в пролетки кото-рых направились "господа" и мы, их слуги. Меня вновь усадили на козла к извозчику. Экипажи направились на Каменноостровский проспект. И, хотя всю дорогу шёл проливной дождь, и видимость была плохой, я пристально ко всему присматривался и от величия всего того, что видел, у меня
90
буквально, кружилась голова. А когда проезжали по Троицкому мосту, мне было странно: никогда такой широкой, многоводной реки я не видал. А потом пересекли мост через реку Карповку, которая была забита, как мне тогда представлялось, огромными лодками, а на самом деле барками с дровами.
Вскоре наши экипажи остановились у одного из парадных подъездов дома № 54 по Каменноостровскому проспекту.
"Господа", в том числе генерал, которого я сопровождал, направились в подъезд, где стоял бравый человек, в какой-то невиданной мной доселе форме, показавшейся, на первый взгляд, не хуже генеральской. Этот человек в форме открыл дверь малюсенькой "комнатки" и пропустил в неё генерала, меня и молодого "барина", нажавшего кнопку. "Комнатка" вздрогнула и начала подыматься, а потом остановилась; мы вышли и оказались у открытых дверей квартиры № 3.
Меня сразу охватило желание узнать: что же это за "чин" в красивой форме и что же это за "комнатка"? И как только в квартире на кухне, очень большом и светлом помещении, сообщающемся со столовой и имеющем выход на "чёрную" лестницу, появились Филипп Алексеевич и горничные, я забросал их этими вопросами. Они посмеялись, а потом объясняли, что безрукий человек в форме - это швейцар Яков, а малюсенькая "комнатка" - это не комнатка, а лифт. Но тут у меня возникли новые вопросы: почему Яков приехал из Швейцарии встречать генерала и почему "комнатка" называется лифтом? Опять не обошлось без смеха, Филипп Алексеевич сказал:
- Яков приехал не из Швейцарии в Петроград, а из Нижегородской губернии, работал слесарем на Путиловском заводе, был
91
мобилизован на войну, где потерял руку, после чего отпущен "почистой", вновь слесарем работать не мог, вот и устроился он в швейцары, что значит в парадные сторожа; а лифт - это не "комната", а подъемная машина. Поживёшь, Ванюшка, ещё многое узнаешь и до всего сам дойдешь, старайся в свободное время больше читать книг, хотя вряд ли "господа" оставят тебе свободного времени.
На этом разговор наш прекратился, и все начали заниматься делами, каждый соответственно своими обязанностями.
Горничные - сёстры Дуняши Копеечкины, одна из которых старшая была не замужем, а вторая замужняя, её муж в прошлом вагоновожатый трамвайного парка, находился на фронте, относились ко мне неизменно хорошо, решили показать господскую квартиру, в том числе комнаты, которые мне придётся убирать.
Квартира оказалась очень большой - около 15 жилых и подсобных комнат. Появилась "барышня" и, обращаясь ко мне сказала:
- Ты, Ваня, будешь убирать, т.е. подметать полы, чистить ковры, вытирать пыль с мебели и картин в столовой, гостиной и будуаре Варвары Вик-торовны. Ну, разумеется, уборка спальни генерала и молодого барина, уход за генералом - на твоей обязанности. Для молодого барина ты должен, продолжала "барышня", почистить мундир, брюки, ботинки, а также сварить шоколад, какао или кофе, чему тебя научит Филипп. Кроме того, ты должен мыть и вытирать посуду, т.к. здесь, в Петрограде, в отличие от Лозовки, у нас судомойки не будет. Ну, а иногда, будешь совершать и кое-какие покупки в зеленной и молочной лавках.
Внимательно слушая "щебетанье барышни", я с большой тревогой в душе думал: "Справлюсь ли?"
92
Потом мне была показана для моего обитания комнатка со стоящей в ней кроватью. Находящаяся в комнатке круглая голландская печь бездействовала, и тепло поступало из кухни через дверной проём - дверь была снята. Единственное удобство, которое было мною подмечено - это то, что я мог при курении, которым я тайно от "господ" занимался, дым выпускать через печь.
Так же при кухне комната значительно большего размера предоставлялась горничным. Имел при кухне нечто вреде чулана и Филипп Алексеевич, который пользовался этой жилплощадью очень редко, т.к. почти ежедневно уезжал на ночлег и своей семье.
Началась моя петроградская жизнь. Работаю, как говорят не покладая рук. Прочла неделя, наступила другая, а я ещё не выходил из квартиры я ничего не видел, кроме небольшой части двора, которая просматривалась из окна моей комнаты. Я частенько любовался, как виртуозно дворники рубили дрова, а потом, укладывая их очень искусно, и чуть ли не половину куб. сажени тащили на спине по "черной" лестнице в квартиры.
Но даже посмотреть в окно не хватало времени: с раннего утра и до отхода "господ" ко сну я был занят выполнением многочисленных обязанностей.
Усталый ложился спать в своей комнатке. Иногда я замечал, что окно моей комнатки то и дело освещается "молнией", которая в деревне в зимнее время не появляется. Это явление приводило меня в смятение и страх, и я всякий раз при появлении "молний", как привык в деревне, крестился, моля бога о спасении, а потом
93
накрывал голову одеялом и засыпал. И только позднее, когда начал выходить на Каменностровский проспект, "загадка", почему появляются "молнии" была быстро раскрыта. Оказалось, что при следовании трамвая его дуга, задевая её неровности троллейного электропровода электрические вспышки. Распознав это, я прекратил обращение за спасением к господу - богу.
Однообразие в петроградской жизни у Карандеевых часто угнетало. Я с грустью и тоской думал о своей родной, но далекой Лозовке, где Саша, Гриша и Маня, окружённые заботой и ласками мамы, а иногда и появлявше-гося из города отца, живут "припеваючи", никому не подчиняясь и не имея столько многочисленных обязанностей, которые выполняю я, ублажая "господ" и, получая несчастные 3 рубля в месяц; единственным удовольствием для меня было чтение квиг, которые я украдкой брал из "господского" библиотечного шкафа. Читая, конечно, без всякой системы, а всё, что легче попадало под руку.
"Барышне" вздумалось научить меня французскому языку, и она стала давать мне уроки. Первоначально я увлекся и занимался с энтузиазмом, быстро овладев азбукой, но произношение слов у меня получалось, как говорила "барышня", рязанское. После такой оценки энтузиазм мой явно пошёл на убыль. Произошло охлаждение к занятиям и у "барышни", однако, научив меня произносить пофранцузски отдельные слова, вроде "бонжур", "мерси" и др. она требовала, чтобы я произносил их в соответствующих случаях. "Барышня" научила меня также произносить короткие французские фразы для приглашения "господ" к столу. Но, так как моё рязанско-французское произно-
94
шение вызывало постоянный смех, я потерял всякую надежду овладения французским языком, прекратил показавшуюся мне не нужной затею по его изучению.
Постепенно всё более знакомлюсь с Петроградом. Баронесса Софья Валериановна заболела скарлатиной, и меня довольно часто посылают с записками к её лечащему врачу Кондратовичу, который проживал на Большом проспекте Петроградской стороны. Несмотря на некоторую дальность расстояния, я всегда шел к Кондратовичу пешком, обозревая красивые многоэтажные здания и любуясь прямым, как стрела, Каменностровским проспектом с его торцовой мостовой, по которому без конца снуют извозчики-лихачи и множество автомобилей.
В это же время меня нередко посылали в аптеку, находившуюся за мостом через реку Карповку. Произошел случай, когда в аптеке, я был очень посрамлён.
Обычно, выходя за пределы своего дома, я закуривал, а однажды замешкался и закурил уже недалеко от аптеки и, войдя в неё, спрятал горевшую папиросу в рукаве пальто. Подал рецепт и стал у барьера ожидать лекарство, сосредоточив на этом всё внимание и забыв о горевшей папиросе, которую я второпях сунул в рукав.
Почувствовал запах тлеющей ткани и, обращаясь к публике, стоявший около меня, крикнул:
- У кого-то что-то горит.
Ко мне подошел пожилой человек из рабочих и, схватив за ухо с возмущением сказал:
- Паршивый, у тебя уже, наверное, полрукава пальто сгорело!
95
Я немедленно скинул с себя пальто и при содействии присутствующих затушил "пожар", страшно волнуясь, потому что боялся о повреждении "пожаром" пальто, узнают "господа" и мне за это не поздоровится…
К празднику "Рождества" из Лозовского имения "господами" была получена посылка - около десятка откормленных индеек.
Карандеиха поручила мне доставить по одной индейке своим сёстрам - баронессе Каульбарс, которая проживала на набережной реки Фонтанки в доме 120 и баронессе Штейгер - на Английской набережной.
С выполнением поручения я справился хорошо и получил "на чай" от каждой баронессы по полтиннику, что меня не могло не порадовать, и я строил планы вместе со своим жалованием полученные чаевые послать маме. Но доставка индеек баронессам Каульбарс и Штейгер обошлась мне куда дороже полученных от них чаевых. Погода была очень холодной, особенно на набережных: в своих, довольно поношенных и очень тесных ботинках и пальто на "рыбьем меху", я очень промёрз и на следующий день тяжело заболел - температура поднялась до 40 градусов.
Пролежал я в постели целую неделю. Помимо страданий от болезни у меня уж очень тоскливо было на душе. И хотя меня ежедневно посещала "барышня", а горничные - обе Дуняши Копеечкины - заходили несколько раз в день, доставляя пищу и чай, но разве они хоть в какой-то степени могли заменить родителей, думая о которых, я вставал и ложился. Тем более остро ощущалось в моём сердце отсутствие родителей во время болезни…
96
Генерал попрежнему относился ко мне хорошо. Я не слышу от него никаких упрёков, понуканий и нравоучений. Только чувствовал неудобно, когда он начинал делиться со мной своим мнением о супруге:
- Барыня-то наша - дура, ты не обращай внимания на её выходки...
Ежемесячно сопровождал я генерала в поездках за получением пенсии. Этот день и для меня был "праздником". После получения пенсии генерал заезжал обычно в первоклассный кондитерский магазин Конради, на углу Каменноостровского и Большого проспектов, и покупал пирожное для своей семьи и отдельную пару пирожных для меня. В 1923 г. сын кондитерского "короля Конради" совершил в Лозанне террористический акт, застрелив нашего посла, образованнейшего марксиста, партийного литератора и замечательного дипломата В.В. Воровского.
А в одну из поездок с генералом за получением пенсии генерал завернул на Морскую улицу в универсальный магазин и купил для меня хороший форменный костюм из добротного темно-зеленого сукна. Мне, однако, не понравился "мундир" очень короткий и с тремя рядами металлических пуговиц, о чём по дороге домой я сказал генералу, который, досадуя по поводу высказанного мною неудовольства, упрекнул меня:
- А что же ты молчал в магазине, когда можно было выбрать другой костюм.
А затем, успокаивая меня, продолжал:
-Ну, ничего теперь молодые девчата - горничные с тебя глаз не будут спускать. А в Лозовку вернёмся, там и подавно от девчат отбоя не будет.
097
Такой добродушный разговор меня ободрял и веселил. Но вскоре после покупки генералом для меня мундира, случилась "беда", которую я долго и тяжело переживал.
Накрыв стол к обеду, я начал готовить приборы для "господ". И так как в этот день я был страшно утомлён и рассеян, то, доставая из буфета посуду, заторопился, выпустив из рук, чашку, которая, ударившись о паркет, превратилась в мелкие черепки. Не успел я их убрать, как появилась генеральша и, увидев, что разбита чашка, нанесла мне несколько пощёчин и начала орать во всю квартиру: - "Ванька разбил мою любимую чашку! ". На её крик сбежались вся семья и прислуги. Начали успокаивать "потерпевшую"... А я тем временем, избитый и растерявшийся, стоял, не зная, что мне делать. Но "выручила" "барышня", показавшая на дверь, что означало, что я должен немедленно удалиться из столовой.
Ежедневно Карандеиха, встречаясь где-нибудь в квартире, выгоняла меня, заявляя, что не может меня видеть.
Генерал, узнавший о "происшествии", как-то вышел из квартиры, не взяв меня сопровождать его, как он обычно это делал. Это меня очень обеспокоило. Я полагал, что и генерал видимо, будет относиться ко мне столь же враждебно, как его супруга.
Но оказалось совсем другое. Вернувшись с каким-то свертком, генерал сказал, чтобы я через некоторое время зашёл к нему в комнату, что я и сделал.
В комнате на его столе увидел замечательную чашку, указав на которую генерал сказал: "Возьми и отнеси этой дуре", как он "величал" эту злобную и распушенную, развратную особу.
98
Обрадовавшись, я поблагодарил генерала и, взяв чашку, ушёл, чтобы в подходящий момент вручить её Карандеихе. И вот однажды, когда она в столовой оказалась одна, я расхрабрился и обратился к ней с такими словами:
- Ваше превосходительство, позвольте вручить Вам чашку, взамен той, которую я разбил, за что вновь прошу Вашего прощения.
Она взяла чашку, посмотрела её и со злостью поставила на стол, а потом закричала:
- Никогда не прощу тебя, мерзавец, вон отсюда!
После этого у меня возникло такое чувство ненависти, которое я ещё никогда ни и кому не испытывал.
Генерал поинтересовался, как я вручил чашку и, выслушав мой рассказ, заметил:
- Вот ты, хотя и мальчишка, но видишь, что у меня за супруга!
- Так точно. Ваше превосходительство - одобрительно ответил я.
Но и после вручения чашки инцидент ещё не закончился: Карандеиха продолжала свирепствовать. Тогда за улаживание инцидента взялась "барышня", купившая очень дорогую чашку и более красивую, чем та которую я разбил.
"Барышня" начала меня инструктировать, как следует вручить чашку Варваре Викторовне. Но на сей раз, я попросил "барышню" освободить меня от этой миссии, сославшись на тот случай, когда генеральша выгнала меня после вручения чашки, купленной генералом. Мой аргумент оказался убедительным, "барышня" сама вручила генеральше чашку от моего имени. И Карандеиха чашку приняла, не подумав, откуда же я мог взять средства, чтобы купить столь
99
дорогую чашку? Постепенно гнев её стал утихать, но она заявила, что лишает меня "чаевых", которыми она "награждала" прислуг по большим праздникам. Издевательствам и побоям со стороны Карандеихи я подвергался систематически, но об одном случае не могу умолчать!
Как-то она приказала мне выйти на прогулку с двумя её комнатными собаками "Урсиком" и "Карро". Я направился с ними в сторону "Новой деревни". Зашёл довольно далеко, где почти не было никакого движения, снял с собак поводки, как мне рекомендовала сама хозяйка. Собаки побежали вперёд, и я скоро потерял из виду "Урсика" - любимца генеральши.
Взволнованный исчезновением "Урсика", я одел поводок на "Карро" и, ведя его начал поиски беглеца, безрезультатно продолжавшиеся более часа. Решил вернуться на квартиру, полагая, что может быть "Урсик" убежал домой. Но, когда я вернулся на квартиру, оказалось, что моя надежда оказалась тщетной: "Урсика"дома не оказалось. Горничная Дуняша Копеечкина решила рассказать генеральше о моем волнении в связи с безуспешными пока что поисками "Урсика". Карандеиха тут же выбежала на кухню и, набросившись на меня, сбросила мою шапку, нанеся несколько мощных ударов, от которых у меня зазвенело и зашумело в голове. Но и этого садистке оказалось мало. Она схватила меня за уши, таская по кухне, а затем дико закричала:
- Иди, негодяй, ищи "Урсика" где угодно, а если не найдешь, то в квартиру не возвращайся, уходи на все четыре стороны.
Со слезами на глазах, с болью и шумом в голове, а главное с болью в душе от обиды и угроз, вышел я на Песочную улицу и
100
вскоре совершилось "чудо": навстречу ко мне бежал дезертир "Урсик". Поравнявшись со мной, он начал прыгать и ласкаться. Я немедленно отвёл его в квартиру, но садистке барыне не показывался: противно было видеть её рожу.
Дуняша Копеечкина рассказала, сколько любви и ласки, поцелуев по-лучил беглец "Урсик" от его хозяйки и сколько зла, побоев обрушено было на меня.
Несмотря на очень тяжелые условия моей жизни у Карандеевых, я очень полюбил Петроград, и даже теперь, когда пишу эти строки, передо мной предстаёт всё его величие. То огромное впечатление, которое Петроград произвёл на меня, попавшего сюда из рязанской деревушки, сохранилось навсегда.
Иногда я получал разрешение генерала для свидания с родственниками, адреса которых я взял с собой из деревни.
Мой дядя Иван Яковлевич (брат отца) работал слесарем в трамвайном парке, и проживал с семьей - женой и двумя малолетними детьми - на Литейном проспекте в общежитии; их разыскать оказалось не трудно.
Я был очень обрадован, увидев дядю. Но условия, в каких он находился, проживая в общежитии, оставили у меня самое тяжелое впечатление. Вся его семья ютилась на единственной койке, отделённой от соседей только пологом - ситцевой занавеской. Потом дядя свёл меня в соседнюю, очень большую комнату, где расположилось женское общежитие для метельщиц того же трамвайного парка, в котором работал дядя. Здесь я встретил некоторых девиц из Лозовки, которые сидя на корточках, на своих койках, ещё не были
101
причёсаны и умыты, одеты в свои деревенские шерстяные домотканые юбки. Спёртый воздух, грязь, неприятные запахи, - все это вызвало брезгливость, и мы с дядей через какие-нибудь 15-20 минут вышли на Невский проспект, где он завёл меня в небольшой ресторанчик и заказал кофе с пирожным.
При посещении дяди в следующий раз, мы направились с ним на Шпалерную улицу в мужское общежитие рабочих трамвайного парка, среди которых было много наших земляков.
Бытовые условия в этом общежитии оказались не лучше, если не хуже, чем в женском на Литейном проспекте. Это обстоятельство действовало на меня несколько успокаивающе в том смысле, что, хотя мне нелегко жить слугой у помещиков, но бытовые условия мои были несравненно лучше, чем те, которые я увидел, побывав в общежитиях у своих земляков.
Заехал я как-то к своим отдаленным родственницам - Поле и Кате Митяевым - работницам табачной фабрики Шапошникова. Они проживали на Боровой улице, выходящей на Обводной канал, и жили, как об этом не без зависти говорили мне земляки, в "отдельной комнате". Но когда я появился у них, то увидел, что это вовсе не "отдельная комната", а самый настоящий чулан размером 4-5 кв. м, выгороженный из отдельной комнаты и в нём проживала ещё и подруга Поли и Кати - работница той же фабрики.
Обитательницы "отдельной комнаты" рассказали, что все работницы табачной фабрики Шапошникова живут в таких же, если не худших условиях. И хотя я был встречен очень радушно, мне захотелось скорее выбраться из так называемой "отдельной комнаты", где нечем было дышать.
102
Недалеко от Боровой улицы на Обводном канале я разыскал лазарет, в котором находился на излечении после ранения на фронте мой троюродный брат Андрей Стёпочкин. Он был очень обрадован. Долго мы с ним разговаривали: Андрей рассказал, как тяжело воевать с немцами, а потом делились воспоминаниями о родной Лозовке.
Желая лучше увидеть достопримечательности Петрограда, а также из-за экономии денег, которые надо платить за трамвайный проезд, я несколько раз к дяде на Литейный проспект ходил пешком, хотя расстояние было немалое. Я шел по Каменноостровскому проспекту, пересекал Большой проспект Петроградской стороны и вскоре вступал на красивый Троицкий мост, длина которого чуть ли не целая верста, а тут и Марсово поле рукой подать, где проходили обучение всё новые и новые маршевые роты перед отправкой на фронт. Проходил мимо знаменитого творения Баженова - Инженерного замка и вскоре попадал на оживлённый Литейный проспект.
Словом, когда я начал совершать поездки и хождение по городу, бывать у дяди Ивана Яковлевича и своих земляков, у меня на душе стало легче, да и к нам в праздничные дни стали заходить земляки. Горничных сестёр Копеечкиных довольно часто посещал красивый и статный гвардеец Алексей Алексеевич Баранов, происходивший из деревни Выглядовка, где был учителем их брат Никон Данилович Копеечкин. Ко мне заходил наш деревенский матрос Иван Самсонович Васин, служивший во 2-м учебном минном отряде Балтийского флота. С ним-то мы уж "отводили душу", без конца вспоминая свою Лозовку и различные, наиболее интересные эпизоды и, не лишенные юмора, эпизоды из деревенской жизни.
103
Но Карандеиха по-прежнему буквально изводила меня своими бесконечными придирками и рукоприкладством.
Утром вдруг раздается на кухне два звонка - это вызов меня. Вхожу в столовую, вижу противную, дряблую рожу, разожравшейся и похожей на огромную бочку генеральши, которая белым носовым платочком провела по буфету и, обнаружив следы пыли, подходит ко мне и наносит пощёчину. У меня появляются слёзы, а Карандеиха бьет по другой щеке. Я убегаю на кухню, несмотря на повторяющиеся два звонка, на являюсь на вызов. Но тут появляется "барышня" и уговаривает пойти к Варваре Викторовне попросить прощения. Несколько раз, внимая этим советам, я прощения просил, а потом стал проявлять "хитрость", уклоняясь и от пощёчин и от просьб о "прощении", что усугубляло её гнев и злобу.
Хитрости меня научил швейцар Яков, с которым у меня установились очень хорошие отношения, и с которым я делился своими радостями, а ещё больше огорчениями.
Однажды Яков, обретаясь ко мне, сказал:
- Твои господа, Ваня, - дерьмо: к ним никто не заходит кроме какого-то иностранца, и он, сукин сын, всякий раз сует мне на чай 10-копеечную марку. Кто он такой?
Я рассказал Якову, что генеральша увлеклась игрой на гитаре и этому ремеслу её обучает итальянец Антонио Доминичи. Правда, добавил я, успехи у неё, наверное, не так уж хороши, если она с Доминичи репетирует один и тот же романс: "Зачем жалеть о том, что миновало?".
104
- Ну, хорошо проучу я этого "Антона" - закончил разговор Яков. После этого разговора прошло несколько дней. Вдруг перед самым обедом на кухне раздаются резкие повторяющиеся два звонка. Я спешу на вызов.
Раскрасневшаяся от волнения генеральша приказывает мне:
- Иван, беги быстро к швейцару и скажи, чтобы он немедленно исправил застрявший между 2-м и 3-м этажами лифт, в котором находится, бедняга синьор Доминичи.
Генеральша добавила:
- За ремонт я заплачу, а швейцар получит на чай.
Я поспешил к Якову и передал ему приказание генеральши, добавив, что происшествие с Антонио Доминичи вызвало у неё больную озабоченность и тревогу.
На это Яков спокойно и, не скрывая от удовольствия улыбки, сказал:
- Ничего, пусть с этим "Антоном" потревожатся, а я пойду разыскивать электромонтёра.
Вскоре Доминичи был "вызволен" из лифта, а Яков и электромонтер получили хорошую "мзду" от Карандеевой, кроме того, Якову вместо 10-копеечной марки, которой Доминичи обычно награждал, он "отвалил" целый рубль.
Позднее Яков рассказал мне, что никакой аварии не было, а чтобы "проучить" "Антона", он, потянув на себя входную дверь шахты, нарушил контакт и лифт остановился, а в роли "электромонтёра" был его коллега из другого подъезда.
105
Был я в дружбе и с дворником нашего подъезда Степаном, которому в междуэтажном столике на чёрной лестнице я изредка выставлял препорядочную порцию денатурата, находившегося в моём распоряжении для варки на спиртовке шоколада или кофе молодому барину перед его уходом в лицей.
Кстати, зажравшийся барин повозится иногда чайной ложкой в кружке, выпьет несколько глотков, а остаток с удовольствием допивал потом я.
Дворник Степан однажды спас меня от беды. На масленицу в Петроград приезжали крестьяне-финны на своих лёгких санках вийках и независи-мо от расстояния назначили цену за доставку пассажира "ридцать", т.е. тридцать копеек.
Задержавшись как-то у дяди на Литейном проспекте вздумалось мне пойти на озорство и прокатиться до своего дома на вийке, Сел и поехал. У ворот дома, где дежурил в это время Степан, я вылез из повозки и сказал финну, что "сейчас" принесу ему деньги. Но так как никаких денег у меня не было, то, придя на квартиру, закрыл дверь на крючок и лёг в постель. Долго не мог заснуть, боясь, что финн меня разыщет и устроит скандал... На следущий день Степан рассказал, что финн обращался к нему с вопросами, где меня разыскать, на что он развел руками, сделав вид, что не понимает финна.
Мне стало жаль бедного финна, на обман которого я пошел, и я дал слово впредь всегда быть честным и никогда не повторять чего-либо подобного.
106
Приблизительно, в марте 1916 г. Карандеевых несколько раз посетил барон Сергей Эдуардович Штейгер, среднего роста, лет 50-ти брюнет с з-метной проседью густых волос, доводившийся свояком Карандеевой, мужем её сестры.
Штейгер обедал, а иногда и ужинал у Карандеевых, которые внимательно слушали его рассказы о заседаниях Государственной думы. Он наз-вал много всяких фамилий, но только одну из них я хорошо запомнил - это Распутин. Однако в какой связи называлась эта и другие, не запомнившиеся фамилии, я понять не мог. К тому же генеральша грубыми окриками пресекала малейшее моё любопытство, если я задерживался в столовой, прислушиваясь к разговору.
Уже после революции мне попался старый номер издававшегося до ре-волюции Сытиным иллюстрированного журнала "Искры", в котором были помещены фотоснимки членов 4-й Государственной думы и среди них С.Э. Штейгера - националиста от Киевской губернии.
Старые журналы "Искры" нам присылал Вася, работавший в почтовой экспедиции издательства Сытина.
Уже в начале зимы 1916 года в Петрограде можно было видеть у продовольственных магазинов большие "хвосты" очередей за продовольственными продуктами, особенно за мукой и сахаром. Как-то послали постоять в очереди за мукой и меня. Пришлось услышать много горьких слов ропота и негодования женщин, которые, проводив мужей на фронт, стоят в огромной очереди, чтобы купить муки или хлеба для своих голодных детей. А тем временем в "Петроградской газете", которую я частенько почитывал, печа-тались материалы, разоблачающие в спекулятивных сделках Сухомлинова и Мясоедов.
107
Всё более приближалась весна. На вербное воскресенье я, по совету Филиппа Алексеевича, выбрался на ежегодно устраиваемый базар на Конногвардейском бульваре. Здесь шла бойкая торговля чем угодно - разве только не было птичьего молока.
А через неделю подошла пасха. Генеральша дала на чай Филиппу Алексеевичу - 5 рублей, горничным - по 3 рубля, а мне вновь сказала, что я не заслужил наградных, разбив её любимую чашку, хотя она вместо неё получила две. Генерал выдал мне в это время 3 рубля жалованья и столько же наградных. Дня через два у Карандеихи появился её давнишний фаворит, сербский офицер Серж, прибывший в Петроград по каким-то делам. Он оказался очень добрым человеком и всем нам, слугам, дал по 5 рублей.
У меня на руках оказался большой "капитал" - 11 рублей. Я немедленно купил себе балалайку, а оставшиеся деньги "запланировал" на покупку гостинцев и подарков в деревню, о возвращении в которую всё чаше вели разговор "господа". Конкретный срок отъезда был определён - после окончания занятия молодого барина в лицее.
Я начал вести отсчет каждых суток, приближая день отъезда, чтобы скорее вернуться домой и увидеться с родителями и всеми своими родными, о которых я очень соскучился. В Петрограде уже наступили "белые" ночи, значит, до отъезда остаются считанные дни.
"Барышня" посоветовала мне перед отъездом побывать в народном доме в зоологическом саду. Я с радостью отправился в этот "культпоход", захватив с собой по легкомыслию 7 рублей денег, накопленных на покупку гостинцев в деревню.
Продолжение следует...
ОТЪЕЗД В ПЕТРОГРАД, ВОЗВРАЩЕНИЕ ОТТУДА И УВОЛЬНЕНИЕ МЕНЯ КАРАНДЕИХОЙ
Наступил ноябрь 1915 г. Карандеевы начали усиленно готовиться к отъезду в Петроград. "Барышня" предупредила, что в Петроград возьмут и меня.
Отъезд был назначен 8 ноября в 10 часов вечера. За несколько часов до отъезда я пошел домой проститься с мамой, братьями Сашей и Гришей и сестрой Маней.
87
После прощания мама расплакалась и пошла проводить меня. По пути мы зашли к Трифоновым проститься с больной бабушкой Степанидой, которая доводилась какой-то родственницей отцу нашему, и вся наша семья очень любила эту скромную, умную и добрую старушку. Когда я поцеловал её, она прослезилась, сказав, что "больше, Ваня, мы не увидимся". В первом же письме, полученном мной в Петрограде из деревни, я узнал, что бабушка Степанида... приказала долго жить.
Стояла промозглая, мрачная, осенняя погода, шёл моросящий дождь, видимость была очень плохая, и я, вспотевший от физического напряжения и переживаний от только что происшедшего прощания с мамой, с трудом дошел по грязи до "красного двора". К тому же я всё ещё не отрешился от боязни "чертей", которыми меня стращал генерал, и это усиливало моё волнение.
Вскоре началась погрузка багажа в отдельную повозку. Потом подали два больших экипажа для "господ". Меня усадили на козла к кучеру Тихону Петровичу. Всё было готово, но... "пропал" молодой барин Миша. Начались розыски. А вскоре все увидели вышедшего из буфетного подъезда Гришу Афонина, а из другого подъезда вышел и постоял в некотором раздумье и барин Миша, а потом направился к карете и, когда сел в неё, между ним и матерью пошел разговор на французском языке.
Тройки сильных, откормленных лошадей, запряженных в экипажи с керосинными фарами, которые слабо освещали черноземную дорогу, разбухшую от дождей, выехали в направлении на станцию Александро-Невская, находящуюся в 25 верстах от имения.
88
Ввиду сильного распутья ехали очень медленно, и только на "большаке", когда уже мы были ближе к станции, кучер Тихон Петрович, ударив лошадей вожжами, набрал хорошую рысь.
На станцию Александро-Невская приехали ночью. "Господам" с генералом во главе, была отведена на станции комната для ожидания прибытия скорого поезда с вагоном прямого сообщения Саратов-Петроград. Наконец поезд подошел. Железнодорожная администрация и станционный жандарм задержали поезд сверх положенного времени, обеспечив посадку генерала и сопровождавших его членов семьи и служащих. "Господа" сели в вагон 1-го класса, а мы, служащие, в вагон 3-го класса. В вагоне я устроился у окна и почти всё время смотрел в него. Пошел сильный снег. Когда поезд приближался я Ряжску, я увидел, как устанавливались с обеих сторон железнодорожного полотна, для его защиты от снега, деревянные щиты. Всё в пути меня интересовало, и я очень огорчался по поводу скудности своих знаний. Ведь вот даже не знал назначения и названия щитов, назвав их "большими воротами". Но тут вмешался повар Фёдор Алексеевич и объяснил, что это не ворота, а щиты. Потом, в пути, я частенько стал обращаться с вопросами к Фёдору Алексеевичу, и он любезно шел навстречу моей пытливости.
Как потом рассказал Фёдор Алексеевич, он уроженец г. Петергофа, проходил действительную военную службу и был денщиком у генерала перед выходом его в отставку. Генерал пригласил его по окончании срока службы работать у него поваром, и он согласился.
Уже много лет Фёдор Алексеевич зимой работал у Карандеевых в Петрограде, вблизи семьи, а на летнее время выезжал с ними в лозовское имение.
88-на обороте:
Фёдор Иванович Никитин, Иван Фёдорович, Дмитрий (отчество не помню) Карпушкин, дер. Никольское.
В 1914 г. закончили школу девушки: Дуня Кукушина, Лена Прохорова, Параша Чулина и девушка из Бабина, имя которой забыл.
В 1915 году вместе со мной сдали экзамены за 5-й класс Серёжа Ерм… Гриша Прохоров (брат Ив. Фёдор) и Петя Лукьянов - сын управляющего имением Сатина.
89
Утомившись в дороге, когда ехали на станцию Александро-Невская, перенервничав в ожидании поезда, и посадки в него, вскоре после проследования через Ряжск, я уснул и проснулся поздно вечером. В это время наш вагон прямого сообщения без конца гоняли по стрелкам, чтобы передать его по окружной дороге с Казанского вокзала на Николаевский.
Я долго смотрел в окно на хорошо освещаемую Москву. Мне, казалось, я вижу дом Чулкова, куда меня к тёте Маше лет 7-8 назад безбилетным "зайцем" доставил "Митюня". Это воспоминание сразу ухудшило настроение: тогда от тёти я быстро вернулся домой к маме, а что-то ожидает меня теперь, в далеком Петрограде и когда я вернусь из него домой? Эта мысль долго мучила меня, и я не мог заснуть. А потом заснул и проснулся, когда вдоль железнодорожной линии просматривались болота, а также низкие тощие деревья и кустарники. Поезд давно проследовал ст. Бологое и всё более приближался к Петрограду.
В вагоне заметно оживление. Пассажиры укладывают в корзины в сундуки (чемоданы тогда были редкостью) свои вещи. Начали го¬товиться к выходу из вагона и мы, карандеевские слуги. Поезд медленно приближается к перрону Николаевского вокзала и останавливается. Впереди из вагона вышли наши "господа". Вслед за ними пошли и мы на Знаменскую площадь. Фёдор Алексеевич быстро нанял извозчиков - "лихачей", в пролетки кото-рых направились "господа" и мы, их слуги. Меня вновь усадили на козла к извозчику. Экипажи направились на Каменноостровский проспект. И, хотя всю дорогу шёл проливной дождь, и видимость была плохой, я пристально ко всему присматривался и от величия всего того, что видел, у меня
90
буквально, кружилась голова. А когда проезжали по Троицкому мосту, мне было странно: никогда такой широкой, многоводной реки я не видал. А потом пересекли мост через реку Карповку, которая была забита, как мне тогда представлялось, огромными лодками, а на самом деле барками с дровами.
Вскоре наши экипажи остановились у одного из парадных подъездов дома № 54 по Каменноостровскому проспекту.
"Господа", в том числе генерал, которого я сопровождал, направились в подъезд, где стоял бравый человек, в какой-то невиданной мной доселе форме, показавшейся, на первый взгляд, не хуже генеральской. Этот человек в форме открыл дверь малюсенькой "комнатки" и пропустил в неё генерала, меня и молодого "барина", нажавшего кнопку. "Комнатка" вздрогнула и начала подыматься, а потом остановилась; мы вышли и оказались у открытых дверей квартиры № 3.
Меня сразу охватило желание узнать: что же это за "чин" в красивой форме и что же это за "комнатка"? И как только в квартире на кухне, очень большом и светлом помещении, сообщающемся со столовой и имеющем выход на "чёрную" лестницу, появились Филипп Алексеевич и горничные, я забросал их этими вопросами. Они посмеялись, а потом объясняли, что безрукий человек в форме - это швейцар Яков, а малюсенькая "комнатка" - это не комнатка, а лифт. Но тут у меня возникли новые вопросы: почему Яков приехал из Швейцарии встречать генерала и почему "комнатка" называется лифтом? Опять не обошлось без смеха, Филипп Алексеевич сказал:
- Яков приехал не из Швейцарии в Петроград, а из Нижегородской губернии, работал слесарем на Путиловском заводе, был
91
мобилизован на войну, где потерял руку, после чего отпущен "почистой", вновь слесарем работать не мог, вот и устроился он в швейцары, что значит в парадные сторожа; а лифт - это не "комната", а подъемная машина. Поживёшь, Ванюшка, ещё многое узнаешь и до всего сам дойдешь, старайся в свободное время больше читать книг, хотя вряд ли "господа" оставят тебе свободного времени.
На этом разговор наш прекратился, и все начали заниматься делами, каждый соответственно своими обязанностями.
Горничные - сёстры Дуняши Копеечкины, одна из которых старшая была не замужем, а вторая замужняя, её муж в прошлом вагоновожатый трамвайного парка, находился на фронте, относились ко мне неизменно хорошо, решили показать господскую квартиру, в том числе комнаты, которые мне придётся убирать.
Квартира оказалась очень большой - около 15 жилых и подсобных комнат. Появилась "барышня" и, обращаясь ко мне сказала:
- Ты, Ваня, будешь убирать, т.е. подметать полы, чистить ковры, вытирать пыль с мебели и картин в столовой, гостиной и будуаре Варвары Вик-торовны. Ну, разумеется, уборка спальни генерала и молодого барина, уход за генералом - на твоей обязанности. Для молодого барина ты должен, продолжала "барышня", почистить мундир, брюки, ботинки, а также сварить шоколад, какао или кофе, чему тебя научит Филипп. Кроме того, ты должен мыть и вытирать посуду, т.к. здесь, в Петрограде, в отличие от Лозовки, у нас судомойки не будет. Ну, а иногда, будешь совершать и кое-какие покупки в зеленной и молочной лавках.
Внимательно слушая "щебетанье барышни", я с большой тревогой в душе думал: "Справлюсь ли?"
92
Потом мне была показана для моего обитания комнатка со стоящей в ней кроватью. Находящаяся в комнатке круглая голландская печь бездействовала, и тепло поступало из кухни через дверной проём - дверь была снята. Единственное удобство, которое было мною подмечено - это то, что я мог при курении, которым я тайно от "господ" занимался, дым выпускать через печь.
Так же при кухне комната значительно большего размера предоставлялась горничным. Имел при кухне нечто вреде чулана и Филипп Алексеевич, который пользовался этой жилплощадью очень редко, т.к. почти ежедневно уезжал на ночлег и своей семье.
Началась моя петроградская жизнь. Работаю, как говорят не покладая рук. Прочла неделя, наступила другая, а я ещё не выходил из квартиры я ничего не видел, кроме небольшой части двора, которая просматривалась из окна моей комнаты. Я частенько любовался, как виртуозно дворники рубили дрова, а потом, укладывая их очень искусно, и чуть ли не половину куб. сажени тащили на спине по "черной" лестнице в квартиры.
Но даже посмотреть в окно не хватало времени: с раннего утра и до отхода "господ" ко сну я был занят выполнением многочисленных обязанностей.
Усталый ложился спать в своей комнатке. Иногда я замечал, что окно моей комнатки то и дело освещается "молнией", которая в деревне в зимнее время не появляется. Это явление приводило меня в смятение и страх, и я всякий раз при появлении "молний", как привык в деревне, крестился, моля бога о спасении, а потом
93
накрывал голову одеялом и засыпал. И только позднее, когда начал выходить на Каменностровский проспект, "загадка", почему появляются "молнии" была быстро раскрыта. Оказалось, что при следовании трамвая его дуга, задевая её неровности троллейного электропровода электрические вспышки. Распознав это, я прекратил обращение за спасением к господу - богу.
Однообразие в петроградской жизни у Карандеевых часто угнетало. Я с грустью и тоской думал о своей родной, но далекой Лозовке, где Саша, Гриша и Маня, окружённые заботой и ласками мамы, а иногда и появлявше-гося из города отца, живут "припеваючи", никому не подчиняясь и не имея столько многочисленных обязанностей, которые выполняю я, ублажая "господ" и, получая несчастные 3 рубля в месяц; единственным удовольствием для меня было чтение квиг, которые я украдкой брал из "господского" библиотечного шкафа. Читая, конечно, без всякой системы, а всё, что легче попадало под руку.
"Барышне" вздумалось научить меня французскому языку, и она стала давать мне уроки. Первоначально я увлекся и занимался с энтузиазмом, быстро овладев азбукой, но произношение слов у меня получалось, как говорила "барышня", рязанское. После такой оценки энтузиазм мой явно пошёл на убыль. Произошло охлаждение к занятиям и у "барышни", однако, научив меня произносить пофранцузски отдельные слова, вроде "бонжур", "мерси" и др. она требовала, чтобы я произносил их в соответствующих случаях. "Барышня" научила меня также произносить короткие французские фразы для приглашения "господ" к столу. Но, так как моё рязанско-французское произно-
94
шение вызывало постоянный смех, я потерял всякую надежду овладения французским языком, прекратил показавшуюся мне не нужной затею по его изучению.
Постепенно всё более знакомлюсь с Петроградом. Баронесса Софья Валериановна заболела скарлатиной, и меня довольно часто посылают с записками к её лечащему врачу Кондратовичу, который проживал на Большом проспекте Петроградской стороны. Несмотря на некоторую дальность расстояния, я всегда шел к Кондратовичу пешком, обозревая красивые многоэтажные здания и любуясь прямым, как стрела, Каменностровским проспектом с его торцовой мостовой, по которому без конца снуют извозчики-лихачи и множество автомобилей.
В это же время меня нередко посылали в аптеку, находившуюся за мостом через реку Карповку. Произошел случай, когда в аптеке, я был очень посрамлён.
Обычно, выходя за пределы своего дома, я закуривал, а однажды замешкался и закурил уже недалеко от аптеки и, войдя в неё, спрятал горевшую папиросу в рукаве пальто. Подал рецепт и стал у барьера ожидать лекарство, сосредоточив на этом всё внимание и забыв о горевшей папиросе, которую я второпях сунул в рукав.
Почувствовал запах тлеющей ткани и, обращаясь к публике, стоявший около меня, крикнул:
- У кого-то что-то горит.
Ко мне подошел пожилой человек из рабочих и, схватив за ухо с возмущением сказал:
- Паршивый, у тебя уже, наверное, полрукава пальто сгорело!
95
Я немедленно скинул с себя пальто и при содействии присутствующих затушил "пожар", страшно волнуясь, потому что боялся о повреждении "пожаром" пальто, узнают "господа" и мне за это не поздоровится…
К празднику "Рождества" из Лозовского имения "господами" была получена посылка - около десятка откормленных индеек.
Карандеиха поручила мне доставить по одной индейке своим сёстрам - баронессе Каульбарс, которая проживала на набережной реки Фонтанки в доме 120 и баронессе Штейгер - на Английской набережной.
С выполнением поручения я справился хорошо и получил "на чай" от каждой баронессы по полтиннику, что меня не могло не порадовать, и я строил планы вместе со своим жалованием полученные чаевые послать маме. Но доставка индеек баронессам Каульбарс и Штейгер обошлась мне куда дороже полученных от них чаевых. Погода была очень холодной, особенно на набережных: в своих, довольно поношенных и очень тесных ботинках и пальто на "рыбьем меху", я очень промёрз и на следующий день тяжело заболел - температура поднялась до 40 градусов.
Пролежал я в постели целую неделю. Помимо страданий от болезни у меня уж очень тоскливо было на душе. И хотя меня ежедневно посещала "барышня", а горничные - обе Дуняши Копеечкины - заходили несколько раз в день, доставляя пищу и чай, но разве они хоть в какой-то степени могли заменить родителей, думая о которых, я вставал и ложился. Тем более остро ощущалось в моём сердце отсутствие родителей во время болезни…
96
Генерал попрежнему относился ко мне хорошо. Я не слышу от него никаких упрёков, понуканий и нравоучений. Только чувствовал неудобно, когда он начинал делиться со мной своим мнением о супруге:
- Барыня-то наша - дура, ты не обращай внимания на её выходки...
Ежемесячно сопровождал я генерала в поездках за получением пенсии. Этот день и для меня был "праздником". После получения пенсии генерал заезжал обычно в первоклассный кондитерский магазин Конради, на углу Каменноостровского и Большого проспектов, и покупал пирожное для своей семьи и отдельную пару пирожных для меня. В 1923 г. сын кондитерского "короля Конради" совершил в Лозанне террористический акт, застрелив нашего посла, образованнейшего марксиста, партийного литератора и замечательного дипломата В.В. Воровского.
А в одну из поездок с генералом за получением пенсии генерал завернул на Морскую улицу в универсальный магазин и купил для меня хороший форменный костюм из добротного темно-зеленого сукна. Мне, однако, не понравился "мундир" очень короткий и с тремя рядами металлических пуговиц, о чём по дороге домой я сказал генералу, который, досадуя по поводу высказанного мною неудовольства, упрекнул меня:
- А что же ты молчал в магазине, когда можно было выбрать другой костюм.
А затем, успокаивая меня, продолжал:
-Ну, ничего теперь молодые девчата - горничные с тебя глаз не будут спускать. А в Лозовку вернёмся, там и подавно от девчат отбоя не будет.
097
Такой добродушный разговор меня ободрял и веселил. Но вскоре после покупки генералом для меня мундира, случилась "беда", которую я долго и тяжело переживал.
Накрыв стол к обеду, я начал готовить приборы для "господ". И так как в этот день я был страшно утомлён и рассеян, то, доставая из буфета посуду, заторопился, выпустив из рук, чашку, которая, ударившись о паркет, превратилась в мелкие черепки. Не успел я их убрать, как появилась генеральша и, увидев, что разбита чашка, нанесла мне несколько пощёчин и начала орать во всю квартиру: - "Ванька разбил мою любимую чашку! ". На её крик сбежались вся семья и прислуги. Начали успокаивать "потерпевшую"... А я тем временем, избитый и растерявшийся, стоял, не зная, что мне делать. Но "выручила" "барышня", показавшая на дверь, что означало, что я должен немедленно удалиться из столовой.
Ежедневно Карандеиха, встречаясь где-нибудь в квартире, выгоняла меня, заявляя, что не может меня видеть.
Генерал, узнавший о "происшествии", как-то вышел из квартиры, не взяв меня сопровождать его, как он обычно это делал. Это меня очень обеспокоило. Я полагал, что и генерал видимо, будет относиться ко мне столь же враждебно, как его супруга.
Но оказалось совсем другое. Вернувшись с каким-то свертком, генерал сказал, чтобы я через некоторое время зашёл к нему в комнату, что я и сделал.
В комнате на его столе увидел замечательную чашку, указав на которую генерал сказал: "Возьми и отнеси этой дуре", как он "величал" эту злобную и распушенную, развратную особу.
98
Обрадовавшись, я поблагодарил генерала и, взяв чашку, ушёл, чтобы в подходящий момент вручить её Карандеихе. И вот однажды, когда она в столовой оказалась одна, я расхрабрился и обратился к ней с такими словами:
- Ваше превосходительство, позвольте вручить Вам чашку, взамен той, которую я разбил, за что вновь прошу Вашего прощения.
Она взяла чашку, посмотрела её и со злостью поставила на стол, а потом закричала:
- Никогда не прощу тебя, мерзавец, вон отсюда!
После этого у меня возникло такое чувство ненависти, которое я ещё никогда ни и кому не испытывал.
Генерал поинтересовался, как я вручил чашку и, выслушав мой рассказ, заметил:
- Вот ты, хотя и мальчишка, но видишь, что у меня за супруга!
- Так точно. Ваше превосходительство - одобрительно ответил я.
Но и после вручения чашки инцидент ещё не закончился: Карандеиха продолжала свирепствовать. Тогда за улаживание инцидента взялась "барышня", купившая очень дорогую чашку и более красивую, чем та которую я разбил.
"Барышня" начала меня инструктировать, как следует вручить чашку Варваре Викторовне. Но на сей раз, я попросил "барышню" освободить меня от этой миссии, сославшись на тот случай, когда генеральша выгнала меня после вручения чашки, купленной генералом. Мой аргумент оказался убедительным, "барышня" сама вручила генеральше чашку от моего имени. И Карандеиха чашку приняла, не подумав, откуда же я мог взять средства, чтобы купить столь
99
дорогую чашку? Постепенно гнев её стал утихать, но она заявила, что лишает меня "чаевых", которыми она "награждала" прислуг по большим праздникам. Издевательствам и побоям со стороны Карандеихи я подвергался систематически, но об одном случае не могу умолчать!
Как-то она приказала мне выйти на прогулку с двумя её комнатными собаками "Урсиком" и "Карро". Я направился с ними в сторону "Новой деревни". Зашёл довольно далеко, где почти не было никакого движения, снял с собак поводки, как мне рекомендовала сама хозяйка. Собаки побежали вперёд, и я скоро потерял из виду "Урсика" - любимца генеральши.
Взволнованный исчезновением "Урсика", я одел поводок на "Карро" и, ведя его начал поиски беглеца, безрезультатно продолжавшиеся более часа. Решил вернуться на квартиру, полагая, что может быть "Урсик" убежал домой. Но, когда я вернулся на квартиру, оказалось, что моя надежда оказалась тщетной: "Урсика"дома не оказалось. Горничная Дуняша Копеечкина решила рассказать генеральше о моем волнении в связи с безуспешными пока что поисками "Урсика". Карандеиха тут же выбежала на кухню и, набросившись на меня, сбросила мою шапку, нанеся несколько мощных ударов, от которых у меня зазвенело и зашумело в голове. Но и этого садистке оказалось мало. Она схватила меня за уши, таская по кухне, а затем дико закричала:
- Иди, негодяй, ищи "Урсика" где угодно, а если не найдешь, то в квартиру не возвращайся, уходи на все четыре стороны.
Со слезами на глазах, с болью и шумом в голове, а главное с болью в душе от обиды и угроз, вышел я на Песочную улицу и
100
вскоре совершилось "чудо": навстречу ко мне бежал дезертир "Урсик". Поравнявшись со мной, он начал прыгать и ласкаться. Я немедленно отвёл его в квартиру, но садистке барыне не показывался: противно было видеть её рожу.
Дуняша Копеечкина рассказала, сколько любви и ласки, поцелуев по-лучил беглец "Урсик" от его хозяйки и сколько зла, побоев обрушено было на меня.
Несмотря на очень тяжелые условия моей жизни у Карандеевых, я очень полюбил Петроград, и даже теперь, когда пишу эти строки, передо мной предстаёт всё его величие. То огромное впечатление, которое Петроград произвёл на меня, попавшего сюда из рязанской деревушки, сохранилось навсегда.
Иногда я получал разрешение генерала для свидания с родственниками, адреса которых я взял с собой из деревни.
Мой дядя Иван Яковлевич (брат отца) работал слесарем в трамвайном парке, и проживал с семьей - женой и двумя малолетними детьми - на Литейном проспекте в общежитии; их разыскать оказалось не трудно.
Я был очень обрадован, увидев дядю. Но условия, в каких он находился, проживая в общежитии, оставили у меня самое тяжелое впечатление. Вся его семья ютилась на единственной койке, отделённой от соседей только пологом - ситцевой занавеской. Потом дядя свёл меня в соседнюю, очень большую комнату, где расположилось женское общежитие для метельщиц того же трамвайного парка, в котором работал дядя. Здесь я встретил некоторых девиц из Лозовки, которые сидя на корточках, на своих койках, ещё не были
101
причёсаны и умыты, одеты в свои деревенские шерстяные домотканые юбки. Спёртый воздух, грязь, неприятные запахи, - все это вызвало брезгливость, и мы с дядей через какие-нибудь 15-20 минут вышли на Невский проспект, где он завёл меня в небольшой ресторанчик и заказал кофе с пирожным.
При посещении дяди в следующий раз, мы направились с ним на Шпалерную улицу в мужское общежитие рабочих трамвайного парка, среди которых было много наших земляков.
Бытовые условия в этом общежитии оказались не лучше, если не хуже, чем в женском на Литейном проспекте. Это обстоятельство действовало на меня несколько успокаивающе в том смысле, что, хотя мне нелегко жить слугой у помещиков, но бытовые условия мои были несравненно лучше, чем те, которые я увидел, побывав в общежитиях у своих земляков.
Заехал я как-то к своим отдаленным родственницам - Поле и Кате Митяевым - работницам табачной фабрики Шапошникова. Они проживали на Боровой улице, выходящей на Обводной канал, и жили, как об этом не без зависти говорили мне земляки, в "отдельной комнате". Но когда я появился у них, то увидел, что это вовсе не "отдельная комната", а самый настоящий чулан размером 4-5 кв. м, выгороженный из отдельной комнаты и в нём проживала ещё и подруга Поли и Кати - работница той же фабрики.
Обитательницы "отдельной комнаты" рассказали, что все работницы табачной фабрики Шапошникова живут в таких же, если не худших условиях. И хотя я был встречен очень радушно, мне захотелось скорее выбраться из так называемой "отдельной комнаты", где нечем было дышать.
102
Недалеко от Боровой улицы на Обводном канале я разыскал лазарет, в котором находился на излечении после ранения на фронте мой троюродный брат Андрей Стёпочкин. Он был очень обрадован. Долго мы с ним разговаривали: Андрей рассказал, как тяжело воевать с немцами, а потом делились воспоминаниями о родной Лозовке.
Желая лучше увидеть достопримечательности Петрограда, а также из-за экономии денег, которые надо платить за трамвайный проезд, я несколько раз к дяде на Литейный проспект ходил пешком, хотя расстояние было немалое. Я шел по Каменноостровскому проспекту, пересекал Большой проспект Петроградской стороны и вскоре вступал на красивый Троицкий мост, длина которого чуть ли не целая верста, а тут и Марсово поле рукой подать, где проходили обучение всё новые и новые маршевые роты перед отправкой на фронт. Проходил мимо знаменитого творения Баженова - Инженерного замка и вскоре попадал на оживлённый Литейный проспект.
Словом, когда я начал совершать поездки и хождение по городу, бывать у дяди Ивана Яковлевича и своих земляков, у меня на душе стало легче, да и к нам в праздничные дни стали заходить земляки. Горничных сестёр Копеечкиных довольно часто посещал красивый и статный гвардеец Алексей Алексеевич Баранов, происходивший из деревни Выглядовка, где был учителем их брат Никон Данилович Копеечкин. Ко мне заходил наш деревенский матрос Иван Самсонович Васин, служивший во 2-м учебном минном отряде Балтийского флота. С ним-то мы уж "отводили душу", без конца вспоминая свою Лозовку и различные, наиболее интересные эпизоды и, не лишенные юмора, эпизоды из деревенской жизни.
103
Но Карандеиха по-прежнему буквально изводила меня своими бесконечными придирками и рукоприкладством.
Утром вдруг раздается на кухне два звонка - это вызов меня. Вхожу в столовую, вижу противную, дряблую рожу, разожравшейся и похожей на огромную бочку генеральши, которая белым носовым платочком провела по буфету и, обнаружив следы пыли, подходит ко мне и наносит пощёчину. У меня появляются слёзы, а Карандеиха бьет по другой щеке. Я убегаю на кухню, несмотря на повторяющиеся два звонка, на являюсь на вызов. Но тут появляется "барышня" и уговаривает пойти к Варваре Викторовне попросить прощения. Несколько раз, внимая этим советам, я прощения просил, а потом стал проявлять "хитрость", уклоняясь и от пощёчин и от просьб о "прощении", что усугубляло её гнев и злобу.
Хитрости меня научил швейцар Яков, с которым у меня установились очень хорошие отношения, и с которым я делился своими радостями, а ещё больше огорчениями.
Однажды Яков, обретаясь ко мне, сказал:
- Твои господа, Ваня, - дерьмо: к ним никто не заходит кроме какого-то иностранца, и он, сукин сын, всякий раз сует мне на чай 10-копеечную марку. Кто он такой?
Я рассказал Якову, что генеральша увлеклась игрой на гитаре и этому ремеслу её обучает итальянец Антонио Доминичи. Правда, добавил я, успехи у неё, наверное, не так уж хороши, если она с Доминичи репетирует один и тот же романс: "Зачем жалеть о том, что миновало?".
104
- Ну, хорошо проучу я этого "Антона" - закончил разговор Яков. После этого разговора прошло несколько дней. Вдруг перед самым обедом на кухне раздаются резкие повторяющиеся два звонка. Я спешу на вызов.
Раскрасневшаяся от волнения генеральша приказывает мне:
- Иван, беги быстро к швейцару и скажи, чтобы он немедленно исправил застрявший между 2-м и 3-м этажами лифт, в котором находится, бедняга синьор Доминичи.
Генеральша добавила:
- За ремонт я заплачу, а швейцар получит на чай.
Я поспешил к Якову и передал ему приказание генеральши, добавив, что происшествие с Антонио Доминичи вызвало у неё больную озабоченность и тревогу.
На это Яков спокойно и, не скрывая от удовольствия улыбки, сказал:
- Ничего, пусть с этим "Антоном" потревожатся, а я пойду разыскивать электромонтёра.
Вскоре Доминичи был "вызволен" из лифта, а Яков и электромонтер получили хорошую "мзду" от Карандеевой, кроме того, Якову вместо 10-копеечной марки, которой Доминичи обычно награждал, он "отвалил" целый рубль.
Позднее Яков рассказал мне, что никакой аварии не было, а чтобы "проучить" "Антона", он, потянув на себя входную дверь шахты, нарушил контакт и лифт остановился, а в роли "электромонтёра" был его коллега из другого подъезда.
105
Был я в дружбе и с дворником нашего подъезда Степаном, которому в междуэтажном столике на чёрной лестнице я изредка выставлял препорядочную порцию денатурата, находившегося в моём распоряжении для варки на спиртовке шоколада или кофе молодому барину перед его уходом в лицей.
Кстати, зажравшийся барин повозится иногда чайной ложкой в кружке, выпьет несколько глотков, а остаток с удовольствием допивал потом я.
Дворник Степан однажды спас меня от беды. На масленицу в Петроград приезжали крестьяне-финны на своих лёгких санках вийках и независи-мо от расстояния назначили цену за доставку пассажира "ридцать", т.е. тридцать копеек.
Задержавшись как-то у дяди на Литейном проспекте вздумалось мне пойти на озорство и прокатиться до своего дома на вийке, Сел и поехал. У ворот дома, где дежурил в это время Степан, я вылез из повозки и сказал финну, что "сейчас" принесу ему деньги. Но так как никаких денег у меня не было, то, придя на квартиру, закрыл дверь на крючок и лёг в постель. Долго не мог заснуть, боясь, что финн меня разыщет и устроит скандал... На следущий день Степан рассказал, что финн обращался к нему с вопросами, где меня разыскать, на что он развел руками, сделав вид, что не понимает финна.
Мне стало жаль бедного финна, на обман которого я пошел, и я дал слово впредь всегда быть честным и никогда не повторять чего-либо подобного.
106
Приблизительно, в марте 1916 г. Карандеевых несколько раз посетил барон Сергей Эдуардович Штейгер, среднего роста, лет 50-ти брюнет с з-метной проседью густых волос, доводившийся свояком Карандеевой, мужем её сестры.
Штейгер обедал, а иногда и ужинал у Карандеевых, которые внимательно слушали его рассказы о заседаниях Государственной думы. Он наз-вал много всяких фамилий, но только одну из них я хорошо запомнил - это Распутин. Однако в какой связи называлась эта и другие, не запомнившиеся фамилии, я понять не мог. К тому же генеральша грубыми окриками пресекала малейшее моё любопытство, если я задерживался в столовой, прислушиваясь к разговору.
Уже после революции мне попался старый номер издававшегося до ре-волюции Сытиным иллюстрированного журнала "Искры", в котором были помещены фотоснимки членов 4-й Государственной думы и среди них С.Э. Штейгера - националиста от Киевской губернии.
Старые журналы "Искры" нам присылал Вася, работавший в почтовой экспедиции издательства Сытина.
Уже в начале зимы 1916 года в Петрограде можно было видеть у продовольственных магазинов большие "хвосты" очередей за продовольственными продуктами, особенно за мукой и сахаром. Как-то послали постоять в очереди за мукой и меня. Пришлось услышать много горьких слов ропота и негодования женщин, которые, проводив мужей на фронт, стоят в огромной очереди, чтобы купить муки или хлеба для своих голодных детей. А тем временем в "Петроградской газете", которую я частенько почитывал, печа-тались материалы, разоблачающие в спекулятивных сделках Сухомлинова и Мясоедов.
107
Всё более приближалась весна. На вербное воскресенье я, по совету Филиппа Алексеевича, выбрался на ежегодно устраиваемый базар на Конногвардейском бульваре. Здесь шла бойкая торговля чем угодно - разве только не было птичьего молока.
А через неделю подошла пасха. Генеральша дала на чай Филиппу Алексеевичу - 5 рублей, горничным - по 3 рубля, а мне вновь сказала, что я не заслужил наградных, разбив её любимую чашку, хотя она вместо неё получила две. Генерал выдал мне в это время 3 рубля жалованья и столько же наградных. Дня через два у Карандеихи появился её давнишний фаворит, сербский офицер Серж, прибывший в Петроград по каким-то делам. Он оказался очень добрым человеком и всем нам, слугам, дал по 5 рублей.
У меня на руках оказался большой "капитал" - 11 рублей. Я немедленно купил себе балалайку, а оставшиеся деньги "запланировал" на покупку гостинцев и подарков в деревню, о возвращении в которую всё чаше вели разговор "господа". Конкретный срок отъезда был определён - после окончания занятия молодого барина в лицее.
Я начал вести отсчет каждых суток, приближая день отъезда, чтобы скорее вернуться домой и увидеться с родителями и всеми своими родными, о которых я очень соскучился. В Петрограде уже наступили "белые" ночи, значит, до отъезда остаются считанные дни.
"Барышня" посоветовала мне перед отъездом побывать в народном доме в зоологическом саду. Я с радостью отправился в этот "культпоход", захватив с собой по легкомыслию 7 рублей денег, накопленных на покупку гостинцев в деревню.
Продолжение следует...