Митяев И.И. О ПРОЖИТЫХ ГОДАХ. (стр. 54-67).
Опубликованные страницы: 1-15, 16-31, 32-54.
ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
В 1910 году кончилось лето, и я вместе со своими товарищами-сверстниками начал готовиться к посещению школы. Подготовка заключалась в том, что я без конца вырезал десяток палочек, необходимых для прохождения занятий по устному счету. Несмотря на большие усилия и усердие при изготовлении палочек, они оказались не совсем хорошими, значительно худшими, чем у других.
Наконец, наступило 1 сентября (ст. стиля) и мы, ребятишки: я, Петя Трифонов, Егор Бударов, Нюра и Поля Сафроновы, Наташа Васина и др., пришли и Нарышкинскую 2-классную церковно-приходскую школу.
Первое посещение школы произвело сильное впечатление. Учащихся после переклички собрали в самом большом классе, где "законоучитель" священник Алексей Михайлович Львов совершил молитву.
55
После молитвы мы, малыши, переступили порог 1-го класса. Нашим учителем был псаломщик Иван Михайлович Виноградов, высокий, хорошо упитанный мужчина с густыми тёмно-русыми волосами, небольшой бородкой, обладавший высоким голосом, который, казалось, явно не соответствует его богатырской фигуре. В деревне о нем было хорошее мнение, как о добром, смирном человеке, обременённом большой семьей и едва сводившим свои доходы концы с концами.
Однако в школе, на занятиях с детьми, Иван Михайлович был совершенно другим - свирепым и нетерпимым к малейшим провинностям и шалостям первоклассников. Его "верным помощником" и педагогическим "пособием" была линейка, которую он довольно часто пускал в ход, когда учащиеся малыши не могли правильно ответить или когда кто-либо из них баловался, шалил.
Я учился очень хорошо. Приготовленный мною десяток палочек оказался ненужным, т.к. я отлично владел устным счётом не только в пределах одного десятка и вскоре палочки выбросил; я знал все буквы алфавита и быстро научился читать не только отдельные слова, но и целые фразы. Баловаться я боялся линейки Ивана Михайловича, а потому не испытал мощных ударов её обладателя и вполне благополучно перешел во второй класс.
Во втором классе нашим учителем стал Михаил Родионович Тихомиров, невысокого роста, с коротко постриженной прической бобриком, всегда тщательно побритый, чисто и опрятно одетый. Он же вёл и пятый класс. В отличие от Ивана Михайловича Виноградова, Михаил Родионович не применял ни линейки, ни других способов рукоприкладства к учащимся, а дисциплина и успеваемость в его классах, как теперь сказали бы, была на высо-ком уровне.
56
Ко мне, как лучшему ученика второго класса, Михаил Родионович относился особенно чутко, ласково и во время моей болезни ангиной даже навестил меня, что доставило мне большую радость. Другие учителя посещений учащихся на дому не практиковали.
Но, к великому огорчению учеников, Михаил Родионович по окончании учебного года уехал куда-то и в нашей школе больше не появлялся.
Для всех, особенно для взрослых людей, было заметно весьма прохладное отношение к Михаилу Родионовичу учителя "закона божьего" отца Алексея. Поэтому Михаил Родионович был быстро отстранён от регентства в церковном хоре, его чуждались другие учителя. Говорили позже, что Михаил Родионович попал в нашу школу за какую-то "провинность" перед властями предержащими.
Образ Михаила Родионовича на всю жизнь остался в моей памяти.
В третьем классе нашей учительницей была Мария Алексеевна Щеглова - дочь давно скончавшегося местного дьякона.
Мария Алексеевна была высокой, красивой блондинкой с большими голубыми глазами. Она очень хорошо преподавала уроки, не применяла рукоприкладства, а если в строгой форме выражала недовольство, то это воспринималось нами, учениками, как большое наказание. Большинство её учеников сдало экзамены и переведено в 4-й класс.
Но в следующем учебном году Мария Алексеевна уже не учительствовала, так как попала в беду: она забеременела. Её прельстителем и искусителем оказался никто иной как уже упоминавшийся Иван Михайлович Виноградов, отец пяти человек детей. Мария Алексеевна вынуждена была продать отцовский дом и переехать для работы учительницей в село Зенкино, находящееся в 30-35 км от
57
Лозовки. Там она впоследствии вышла замуж и осталась навсегда. Её прельстителя Ивана Михайловича Виноградова перевели куда-то в Скопинский уезд.
Не забыть никогда сдачи экзаменов за 3-й класс в мае 1913 г. Готовились к ним, естественно с большой озабоченностью и прилежностью.
Пришли на экзамен в чистых рубашках и штанишках. До начала экзаменов вели себя смирно, но время протекало как-то особенно медленно и тревожно.
Наконец, в классе появился высокого роста, весьма жирный и казавшийся каким-то богатырем, похожим на Илью Муромца, священник с огромным нагрудным серебряным крестом на серебряной крупной цепи, оказавшийся "отцом благочинным". Его сопровождали наш "законоучитель" отец Алексей и все учителя школы.
Экзаменовали нас по русскому языку, арифметике и "закону божьему".
Началось с диктанта. Диктовал сам "отец благочинный" рассказ о путешествии Петра Великого за границу. Дикция у "благочинного" была плохая: некоторые слова он не произносил, а проглатывал. Результаты диктанта оказались, можно сказать, самые плачевные.
Из всех державших экзамены, а нас было около 20 человек, только двое справились с диктантом: мною была допущена одна ошибка, а Валей Кивотовой, дочкой местного дьякона, две ошибки; остальные ученики сделали 17 и более ошибок. Экзаменаторам не оставалось ничего другого как принять решение повторить диктант. На этот раз диктовала Мария Алексеевна Щеглова, четко и ясно, в результате не выдержали экзамен по русскому языку только двое.
58
Вскоре после сдачи экзаменов, все выдержавшие его ученики 3-го и 5-го классов были удостоены "чести" быть приглашенными к попечительнице нашей школы помещице Тамаре Евгеньевне Сатиной.
Направляясь в её имение, мы очень волновались по поводу предстоявшей встречи с барыней, да к тому же боялись собак, которых было немало на дворне. Но все обошлось благополучно: мы пришли в имение и нас провели на террасу помещичьего дома.
Вскоре на террасу вышла довольно стройная, но с некрасивыми чертами лица, барыня, поздравила всех со сдачей экзаменов, пожелала нам идти по... "пути божьему" и вручила заранее подготовленные для каждого из нас подарки, состоявшие из двух книг и пакетика с карамелью. Книгами оказались два евангелия: одно евангелие небольшого формата в красивом синем переплете и второе - большее по размеру в светло-зелёном переплете, с автографом Сатиной. Вот эти-то книги и должны были указывать нам "путь божий".
И дней через десять по этому пути мне и пришлось пойти в её имение и выполнять за 15 копеек в день тяжёлую совсем недетскую работу. С Ромашей Черенковым, который был старше меня на 6 лет, мы вывозили со скотного двора навоз в поле. Бывало, пока нагрузишь телегу, изнываешь от устали: казалось, что мои руки отва¬лятся, а ноги перестанут ходить. И только, выехав на дорогу, садишься на край телеги, начинаешь приходить в себя, а иногда, наслаждаясь чудной солнечной погодой, полевыми запахами трав и цветов, потихоньку и затягивать песню.
Но на обратном пути из поля вновь одолевает тяжелое чувство в предвидении повторения каторжного труда - погрузку в телегу сырого вонючего навоза. А работа с перерывом на обед продолжалась в течение всего долгого летнего дня, как тогда говорили, от зари до зари, т.е. от восхода солнца до его заката.
59
Не легче было после окончания вывозки навоза работать на сушке и уборке сена на "пчёлке". Так называлась часть усадьбы помещика Сатина, примыкавшей к его фруктовым садам и огородам Лозовских крестьян. "Пчёлка" была совершенно голой местностью с буйно растущей на ней луговой травой, но без единого деревца.
Лето 1913 года стояло жаркое, знойное. Мы, ребята, среди которых я был самым младшим, под палящим солнцем сгребали высохшую скошенную траву в валки, а потом из валков стаскивали в копны, из которых сено вывозилось и убиралось в стога вблизи скотного двора. Моя подённая работа в имении Сатина продолжалась в точение всего лета. Иногда мама пожалеет меня, не разбудит вовремя, и я вынужден оставаться дома, что вызывало огорчение, а иногда и слезы. Мама объясняла, что, когда она пыталась будить меня, то не открывая глаз, я начинал в бреду говорить всякую чушь и потому она оставляла меня в покое.
В сентябре 1913 года начались мои занятия в 4-м классе школы. И опять у нас новый учитель - Петр Васильевич Подрезов, невысокого роста, с пышной шатеновой шевелюрой, острыми серыми глазами, длинным носом. Он очень толково преподавал, но был чрезмерно строг и резок, не гнушался подзатыльниками, особенно в отношении тех учеников, которые не только не готовили уроков, но и были неправдивы при объяснении причин этого, попросту говоря, занимались враньём.
Мне не пришлось испытать рукоприкладства Петра Васильевича. Наоборот, по отношению ко мне он был добр и ласков. Несколько раз Петр Васильевич даже отправлял меня в свою квартиру выполнять поручения его жены, Дарьи Елисеевны, дочери крестьянина из
60
деревни Щербинино, невысокого роста миловидной блондинки, имевшей двоих малолетних детей.
Дарья Елисеевна то пошлеёт меня за баранками в лавку Акулины Алексеевны Ермиловой, то оставит посмотреть за детьми, пока она в пруду прополоскает отстиранное бельё. Видимо, Дарья Алексеевна рассказывала Петру Васильевичу о моём усердии, с каким я выполнял её "задания", потому что его доброе отношение ко мне всё более возрастало. Это было заметно не только для меня самого, но и для моих одноклассников, которые не без зависти говорили:
-Легко Ваньке учиться: уж добре его Петр Васильевич любит!
Но любил меня Петр Васильевич, конечно, прежде всего, потому, что я хорошо учился и отличался от всех учеников своим развитием, что объяснялось положительным на меня влиянием городской жизни у отца в Раненбурге.
Ученицы 3-го класса Дуня Моисеева, Анюта Сафронова бывало, пристают ко мне:
-Ваня, помоги задачи решить!
-Решайте сами, мне некогда, - отвечал я.
Под этим "некогда" скрывалась одолевавшая меня охота покурить и в поисках курева я должен после обеда отправиться к Петьке Ламкову, Алешке Щурыге, Саше Трифонову: или к одному из них, или по очереди к каждому.
Иногда эти ребята, особенно Саша Трифонов, очень трусливый, боявшийся проходить от своего дома мимо риг и через канаву на новую деревню, уведёт меня куда-нибудь на посиделки, откуда возвращались очень поздно. А Щурыга великим постом, когда различные игры молодежи считались большим "грехом", уводил меня с собой как чтеца книжек, главным образом дешевых изданий И.Д. Сытина.
61
Мама иногда меня строго наказывала за самовольные отлучки, после чего я взбирался на печку и быстро засыпал. А рано утром садился за книги и, пока мама сварит картошку, у меня уже были готовы уроки.
Занятия в 4-м классе, ученики которого переводились в следующий 5-й класс без экзаменов, заканчивались недели на две раньше, чем в 3-м и 5-м классах. Помню, после окончания 4-го класса мы с Петей Трифоновым играли в "чижики". К нам подошел Пётр Васильевич и, обращаясь ко мне, говорит:
-Ваня, приходи завтра в школу к 10 часам утра, будешь сдавать экзамены.
Недоумевая, я обратился к нему за разъяснением:
-Пётр Васильевич, да вы же, распуская нас на каникулы, говорили, что ученики 4-го класса экзаменов не сдают.
Улыбнувшись и похлопав меня по плечу, Пётр Васильевич сказал:
-Ничего, Ваня, будешь сдавать экзамены вместе с учениками 5-го класса.
Немедленно, прекратив игру в "чижики", я побежал домой, чтобы рассказать всё маме. Она, обеспокоенная моими экзаменами, начала разыскивать для меня чистую рубашку, осмотрела штанишки, и, признав, что всё это в порядке, пожалела меня и расцеловала, На следующий день, когда я пришел на экзамены, Пётр Васильевич посадил меня за отдельную парту, находившуюся в стороне на значительном удалении от парты, за которой сидели ученики 5-го класса, и сказал:
- Ну, Ваня, сейчас экзамены начнутся с изложения, старайся написать лучше, не спеши.
62
Из учебника по русской истории нам зачитали раздел, относящийся к царствованию второго царя из дома Романовых - Алексея Михайловича.
Я внимательно слушал и старался всё зачитанное хорошо запомнить, а потом приступил к изложению. Сделал я это быстрее и значительно лучше учеников 5-го класса. Также быстро и правильно я решил задачи по арифметике. По закону божьему и славянскому языку священник отец Алексей решил меня не экзаменовать, сказав, что тогда ему в 5-м классе нечего будет делать.
Все учителя нашей школы, а также Никон Данилович Копеечкин, который привёл на экзамены учеников 3-го класса из дер. Выглядовки, похвалили меня, а Пётр Васильевич погладил по голове и сказал:
- Молодец, Ваня, справился ты с изложением и решением задач лучше учеников 5-го класса, иди домой и отдыхай, занимайся своими играми, которыми вчера занимался.
Довольный и радостный побежал я к маме, чтобы рассказать ей о результатах экзаменов, о том, как меня похвали учителя.
Мама была, конечно, очень обрадована моими успехами, расцеловала меня, а потом уже совсем печальным тоном сказала:
- Ну, что же сынок, учишься ты хорошо, но живём - то мы очень бедно, поэтому придётся тебе летом у Карандеевых в имении пастухом поработать.
Через несколько дней мама, зайдя со мной в волостное правление и получив заверенную волостным старшиной трудовую книжку, скрепленную гербовой печатью с двуглавым орлом, отвела меня в имение работать - пасти телят.
63
За сезон с 20 мая по 1 октября 1914 г. мне было назначено 5 руб. жалованья. По истечении срока найма, я приступил к занятиям в последнем 5-м классе школы со значительным опозданием. Но, несмотря на это, очень быстро наверстал то, что было пропущено, став лучшим учеником.
В преподавательском составе вновь произошли изменения. Петр Васильевич Подрезов был мобилизован на войну. Выбыл и учитель "закона божьего" отец Алексей. О нём следует сказать несколько подробнее.
Отец Алексей выглядел как библейский апостол на какой-нибудь и картине или иконе: высокого роста, хорошо упитанный, с реденькими, но длинными волосами, белой окладистой седой бородой, с отростком на ней около нижней губы "кустика", который он то и дело заправлял в рот и...жевал. Это вызывало у нас, учеников, постоянное хихиканье, а то и явный смех, особенно, если кто-нибудь из учеников начинал копировать манипуляции отца Алекса с "кустиком".
Отец Алексей реагировал на это сильным раздражением и часто удалял из класса наиболее "подозрительных" весельчаков и шалунов. В этом отношении пальма первенства неизменно принадлежала мне. Поэтому, как только заканчивалось перед началом урока чтение молитвы "Царю небесный утешителю души истины" отец Алексей, указывая на меня своим "перстом", строго, повелительно говорил:
- Ты, остолоп, выйди из класса и сиди в прихожей.
Однако в конце урока он обязательно пригласит в класс и непременно проверит выполнение заданного урока. Но тут мне тоже иногда "попадало". Отец Алексей ходит по классу взад и вперед, жуя свой "кустик", а я "режу" урок, рассказывая чуть ли не слово
64
в слово, как напечатано в учебнике, который я обычно держал в руке, опер-шись на парту, хотя в него и не заглядывал. В таких случаях отец Алексей вырывал у меня из рук учебник и, ударив им по голове, говорил:
- Ты, остолоп, не читай, а рассказывай!
Память у меня была, можно сказать, феноменальная, и я повторял отцу Алексею почти наизусть текст учебника на заданную тему, после чего он, удовлетворенный моими ответами, распускал учеников на перемену, возвращая мне временно отобранный учебник.
Преподавал свой предмет "закон божий" отец Алексей очень педантично, с большим усердием.
Он был миссионером и иногда отлучался на 2-3 недели "склонять" молокан к православной вере, но и в этих случаях неукоснительно выполнял учебный план.
Надо воздать должное отцу Алексею за то, что он оказывал помощь и содействие "выйти в люди" многим, наиболее способным своим ученикам. Так, он помог стать учителями А. Князеву, Р.Е. Афонину, Н.Д. Копеечкину и др. H.Е. Прохоров благодаря его помощи стал псаломщиком, а потом священником. Меня он, видимо, имел в виду, подготовить тоже по церковной линии, поручал постоянно читать в церкви "часы", а однажды, когда мне ещё не исполнилось 12-ти лет, даже заставил прочитать во время обедни "послание к коринфянам" "святого апостола Павла". Обычно "апостол" читали или псаломщик или кто-нибудь из певчих, обладавших сильным голосом.
И хотя я к чтению "апостола" усиленно готовился, исполнил это не на высоком уровне: у меня не хватило духа до конца повышать голос, как это требовалось, а достигнув предела своих
65
возможностей, я покатился "вниз", что не могло, конечно, не вызвать улыбки у тех, кто знал правила чтения. Но за "отвагу" и за то, что не перепутал текст и прочитал его безошибочно, заслужил похвалу со стороны многих, в том числе и отца Алексея.
Приступив осенью 1914 года к занятиям в школе, я узнал, что вместо отца Алексея "закон божий" будет преподавать совсем юный священник Сергей Васильевич Гусев. Только что окончивший Рязанскую духовную семинарию, женившийся на дочери отца Алексея, Кате и получивший в приданное его дом, хозяйство и приход. Сам же отец Алексей получил приход в селе Иванькове Ижевской волости Спасского уезда Рязанской губернии.
Учительницей 5-го класса стала дочь отца Алексея - Вера Алексеевна, внешне и по характеру очень похожая на своего родителя. Она была очень серьёзна и требовательна, отлично объясняла уроки. Ко мне относилась очень хорошо. Но был случай, когда она так рассвирепела, что даже выгнала меня из класса и запретила посещать школу, т.е. по существу исключила из числа учащихся. Я, конечно, был очень огорчен, т.к. Вера Алексеевна обрушила на меня столь строгую кару без всяких оснований.
Как потом выяснилось, Вера Алексеевна на обложке собственной книжки, которую она давала мне читать, обнаружила спустя некоторое время после её возвращения оскорбительную надпись: "Ваша Вера учительница - никуда не годится". Не разобравшись, кто и когда учинил эту надпись, Ве-ра Алексеевна направила свой гнев против меня, уже тогда острого на язык и любителя всяких, но безобидных шуток. Но в данном случае подозрение Веры Алек¬сеевны было совершенно ошибочным: я никогда не отваживался бы
66
на такую неумную "шутку", тем более в отношении учительницы, глубоко мною уважаемой за её серьезное отношение к делу, за глубокие знания, которые она с большим старанием нам передавала.
Мама сходила к Вере Алексеевне, рассказала ей о моих переживаниях, и я возобновил прерванные на целую неделю занятия.
Вера Алексеевна позднее рассказала, что нашелся действительный пасквилянт, и стала относиться ко мне ласково, всегда ставя в пример мою успеваемость по всем предметам за исключением, геометрии. Почему-то этот, можно сказать, самый важный предмет, я не возлюбил и никак не мог давать толковые объяснения. Бывало, заучу теоремы, все задаваемые тексты, но, как только Вера Алексеевна вызовет к доске, я терялся и не мог ни сделать чертеж, ни объяснить.
Случалось, что я иногда даже "манкировал", пропускал уроки по геометрии, не посещал в эти дни школу, симулируя по очереди то боли головы, то боли живота. И мама, как только начинал жаловаться на эти боли, сразу правильно ставила "диагноз": "геометрия". Прошла зима 1914-1915 гг., занятия в школе становились всё более напряженными, т.к. предстояли выпускные экзамены, а потом и началась непосредственная подготовка к ним.
В 5-м классе мы закончили полный курс арифметики, синтаксиса, элементарной геометрии, элементарной физики, географии по учебникам Баранова, истории по учебнику Иловайского, священную историю, катехизис православной веры, славянский язык - перевод и грамматику. Последние два предмета заняли уйму времени совершенно бесполезно. Ни "священная история", ни славянский язык в жизни никакого применения не нашли.
67
К экзаменам я старательно готовился и сдал их по всем предметам, в том числе и по геометрии, с отличными оценками.
Все учителя: Вера Алексеевна, Зоя Евгеньевна и Надежда Евгеньевна Кивотовы, Сергей Васильевич Гусев поздравляли меня как окончившего школу лучшим учеником.*
Всеми радостями и неудачами я всегда делился с мамой, пото¬му что отец работал в городе, дома бывал редко.
Порадовалась мама моими отличными результатами сдачи экзаменов и окончания школы, расцеловала меня, послала в лавочку за баранками и устроила чаепитие.
Вскоре приходил домой из города отец, которому мама рассказала о моих успехах. Отец, естественно, тоже порадовался.
А потом пошёл разговор о том, чем же мне теперь после отличного окончания школы заняться? Зашла речь и о продолжении образования. Но где? В гимназию в те времена детей кучеров и кухарок не принимали. Ну, а если бы даже удалось как-то преодолеть это препятствие (отец надеялся на содействие хозяев), то путь в гимназию преграждали материальные затруднения, точнее говоря отсутствие средств. Отец тогда в 1915 году получал жалованье 130 рублей в год, а ежегодно стоимость обучения в гимназии составляла 80-90 рублей, к этому следовало добавить стоимость форменного обмундирования, учебников, питания. И когда все это было подытожено, то вопрос о поступлении в гимназию представлялся совершенно нереальным и отпадал сам собой.
У меня оставался, как и в прошлом 1914 году, единственный путь - это вновь в пастухи в имение Карандеева.
* Павел Кондратьевич, в своём письме от 20.11.1982 ты правильно отметил, что "ведь вас и училось то в то время единицы".
В 1913 году, например, окончили 5 классов и сдали экзамен 4 человека-это Андрей Алексеевич Топоренков….
Продолжение следует...
ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
В 1910 году кончилось лето, и я вместе со своими товарищами-сверстниками начал готовиться к посещению школы. Подготовка заключалась в том, что я без конца вырезал десяток палочек, необходимых для прохождения занятий по устному счету. Несмотря на большие усилия и усердие при изготовлении палочек, они оказались не совсем хорошими, значительно худшими, чем у других.
Наконец, наступило 1 сентября (ст. стиля) и мы, ребятишки: я, Петя Трифонов, Егор Бударов, Нюра и Поля Сафроновы, Наташа Васина и др., пришли и Нарышкинскую 2-классную церковно-приходскую школу.
Первое посещение школы произвело сильное впечатление. Учащихся после переклички собрали в самом большом классе, где "законоучитель" священник Алексей Михайлович Львов совершил молитву.
55
После молитвы мы, малыши, переступили порог 1-го класса. Нашим учителем был псаломщик Иван Михайлович Виноградов, высокий, хорошо упитанный мужчина с густыми тёмно-русыми волосами, небольшой бородкой, обладавший высоким голосом, который, казалось, явно не соответствует его богатырской фигуре. В деревне о нем было хорошее мнение, как о добром, смирном человеке, обременённом большой семьей и едва сводившим свои доходы концы с концами.
Однако в школе, на занятиях с детьми, Иван Михайлович был совершенно другим - свирепым и нетерпимым к малейшим провинностям и шалостям первоклассников. Его "верным помощником" и педагогическим "пособием" была линейка, которую он довольно часто пускал в ход, когда учащиеся малыши не могли правильно ответить или когда кто-либо из них баловался, шалил.
Я учился очень хорошо. Приготовленный мною десяток палочек оказался ненужным, т.к. я отлично владел устным счётом не только в пределах одного десятка и вскоре палочки выбросил; я знал все буквы алфавита и быстро научился читать не только отдельные слова, но и целые фразы. Баловаться я боялся линейки Ивана Михайловича, а потому не испытал мощных ударов её обладателя и вполне благополучно перешел во второй класс.
Во втором классе нашим учителем стал Михаил Родионович Тихомиров, невысокого роста, с коротко постриженной прической бобриком, всегда тщательно побритый, чисто и опрятно одетый. Он же вёл и пятый класс. В отличие от Ивана Михайловича Виноградова, Михаил Родионович не применял ни линейки, ни других способов рукоприкладства к учащимся, а дисциплина и успеваемость в его классах, как теперь сказали бы, была на высо-ком уровне.
56
Ко мне, как лучшему ученика второго класса, Михаил Родионович относился особенно чутко, ласково и во время моей болезни ангиной даже навестил меня, что доставило мне большую радость. Другие учителя посещений учащихся на дому не практиковали.
Но, к великому огорчению учеников, Михаил Родионович по окончании учебного года уехал куда-то и в нашей школе больше не появлялся.
Для всех, особенно для взрослых людей, было заметно весьма прохладное отношение к Михаилу Родионовичу учителя "закона божьего" отца Алексея. Поэтому Михаил Родионович был быстро отстранён от регентства в церковном хоре, его чуждались другие учителя. Говорили позже, что Михаил Родионович попал в нашу школу за какую-то "провинность" перед властями предержащими.
Образ Михаила Родионовича на всю жизнь остался в моей памяти.
В третьем классе нашей учительницей была Мария Алексеевна Щеглова - дочь давно скончавшегося местного дьякона.
Мария Алексеевна была высокой, красивой блондинкой с большими голубыми глазами. Она очень хорошо преподавала уроки, не применяла рукоприкладства, а если в строгой форме выражала недовольство, то это воспринималось нами, учениками, как большое наказание. Большинство её учеников сдало экзамены и переведено в 4-й класс.
Но в следующем учебном году Мария Алексеевна уже не учительствовала, так как попала в беду: она забеременела. Её прельстителем и искусителем оказался никто иной как уже упоминавшийся Иван Михайлович Виноградов, отец пяти человек детей. Мария Алексеевна вынуждена была продать отцовский дом и переехать для работы учительницей в село Зенкино, находящееся в 30-35 км от
57
Лозовки. Там она впоследствии вышла замуж и осталась навсегда. Её прельстителя Ивана Михайловича Виноградова перевели куда-то в Скопинский уезд.
Не забыть никогда сдачи экзаменов за 3-й класс в мае 1913 г. Готовились к ним, естественно с большой озабоченностью и прилежностью.
Пришли на экзамен в чистых рубашках и штанишках. До начала экзаменов вели себя смирно, но время протекало как-то особенно медленно и тревожно.
Наконец, в классе появился высокого роста, весьма жирный и казавшийся каким-то богатырем, похожим на Илью Муромца, священник с огромным нагрудным серебряным крестом на серебряной крупной цепи, оказавшийся "отцом благочинным". Его сопровождали наш "законоучитель" отец Алексей и все учителя школы.
Экзаменовали нас по русскому языку, арифметике и "закону божьему".
Началось с диктанта. Диктовал сам "отец благочинный" рассказ о путешествии Петра Великого за границу. Дикция у "благочинного" была плохая: некоторые слова он не произносил, а проглатывал. Результаты диктанта оказались, можно сказать, самые плачевные.
Из всех державших экзамены, а нас было около 20 человек, только двое справились с диктантом: мною была допущена одна ошибка, а Валей Кивотовой, дочкой местного дьякона, две ошибки; остальные ученики сделали 17 и более ошибок. Экзаменаторам не оставалось ничего другого как принять решение повторить диктант. На этот раз диктовала Мария Алексеевна Щеглова, четко и ясно, в результате не выдержали экзамен по русскому языку только двое.
58
Вскоре после сдачи экзаменов, все выдержавшие его ученики 3-го и 5-го классов были удостоены "чести" быть приглашенными к попечительнице нашей школы помещице Тамаре Евгеньевне Сатиной.
Направляясь в её имение, мы очень волновались по поводу предстоявшей встречи с барыней, да к тому же боялись собак, которых было немало на дворне. Но все обошлось благополучно: мы пришли в имение и нас провели на террасу помещичьего дома.
Вскоре на террасу вышла довольно стройная, но с некрасивыми чертами лица, барыня, поздравила всех со сдачей экзаменов, пожелала нам идти по... "пути божьему" и вручила заранее подготовленные для каждого из нас подарки, состоявшие из двух книг и пакетика с карамелью. Книгами оказались два евангелия: одно евангелие небольшого формата в красивом синем переплете и второе - большее по размеру в светло-зелёном переплете, с автографом Сатиной. Вот эти-то книги и должны были указывать нам "путь божий".
И дней через десять по этому пути мне и пришлось пойти в её имение и выполнять за 15 копеек в день тяжёлую совсем недетскую работу. С Ромашей Черенковым, который был старше меня на 6 лет, мы вывозили со скотного двора навоз в поле. Бывало, пока нагрузишь телегу, изнываешь от устали: казалось, что мои руки отва¬лятся, а ноги перестанут ходить. И только, выехав на дорогу, садишься на край телеги, начинаешь приходить в себя, а иногда, наслаждаясь чудной солнечной погодой, полевыми запахами трав и цветов, потихоньку и затягивать песню.
Но на обратном пути из поля вновь одолевает тяжелое чувство в предвидении повторения каторжного труда - погрузку в телегу сырого вонючего навоза. А работа с перерывом на обед продолжалась в течение всего долгого летнего дня, как тогда говорили, от зари до зари, т.е. от восхода солнца до его заката.
59
Не легче было после окончания вывозки навоза работать на сушке и уборке сена на "пчёлке". Так называлась часть усадьбы помещика Сатина, примыкавшей к его фруктовым садам и огородам Лозовских крестьян. "Пчёлка" была совершенно голой местностью с буйно растущей на ней луговой травой, но без единого деревца.
Лето 1913 года стояло жаркое, знойное. Мы, ребята, среди которых я был самым младшим, под палящим солнцем сгребали высохшую скошенную траву в валки, а потом из валков стаскивали в копны, из которых сено вывозилось и убиралось в стога вблизи скотного двора. Моя подённая работа в имении Сатина продолжалась в точение всего лета. Иногда мама пожалеет меня, не разбудит вовремя, и я вынужден оставаться дома, что вызывало огорчение, а иногда и слезы. Мама объясняла, что, когда она пыталась будить меня, то не открывая глаз, я начинал в бреду говорить всякую чушь и потому она оставляла меня в покое.
В сентябре 1913 года начались мои занятия в 4-м классе школы. И опять у нас новый учитель - Петр Васильевич Подрезов, невысокого роста, с пышной шатеновой шевелюрой, острыми серыми глазами, длинным носом. Он очень толково преподавал, но был чрезмерно строг и резок, не гнушался подзатыльниками, особенно в отношении тех учеников, которые не только не готовили уроков, но и были неправдивы при объяснении причин этого, попросту говоря, занимались враньём.
Мне не пришлось испытать рукоприкладства Петра Васильевича. Наоборот, по отношению ко мне он был добр и ласков. Несколько раз Петр Васильевич даже отправлял меня в свою квартиру выполнять поручения его жены, Дарьи Елисеевны, дочери крестьянина из
60
деревни Щербинино, невысокого роста миловидной блондинки, имевшей двоих малолетних детей.
Дарья Елисеевна то пошлеёт меня за баранками в лавку Акулины Алексеевны Ермиловой, то оставит посмотреть за детьми, пока она в пруду прополоскает отстиранное бельё. Видимо, Дарья Алексеевна рассказывала Петру Васильевичу о моём усердии, с каким я выполнял её "задания", потому что его доброе отношение ко мне всё более возрастало. Это было заметно не только для меня самого, но и для моих одноклассников, которые не без зависти говорили:
-Легко Ваньке учиться: уж добре его Петр Васильевич любит!
Но любил меня Петр Васильевич, конечно, прежде всего, потому, что я хорошо учился и отличался от всех учеников своим развитием, что объяснялось положительным на меня влиянием городской жизни у отца в Раненбурге.
Ученицы 3-го класса Дуня Моисеева, Анюта Сафронова бывало, пристают ко мне:
-Ваня, помоги задачи решить!
-Решайте сами, мне некогда, - отвечал я.
Под этим "некогда" скрывалась одолевавшая меня охота покурить и в поисках курева я должен после обеда отправиться к Петьке Ламкову, Алешке Щурыге, Саше Трифонову: или к одному из них, или по очереди к каждому.
Иногда эти ребята, особенно Саша Трифонов, очень трусливый, боявшийся проходить от своего дома мимо риг и через канаву на новую деревню, уведёт меня куда-нибудь на посиделки, откуда возвращались очень поздно. А Щурыга великим постом, когда различные игры молодежи считались большим "грехом", уводил меня с собой как чтеца книжек, главным образом дешевых изданий И.Д. Сытина.
61
Мама иногда меня строго наказывала за самовольные отлучки, после чего я взбирался на печку и быстро засыпал. А рано утром садился за книги и, пока мама сварит картошку, у меня уже были готовы уроки.
Занятия в 4-м классе, ученики которого переводились в следующий 5-й класс без экзаменов, заканчивались недели на две раньше, чем в 3-м и 5-м классах. Помню, после окончания 4-го класса мы с Петей Трифоновым играли в "чижики". К нам подошел Пётр Васильевич и, обращаясь ко мне, говорит:
-Ваня, приходи завтра в школу к 10 часам утра, будешь сдавать экзамены.
Недоумевая, я обратился к нему за разъяснением:
-Пётр Васильевич, да вы же, распуская нас на каникулы, говорили, что ученики 4-го класса экзаменов не сдают.
Улыбнувшись и похлопав меня по плечу, Пётр Васильевич сказал:
-Ничего, Ваня, будешь сдавать экзамены вместе с учениками 5-го класса.
Немедленно, прекратив игру в "чижики", я побежал домой, чтобы рассказать всё маме. Она, обеспокоенная моими экзаменами, начала разыскивать для меня чистую рубашку, осмотрела штанишки, и, признав, что всё это в порядке, пожалела меня и расцеловала, На следующий день, когда я пришел на экзамены, Пётр Васильевич посадил меня за отдельную парту, находившуюся в стороне на значительном удалении от парты, за которой сидели ученики 5-го класса, и сказал:
- Ну, Ваня, сейчас экзамены начнутся с изложения, старайся написать лучше, не спеши.
62
Из учебника по русской истории нам зачитали раздел, относящийся к царствованию второго царя из дома Романовых - Алексея Михайловича.
Я внимательно слушал и старался всё зачитанное хорошо запомнить, а потом приступил к изложению. Сделал я это быстрее и значительно лучше учеников 5-го класса. Также быстро и правильно я решил задачи по арифметике. По закону божьему и славянскому языку священник отец Алексей решил меня не экзаменовать, сказав, что тогда ему в 5-м классе нечего будет делать.
Все учителя нашей школы, а также Никон Данилович Копеечкин, который привёл на экзамены учеников 3-го класса из дер. Выглядовки, похвалили меня, а Пётр Васильевич погладил по голове и сказал:
- Молодец, Ваня, справился ты с изложением и решением задач лучше учеников 5-го класса, иди домой и отдыхай, занимайся своими играми, которыми вчера занимался.
Довольный и радостный побежал я к маме, чтобы рассказать ей о результатах экзаменов, о том, как меня похвали учителя.
Мама была, конечно, очень обрадована моими успехами, расцеловала меня, а потом уже совсем печальным тоном сказала:
- Ну, что же сынок, учишься ты хорошо, но живём - то мы очень бедно, поэтому придётся тебе летом у Карандеевых в имении пастухом поработать.
Через несколько дней мама, зайдя со мной в волостное правление и получив заверенную волостным старшиной трудовую книжку, скрепленную гербовой печатью с двуглавым орлом, отвела меня в имение работать - пасти телят.
63
За сезон с 20 мая по 1 октября 1914 г. мне было назначено 5 руб. жалованья. По истечении срока найма, я приступил к занятиям в последнем 5-м классе школы со значительным опозданием. Но, несмотря на это, очень быстро наверстал то, что было пропущено, став лучшим учеником.
В преподавательском составе вновь произошли изменения. Петр Васильевич Подрезов был мобилизован на войну. Выбыл и учитель "закона божьего" отец Алексей. О нём следует сказать несколько подробнее.
Отец Алексей выглядел как библейский апостол на какой-нибудь и картине или иконе: высокого роста, хорошо упитанный, с реденькими, но длинными волосами, белой окладистой седой бородой, с отростком на ней около нижней губы "кустика", который он то и дело заправлял в рот и...жевал. Это вызывало у нас, учеников, постоянное хихиканье, а то и явный смех, особенно, если кто-нибудь из учеников начинал копировать манипуляции отца Алекса с "кустиком".
Отец Алексей реагировал на это сильным раздражением и часто удалял из класса наиболее "подозрительных" весельчаков и шалунов. В этом отношении пальма первенства неизменно принадлежала мне. Поэтому, как только заканчивалось перед началом урока чтение молитвы "Царю небесный утешителю души истины" отец Алексей, указывая на меня своим "перстом", строго, повелительно говорил:
- Ты, остолоп, выйди из класса и сиди в прихожей.
Однако в конце урока он обязательно пригласит в класс и непременно проверит выполнение заданного урока. Но тут мне тоже иногда "попадало". Отец Алексей ходит по классу взад и вперед, жуя свой "кустик", а я "режу" урок, рассказывая чуть ли не слово
64
в слово, как напечатано в учебнике, который я обычно держал в руке, опер-шись на парту, хотя в него и не заглядывал. В таких случаях отец Алексей вырывал у меня из рук учебник и, ударив им по голове, говорил:
- Ты, остолоп, не читай, а рассказывай!
Память у меня была, можно сказать, феноменальная, и я повторял отцу Алексею почти наизусть текст учебника на заданную тему, после чего он, удовлетворенный моими ответами, распускал учеников на перемену, возвращая мне временно отобранный учебник.
Преподавал свой предмет "закон божий" отец Алексей очень педантично, с большим усердием.
Он был миссионером и иногда отлучался на 2-3 недели "склонять" молокан к православной вере, но и в этих случаях неукоснительно выполнял учебный план.
Надо воздать должное отцу Алексею за то, что он оказывал помощь и содействие "выйти в люди" многим, наиболее способным своим ученикам. Так, он помог стать учителями А. Князеву, Р.Е. Афонину, Н.Д. Копеечкину и др. H.Е. Прохоров благодаря его помощи стал псаломщиком, а потом священником. Меня он, видимо, имел в виду, подготовить тоже по церковной линии, поручал постоянно читать в церкви "часы", а однажды, когда мне ещё не исполнилось 12-ти лет, даже заставил прочитать во время обедни "послание к коринфянам" "святого апостола Павла". Обычно "апостол" читали или псаломщик или кто-нибудь из певчих, обладавших сильным голосом.
И хотя я к чтению "апостола" усиленно готовился, исполнил это не на высоком уровне: у меня не хватило духа до конца повышать голос, как это требовалось, а достигнув предела своих
65
возможностей, я покатился "вниз", что не могло, конечно, не вызвать улыбки у тех, кто знал правила чтения. Но за "отвагу" и за то, что не перепутал текст и прочитал его безошибочно, заслужил похвалу со стороны многих, в том числе и отца Алексея.
Приступив осенью 1914 года к занятиям в школе, я узнал, что вместо отца Алексея "закон божий" будет преподавать совсем юный священник Сергей Васильевич Гусев. Только что окончивший Рязанскую духовную семинарию, женившийся на дочери отца Алексея, Кате и получивший в приданное его дом, хозяйство и приход. Сам же отец Алексей получил приход в селе Иванькове Ижевской волости Спасского уезда Рязанской губернии.
Учительницей 5-го класса стала дочь отца Алексея - Вера Алексеевна, внешне и по характеру очень похожая на своего родителя. Она была очень серьёзна и требовательна, отлично объясняла уроки. Ко мне относилась очень хорошо. Но был случай, когда она так рассвирепела, что даже выгнала меня из класса и запретила посещать школу, т.е. по существу исключила из числа учащихся. Я, конечно, был очень огорчен, т.к. Вера Алексеевна обрушила на меня столь строгую кару без всяких оснований.
Как потом выяснилось, Вера Алексеевна на обложке собственной книжки, которую она давала мне читать, обнаружила спустя некоторое время после её возвращения оскорбительную надпись: "Ваша Вера учительница - никуда не годится". Не разобравшись, кто и когда учинил эту надпись, Ве-ра Алексеевна направила свой гнев против меня, уже тогда острого на язык и любителя всяких, но безобидных шуток. Но в данном случае подозрение Веры Алек¬сеевны было совершенно ошибочным: я никогда не отваживался бы
66
на такую неумную "шутку", тем более в отношении учительницы, глубоко мною уважаемой за её серьезное отношение к делу, за глубокие знания, которые она с большим старанием нам передавала.
Мама сходила к Вере Алексеевне, рассказала ей о моих переживаниях, и я возобновил прерванные на целую неделю занятия.
Вера Алексеевна позднее рассказала, что нашелся действительный пасквилянт, и стала относиться ко мне ласково, всегда ставя в пример мою успеваемость по всем предметам за исключением, геометрии. Почему-то этот, можно сказать, самый важный предмет, я не возлюбил и никак не мог давать толковые объяснения. Бывало, заучу теоремы, все задаваемые тексты, но, как только Вера Алексеевна вызовет к доске, я терялся и не мог ни сделать чертеж, ни объяснить.
Случалось, что я иногда даже "манкировал", пропускал уроки по геометрии, не посещал в эти дни школу, симулируя по очереди то боли головы, то боли живота. И мама, как только начинал жаловаться на эти боли, сразу правильно ставила "диагноз": "геометрия". Прошла зима 1914-1915 гг., занятия в школе становились всё более напряженными, т.к. предстояли выпускные экзамены, а потом и началась непосредственная подготовка к ним.
В 5-м классе мы закончили полный курс арифметики, синтаксиса, элементарной геометрии, элементарной физики, географии по учебникам Баранова, истории по учебнику Иловайского, священную историю, катехизис православной веры, славянский язык - перевод и грамматику. Последние два предмета заняли уйму времени совершенно бесполезно. Ни "священная история", ни славянский язык в жизни никакого применения не нашли.
67
К экзаменам я старательно готовился и сдал их по всем предметам, в том числе и по геометрии, с отличными оценками.
Все учителя: Вера Алексеевна, Зоя Евгеньевна и Надежда Евгеньевна Кивотовы, Сергей Васильевич Гусев поздравляли меня как окончившего школу лучшим учеником.*
Всеми радостями и неудачами я всегда делился с мамой, пото¬му что отец работал в городе, дома бывал редко.
Порадовалась мама моими отличными результатами сдачи экзаменов и окончания школы, расцеловала меня, послала в лавочку за баранками и устроила чаепитие.
Вскоре приходил домой из города отец, которому мама рассказала о моих успехах. Отец, естественно, тоже порадовался.
А потом пошёл разговор о том, чем же мне теперь после отличного окончания школы заняться? Зашла речь и о продолжении образования. Но где? В гимназию в те времена детей кучеров и кухарок не принимали. Ну, а если бы даже удалось как-то преодолеть это препятствие (отец надеялся на содействие хозяев), то путь в гимназию преграждали материальные затруднения, точнее говоря отсутствие средств. Отец тогда в 1915 году получал жалованье 130 рублей в год, а ежегодно стоимость обучения в гимназии составляла 80-90 рублей, к этому следовало добавить стоимость форменного обмундирования, учебников, питания. И когда все это было подытожено, то вопрос о поступлении в гимназию представлялся совершенно нереальным и отпадал сам собой.
У меня оставался, как и в прошлом 1914 году, единственный путь - это вновь в пастухи в имение Карандеева.
* Павел Кондратьевич, в своём письме от 20.11.1982 ты правильно отметил, что "ведь вас и училось то в то время единицы".
В 1913 году, например, окончили 5 классов и сдали экзамен 4 человека-это Андрей Алексеевич Топоренков….
Продолжение следует...