Философия бессознательного (1)
Православный психоанализ?
Эпигностика как форма психотерапии
Эпигностика как форма молитвы
Я потихоньку приступаю к изложению новой темы -- такой же масштабной, как темы Бессознательного, Власти, аристократии, такой же жареной как тема секса и брака, такой же важной, как темы антирусской революции, устройства мировой политики и логики мировой истории, такой же интересной как тема магии или молчания вселенной -- и такой же злободневной и практически важной, как тема умной молитвы.
Новая тема -- новый дискурс, фактически новый язык. Нет ничего более трудного, чем говорить о чём-либо впервые в истории человечества.
[Нажмите, если желаете прочитать нечто новое]Потому что непонятно, КАК об этом говорить (а "как" это и есть дискурс). Начинаешь говорить по аналогии с другими темами, используя готовые формы -- и с горечью обнаруживаешь, что не идёт, остаёшься неуслышанным. Потому что другие темы уже разработаны, они поглощают и растворяют в себе новую тему, не позволяя ей принять естественную для неё новую форму. Да извинит меня мой дорогой читатель, что я плачусь ему на свои специфические трудности, которые никого кроме меня волновать не должны. Писатель этот человек, который берёт и начинает говорить то, что другие лишь чувстствуют. Это и есть работа писателя: создавать новый язык и новые формы -- пользуясь которыми читатель обретает способность говорить и думать на новую тему.
Неизвестно, кто первым открыл воду,
но это явно сделали не рыбы.
Мы не видим себя со стороны.
Это фундаментальнейшее ограничение любого тварного ума: неспособность видеть самого себя. Меня для меня нет. В моей субъективной реальности есть множество разных вещей, но там нет самого важного для меня: меня самого. Моё представление о себе самом заведомо ошибочно, потому что я сам -- это такая штука, которую я не могу увидеть своими глазами, тут я должен доверять свидетельству других людей или механическим приборам вроде зеркала или видеокамеры.
Это и есть основа Бессознательного -- неустранимая слабость любого человека или духа, любой твари. Такими нас создал Триипостасный Бог, Которому эта слабость не свойственна, так как Он является Другим Сам для Себя: три ипостаси Божества имеют один и тот же непостижимый для тварного существа Ум, вмещающий в Себя то, чего наш ум вместить не может в принципе, по самой природе своей. И с этой нашей слабостью связана загадка времени.
Самым важным практическим знанием вообще-то является знание будущего, так как прошлое уже прошло и оно больше не нужно -- но как раз будущего-то мы знать и не можем, мы можешь лишь догадываться и верить (или не верить) этим догадкам. Хуже того: мы не можем знать даже настоящего, и все наши знания это знания о прошлом. Мы видим на небе звёзды такими, какими они были, когда испустили видимый нами сегодня свет -- а это было в прошлом, и порой довольно далёком прошлом. Но и самих себя в зеркале или на камере мы видим в прошлом -- какими мы были. И никогда не видим себя такими, какими мы являемся здесь и сейчас, в самый момент нашего видения.
Бог видит будущее так же, как и прошлое: Он над временем как Творец и Хозяин времени. Бог знает Самого Себя таким, какой Он есть на самом деле. А нам все эти фундаментальные и практически важные знания Бог даёт лишь Сам лично, персонально, как особый дар -- который проявляется как пророчество, прозорливость и... смирение. Потому что Божественное смирение (как учат Отцы) есть ни что иное как истинное самопознание.
Только тот, чей ум пребывает в Боге, обретает способность знать самого себя таким, как о есть -- а вместе и способность знать будущее. Мы начинаем с веры в Бога, а заканчиваем сверхъестественным знанием Бога, которое неотделимо от знания самого себя. Именно Бог закрывает Собою страшную дыру бессознательного, по сути-то дела обессмысливающую всякое знание. Ведь какой смысл знать весь мир, если не знаешь самого себя -- и какой смысл знать прошлое, если всё равно не знаешь будущего.
Но не зная будущего мы можем кое-как пытаться предвидеть его, исходя из опыта прошлого. Если солнце уже миллион раз вставало утром над землёй, есть серьёзные основания предполагать, что оно встанет и завтра. Есть брошенный камень миллиард раз падал на землю, можно быть почти уверенным, что он упадёт снова и снова. На такого рода предположениях и держится человеческая наука. В основе науки лежит наивная, но непоколебимая вера человека, что завтра будет как вчера -- и это я ещё делаю максимально скромное утверждение. Вообще-то люди живут ненаучной верой, что завтра будет лучше, чем вчера. Научная же вера умеренна и сурова: учёный верит, что будет не лучше и не хуже, а так же точно.
На этой вере строится обыденный здравый смысл, и человека глубоко поражает, когда он обнаруживает в наступившем будущем такие вещи, которых прежде не бывало -- тех самых "чёрных лебедей" Талеба, которых я открыл за несколько лет до него (см. текст "Тайна грядущих перемен", написанный мною ещё в 2004 году). Это каждый раз бывает настолько поразительным и неприятным открытием, что в будущем мы всё равно не ждём новых чёрных лебедей, изо всех сил цепляясь умом за жалкую, но отчаянную аксиому человеческой науки ("завтра будет как вчера"), которой так безжалостно пренебрегает христианство со своим убийственным пророчеством о главном чёрном лебеде будущего -- "и звёзды померкнут, и луна не даст света своего, и небеса свернутся как свиток".
Нашу неспособность знать будущее мы с лихвой компенсируем верой, что будущее будет таким же как прошлое. А неспособность человеческого ума знать самого себя -- тем, что смотрим друг на друга со стороны. Конечно, это всего лишь костыль, но по нужде и болезни костыль -- совсем неплохая штука. Человек не видит своего собственного бессознательного -- не видит по определению, ведь если бы видел, оно уже не было бы бессознательным. Зато он может видеть (хотя бы отчасти видеть) бессознательное другого человека. Правда, тут сразу надо иметь в виду, что способность чужих людей видеть наше бессознательное это не только плюс, он и огромный минус, большая практическая опасность.
Способность видеть чужое бессознательное лежит в основе цыганского гипноза, известного науке как "эриксоновский гипноз". На любого человека без особого труда можно навести транс, деликатно вступив в контакт с его бессознательным поверх его сознания. Деликатно -- то есть, таким образом, чтобы сознанием человека этот контакт не фиксировался, ну максимум ощущалась какая-то странность, необычность разговора. Если от обычного "императивного" гипноза достаточно эффективно может защититься большинство людей, то от качественно выполненного цыганского гипноза защиты лишь две: бегство и молитва (бегство в молитву). Пока человек обращается к Богу, он недоступен для гипнотического транса, так как "просыпается" как каком-то самом фундаментальном, глубоком смысле, потому что говорит с Тем, Кто видит его и Себя Самого со стороны. (См. Встреча с дьяволом, или об Эриксоновском гипнозе)
А когда мы не помним Бога и не молимся Ему, мы де-факто уже в трансе. Вся жизнь человеческая вне молитвы это постоянный, привычный с самого детства транс. Этот транс навели на нас родители, разговаривая с нами. Мы получили его в нагрузку к речи, к нашей способности разговаривать. И всякий человеческий дискурс (за исключением дискруса молитва) это дискурс спящих, передающийся из поколения в поколение.
Продолжение следует
Эпигностика как форма психотерапии
Эпигностика как форма молитвы
Я потихоньку приступаю к изложению новой темы -- такой же масштабной, как темы Бессознательного, Власти, аристократии, такой же жареной как тема секса и брака, такой же важной, как темы антирусской революции, устройства мировой политики и логики мировой истории, такой же интересной как тема магии или молчания вселенной -- и такой же злободневной и практически важной, как тема умной молитвы.
Новая тема -- новый дискурс, фактически новый язык. Нет ничего более трудного, чем говорить о чём-либо впервые в истории человечества.
[Нажмите, если желаете прочитать нечто новое]Потому что непонятно, КАК об этом говорить (а "как" это и есть дискурс). Начинаешь говорить по аналогии с другими темами, используя готовые формы -- и с горечью обнаруживаешь, что не идёт, остаёшься неуслышанным. Потому что другие темы уже разработаны, они поглощают и растворяют в себе новую тему, не позволяя ей принять естественную для неё новую форму. Да извинит меня мой дорогой читатель, что я плачусь ему на свои специфические трудности, которые никого кроме меня волновать не должны. Писатель этот человек, который берёт и начинает говорить то, что другие лишь чувстствуют. Это и есть работа писателя: создавать новый язык и новые формы -- пользуясь которыми читатель обретает способность говорить и думать на новую тему.
Неизвестно, кто первым открыл воду,
но это явно сделали не рыбы.
Мы не видим себя со стороны.
Это фундаментальнейшее ограничение любого тварного ума: неспособность видеть самого себя. Меня для меня нет. В моей субъективной реальности есть множество разных вещей, но там нет самого важного для меня: меня самого. Моё представление о себе самом заведомо ошибочно, потому что я сам -- это такая штука, которую я не могу увидеть своими глазами, тут я должен доверять свидетельству других людей или механическим приборам вроде зеркала или видеокамеры.
Это и есть основа Бессознательного -- неустранимая слабость любого человека или духа, любой твари. Такими нас создал Триипостасный Бог, Которому эта слабость не свойственна, так как Он является Другим Сам для Себя: три ипостаси Божества имеют один и тот же непостижимый для тварного существа Ум, вмещающий в Себя то, чего наш ум вместить не может в принципе, по самой природе своей. И с этой нашей слабостью связана загадка времени.
Самым важным практическим знанием вообще-то является знание будущего, так как прошлое уже прошло и оно больше не нужно -- но как раз будущего-то мы знать и не можем, мы можешь лишь догадываться и верить (или не верить) этим догадкам. Хуже того: мы не можем знать даже настоящего, и все наши знания это знания о прошлом. Мы видим на небе звёзды такими, какими они были, когда испустили видимый нами сегодня свет -- а это было в прошлом, и порой довольно далёком прошлом. Но и самих себя в зеркале или на камере мы видим в прошлом -- какими мы были. И никогда не видим себя такими, какими мы являемся здесь и сейчас, в самый момент нашего видения.
Бог видит будущее так же, как и прошлое: Он над временем как Творец и Хозяин времени. Бог знает Самого Себя таким, какой Он есть на самом деле. А нам все эти фундаментальные и практически важные знания Бог даёт лишь Сам лично, персонально, как особый дар -- который проявляется как пророчество, прозорливость и... смирение. Потому что Божественное смирение (как учат Отцы) есть ни что иное как истинное самопознание.
Только тот, чей ум пребывает в Боге, обретает способность знать самого себя таким, как о есть -- а вместе и способность знать будущее. Мы начинаем с веры в Бога, а заканчиваем сверхъестественным знанием Бога, которое неотделимо от знания самого себя. Именно Бог закрывает Собою страшную дыру бессознательного, по сути-то дела обессмысливающую всякое знание. Ведь какой смысл знать весь мир, если не знаешь самого себя -- и какой смысл знать прошлое, если всё равно не знаешь будущего.
Но не зная будущего мы можем кое-как пытаться предвидеть его, исходя из опыта прошлого. Если солнце уже миллион раз вставало утром над землёй, есть серьёзные основания предполагать, что оно встанет и завтра. Есть брошенный камень миллиард раз падал на землю, можно быть почти уверенным, что он упадёт снова и снова. На такого рода предположениях и держится человеческая наука. В основе науки лежит наивная, но непоколебимая вера человека, что завтра будет как вчера -- и это я ещё делаю максимально скромное утверждение. Вообще-то люди живут ненаучной верой, что завтра будет лучше, чем вчера. Научная же вера умеренна и сурова: учёный верит, что будет не лучше и не хуже, а так же точно.
На этой вере строится обыденный здравый смысл, и человека глубоко поражает, когда он обнаруживает в наступившем будущем такие вещи, которых прежде не бывало -- тех самых "чёрных лебедей" Талеба, которых я открыл за несколько лет до него (см. текст "Тайна грядущих перемен", написанный мною ещё в 2004 году). Это каждый раз бывает настолько поразительным и неприятным открытием, что в будущем мы всё равно не ждём новых чёрных лебедей, изо всех сил цепляясь умом за жалкую, но отчаянную аксиому человеческой науки ("завтра будет как вчера"), которой так безжалостно пренебрегает христианство со своим убийственным пророчеством о главном чёрном лебеде будущего -- "и звёзды померкнут, и луна не даст света своего, и небеса свернутся как свиток".
Нашу неспособность знать будущее мы с лихвой компенсируем верой, что будущее будет таким же как прошлое. А неспособность человеческого ума знать самого себя -- тем, что смотрим друг на друга со стороны. Конечно, это всего лишь костыль, но по нужде и болезни костыль -- совсем неплохая штука. Человек не видит своего собственного бессознательного -- не видит по определению, ведь если бы видел, оно уже не было бы бессознательным. Зато он может видеть (хотя бы отчасти видеть) бессознательное другого человека. Правда, тут сразу надо иметь в виду, что способность чужих людей видеть наше бессознательное это не только плюс, он и огромный минус, большая практическая опасность.
Способность видеть чужое бессознательное лежит в основе цыганского гипноза, известного науке как "эриксоновский гипноз". На любого человека без особого труда можно навести транс, деликатно вступив в контакт с его бессознательным поверх его сознания. Деликатно -- то есть, таким образом, чтобы сознанием человека этот контакт не фиксировался, ну максимум ощущалась какая-то странность, необычность разговора. Если от обычного "императивного" гипноза достаточно эффективно может защититься большинство людей, то от качественно выполненного цыганского гипноза защиты лишь две: бегство и молитва (бегство в молитву). Пока человек обращается к Богу, он недоступен для гипнотического транса, так как "просыпается" как каком-то самом фундаментальном, глубоком смысле, потому что говорит с Тем, Кто видит его и Себя Самого со стороны. (См. Встреча с дьяволом, или об Эриксоновском гипнозе)
А когда мы не помним Бога и не молимся Ему, мы де-факто уже в трансе. Вся жизнь человеческая вне молитвы это постоянный, привычный с самого детства транс. Этот транс навели на нас родители, разговаривая с нами. Мы получили его в нагрузку к речи, к нашей способности разговаривать. И всякий человеческий дискурс (за исключением дискруса молитва) это дискурс спящих, передающийся из поколения в поколение.
Продолжение следует