Винные мемуары. Часть 11
Винные мемуары. Начало
Винные мемуары. Часть 2
Винные мемуары. Часть 3.
Винные мемуары. Часть 4.
Винные мемуары. Часть 5
Винные мемуары. Часть 6
Винные мемуары. Часть 7
Винные мемуары. Часть 8
Винные мемуары. Часть 9
Винные мемуары. Часть 10
"Птерофилия - увлечение модное, у птиц любовь, от предрассудков свободная". Мы не птицы, и предрассудков имеем полные карманы, а про те времена и говорить нечего. Поэтому неудивительно, что спустя неделю, мы стали замечать за Сашей Г. всякие странности, которые невозможно было отнести к случайностям. Он единственный, кто не увивался возле девушки из нашей приемной комиссии, единственный, кто не ходил с нами в обед принять на грудь бутылочку и, что тоже внушало подозрения, даже не курил, не смотря на то, что на спортсмена он не тянул, даже по меркам Параолимпийских Игр. Ладони его всегда были какими-то влажными и липкими. Я в те дни приносил на работу книжки по искусству и Саша, заглядывая мне через плечо, неизменно комментировал изображения каких-либо греческих статуй: "о, какой у него большой хвост". Это было подозрительно, но прорыв произошел спустя неделю, когда Женя вернулся из туалета весь вне себя с криком: "Игорь, я его сейчас убью! Пойдем, ты мне поможешь". На вопрос, что случилось, он покосившись на нашего председателя комиссии, вытащил в меня в коридор и таинственным шепотом произнес: "А ты знаешь, что этот Саша - настоящий пи....с?" Я разумеется в шоке: "Ты уверен? То, что он мудак, я понял, но это уже, по моему, чересчур". Он мне: "Ты знаешь, ЧТО он мне сказал в сортире?" В это время замечаю в конце коридора фигурку Саши, напряженно смотрящего в нашу сторону."Ну, и что он тебе такого сказал?" Женя гневно: "Стою в сортире, делаю свои дела, вдруг слышу за спиной голос Саши: "какой у тебя большой хвост. Дай, я на него поближе взгляну". Ты представляешь? Нет, я сейчас пойду и убью его". Я ему спокойно: "А зачем куда то идти? Вон он стоит, в конце коридора". Женя молнией разворачивается, видит Сашу и дурным голосом начинает кричать: "немедленно иди сюда". На резонный вопрос "зачем", честно ответил "размажу по стенке". Саша идти к нему никакого желания не выказал и Женя сказал мне: "окружаем. Я пойду за ним, а ты давай по лестнице на четвертый этаж и обруби ему выход". Ну, что же, охота на человека самое увлекательное занятие в мире и видя, как Женя рысью метнулся к Саше через весь коридор, я бросился бежать наверх. Саша, не смотря на всю свою тщедушность, бегать умел быстрее лани и когда я поднялся на этаж, он уже стоял возле открытой двери преподавательского кабинета. Выхватить его там, не привлекая постороннего внимания было невозможно. Саша, не обращая на меня никакого внимания, смотрел на Женю, который шел на него в психическую атаку, медленно маршируя чеканным армейским шагом, который ему привил майор Харин во время занятий на военной кафедре. Подойдя поближе и увидев, что захватить своего врага у него шансов никаких, он заорал: "иди сюда, будем драться как мужчина с мужчиной" Саша, кокетливо улыбаясь, сказал: "Я не мужчина, у тебя ничего не получится". Женя снова взбеленился: "Я тебя убью!" на что Саша ответил: "Да, убей меня, зарежь. Зарежь своим хвостиком". Тут Женя совершенно слетел с катушек и быть бы всем в большой беде, если бы на шум не выползли из своей комнаты преподы. Саша воспользовался случаем и сбежал, а Женя, все еще багровый от гнева, остался объясняться и при этом весьма косноязычно врал. Я тоже потихоньку смылся.
С этого дня началась великая битва. Она продолжалась все оставшееся время работы в приемной комиссии и захватила последующую учебу. Уже на следующий день, Саша как ни в чем не бывало, стал зазывать Женю к себе домой, обещая показать веселенькие обои. Для них остаток работы проходил в постоянной беготне. Наверное, с точки зрения спорта, это пошло им всем на пользу. На меня Саша обращал внимание гораздо реже, поскольку для того, чтобы его поставить на место, мне не требовались кулаки и бег, было достаточно пары подходящих слов. Но Олег Ж, которого все это совсем не затронуло, со своей стороны разыграл замечательную шутку, но уже позже, когда начались занятия. Дело было так.
Как бы это не выглядело смешным, на меня в тот момент нашел бзик, что непременно нужно начинать качаться. Ну там, пресс подкачать и прочее. Глупо, но увлекся. И вот так проведя месяца два во всех этих нелепых телодвижениях, в один "прекрасный" день я проснулся со страшной болью в правом боку. День пытался заниматься самолечением, но к вечеру был вынужден поехать в больницу. Меня сразу же поместили в приемный покой, но поскольку было уже поздно, то мне дежурные врачи могли сделать только предварительные исследования. Они беззаботно беседовали между собой и из череды незнакомых медицинских фраз я извлек лишь одно знакомое, но весьма неприятное слово "резекция". Впрочем, мне лишь сделали обезболивающий укол и оставили до утра. Утром первый же настоящий врач, осмотрев меня, поставил диагноз "острый аппендицит" и немедленно отправил в операционную. Не смотря на то, что с больницами в своей жизни я сталкивался часто, операцию надо мной проводили впервые. Конечно, до этого была одна попытка удалить мне аденоиды еще в те времена, когда мне было лет пятнадцать, но я тогда мужественно выдержал атаки двух санитаров, перевернул столик и вооружившись ланцетом, заставил врачей отказаться от задуманного. Как выяснилось, все вышло как нельзя лучше. Таинственные аденоиды рассосались сами собой и больше меня не беспокоили, как и я собственно врачей. А тут вот такая беда. Как поется в известной песне: "И вот меня побрили, костюмчик унесли" и потащили в операционную.
Операционная встретила меня огнями. Ужас пришел тогда, когда мне объявили, что общего наркоза не будет, а лишь местный. Зная себя, я настаивал на общем, говоря о том, что "вам же будет хуже", но хирург, женщина-бурятка, не прислушалась к моему мнению. Над вами врачи когда-нибудь совершали свои ритуальные действия? Вас, нагого и беззащитного, кладут на холодную поверхность и как праздничный стол накрывают скатертью.
Раскладывают на вашей груди свои страшные блестящие инструменты. Колят вам в живот восемь весьма болезненных уколов. И разговаривая между собой о каких-то домашних делах, приступают к вскрытию. Страшно до ужаса. Спустя пару лет я близко познакомился с хирургами, анестезиологами и прочей братией и порадовался, что не был знаком с ними раньше, иначе умер бы от страха еще до первых уколов. Сам видел, как знакомый анестезиолог, оторвавшись от пиршественного стола в ординаторской, на карачках заползал в операционную, где и засыпал, просыпаясь лишь в тот момент, когда хирург обращался к нему за указаниями. Впрочем, об этом в другой раз.
Значит, лежу вскрытый, как омуль на газетке. Несмотря на все уколы, чувствую каждое движение ножа. Так проходит час, другой. Результата нет. Смутно понимаю, что они не могут найти мой аппендикс. Начинаю весьма громко комментировать их работу, полученные в институте знания в совершенно непечатных выражениях. Проходит еще один час. Боль становится еще сильнее, а мой голос громче. В этот момент открывается дверь и санитары вводят под руки еще одного клиента. Старуха лет семидесяти идет в раскорячку мимо моего столика, явно страдая от огромной паховой грыжи. Представьте ее ужас, когда проходя мимо моего столика, она увидела белое, искаженное мукой лицо и тело в кровище. Тело, которое громовым голосом обратилось к ней со словами: "Бабка, что ты тут делаешь? Беги отсюда, здесь одни коновалы. Смотри, меня они уже убили. Они вырежут твою грыжу до самой глотки". Надо было видеть, как перепуганная бабка шарахнулась прочь с криком: "Миленькие, а может быть и в правду не надо. Может быть, все само рассосется. Может быть, завтра, а?"
Должен отметить, операцию ей в этот день так и не сделали. Главный хирург повернулась к своей напарнице и произнесла: "давай я ему внутрь ланцет уроню. У нас это будет первый смертельный случай за год, все спишется". Разумеется, я начал орать свои проклятия в их адрес еще громче.
Так прошло часов пять. Я уже понимал, что операция в самом деле странным образом застопорилось. Мне по второму разу вкололи обезболивающее, сделали перерыв и вызвали подкрепление. Мне уже было по настоящему плохо, я регулярно отключался, но продолжал комментировать действия своего хирурга и новоприбывших. На исходе восьмого часа, аппендикс все-таки был найден(в совершенно аномальном месте) и извлечен. Выяснилось, что до разрыва оставалась всего часа два. Извлеченный аппендикс был ткнут мне в морду со словами: "посмотри, он такой же мерзкий, как ты сам", на что я разумеется посоветовал ей как-нибудь взглянуть на себя в зеркало и при этом не держать в руках никаких острых предметов. Был призван санитар, меня с облегчением переложили на каталку и отправили в палату. Тут необходимо отметить, что на работу санитарами в этой больнице набирали исключительно настоящих даунов (в медицинском значении этого слова). Этот даун вез каталку весьма своеобразным способом. Он разгонял ее со страшной силой и отпускал в свободное плавание, ловя лишь в тот момент, когда, как мне казалось. мы с ней должны были врезаться в стену. Настроение мне это, разумеется, не прибавило. Уже в палате он потребовал, чтобы я сам перелез на кровать, но каталка была высокой, а кровать низкой и я отказался. Санитар, не говоря ни слова, просто перевернул каталку со всем ее содержимым. Разумеется, вновь по всей больнице разнеслись мои крики..
Следующие пару дней меня держали на обезболивающих. Наркота была качественной, глюки тоже. В одну из ночей мне приснилось, как я лежу на берегу Дуная и пью воду из реки. Очнувшись, обнаружил себя облизывающим штукатурку на стене. Такого прихода не было даже с астматола и реланиума. На третий день меня снова положили на каталку и вместе с еще парой пациентов отвезли в какой-то просмотровый зал, в котором скопилось десятка два девиц из мед.института. Присутствовала моя хирургиня. Лежать обнаженным перед толпой девиц и с трубкой, вставленной в дырку, оставшейся в животе после операции, удовольствие ниже среднего, но я бы выдержал, если бы не эта самая хирургиня. Когда дошла до меня очередь, она назвала меня "весьма трудным больным". Этого я спустить ей никак не мог, поэтому обратился к девушкам с проникновенной речью о ценности человеческой жизни, о непреходящем значении клятвы Гиппократа, о долге врача, но хирургиня свернула мою лекцию, приказав санитарам увезти меня обратно. Не буду врать, что мне аплодировали, но слушали весьма заинтересовано. Возможно, некоторые решили сменить профессию. Еще спустя пару дней меня наконец выпустили.
Еще через неделю выяснилось, что горе-хирург внес в рану какое-то заражение и она вся загноилась. Я снова оказался в этой больнице. Дежурные врачи не стали откладывать операцию на потом, а решились проделать все сами. Слух обо мне прошел уже по всей больницы, поэтому врач первым делом меня предупредил: "можешь материть нас как хочешь, главное не дергайся, поскольку все надо будет делать по быстрому и без обезболивающего. Если ты на это согласен, то мы сделаем все по быстрому. Если будешь мешать, сделаем так, что орать на нас тебе придется часа два". Предложение показалось мне разумным и мы поладили.
Только через месяц добрался я до своего университета и именно тогда выяснилась глубина коварства, которым Олег Ж. начинил свою шутку.
Продолжение следует.
Винные мемуары. Часть 2
Винные мемуары. Часть 3.
Винные мемуары. Часть 4.
Винные мемуары. Часть 5
Винные мемуары. Часть 6
Винные мемуары. Часть 7
Винные мемуары. Часть 8
Винные мемуары. Часть 9
Винные мемуары. Часть 10
"Птерофилия - увлечение модное, у птиц любовь, от предрассудков свободная". Мы не птицы, и предрассудков имеем полные карманы, а про те времена и говорить нечего. Поэтому неудивительно, что спустя неделю, мы стали замечать за Сашей Г. всякие странности, которые невозможно было отнести к случайностям. Он единственный, кто не увивался возле девушки из нашей приемной комиссии, единственный, кто не ходил с нами в обед принять на грудь бутылочку и, что тоже внушало подозрения, даже не курил, не смотря на то, что на спортсмена он не тянул, даже по меркам Параолимпийских Игр. Ладони его всегда были какими-то влажными и липкими. Я в те дни приносил на работу книжки по искусству и Саша, заглядывая мне через плечо, неизменно комментировал изображения каких-либо греческих статуй: "о, какой у него большой хвост". Это было подозрительно, но прорыв произошел спустя неделю, когда Женя вернулся из туалета весь вне себя с криком: "Игорь, я его сейчас убью! Пойдем, ты мне поможешь". На вопрос, что случилось, он покосившись на нашего председателя комиссии, вытащил в меня в коридор и таинственным шепотом произнес: "А ты знаешь, что этот Саша - настоящий пи....с?" Я разумеется в шоке: "Ты уверен? То, что он мудак, я понял, но это уже, по моему, чересчур". Он мне: "Ты знаешь, ЧТО он мне сказал в сортире?" В это время замечаю в конце коридора фигурку Саши, напряженно смотрящего в нашу сторону."Ну, и что он тебе такого сказал?" Женя гневно: "Стою в сортире, делаю свои дела, вдруг слышу за спиной голос Саши: "какой у тебя большой хвост. Дай, я на него поближе взгляну". Ты представляешь? Нет, я сейчас пойду и убью его". Я ему спокойно: "А зачем куда то идти? Вон он стоит, в конце коридора". Женя молнией разворачивается, видит Сашу и дурным голосом начинает кричать: "немедленно иди сюда". На резонный вопрос "зачем", честно ответил "размажу по стенке". Саша идти к нему никакого желания не выказал и Женя сказал мне: "окружаем. Я пойду за ним, а ты давай по лестнице на четвертый этаж и обруби ему выход". Ну, что же, охота на человека самое увлекательное занятие в мире и видя, как Женя рысью метнулся к Саше через весь коридор, я бросился бежать наверх. Саша, не смотря на всю свою тщедушность, бегать умел быстрее лани и когда я поднялся на этаж, он уже стоял возле открытой двери преподавательского кабинета. Выхватить его там, не привлекая постороннего внимания было невозможно. Саша, не обращая на меня никакого внимания, смотрел на Женю, который шел на него в психическую атаку, медленно маршируя чеканным армейским шагом, который ему привил майор Харин во время занятий на военной кафедре. Подойдя поближе и увидев, что захватить своего врага у него шансов никаких, он заорал: "иди сюда, будем драться как мужчина с мужчиной" Саша, кокетливо улыбаясь, сказал: "Я не мужчина, у тебя ничего не получится". Женя снова взбеленился: "Я тебя убью!" на что Саша ответил: "Да, убей меня, зарежь. Зарежь своим хвостиком". Тут Женя совершенно слетел с катушек и быть бы всем в большой беде, если бы на шум не выползли из своей комнаты преподы. Саша воспользовался случаем и сбежал, а Женя, все еще багровый от гнева, остался объясняться и при этом весьма косноязычно врал. Я тоже потихоньку смылся.
С этого дня началась великая битва. Она продолжалась все оставшееся время работы в приемной комиссии и захватила последующую учебу. Уже на следующий день, Саша как ни в чем не бывало, стал зазывать Женю к себе домой, обещая показать веселенькие обои. Для них остаток работы проходил в постоянной беготне. Наверное, с точки зрения спорта, это пошло им всем на пользу. На меня Саша обращал внимание гораздо реже, поскольку для того, чтобы его поставить на место, мне не требовались кулаки и бег, было достаточно пары подходящих слов. Но Олег Ж, которого все это совсем не затронуло, со своей стороны разыграл замечательную шутку, но уже позже, когда начались занятия. Дело было так.
Как бы это не выглядело смешным, на меня в тот момент нашел бзик, что непременно нужно начинать качаться. Ну там, пресс подкачать и прочее. Глупо, но увлекся. И вот так проведя месяца два во всех этих нелепых телодвижениях, в один "прекрасный" день я проснулся со страшной болью в правом боку. День пытался заниматься самолечением, но к вечеру был вынужден поехать в больницу. Меня сразу же поместили в приемный покой, но поскольку было уже поздно, то мне дежурные врачи могли сделать только предварительные исследования. Они беззаботно беседовали между собой и из череды незнакомых медицинских фраз я извлек лишь одно знакомое, но весьма неприятное слово "резекция". Впрочем, мне лишь сделали обезболивающий укол и оставили до утра. Утром первый же настоящий врач, осмотрев меня, поставил диагноз "острый аппендицит" и немедленно отправил в операционную. Не смотря на то, что с больницами в своей жизни я сталкивался часто, операцию надо мной проводили впервые. Конечно, до этого была одна попытка удалить мне аденоиды еще в те времена, когда мне было лет пятнадцать, но я тогда мужественно выдержал атаки двух санитаров, перевернул столик и вооружившись ланцетом, заставил врачей отказаться от задуманного. Как выяснилось, все вышло как нельзя лучше. Таинственные аденоиды рассосались сами собой и больше меня не беспокоили, как и я собственно врачей. А тут вот такая беда. Как поется в известной песне: "И вот меня побрили, костюмчик унесли" и потащили в операционную.
Операционная встретила меня огнями. Ужас пришел тогда, когда мне объявили, что общего наркоза не будет, а лишь местный. Зная себя, я настаивал на общем, говоря о том, что "вам же будет хуже", но хирург, женщина-бурятка, не прислушалась к моему мнению. Над вами врачи когда-нибудь совершали свои ритуальные действия? Вас, нагого и беззащитного, кладут на холодную поверхность и как праздничный стол накрывают скатертью.
Раскладывают на вашей груди свои страшные блестящие инструменты. Колят вам в живот восемь весьма болезненных уколов. И разговаривая между собой о каких-то домашних делах, приступают к вскрытию. Страшно до ужаса. Спустя пару лет я близко познакомился с хирургами, анестезиологами и прочей братией и порадовался, что не был знаком с ними раньше, иначе умер бы от страха еще до первых уколов. Сам видел, как знакомый анестезиолог, оторвавшись от пиршественного стола в ординаторской, на карачках заползал в операционную, где и засыпал, просыпаясь лишь в тот момент, когда хирург обращался к нему за указаниями. Впрочем, об этом в другой раз.
Значит, лежу вскрытый, как омуль на газетке. Несмотря на все уколы, чувствую каждое движение ножа. Так проходит час, другой. Результата нет. Смутно понимаю, что они не могут найти мой аппендикс. Начинаю весьма громко комментировать их работу, полученные в институте знания в совершенно непечатных выражениях. Проходит еще один час. Боль становится еще сильнее, а мой голос громче. В этот момент открывается дверь и санитары вводят под руки еще одного клиента. Старуха лет семидесяти идет в раскорячку мимо моего столика, явно страдая от огромной паховой грыжи. Представьте ее ужас, когда проходя мимо моего столика, она увидела белое, искаженное мукой лицо и тело в кровище. Тело, которое громовым голосом обратилось к ней со словами: "Бабка, что ты тут делаешь? Беги отсюда, здесь одни коновалы. Смотри, меня они уже убили. Они вырежут твою грыжу до самой глотки". Надо было видеть, как перепуганная бабка шарахнулась прочь с криком: "Миленькие, а может быть и в правду не надо. Может быть, все само рассосется. Может быть, завтра, а?"
Должен отметить, операцию ей в этот день так и не сделали. Главный хирург повернулась к своей напарнице и произнесла: "давай я ему внутрь ланцет уроню. У нас это будет первый смертельный случай за год, все спишется". Разумеется, я начал орать свои проклятия в их адрес еще громче.
Так прошло часов пять. Я уже понимал, что операция в самом деле странным образом застопорилось. Мне по второму разу вкололи обезболивающее, сделали перерыв и вызвали подкрепление. Мне уже было по настоящему плохо, я регулярно отключался, но продолжал комментировать действия своего хирурга и новоприбывших. На исходе восьмого часа, аппендикс все-таки был найден(в совершенно аномальном месте) и извлечен. Выяснилось, что до разрыва оставалась всего часа два. Извлеченный аппендикс был ткнут мне в морду со словами: "посмотри, он такой же мерзкий, как ты сам", на что я разумеется посоветовал ей как-нибудь взглянуть на себя в зеркало и при этом не держать в руках никаких острых предметов. Был призван санитар, меня с облегчением переложили на каталку и отправили в палату. Тут необходимо отметить, что на работу санитарами в этой больнице набирали исключительно настоящих даунов (в медицинском значении этого слова). Этот даун вез каталку весьма своеобразным способом. Он разгонял ее со страшной силой и отпускал в свободное плавание, ловя лишь в тот момент, когда, как мне казалось. мы с ней должны были врезаться в стену. Настроение мне это, разумеется, не прибавило. Уже в палате он потребовал, чтобы я сам перелез на кровать, но каталка была высокой, а кровать низкой и я отказался. Санитар, не говоря ни слова, просто перевернул каталку со всем ее содержимым. Разумеется, вновь по всей больнице разнеслись мои крики..
Следующие пару дней меня держали на обезболивающих. Наркота была качественной, глюки тоже. В одну из ночей мне приснилось, как я лежу на берегу Дуная и пью воду из реки. Очнувшись, обнаружил себя облизывающим штукатурку на стене. Такого прихода не было даже с астматола и реланиума. На третий день меня снова положили на каталку и вместе с еще парой пациентов отвезли в какой-то просмотровый зал, в котором скопилось десятка два девиц из мед.института. Присутствовала моя хирургиня. Лежать обнаженным перед толпой девиц и с трубкой, вставленной в дырку, оставшейся в животе после операции, удовольствие ниже среднего, но я бы выдержал, если бы не эта самая хирургиня. Когда дошла до меня очередь, она назвала меня "весьма трудным больным". Этого я спустить ей никак не мог, поэтому обратился к девушкам с проникновенной речью о ценности человеческой жизни, о непреходящем значении клятвы Гиппократа, о долге врача, но хирургиня свернула мою лекцию, приказав санитарам увезти меня обратно. Не буду врать, что мне аплодировали, но слушали весьма заинтересовано. Возможно, некоторые решили сменить профессию. Еще спустя пару дней меня наконец выпустили.
Еще через неделю выяснилось, что горе-хирург внес в рану какое-то заражение и она вся загноилась. Я снова оказался в этой больнице. Дежурные врачи не стали откладывать операцию на потом, а решились проделать все сами. Слух обо мне прошел уже по всей больницы, поэтому врач первым делом меня предупредил: "можешь материть нас как хочешь, главное не дергайся, поскольку все надо будет делать по быстрому и без обезболивающего. Если ты на это согласен, то мы сделаем все по быстрому. Если будешь мешать, сделаем так, что орать на нас тебе придется часа два". Предложение показалось мне разумным и мы поладили.
Только через месяц добрался я до своего университета и именно тогда выяснилась глубина коварства, которым Олег Ж. начинил свою шутку.
Продолжение следует.