Климов Юрий Васильевич. Воспоминания. №17.

Mar 14, 2010 21:41

Мой дед, Климов Юрий Васильевич (1922-2002), оставил 3 тома воспоминаний о своей жизни. Всего, наверно, около 1000 страниц формата А4. Плюс много фотографий. Воспоминания моего прадеда (отца моего деда) - Климова Василия Михайловича (1891-1978) - вот здесь.

Все опубликованные части: 1-я ; 2-я ; 3-я ; 4-я ; 5-я ; 6-я ; 7-я ; 8-я ; 9-я ; 10-я ; 11-я ; 12-я ; 13-я ; 14-я ; 15-я ; 16-я ; 17-я ; 18-я ; 19-я ; 20-я ; 21-я ; 22-я ; 23-я ; 24-я ;


Наступало утро 10 апреля 1944 года.
Стало непривычно тихо, хотя взрывы где-то ещё продолжались и пламя пожарищ непрекрощалось уже больше недели. В утренних сумерках я залез на чердак, чтобы выяснить обстановку в городе. В порту что-то рвалось и к небу вздымалось большое облако черного густого дыма.  Меня привлекли отблески пламени на стенках чердака, которые проникаличерез другое слуховое окно. В первое мнгновение даже показалось, что горит наш дом. Неужели пожар!? Это можно было ожидать, т.к. наш дом был поечен крестом командой факельщиков и подрывников. Этого тоже все боялись и были бдительны все жильцы дома. Но вскоре я понял, что горит дом на другой стороне улицы, напротив нашего дома.  Ещё на кануне, в последние дни, там разместилось какое-то тыловое воинское учреждение.  Стало ясно, что они после своего ухода подожгли дом.

Моё внимание привлек мотоцикл с коляской, который быстро приближался со стороны вокзала, через Куликово поле. Когда он приблизился, 
[ том 1, лист 146 ] стало ясно, что в нем сидят двое. Немецкий солдат в военном дорожном плаще и с каской на голове управляет мотоциклом, а офицер в шинели и фуражке сидит в коляске и дремлет опустив голову. Перед ним на турели - ручной пулемет. Как я жалел, что в моих руках не было оружия. Такая отличная цель! Но мотоцикл, повернув на улицу Канатную, скрылся за углом и стал для меня не видим.

Я сижу на чердаке уже более двух часов, уже рассвело совсем, а людец на Куликовом поле не видно. Что же случилось? Куда девались немцы? Мне пришла в голову мысль, что Одессу покинули все тыловые учреждения и на смену им должны прийти полевые части. Вот они и будут вести бои за город. Стрелка часов приближалась к 9 часам утра. Соседний дом уже не горел, а просто тлел. Пламени уже не видно, но дым и копоть ещё попадали на чердак.

Я высунулся через слуховое окно, чтобы лучше разглядеть, что происходит непосредственно у ворот нашего дома и случайно вижу на противоположном углу Пироговскойи Канатной трех военных в зеленых шинелях. На спине одного, как рюкзак, на ремнях висел ящик с антеной. Не трудно догадаться, что это - рация. Другой военный держал микрофон и что-то говорил. Все трое в погонах. Но на головвах у всех такие знакомые и родные для русских шапки ушанки из искуственного меха. Кто это? Так хотелось чтобы это были  наши советские бойцы. Но почему на них зеленые шинели как у румын? Почему в погонах? Правда, я знал, что в Красной армиибыли введены новые знаки различия, включая погоны, но это были просто разговоры.  Видеть красноамейца в погонах не приходилось ещё. По неуловимым признакам, по кирзовым сапогам, по тому, как они вели себя на углу пустынных улиц Одессы, я интуитивно почувствовал: Русские!

[ том 1, лист 147 ] Я почти кубарем скатился с чердака во двор. Сквозь решетку ворот снова наблюдаю за ними. Сомнение исчезает. Наши! А если это провокация? Из соседнего дома выбегают несколько женщин. Ещё и ещё выходят люди и все устремляются к первым советским воинам. Обнимают и целуют. Некоторые со слезами на глазах. Вскоре через Куликово поле подъезжают несколько автомашин непривычного для нас вида. Это "студебеккеры". Одна машина на прицепе тянет пушку. Бойцы прыгают из кузовов, создается своеобразный митинг вокруг наших освободителей. Женщины угощают усталых и замызганных бойцов, кто котлетами, кто наливает из бутылки или чайника вина. Все ликуют, радости нет границ. Бросается в глаза, что воины очень молоды или пожилые люди, одеты в большинстве в ботинки с обмотками, на некоторых старые худенькие серые шинели. Одеситы этого не замечают - перед ними герои-освободители.

Капитан с орденом Красной Звезды на кителе отвечает на вопросы.Я протиснулся поближе и тоже задал ему вопрос - где и за что получил он орден? Его ответ прозвучал для меня неожиданно: "В Крыму, за участие в партизанском движении". Возможно ли такое? "Партизанил в прошлом году, был ранен, отправлен на самолёте на большую землю, лежал в госпитале"- последовал его ответ. Да, было над чем задуматься.

Неожиданно послышалось несколько автоматных очередей из машины,  мчавшейся со стороны Большлго Фонтана по Канатной. Вся толпа, стоявшая на перекрестке улиц бросилась в рассыпную по сторонам. Пока разбирались, маштна проскочила перекрестоки умчалась по Канатной в сторону порта. Капитан дает запоздалую команду и солдаты быстро отцепляют пушку и вручную устанавливают её в направлении откуда мчалась машина. Вскоре на Куликовом поле собралось очень много машин, всюду сновали, говорили и курили бойцы.

[ том 1, лист 148 ] Как ждали мы этого дня! Ещё утром нас волновала неизвестность наступающего дня, страх перед возможностью жестоких боев за город, и вдруг, неожиданно радость свободы и свалившегося с плеч гнёта...

Пожар в соседнем доме так и не разгорелся. Убегая из Одессы немцы пожалели бензина. Из холла не первом этаже старинного дома вела на второй этаж широкая мраморная лестница. Вот на неё немцы покидали стулья и столы, разные бумаги и подожгли. Мебель сгорела, но дом не загорелся. Недалеко от дома, на трамвайных путях, стоял гусеничный бронетранспортёр, брошенный отступающими немцами ещё ночью. Причина была очевидной - лопнула гусеница.

Наш дом, как-то  само собой, стал штабом подразделения. Для этого у него были все удобства. Во-первых, он угловой, с хорошим обзором на Куликово поле, где стояли автомашины и обозы. Во-вторых, имел подходы с 4-х направлений и легко находился по описаниям. К вечеру, к нам на квартиру офицер-лейтенант привел целый взвод бойцов во главе со старшиной. Они быстро, по хозяйски, как у себя дома, заняли переднюю, кухню и даже рабочую комнатёнку. На "моём" диване расположился старшина, все остальные - на полу, подвтелив свои шинели и под голову вещмешки. Ручной пулемёт и винтовки - в углу у входа, автоматы ППШ - под боком у каждого бойца. Пока мылись и обстирывались в ванной комнате, Феня Ивановна готовила большую кастрюлю борща и кушу-мамалыгу.  Большая бутыль виноградного вина стояла на готове. 2-3 бойцовстаршина отправил куда-то в наряд (кажется патрулировать Куликово поле).

Только уселись все оставшиеся за круглый стол, патруль с разводящим приводят к старшине 3-х пленных немцев. Трапеза обрывается, но стол накрыт, расставлены тарелки. Немцы, один из них ефрейтор, уже пережиил первые минуты испуга и стоят молча понурив головы. Одного ещё бьёт нервная дрожь. Это [ том 1, лист 149 ] заметно чувствуется, когда их посадили накрытый стол. Дрожь немца была столь сильной, что из-за его рук и ног, касавшихя стола, стаканы и тарелки звенели на столе. Он ничего не мог поделать с собой. Даже ефрейтор что-то грубо сказал ему по этому поводу.
Посадить немцев за стол предложила Феня Ивановна на правах хозяйки квартиры. Старшина не стал этому возражать - так все враждующие ещё ёвчера стороны оказались за одним столом. Выпив по стакану красного вина (немцам не стали предлагать) приступили к закускам, к борщу и одновременно к допросу немцев. Это было правильно назвать расспросами. Немец, которого била дрожь был самый молодой - лет 18, не более. С его слов, которые мы переводили с ольгой, можно было понять, что он служил санитаром и на фронт попал два месяца назад. Два других выглядели пожилыми, но не более 40 лет. Ефрейтор был высок, строен и опрятен. Даже в плену, перед нашими бойцами он выглядел чистым, опрятным интеллектуалом. Оба были шофёрами и служили в автобате. Постепенно наши пленники успокаиваются и старшина приказывает двум бойцам отправить их на сборный пункт своей дивизии.

Только теперь мы уселись за стол с нашим старшиной и ещё двумя солдатами. Наливаем себе вина и нашим постояльцам, чокаемя и говорим слова благодарности своим освободителям.

Невольно зашел разговор о русской душе в связи с тем, что немцы незаслуженно оказались за столом, вместо того, чтобы быть замученными голодом и убитыми от ненависти толпы. Старшина, который вначале принял меня за сына хозяина квартиры, узнав, что я сибиряк, что родители мои живут в Курганской области даже обрадовался.  Называл земляком, хотя сам он оказался петропавловским.

[ том 1, лист 150 ] Но было заметно, что их интересовал вопрос, как и почему я не на фронте, почему я живу у молодой дочери хозяина квартиры, в то время когда они проливают кровь, в морозы и слякоть вынуждены тянуть тяжелую солдатскую лямку. "Почему!?" - было написано в их глазах. Я понял это сразу и ни слова ни говоря, достаю свой паспорт "серпастый и молоткастый", достаю и показываю "свидетельство  об освобождении от воинской обязанности", выданное в 1938 году Петуховским РВК. Это их убедило и они меня успокоили, что теперь меня признают пригодным к службе в армии.

Старшина дал мне почтовую открытку и я сел и написал домой родителям своё первое письмо из освобожденной Одессы. Это было 10 апреля 1944 года. Мне хотелось сообщить маме и папе, что я живой, здоровый, что надеюсь на скорую встречу с ними.  Открытку взял старшина и сказал, что отправит её через полевую почту своей части. Спасибо ему - он не обманул. Открытка эта действительно дошла до моих родителей. Мама не верила своему счастью, чт оеё сын живой и не вредимый... Так примрно он а писала и рассказывала в последствии мне о дне, который был помечен в календаре - 10 апреля 1944 года.

P.S: Мама рассказывала, что часто зимой, особенно в 1941-42-43 годах, я снился ей, иногда стучался в замерзшие окна домика на улице Советской. Иногда виделся в дали прохожим еле переступающим ногами и одетым почему-то в дождевик с надетым на голову капюшоном. "В такие минуты я просила Бога сохранить тебе жизнь" - говорила она. Бог выполнил её просьбу...
С вершины прожитых лет я жалею о том, что не записал имена солдат, старшины и офицеров, которые по праву считаются моими освободителями. Я о них помню до сих пор...

далее: "В тумане скрылась милая Одесса... ",  листы 151 - 155.



Дополнения и комментарии:
Общее по поводу воспоминаний:

  1.  

Упомянутые места и селения:



Вокруг да около:

  • О





 

воспоминания, дед

Previous post Next post
Up