Мне трудно выразить словами, что случилось так молниеносно и как это произошло в тот момент. И теперь, спустя время, когда я вспоминаю то, что произошло тогда, я не могу понять, как это случилоь. Казалось бы, когда кроме угрозы, кроме предельного жестокого давления последнего боя, ничего чувствовать и сознавать было невозможно, я перестала ощущать все это. Я чувствовала и слышала и осознавала его. Только его. Если бы мне сказали тогда, что я вступила в Барьер Тира, логически это объяснило бы то, что я испытывала в ту минуту. Я слышала его не потому что была к нему прижата и держалась за него. Я слышала его так, будто слушал и слышал каждый мой атом, будто входил в него и сливался с ним. С неимоверно огромным и немыслимо близким пространством внутри него. Так смешиваются частицы соприкоснувшихся звездный систем. Сталкиваясь, втекая друг в друга, проникая между орбитами, они принимают притяжения своих тел, слыша каждое каждым. Стремительно. Проникновенно. Всем во всем. Очевидно и неоспоримо, как все безусловное. Он был таким живым. Его мощь, такая живая. Перевесь баласт нашего веса хотя бы раз, упади под нами хотя бы еще один обломок, я не отдала бы ее никакому притяжению. Каждым мускулом и всей своей длинной. Его мощь, такая живая, что немыслимо было даже подумать оторваться от нее. Одно исключало другое. Прижиматься к ней значило прижиматься еще сильнее. Это сердце, такое огромное, этот жар, такой могучий и глубокий, этот бездонный шум повсюду в его глубине, гулкий, как эхо наполненных вихрями, водой и разрядами света небес, мир под куполом грудной клетки. И тишина тепла и притяжения, настигший вдруг покой под пиковым ударом канонад. Текущие утолением всех нехваток и неутешений мгновения той минуты. Блаженство, которое я узнавала тогда, ни с чем не сравнить. Что это было? Я опустила голову, прижавшись лбом к его груди под левой ключицей. Я ничего не слышала и не видела больше. Потом, много времени спустя, однажды в Александрийской медиатеке я нашла текст, слово в слово говорящий то, что произошло с нами и со мной тогда. Мне никогда не объяснить, как женщина Земли за четыре столетия до нас дала имя каждому нашему мгновению и движению в тот миг, когда мы висели на обломке взломанных стен.
Благая часть Любовников без надежды: Мост, ты как страсть: Условность: сплошное между.
Гнезжусь: тепло, Ребро - потому и льну так. Ни до, ни по: Прозрения промежуток!
Ни рук, ни ног. Всей костью и всем упором: Жив только бок, О смежный теснюсь которым.
Вся жизнь - в боку! Он - ухо и он же - эхо. Желтком к белку Леплюсь, самоедом к меху
Теснюсь, леплюсь, Мощусь. Близнецы Сиама, Что - ваш союз? Та женщина - помнишь: мамой
Звал? - все и вся Забыв, в торжестве недвижном Тебя нося, Тебя не держала ближе.
Пойми! Сжились! Сбылись! На груди баюкал! Не - брошусь вниз! Нырять - отпускать бы руку
Пришлось. И жмусь, И жмусь...И неотторжима. Мост, ты не муж: Любовник - сплошное мимо!
Мост, ты за нас! Мы реку телами кормим! Плющом впилась, Клещом: вырывайте с корнем!
Как плющ! как клещ! Безбожно! Бесчеловечно! Бросать, как вещь, Меня, ни единой вещи
Не чтившей в сем Вещественном мире дутом! Скажи, что сон! Что ночь, а за ночью утро,
Экспресс и Рим! Гренада? Сама не знаю, Смахнув перин Монбланы и Гималаи.
Прогал глубок: Последнею кровью грею. Прослушай бок! Ведь это куда вернее
Стихов...Прогрет Ведь? Завтра к кому наймешься? Скажи, что бред! Что нет, и не будет мосту Конца... - Конец
-
-Здесь? - Детский, божеский Жест. - Ну-с. - Впилась. - Еще немножечко: В последний раз!