Star Trek: After the Storm Part XXVIII
[Оглавление] Part I
Part II
Part III
Part IV
Part V
Part VI
Part VII
Part VIII
Part IX
Part X
Part XI
Part XII
Part XIII
Part XIV
Part XV
Part XVI
Part XVII
Part XVIII
Part XIX
Part XX
Part XXI
Part XXII
Part XXIII
Part XXIV
Part XXV
Part XXVI
Part XXVII
Созвездие Леонид, планета-депозитарий Ксеркс,
координаты 31.02.70.02
Депо #73, помщения для технического персонала
Беатрикс: Вы сказали, "о поощрениях", капитан?
Кхан: О поощрениях. Систему можно понять, если рассматривать все противоположности. Оборотная сторона наказаний, их противовес - поощрения. Награда. Что у вас с этим? Проанализировав историю и информацию о достижениях, я вижу, что за все свое время вы крайне редко награждали своих людей за них. Почему? Очень странно для цивилизации так высоко ценящей прогресс, а таланты и способности живых существ возводящей едва ли не в культ. В чем причина?
Беатрикс: В значении награды для содержания самого достижения. Достигнутое становится естественной, неотделимой частью всего существующего. Нет смысла награждать каждое уникальное событие, поскольку каждое уникально. Мотивация состоит не в том, чтобы получить награду, а в том, чтобы состояться как полезное для всей системы явление. Это и есть главная награда.
Кхан: Какая чушь!
Беатрикс: В чем же?
Кхан: Если так, вы не умеете быть благодарными.
Пауза
Беатрикс: Благодарность унижает того, кому адресована. Без благодарности добровольное, искреннее, естественное по своей природе действие остается в глазах делающего таковым, благодарность сообщает ему самому какие-то дополнительные, сверх его собственной потребности быть полезным, смыслы. Это лишнее. Это искажает смысл. Благодаря, я унижаю того, кто сделал что-то бескорыстно, не ища за это ни платы, ни наград.
Кхан: То есть, когда ты поблагодарила меня за предложенную пищу всего несколько минут назад, ты хотела меня унизить?
Беатрикс: Да.
Кхан: Тогда объясни - почему?
[~~~~~~~]
Он спокойно выжидательно смотрит на нее.
[~~~~~~~]
Беатрикс: Если бы я знала, что вы предлагаете это не только потому, что вам нужно, чтобы я дотянула вместе с вами до последнего дня, чтобы решить головоломку и выйти отсюда, а только потому, что вы без всяких на то оснований хотите, чтобы я как живое существо продолжала жить, я не сказала бы ни слова. Ваше предложение не было само собой разумеющимся. Не надо никого благодарить за то, что нормально и естественно для природы развитых существ. Это нецелесообразно и подпитывает ложные представления о значимости совершенно незначимых вещей.
Кхан: Нет. Не потому. Совсем не потому. А всё потому, что ты, хотя и врешь, смертельно боишься меня. Но не только. Тебе трудно. Тебе катастрофически тяжело. Живое существо обычно не выдерживает такого напряжения. И я - этому причина. Тебе нужно получить от меня самое важное - как теперь выяснилось, смысл твоей жизни - твою пользу, ведь "это и есть самая большая награда". Но я тебя еще и заставляю при этом делать невозможное. Ты боишься и ненавидишь меня одновременно. И хочешь унизить. Хоть в чем-нибудь уничтожить. Хотя бы частично. Хоть в чем-нибудь. Одного короткого "спасибо" по твоим догматам уже достаточно, чтобы хотя бы немного сделать это и сбросить напряжение. Теперь ты чувствуешь, что - по своим меркам - хотя бы на микрометрическую долю соотношения сил и возможностей сравнялась со мной.
Беатрикс: Да, это трудные условия. Но Вулканцы и Акрити не используют чувства в качестве движущей силы своих поступков.
Кхан: Всегда?
Беатрикс молчит.
Кхан: Вулканцы никогда не используют ЛОЖЬ в качестве движущей силы своих поступков.
Беатрикс: Не всегда. (Пауза) Никогда.
Кхан: Жизнь, основанная на любви и физическом развитии, но не на дисциплине. Вот ваша жизнь. У вас вялая воля - у всех - вы не можете ни в чем отказать себе, и поэтому вы потеряли умение выживать. Иммунитет - это система отказов. Борьбы и выбрасывания ненужного. Вы разучились это делать. А, может, никогда не умели?
Беатрикс: Жизнь - это движение поверх границ.
Кхан: В этом ваша ошибка. Могущественен тот, кто умеет подчиниться высшему порядку - в его власти распоряжаться порядком, когда он знает, каково это, подчиняться ему. Если ты не подчинишься физическим законам, ты погибнешь - власть знает ходы - где она может быть гибкой и точной, беря в расчет закономерности макро- и микропорядка. А вы? В чем ваше подчинение? Давно ли вы перестали ставить параллельные эксперименты, будучи уверенными в непогрешимости?
Беатрикс: Сомнение? Не может быть. В вашей природе нет сомнения.
Кхан: В моих действиях не бывает сомнения, потому что все верные и неверные пути проанализированы прежде, чем что-то делать. Это быстро. Настолько, что многим не дано заметить.
Беатрикс: Сомнения в тебе? Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты усомнишься меня уничтожить?
Кхан: Да.
Пауза.
Кхан: Скажи мне. Допустим, ты возвращаешься на Акрит, получив то, что нужно...
Беатрикс: Возвращение не входит в расчет.
Кхан: Допустим. Твое общество встретит тебя, не поблагодарив? Ничем тебя не отметив?
Беатрикс: Памятью. Историей. Будут архивные документы, где останется хроника событий. Это и есть то, что отмечает поступок. Оставляет память о нем.
Кхан: Наряду с преступлением?
Беатрикс: Да. Но как можно взвесить, что более ценно для истории, что менее?
Кхан: В таком случае, почему не оставить эту идею о спасении Акрита в покое? Чем это не такой же поступок для их истории, как и забвение?
Беатрикс: Разве дело жизни можно делать за благодарность?
Кхан: "Нет ненависти пагубнее той, что рождена стыдом за неотплаченное благодеянье".
Беатрикс: Странная мысль.
Кхан: (усмехнувшись) Одна из многих.
Он встает, жестом дав понять, что и ей предлагает переместиться в отсек. Они переходят туда, и теперь уже Кхан указывает ей на место за монитором и, наклонившись над пультом, открывает перед ней нужный
[ТЕКСТ]
ТЕКСТ
Сенека приветствует Луцилия!
Ты жалуешься, что напал на неблагодарного человека. Если это в первый раз, поблагодари либо судьбу, либо собственную осмотрительность. Впрочем, осмотрительность тут если что и может, так только сделать тебя недобрым: ведь, желая избежать такой опасности, ты всем откажешь в благодеяньях, - и они пропадут по твоей вине, из-за твоего страха, как бы они не пропали за другими. Но лучше уж не видеть ответных благодеяний, чем всем отказывать. Ведь и после плохого урожая надобно сеять, и нередко то, что гибло от постоянного бесплодия дурной почвы, возмещается изобилием одного года.
Чтобы найти благодарного, стоит попытать счастье и с неблагодарными. Не может быть у благодетеля столь верная рука, чтобы он никогда не промахивался; но пусть стрелы летят мимо - лишь бы иногда попадали в цель. И после кораблекрушения выходят в море; ростовщика не гонит с торжища обманщик. Жизнь скоро оцепенеет в праздном покое, если надо будет отступаться от всего, что нам не по нраву. А тебя неудачи пусть сделают еще отзывчивее: ведь за то дело, исход которого неясен, следует браться почаще, чтобы когда-нибудь оно вышло.
Но об этом я довольно говорил в тех книгах, которые названы "О благодеяниях". Здесь, мне кажется, надо исследовать то, что не было, по-моему, объяснено в должной мере: если кто-то нам сперва помог, а потом навредил, сквитался ли он с нами и освободил ли нас от долга? Прибавь, если хочешь, еще и то, что вред оказался больше прежней помощи.
Если ты потребуешь от строгого судьи правильного приговора, он вычтет одно из другого и скажет: "Хотя оскорбление и перевешивает, разницу следует списать за счет благодеяния. Он повредил больше? Но помог-то раньше! Прими во внимание и время".
И еще - это настолько ясно, что и напоминать незачем, следует спросить, добровольно ли он помог и не повредил ли нехотя: ведь и благодеянья, и обиды зависят от намеренья. Я не хотел благодетельствовать, но уступил стыду, настойчивости просителя, надежде.
Как давалось, так нужно и воздавать, и мерится благодеяние не величиной, а доброй волей, которой порождено. А теперь отбросим это предположение. Пусть благодеяние было благодеяньем, а обида - обидой, превышающей меру прежнего благодеянья. Человек добра так поведет счет, чтобы самого себя обсчитать: к благодеянию прибавит, из обиды вычтет; и судья не столь суровый (таким я и предпочитаю быть) обиду непременно забудет, а благодеянье запомнит.
"Но ведь справедливости подобает воздавать каждому свое и за благодеянье платить благодарностью, за обиду - местью или, по крайней мере, неприязнью". - Это правильно, если один нас облагодетельствовал, а обидел другой; но если все сделал один человек, благодеянье гасит обиду. Ведь к тому, кого следовало бы простить и без прежних заслуг, нужно быть вдвойне снисходительным, если обиде предшествовало благодеянье.
Для меня цена их не одинакова: благодеянье я ставлю выше. Даже благодарные не все знают меру своего долга: ведь и неразумный, и невежда, и простолюдин могут испытывать благодарность, особенно сразу после благодеяния, но меры долга они не знают. Только мудрому ведомо, чего стоит каждая вещь. Потому что глупец, о каком я сейчас говорил, несмотря на добрую волю, платит либо меньше, чем должен, либо не там или не тогда, когда следовало бы, и, покуда несет, проливает и просыпает свое ответное воздаяние.
Удивительно, до чего точно подходят слова к некоторым вещам; обычай, издавна принятый в языке, отмечает их всем понятными знаками, указывая ими, что следует делать. Так мы всегда говорим: "Он его поблагодарил". Ведь дарить - значит давать по собственной воле. Мы не говорим "заплатил благодарностью": платят ведь и по требованью, и через посредника. Мы не говорим: "вернул ему благодеяние" или "сквитался за благодеяние" - тут нам не по душе слова, которые подходят для ссуд.
"Благодарить" - значит, отвечать тем же на полученное в дар благо, слово "дарить" означает добровольное приношенье: кто дарит, тот сам себя позвал. Мудрый все взвесит наедине: сколько он получил, от кого, когда, где, как. Потому мы утверждаем, что благодарить не умеет никто, кроме мудреца, то есть человека, для которого давать - большая радость, чем для другого получать.
Кто-нибудь, верно, причислит это к таким нашим высказываниям, которые противоречат общему мнению (греки называют их [неразб.]), и спросит: "Значит, никто, кроме мудреца, не умеет благодарить? Стало быть, никто, кроме него, не умеет и заимодавцу отдать долг, и расплатиться с продавцом, купивши какую-нибудь вещь?" - Так вот, чтобы не нас одних преследовала ненависть, пусть он знает, что и Эпикур говорил то же самое. Метродор прямо утверждает, что "только мудрый и умеет благодарить".
А потом он же удивляется, как это мы говорим:"только мудрый умеет любить, только мудрый может быть другом". Но ведь благодарность есть часть и любви и дружбы - она даже более распространена и доступна большему числу людей, чем истинная дружба. И он же удивляется, как это мы говорим: "только в мудром и есть верность", будто сам он говорит другое! Или, по-твоему, в том, кто не знает благодарности, есть верность?
Пусть же перестанут бесславить нас за якобы невероятную похвальбу и пусть знают: лишь мудрец обладает тем, что честно, а толпа только призраками и подобиями честности. Никто не умеет благодарить, кроме мудрого; благодарит и неразумный, но как придется, как может; ему не хватает не желанья, а уменья. Желанью учиться незачем.
Мудрый все сопоставит: ведь одно и то же благодеянье бывает и большим, и меньшим в зависимости от времени, места, побуждений. Нередко больше проку дать кстати тысячу денариев, чем наполнить весь дом богатствами. Ведь немалая разница - помогаешь ты или даришь, спасает ли твоя щедрость, или прибавляет роскоши. Часто дают мало, а достигают этим многого. А разве не велика, по-твоему, разница, у себя ли ты взял то, чем помог другому в нужде, или же прибег, чтобы дать, к чужому благодеянию?
Но как бы нам не вернуться к тому, что мы уже достаточно исследовали! Сравнивая благодеяние с обидой, человек добра рассудит, что самое справедливое, но отдаст предпочтение благодеянию: к таким вещам больше лежит у него душа.
В делах этого рода очень много значит еще и личность. Ты меня облагодетельствовал помощью моему рабу, а обидел, нанеся ущерб моему отцу; ты спас мне сына, но погубил отца. Так мудрец переберет все, что положено сравнивать, и если разница окажется невелика, закроет глаза на обиду; он простит ее, даже когда разница велика, если только можно быть великодушным, не нарушая ни верности, ни долга перед другими, то есть если обида касается его одного.
В итоге он будет при сведении счета уступчив и легко потерпит, чтобы на него записано было больше. Ему не захочется зачесть обиду в погашение долга за благодеяние. К другому он склонится, другое предпочтет: он будет желать, чтобы долг благодарности был за ним, будет желать отблагодарить скорее. Ведь тот, кому получать благодеяния приятнее, чем оказывать, заблуждается. Насколько возвращающий деньги радостнее берущего взаймы, настолько же сбросившему с плеч бремя великого долга за благодеяние следует быть веселее, чем тому, кто сейчас одалживается.
Ведь еще и в том ошибаются неблагодарные, что заимодавцу они начисляют лихву сверх полученной ссуды, благодеяние же считают безвозмездным. А долг и тут от промедленья растет, и чем позже ты платишь, тем больше обязан платить. Кто возвращает благодеянье без ростов, тот неблагодарный человек. Вот что, сравнивая полученное и отданное, мудрый примет в расчет.
Нужно сделать все, чтобы благодарность наша была больше: ведь она - наше благо, подобно справедливости, которая, хотя и простирается по общему мнению на других, но в большей своей части возвращается к нам. Всякий, кто был полезен другому, принес пользу и себе. Я имею в виду не то, что получивший помощь охотно поможет, а взятый под защиту оборонит и нас, что добрый пример по кругу возвращается к подавшему его, как дурные примеры обрушиваются на голову зачинателей зла, которых никому не жаль, так как они сами делом доказали, что поразившая их несправедливость возможна. Я имею в виду то, что ценность всех добродетелей - в них самих. В добродетелях упражняются не ради награды: прибыль от правильного поступка в том, что он совершен.
Я благодарю не ради того, чтобы кто-нибудь, подстрекаемый первым примером, охотнее услужил мне, но чтобы сделать дело приятное и прекрасное. Я благодарю не потому, что это мне на руку, а потому, что по душе. А что это так, узнай вот из чего: если я смогу отблагодарить только кажущейся неблагодарностью, если я смогу ответить на благодеянье не иначе, как видимостью обиды, то с полнейшим равнодушием пройду через поношение ради того, что сочту честным. По-моему, никто не ценит добродетель выше, никто не предан ей больше того, кто потерял славу человека добра, чтобы не потерять совести.
Итак, благодарность больше служит к твоему, чем к чужому благу. На долю другого приходится вещь обычная и повседневная: получить то, что дал; тебе на долю - вещь великая, доступная лишь душе, достигшей блаженнейшего состояния: благодарность. Ведь если злонравие делает нас несчастными, а добродетель - блаженными, и если благодарность есть добродетель, значит, ты отдал вещь самую обыкновенную, а приобрел неоценимую - сознанье благодарности, которое проникает только в душу божественную и счастливую. А того, кто испытывает противоположные чувства, гнетет величайшее несчастье. Всякий неблагодарный будет жалок, - да что будет, он сейчас жалок.
Потому следует бежать неблагодарности, и не ради других, а ради нас самих. Ведь наша бесчестность обдает других только брызгами и пеной, а самое худшее и, так сказать, самое плотное остается при нас и нас же давит; недаром наш Аттал любил повторять: "Злонравие само выпивает наибольшую долю своего яда". Яд, который змеи выделяют на гибель другому и сохраняют без вреда для себя, не похож на этот яд, который всего страшней для источающих его.
Неблагодарный сам себя мучит и гложет; он ненавидит полученное и старается умалить его, ибо нужно возвращать долг, а обиды раздувает и преувеличивает. А кто несчастнее человека, забывчивого на добро и памятливого на зло? Мудрость же, напротив, расхваливает самой себе всякое благодеяние, чтоб оно стало еще прекрасней, и наслаждается, все время вспоминая о нем.
Для плохого человека удовольствие одно, да и то краткое: получать благодеянье, а мудрый находит в нем радость долгую и постоянную. Ему отрадно не получать сей миг, а получить хоть раз; это остается для него бессмертным и вечным. Что ему во вред, то он презирает и забывает не по небрежению, а намеренно.
Он не видит во всем лишь плохое, не ищет, на кого бы взвалить свои беды, а людские грехи склонен относить за счет фортуны. Он не придирается ни к словам, ни к взглядам, и что бы ни случилось, все толкует снисходительно и тем облегчает. Покуда может, он старается помнить прежнее и лучшее, и только когда услужившие ему прежде добром сделают так много зла, что разности нельзя будет не заметить, даже закрывая глаза, тогда он изменит к ним отношенье, да и то лишь настолько, что после тяжкой обиды станет относиться к ним не иначе, чем до благодеянья. Ну, а если обида равна благодеянью, тогда в душе остается что-то от прежней приязни.
Как обвиняемого оправдывают, если голоса разделились поровну, и все, что сомнительно, человечность толкует в лучшую сторону, - так душа мудреца, если услуги равны ущербу, перестает ощущать за собой долг, но не перестает его желать, и поступает как должник, который платит после отмены долговых обязательств.
Никто не может быть благодарным, не презрев всего, что приводит толпу в безумье. Если хочешь воздать благодарность, придется и в изгнанье идти, и кровь проливать, и нужду терпеть, и нередко запятнать собственную безупречность, сделав ее мишенью недостойных слухов.
Благодарный человек сам себе недешево обходится. Мы ничего не ценим выше благодеянья, покуда его домогаемся, и ниже - когда получим. Ты спросишь, что заставляет нас забыть полученное? Жажда получить еще. Мы думаем не о том, чего добились, а о том, чего предстоит добиться. Нас сводят с прямого пути богатство, почести, могущество и прочее, по нашему мнению дорогое, а по настоящей цене дешевое.
Мы не умеем оценивать вещи, о которых нужно спрашивать совета не у молвы, а у природы. В тех, что влекут к себе наш дух, нет ничего величественного, кроме нашей привычки ими восхищаться. Дело не в том, что они желанны и потому мы их хвалим, нет, мы их желаем, потому что их хвалят, и как общее заблуждение создается заблужденьями отдельных людей, так заблужденья отдельных людей создаются общим заблужденьем.
Но если мы тут верим народу на слово, то поверим-ка ему и в другом: нет души честнее той, которая способна к благодарности. Это кликами одобрят все города, все племена даже в варварских землях; в этом сойдутся и добрые, и злые.
Одни хвалят наслажденье, другие предпочитают труды; те объявляют боль величайшим злом, эти - и не злом вовсе. Один причисляет богатства к высшим благам жизни, другой говорит, что они придуманы во зло человеку и богаче всех тот, кого фортуне нечем одарить. И при таких разноречивых суждениях все в один голос подтвердят тебе, что нужно быть благодарными сделавшим добро; в этом согласна вся разномыслящая толпа, хоть мы между тем и платим за благодеянья обидами. И первая причина неблагодарности - в том, что человек не может отблагодарить в должной мере.
До того дошло безумие, что опаснее всего стало оказывать великие благодеянья, тот, кому стыдно не воздать за них, хочет, чтобы воздавать было некому. - Владей тем, что получил, я ничего не прошу, не требую взамен: пусть только будет безопасно помогать людям. Нет ненависти пагубнее той, что рождена стыдом за неотплаченное благодеянье.
Будь здоров (*)
Кхан: И не забывай о Барьере.
Он отходит и, расположившись напротив, начинает исследовать оружие, забранное из арсенала.
Центр Группы слежения
Кирк: Что она читает, Спок?
Спок: Сенеку.
Предыдущий эпизод
Следующий эпизод
Тем, кто не убоялся Письма к Луцилию, на неделе прилетит еще парочка глав:)
Part II
Part III
Part IV
Part V
Part VI
Part VII
Part VIII
Part IX
Part X
Part XI
Part XII
Part XIII
Part XIV
Part XV
Part XVI
Part XVII
Part XVIII
Part XIX
Part XX
Part XXI
Part XXII
Part XXIII
Part XXIV
Part XXV
Part XXVI
Part XXVII
Созвездие Леонид, планета-депозитарий Ксеркс,
координаты 31.02.70.02
Депо #73, помщения для технического персонала
Беатрикс: Вы сказали, "о поощрениях", капитан?
Кхан: О поощрениях. Систему можно понять, если рассматривать все противоположности. Оборотная сторона наказаний, их противовес - поощрения. Награда. Что у вас с этим? Проанализировав историю и информацию о достижениях, я вижу, что за все свое время вы крайне редко награждали своих людей за них. Почему? Очень странно для цивилизации так высоко ценящей прогресс, а таланты и способности живых существ возводящей едва ли не в культ. В чем причина?
Беатрикс: В значении награды для содержания самого достижения. Достигнутое становится естественной, неотделимой частью всего существующего. Нет смысла награждать каждое уникальное событие, поскольку каждое уникально. Мотивация состоит не в том, чтобы получить награду, а в том, чтобы состояться как полезное для всей системы явление. Это и есть главная награда.
Кхан: Какая чушь!
Беатрикс: В чем же?
Кхан: Если так, вы не умеете быть благодарными.
Пауза
Беатрикс: Благодарность унижает того, кому адресована. Без благодарности добровольное, искреннее, естественное по своей природе действие остается в глазах делающего таковым, благодарность сообщает ему самому какие-то дополнительные, сверх его собственной потребности быть полезным, смыслы. Это лишнее. Это искажает смысл. Благодаря, я унижаю того, кто сделал что-то бескорыстно, не ища за это ни платы, ни наград.
Кхан: То есть, когда ты поблагодарила меня за предложенную пищу всего несколько минут назад, ты хотела меня унизить?
Беатрикс: Да.
Кхан: Тогда объясни - почему?
[~~~~~~~]
Он спокойно выжидательно смотрит на нее.
[~~~~~~~]
Беатрикс: Если бы я знала, что вы предлагаете это не только потому, что вам нужно, чтобы я дотянула вместе с вами до последнего дня, чтобы решить головоломку и выйти отсюда, а только потому, что вы без всяких на то оснований хотите, чтобы я как живое существо продолжала жить, я не сказала бы ни слова. Ваше предложение не было само собой разумеющимся. Не надо никого благодарить за то, что нормально и естественно для природы развитых существ. Это нецелесообразно и подпитывает ложные представления о значимости совершенно незначимых вещей.
Кхан: Нет. Не потому. Совсем не потому. А всё потому, что ты, хотя и врешь, смертельно боишься меня. Но не только. Тебе трудно. Тебе катастрофически тяжело. Живое существо обычно не выдерживает такого напряжения. И я - этому причина. Тебе нужно получить от меня самое важное - как теперь выяснилось, смысл твоей жизни - твою пользу, ведь "это и есть самая большая награда". Но я тебя еще и заставляю при этом делать невозможное. Ты боишься и ненавидишь меня одновременно. И хочешь унизить. Хоть в чем-нибудь уничтожить. Хотя бы частично. Хоть в чем-нибудь. Одного короткого "спасибо" по твоим догматам уже достаточно, чтобы хотя бы немного сделать это и сбросить напряжение. Теперь ты чувствуешь, что - по своим меркам - хотя бы на микрометрическую долю соотношения сил и возможностей сравнялась со мной.
Беатрикс: Да, это трудные условия. Но Вулканцы и Акрити не используют чувства в качестве движущей силы своих поступков.
Кхан: Всегда?
Беатрикс молчит.
Кхан: Вулканцы никогда не используют ЛОЖЬ в качестве движущей силы своих поступков.
Беатрикс: Не всегда. (Пауза) Никогда.
Кхан: Жизнь, основанная на любви и физическом развитии, но не на дисциплине. Вот ваша жизнь. У вас вялая воля - у всех - вы не можете ни в чем отказать себе, и поэтому вы потеряли умение выживать. Иммунитет - это система отказов. Борьбы и выбрасывания ненужного. Вы разучились это делать. А, может, никогда не умели?
Беатрикс: Жизнь - это движение поверх границ.
Кхан: В этом ваша ошибка. Могущественен тот, кто умеет подчиниться высшему порядку - в его власти распоряжаться порядком, когда он знает, каково это, подчиняться ему. Если ты не подчинишься физическим законам, ты погибнешь - власть знает ходы - где она может быть гибкой и точной, беря в расчет закономерности макро- и микропорядка. А вы? В чем ваше подчинение? Давно ли вы перестали ставить параллельные эксперименты, будучи уверенными в непогрешимости?
Беатрикс: Сомнение? Не может быть. В вашей природе нет сомнения.
Кхан: В моих действиях не бывает сомнения, потому что все верные и неверные пути проанализированы прежде, чем что-то делать. Это быстро. Настолько, что многим не дано заметить.
Беатрикс: Сомнения в тебе? Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты усомнишься меня уничтожить?
Кхан: Да.
Пауза.
Кхан: Скажи мне. Допустим, ты возвращаешься на Акрит, получив то, что нужно...
Беатрикс: Возвращение не входит в расчет.
Кхан: Допустим. Твое общество встретит тебя, не поблагодарив? Ничем тебя не отметив?
Беатрикс: Памятью. Историей. Будут архивные документы, где останется хроника событий. Это и есть то, что отмечает поступок. Оставляет память о нем.
Кхан: Наряду с преступлением?
Беатрикс: Да. Но как можно взвесить, что более ценно для истории, что менее?
Кхан: В таком случае, почему не оставить эту идею о спасении Акрита в покое? Чем это не такой же поступок для их истории, как и забвение?
Беатрикс: Разве дело жизни можно делать за благодарность?
Кхан: "Нет ненависти пагубнее той, что рождена стыдом за неотплаченное благодеянье".
Беатрикс: Странная мысль.
Кхан: (усмехнувшись) Одна из многих.
Он встает, жестом дав понять, что и ей предлагает переместиться в отсек. Они переходят туда, и теперь уже Кхан указывает ей на место за монитором и, наклонившись над пультом, открывает перед ней нужный
[ТЕКСТ]
ТЕКСТ
Сенека приветствует Луцилия!
Ты жалуешься, что напал на неблагодарного человека. Если это в первый раз, поблагодари либо судьбу, либо собственную осмотрительность. Впрочем, осмотрительность тут если что и может, так только сделать тебя недобрым: ведь, желая избежать такой опасности, ты всем откажешь в благодеяньях, - и они пропадут по твоей вине, из-за твоего страха, как бы они не пропали за другими. Но лучше уж не видеть ответных благодеяний, чем всем отказывать. Ведь и после плохого урожая надобно сеять, и нередко то, что гибло от постоянного бесплодия дурной почвы, возмещается изобилием одного года.
Чтобы найти благодарного, стоит попытать счастье и с неблагодарными. Не может быть у благодетеля столь верная рука, чтобы он никогда не промахивался; но пусть стрелы летят мимо - лишь бы иногда попадали в цель. И после кораблекрушения выходят в море; ростовщика не гонит с торжища обманщик. Жизнь скоро оцепенеет в праздном покое, если надо будет отступаться от всего, что нам не по нраву. А тебя неудачи пусть сделают еще отзывчивее: ведь за то дело, исход которого неясен, следует браться почаще, чтобы когда-нибудь оно вышло.
Но об этом я довольно говорил в тех книгах, которые названы "О благодеяниях". Здесь, мне кажется, надо исследовать то, что не было, по-моему, объяснено в должной мере: если кто-то нам сперва помог, а потом навредил, сквитался ли он с нами и освободил ли нас от долга? Прибавь, если хочешь, еще и то, что вред оказался больше прежней помощи.
Если ты потребуешь от строгого судьи правильного приговора, он вычтет одно из другого и скажет: "Хотя оскорбление и перевешивает, разницу следует списать за счет благодеяния. Он повредил больше? Но помог-то раньше! Прими во внимание и время".
И еще - это настолько ясно, что и напоминать незачем, следует спросить, добровольно ли он помог и не повредил ли нехотя: ведь и благодеянья, и обиды зависят от намеренья. Я не хотел благодетельствовать, но уступил стыду, настойчивости просителя, надежде.
Как давалось, так нужно и воздавать, и мерится благодеяние не величиной, а доброй волей, которой порождено. А теперь отбросим это предположение. Пусть благодеяние было благодеяньем, а обида - обидой, превышающей меру прежнего благодеянья. Человек добра так поведет счет, чтобы самого себя обсчитать: к благодеянию прибавит, из обиды вычтет; и судья не столь суровый (таким я и предпочитаю быть) обиду непременно забудет, а благодеянье запомнит.
"Но ведь справедливости подобает воздавать каждому свое и за благодеянье платить благодарностью, за обиду - местью или, по крайней мере, неприязнью". - Это правильно, если один нас облагодетельствовал, а обидел другой; но если все сделал один человек, благодеянье гасит обиду. Ведь к тому, кого следовало бы простить и без прежних заслуг, нужно быть вдвойне снисходительным, если обиде предшествовало благодеянье.
Для меня цена их не одинакова: благодеянье я ставлю выше. Даже благодарные не все знают меру своего долга: ведь и неразумный, и невежда, и простолюдин могут испытывать благодарность, особенно сразу после благодеяния, но меры долга они не знают. Только мудрому ведомо, чего стоит каждая вещь. Потому что глупец, о каком я сейчас говорил, несмотря на добрую волю, платит либо меньше, чем должен, либо не там или не тогда, когда следовало бы, и, покуда несет, проливает и просыпает свое ответное воздаяние.
Удивительно, до чего точно подходят слова к некоторым вещам; обычай, издавна принятый в языке, отмечает их всем понятными знаками, указывая ими, что следует делать. Так мы всегда говорим: "Он его поблагодарил". Ведь дарить - значит давать по собственной воле. Мы не говорим "заплатил благодарностью": платят ведь и по требованью, и через посредника. Мы не говорим: "вернул ему благодеяние" или "сквитался за благодеяние" - тут нам не по душе слова, которые подходят для ссуд.
"Благодарить" - значит, отвечать тем же на полученное в дар благо, слово "дарить" означает добровольное приношенье: кто дарит, тот сам себя позвал. Мудрый все взвесит наедине: сколько он получил, от кого, когда, где, как. Потому мы утверждаем, что благодарить не умеет никто, кроме мудреца, то есть человека, для которого давать - большая радость, чем для другого получать.
Кто-нибудь, верно, причислит это к таким нашим высказываниям, которые противоречат общему мнению (греки называют их [неразб.]), и спросит: "Значит, никто, кроме мудреца, не умеет благодарить? Стало быть, никто, кроме него, не умеет и заимодавцу отдать долг, и расплатиться с продавцом, купивши какую-нибудь вещь?" - Так вот, чтобы не нас одних преследовала ненависть, пусть он знает, что и Эпикур говорил то же самое. Метродор прямо утверждает, что "только мудрый и умеет благодарить".
А потом он же удивляется, как это мы говорим:"только мудрый умеет любить, только мудрый может быть другом". Но ведь благодарность есть часть и любви и дружбы - она даже более распространена и доступна большему числу людей, чем истинная дружба. И он же удивляется, как это мы говорим: "только в мудром и есть верность", будто сам он говорит другое! Или, по-твоему, в том, кто не знает благодарности, есть верность?
Пусть же перестанут бесславить нас за якобы невероятную похвальбу и пусть знают: лишь мудрец обладает тем, что честно, а толпа только призраками и подобиями честности. Никто не умеет благодарить, кроме мудрого; благодарит и неразумный, но как придется, как может; ему не хватает не желанья, а уменья. Желанью учиться незачем.
Мудрый все сопоставит: ведь одно и то же благодеянье бывает и большим, и меньшим в зависимости от времени, места, побуждений. Нередко больше проку дать кстати тысячу денариев, чем наполнить весь дом богатствами. Ведь немалая разница - помогаешь ты или даришь, спасает ли твоя щедрость, или прибавляет роскоши. Часто дают мало, а достигают этим многого. А разве не велика, по-твоему, разница, у себя ли ты взял то, чем помог другому в нужде, или же прибег, чтобы дать, к чужому благодеянию?
Но как бы нам не вернуться к тому, что мы уже достаточно исследовали! Сравнивая благодеяние с обидой, человек добра рассудит, что самое справедливое, но отдаст предпочтение благодеянию: к таким вещам больше лежит у него душа.
В делах этого рода очень много значит еще и личность. Ты меня облагодетельствовал помощью моему рабу, а обидел, нанеся ущерб моему отцу; ты спас мне сына, но погубил отца. Так мудрец переберет все, что положено сравнивать, и если разница окажется невелика, закроет глаза на обиду; он простит ее, даже когда разница велика, если только можно быть великодушным, не нарушая ни верности, ни долга перед другими, то есть если обида касается его одного.
В итоге он будет при сведении счета уступчив и легко потерпит, чтобы на него записано было больше. Ему не захочется зачесть обиду в погашение долга за благодеяние. К другому он склонится, другое предпочтет: он будет желать, чтобы долг благодарности был за ним, будет желать отблагодарить скорее. Ведь тот, кому получать благодеяния приятнее, чем оказывать, заблуждается. Насколько возвращающий деньги радостнее берущего взаймы, настолько же сбросившему с плеч бремя великого долга за благодеяние следует быть веселее, чем тому, кто сейчас одалживается.
Ведь еще и в том ошибаются неблагодарные, что заимодавцу они начисляют лихву сверх полученной ссуды, благодеяние же считают безвозмездным. А долг и тут от промедленья растет, и чем позже ты платишь, тем больше обязан платить. Кто возвращает благодеянье без ростов, тот неблагодарный человек. Вот что, сравнивая полученное и отданное, мудрый примет в расчет.
Нужно сделать все, чтобы благодарность наша была больше: ведь она - наше благо, подобно справедливости, которая, хотя и простирается по общему мнению на других, но в большей своей части возвращается к нам. Всякий, кто был полезен другому, принес пользу и себе. Я имею в виду не то, что получивший помощь охотно поможет, а взятый под защиту оборонит и нас, что добрый пример по кругу возвращается к подавшему его, как дурные примеры обрушиваются на голову зачинателей зла, которых никому не жаль, так как они сами делом доказали, что поразившая их несправедливость возможна. Я имею в виду то, что ценность всех добродетелей - в них самих. В добродетелях упражняются не ради награды: прибыль от правильного поступка в том, что он совершен.
Я благодарю не ради того, чтобы кто-нибудь, подстрекаемый первым примером, охотнее услужил мне, но чтобы сделать дело приятное и прекрасное. Я благодарю не потому, что это мне на руку, а потому, что по душе. А что это так, узнай вот из чего: если я смогу отблагодарить только кажущейся неблагодарностью, если я смогу ответить на благодеянье не иначе, как видимостью обиды, то с полнейшим равнодушием пройду через поношение ради того, что сочту честным. По-моему, никто не ценит добродетель выше, никто не предан ей больше того, кто потерял славу человека добра, чтобы не потерять совести.
Итак, благодарность больше служит к твоему, чем к чужому благу. На долю другого приходится вещь обычная и повседневная: получить то, что дал; тебе на долю - вещь великая, доступная лишь душе, достигшей блаженнейшего состояния: благодарность. Ведь если злонравие делает нас несчастными, а добродетель - блаженными, и если благодарность есть добродетель, значит, ты отдал вещь самую обыкновенную, а приобрел неоценимую - сознанье благодарности, которое проникает только в душу божественную и счастливую. А того, кто испытывает противоположные чувства, гнетет величайшее несчастье. Всякий неблагодарный будет жалок, - да что будет, он сейчас жалок.
Потому следует бежать неблагодарности, и не ради других, а ради нас самих. Ведь наша бесчестность обдает других только брызгами и пеной, а самое худшее и, так сказать, самое плотное остается при нас и нас же давит; недаром наш Аттал любил повторять: "Злонравие само выпивает наибольшую долю своего яда". Яд, который змеи выделяют на гибель другому и сохраняют без вреда для себя, не похож на этот яд, который всего страшней для источающих его.
Неблагодарный сам себя мучит и гложет; он ненавидит полученное и старается умалить его, ибо нужно возвращать долг, а обиды раздувает и преувеличивает. А кто несчастнее человека, забывчивого на добро и памятливого на зло? Мудрость же, напротив, расхваливает самой себе всякое благодеяние, чтоб оно стало еще прекрасней, и наслаждается, все время вспоминая о нем.
Для плохого человека удовольствие одно, да и то краткое: получать благодеянье, а мудрый находит в нем радость долгую и постоянную. Ему отрадно не получать сей миг, а получить хоть раз; это остается для него бессмертным и вечным. Что ему во вред, то он презирает и забывает не по небрежению, а намеренно.
Он не видит во всем лишь плохое, не ищет, на кого бы взвалить свои беды, а людские грехи склонен относить за счет фортуны. Он не придирается ни к словам, ни к взглядам, и что бы ни случилось, все толкует снисходительно и тем облегчает. Покуда может, он старается помнить прежнее и лучшее, и только когда услужившие ему прежде добром сделают так много зла, что разности нельзя будет не заметить, даже закрывая глаза, тогда он изменит к ним отношенье, да и то лишь настолько, что после тяжкой обиды станет относиться к ним не иначе, чем до благодеянья. Ну, а если обида равна благодеянью, тогда в душе остается что-то от прежней приязни.
Как обвиняемого оправдывают, если голоса разделились поровну, и все, что сомнительно, человечность толкует в лучшую сторону, - так душа мудреца, если услуги равны ущербу, перестает ощущать за собой долг, но не перестает его желать, и поступает как должник, который платит после отмены долговых обязательств.
Никто не может быть благодарным, не презрев всего, что приводит толпу в безумье. Если хочешь воздать благодарность, придется и в изгнанье идти, и кровь проливать, и нужду терпеть, и нередко запятнать собственную безупречность, сделав ее мишенью недостойных слухов.
Благодарный человек сам себе недешево обходится. Мы ничего не ценим выше благодеянья, покуда его домогаемся, и ниже - когда получим. Ты спросишь, что заставляет нас забыть полученное? Жажда получить еще. Мы думаем не о том, чего добились, а о том, чего предстоит добиться. Нас сводят с прямого пути богатство, почести, могущество и прочее, по нашему мнению дорогое, а по настоящей цене дешевое.
Мы не умеем оценивать вещи, о которых нужно спрашивать совета не у молвы, а у природы. В тех, что влекут к себе наш дух, нет ничего величественного, кроме нашей привычки ими восхищаться. Дело не в том, что они желанны и потому мы их хвалим, нет, мы их желаем, потому что их хвалят, и как общее заблуждение создается заблужденьями отдельных людей, так заблужденья отдельных людей создаются общим заблужденьем.
Но если мы тут верим народу на слово, то поверим-ка ему и в другом: нет души честнее той, которая способна к благодарности. Это кликами одобрят все города, все племена даже в варварских землях; в этом сойдутся и добрые, и злые.
Одни хвалят наслажденье, другие предпочитают труды; те объявляют боль величайшим злом, эти - и не злом вовсе. Один причисляет богатства к высшим благам жизни, другой говорит, что они придуманы во зло человеку и богаче всех тот, кого фортуне нечем одарить. И при таких разноречивых суждениях все в один голос подтвердят тебе, что нужно быть благодарными сделавшим добро; в этом согласна вся разномыслящая толпа, хоть мы между тем и платим за благодеянья обидами. И первая причина неблагодарности - в том, что человек не может отблагодарить в должной мере.
До того дошло безумие, что опаснее всего стало оказывать великие благодеянья, тот, кому стыдно не воздать за них, хочет, чтобы воздавать было некому. - Владей тем, что получил, я ничего не прошу, не требую взамен: пусть только будет безопасно помогать людям. Нет ненависти пагубнее той, что рождена стыдом за неотплаченное благодеянье.
Будь здоров (*)
Кхан: И не забывай о Барьере.
Он отходит и, расположившись напротив, начинает исследовать оружие, забранное из арсенала.
Центр Группы слежения
Кирк: Что она читает, Спок?
Спок: Сенеку.
Предыдущий эпизод
Следующий эпизод
Тем, кто не убоялся Письма к Луцилию, на неделе прилетит еще парочка глав:)