Самое главное в утрачиваемом ныне старом знание-сильском здании - то, что оно было домом (для меня - конечно, но не только для меня). Оно давно, ещё задолго до моего появления там, переросло свой чисто служебный статус. Значение его было, так сказать, глубоко трансфункциональным. Новое помещение, каким бы оно ни было, никогда так не прирастёт к ( Read more... )

В начале жизни (глубоком, еще допражском) отчаяннее всего хотелось уехать - все равно куда, ради самого жеста уезжания-освобождения, csak innen el, innen el. (Пражский опыт акценты немного переставил, но тоски по жесту уезжания, потребности в нём не отменил, - вечный лейтмотив-спутник пражских дней: уеду, уеду.)

(Уехать далеко. Набраться опыта [ ( Read more... )

С одной стороны, выгорание уже по полной программе. С другой - в глубокой связи с этим - хочется выжигать себя ещё больше, чтобы уж наверняка всё сгорело. Чтобы прогорело как следует.

(И само это слово - "прогорело", из детской прапамяти - напоминает челюскинскую печь, плотное, уютное, надёжное время.)

This entry was originally posted at https:// ( Read more... )

Человек в моих (всё более печальных) летах всё более питается памятью, как подкожным, накопленным жиром (а не внешним миром). - Что бы ни делал - всегда параллельно этому он занимается самопоеданием, перевариванием прошлого - заново и заново ( Read more... )

Классика классик (персональная, но от того ничуть не менее). Единственный в моей жизни опубликованный - в газете "Маяк" Пушкинского района Московской области (станция Челюскинская*, спасибо тебе и за это тоже) - стихоподобный текст.

*да, утраченная родина- одна из** - это она.

**да, их бывает несколько. Но то другой разговор.

( вот )

Детский, изначальный опыт снабжает человека связкой ключей-отмычек ко всему, что случается потом, набором универсальных метафор (в каком-то смысле: чем раньше пережитое событие, тем оно универсальнее - независимо ни от какой своей частности и случайности). Так по сию минуту, даже не чувствуясь, а только вспоминаясь, принадлежат для меня к верным ( Read more... )

У вчерашнего (вчера припомненного) стихотворения был близнецовый текст, писанный в том же почти-семнадцатилетнем июле 1982-го, в той же дороге от Москвы до Челюскинской, подряд за первым (этот - уже на подъезде к Мытищам, сырое, тяжёлое имя которых до сих пор чувствуется мне насыщенным плотным туманом) - продолжение первого, даже часть его, - ( Read more... )

В (складывающихся) рамках одного назревающего проекта, роясь в черновиках и памяти, вспомнила я стих, писанный мною в почти-семнадцать лет в электричке между Москвой и Челюскинской. Пусть-ка он будет с нами - как доказательство того недоказуемого факта, что юность была, и была совсем недавно, и невозможно поверить, что её больше нет. Больше он вряд ( Read more... )

Это не совсем правда, что жизнь стареющего человека всё меньше состоит из настоящего и всё больше - из прошлого. Она из них, конечно, состоит, но как-то так, что её настоящее - разбухает. Оно всё больше и больше, всё подробнее и подробнее пропитывается прошлым, как бы комментируется им, - получает, так сказать, гиперкомментированность, обретает ( Read more... )

(1) Марина Вишневецкая. Вечная жизнь Лизы К.: роман. - М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018;

Потом библиофаг пошёл в (непрестанно волнующий) Фаланстер вот за этой книжечкою:

(2) Алексей Макушинский. Остановленный мир. - М.: Издательство «Э», 2018 ( Read more... )