Оригинал взят у alisezus в Ликбез http://alisezus.livejournal.com/tag/Ликбез%20об%20НКО У меня тоже про иностранных агентов накипело. Но сначала ликбез. А то меня много детей читает. Существует только один способ заставить Россию не пытать и не убивать своих граждан - внешнеполитическое давление. Точка.
Все гуманитарные достижения России связаны с внешнеполитическим давлением, возможность которого создавалась в разное время разными документами от Хельсинкских соглашений и поправки Джексона-Веника до Европейской конвенции о правах человека. Так или иначе требование к России (СССР) не пытать и не убивать своих граждан было увязано с баблом. То есть они России бабки, а Россия им жизни. И ни разу наоборот. Несколько особняком тут стоит ООН: она не может предложить бабла, поэтому все ее страшно уважают, но мало кто слушает.
Указание на то, что Россия не соблюдает какой-нибудь международный договор - не больно, но стыдно. Для девочек - это как протечь в белой юбке на приеме у посла. Мальчикам не знаю как объяснить, сами придумайте. Собственно этот механизм и стали использовать диссиденты после подписания Хельсинкских соглашений - они собирали и передавали во вне информацию о несоблюдении СССР гуманитарной части соглашений. Конечно, это работало в одном случае из ста, но срабатывало. С тех пор ничего не изменилось.
В конце девяностых была надежда на то, что появится другой способ менять ситуацию - обычными правовыми и политическими средствами, но после падения в 2003 году правовой системы России (она пала в 2003 году во время дела ЮКОСа), надежды эти развеялись.
Так что повторю еще раз. Единственный способ сделать так, чтобы Россия не пытала и не убивала своих граждан - оказывать на нее внешнеполитическое давление.
Деньги и личные убеждения - вот два мотива, которыми в 99,9% случаев руководствуются доноры и международные организации. 0, 1 % из уважения отдам ООН. С нее и начну рассказывать. Вся деятельность этой организации, само ее появление восходит к событиям и опыту Второй мировой войны. Остальное наросло потом. Сейчас, после стольких лет относительного покоя, нам уже сложно представить, что создателями ООН двигало очень простое желание - не допустить повторения ужаса мировой войны. Для этого, как представлялось, нужно было раз и навсегда договориться о понятиях и назвать белое белым, а черное черным. За единицу белого тогда была принята жизнь человека. Отсюда и Всеобщая декларация прав человека, и деятельность комиссаров, и все остальное. В 1948 году с таким положением вещей согласились все страны, входившие в ООН. Дальше шел процесс уточнения и развития этих представлений, а также создания дополнительных рамок, которые бы удерживали государства от пыток и насилия. В основе всего лежит жесткое осуждение пыток и убийства. Это важно. Потом подуспокоились, конечно. Пришли в себя и начали зарабатывать деньги. А тут такое дело - деньги надо а) заработать, б) сохранить, в) пользоваться ими. Все это сделать становится крайне затруднительно, если не сущетсвует общих правил игры и твоего адвоката, например, хватают, пытают и убивают. Совсем как Магнитского. А где деньги? Да хер знает - забрали. Кто? Дед Пихто. Позвольте, так это у вас бандиты! Нет, это прокуроры. Секундочку, вот та прачечная - это не банк. Это банк... Ну и так далее. Так вот деньги не любят такого. Деньги любят стабильность и прозрачность. Поэтому они страшно заинтересованы в том, чтобы на всем пространстве их хождения было приблизительно одинаково понятно кто бандиты, а кто прокуроры. А для этого в общем нет других рецептов кроме закона, правил его написания (то есть политики) и контроля его исполнения (то есть тех, кто на собственной шкуре пробует тот или иной закон). Поэтому деньги всегда будут поддерживать этих трех китов. Всегда. И даже неважно чьи это деньги - частного Сороса или правительства США. На выходе все игроки хотят однгого и того же - заработать, сохранить и пользоваться. Ну и последний мотив - личные убеждения. Большинство ныне известных международных гуманитарных организаций возникли после того как их основатели столкнулись с ужасом. Вот съездил Анри Дюнан в Сольферино, охуел от трупного запаха и стонов раненых - и пожалуйста вам Красный крест. Прочитал Питер Бененсон статью о двух португальских студентах, которых закатали на семь лет за новогодний тост - случилась Эмнисти Интернейшнл, побывал Бернар Кушнер в Нигерии - возникли Врачи без границ. Ну и далее по списку. Сотрудники этих организаций своими глазами наблюдают ужасы и своими руками спасают людей, поэтому они лично заинтересованы в том, чтобы насилие прекратилось. Это очень сильнее мотив - защитить другого человека от смерти. Он сильнее даже чем желание заработать много денег.
Так, с мотивами разобрались. Теперь смотрим что происходит дальше. Вот вылечил ты одного человека, глядь - а там таких же толпа. И все выстроились к тебе в очередь. Ты их лечишь, лечишь, лечишь, но они, гады, все заболевают и заболевают. А у тебя просто сил нет вылечить всех. Эпидемия, хана, баста. Становится понятно, что ты сдохнешь тут на своем боевом посту, но и эта жертва не остановит эпидемии. Надо придумать механизм, который бы дал возможность получить медицинскую помощь всем заболевшим и как-то обезопасить тех, которые еще не. То есть надо менять правила. Это очень важный этап работы общественной организации - нашупать место, в котором происходит системный сбой. Один из примеров - американская Act Up, активисты которой до деталий разобрались в том, на каких этапах тормозится помощь больным СПИДом и что нужно делать для профилактики этой болезни. Где создаются правила? Они пишутся политиками, применяются теми, кого это касается, а если не применяются или применяются не так - на то есть прокуратура и суд. И вот тогда для изменения этих правил активисты организации начинают работать по нескольким направлениям. Первое - привлечение общественного внимания. Оно для чего нужно? Это борьба за то, чтобы информированный избиратель проголосовал за такого кандидата, который пообещает изменить правила таким образом, чтобы эпидемия оказалась под контролем. По мнению российской прокуратуры это политика, по мнению всех остальных - конструктивная общественная деятельность. Второе - работа со специалистами. Любые-любые-любые профи считают, что они в белом. И когда к ним приходит человек и говорит: "ребята, можно сделать иначе", они крутят пальцем у виска и посылают тебя лесом, засыпая по дороге кучей терминов на их профи-языке. Тут способ только один: а) убедительно доказать, что ты тоже умеешь на этой их фене разговаривать, б) лучше чем они понимаешь что проблема существует, в) достаточно договороспособный, чтобы предложить свой способ ее решения, не посравшись с ними окончательно. Когда это срабатывает, то специалисты сами начинают искать способы решения проблемы и зачастую сами меняют правила. По мнению российской прокуратуры это тоже политика, остальные в изумлении. Третье. Соблюдение правил и их изменение. Допустим, специалисты придумали чудесную таблетку от болезни, ее произвели фармакампании и даже раздают бесплатно. Но Некто, который занимается распространением бесплатной таблетки, вдруг реашет, что не будет ее давать тем, Кто В Полнолуние Прыгает На Месте. Это нарушение правила, потому что таблетка произведена для всех и распространяется бесплатно. Тогда Тот, Кто В Полнолуние Прыгает На Месте или сам обращается в суд или обращается к общественной организации, которая от его имени обращается в суд. И суд принимает решение, что правило было нарушено, наказывает виновного или, если дело еще более запутано чем могло бы показаться, говорит что само правило приводило к системным нарушениям и его нужно изменить, чтобы больше никто и никогда. Российская прокуратура и это считает политической деятельностью, остальные в глубоком обмороке. Ликбез-4
В какой момент общественные организации встречаются с деньгами? Ровно в ту секунду, когда в твоем личном сортире кончается туалетная бумага, ломается последняя ручка и исписан последний лист бумаги, потому что у тебя дома сидят люди, которым ты хочешь помочь, они пользуются твоим сортиром, пишут твоими ручками на бумаге, которую ты купил с зарплаты. Так было со всеми, например, с Вероникой Марченко, которая впилилась в историю с гибелью солдат от дедовщины, так было с Лидией Графовой, которая регистрировала беженцев у себя в квартире, так было со Светланой Ганнушкиной, к которой беженцы приходили на порог дома, так было и с покойным Валерием Абрамкиным, занимавшимся правами заключенных, так было и с доктором Лизой. В общем я не знаю ни одного сотрудника правозащитной или благотворительной организации, который бы не тратил своих личных ресурсов на тех, кому он помогает. Сначала думается, что совместить работу-работу и помощь людям удастся. По крайней мере многие так думали. А вот фиг. Постепенно это занятие становится настоящей профессией, а жить на что-то надо. Не шиковать, а просто чем-то питаться, содержать детей и проч. Это, кстати говоря, до сих пор непонятно обычному российскому обывателю. То есть про больных и несчастных ему понятно - деньги на лечение конкретного человека, например, в России собирать научились. А вот на то чтобы сотрудник общественной организации принимал посетителей не у себя дома, чем-нибудь питался, на чем-нибудь писал свои заявления в минздрав, прокуратуру, суд в защиту этих самых несчастных, это нет, не понимают. Во всяком случае пока. Но это не страшно, так со всеми было. Сначала деньги тем, кто страдает, потом тем, кто помогает. И вот тут общественники встречаются с бизнесменами. Общественник полагает, что насобирать на очередную операцию по копейке можно, но долго, пациент (тут катит любой другой пример - зек, солдат, северный олень) к этому моменту может и помереть . Кроме того, общественник полагает, что ему будет проще объяснить человеку, у которого много денег, почему вложение в его, общественника, работу - выгодное инвестирование средств. Да, эти деньги никогда не принесут прямой прибыли, но зато улучшат репутацию дающего. А деньги очень любят чтобы их любили. В России первыми к этому нехитрому выводу пришли Потанин и Ходорковский. Почему бизнесмен дает деньги? Ну вот сидишь ты у себя на своем свечном заводике, строгаешь свечки. А работать на тебя некому, потому что все или заболели, или их избили, или все ушли на фронт. Ну и что ты будешь с этим делать? Сам ты ни лечить, ни защищать не умеешь. А тут бац - к тебе приходит чувак и говорит "парень, я знаю почему ты в такой жопе". Ну и коротенько рассказывает что можно с этим сделать, а в качестве бонуса предлагает красивое фото со спасенной сироткой на руках. Тогда человек берет чувака на работу. Тут есть несколько способов: дать денег и открыть фонд имени себя (Березовский). Положить большой кусок денег в банк, четко расписать правила как пользоваться процентами и забыть об этом как о страшном сне, а то и вовсе помереть (друг Нобель, помним о тебе!). Регулярно отчислять большие деньги на поддержание существующих институтов (Гейтс, ты с нами!). И наконец уговорить правительство, которому ты платишь нефиговые налоги содержать вот этих чуваков из тех средств, которые ты уже заплатил. А теперь усложняем схему и представим себе, что свечной заводик стоит в одном месте, фитили к свечкам делаются в другом, а продаются они в третьем. Кстати сказать, довольно часто бывает и наоборот: работодателем общественников становится государство. Оно может сделать это тоже тысячью разных способов, но самые распространенные из них - включение организации в себя целиком и выдача денег на реализацию программ (гранты! гранты!! гранты!!!).
Как и почему западные фонды оказались в России? Нельзя сказать, что общественной деятельности в Советском союзе не было совсем, она была и еще ждет своих историков, чтобы они ее описали. Но на изменение больших политических правил эти разрешенные организации влияли мало и очень часто на микроуровне. А потом СССР не стало. Так что мало кому действительно нужно было объяснять, что ой. Большинство из тех фондов, которые до последнего времени работали с российскими организациями, к 1991 году уже существовали. Кого знали сотрудники этих фондов и кому доверяли? Советологов, эмигрантов и диссидентов. Что в США, что в Европе картинка была совершенно одинаковой. Как это выглядело снаружи: здоровенная такая махина - Россия с разваливающимся механизмом, без руля и без ветрил летит неизвестно куда. При этом опыта жизни в других, кроме как советских, условиях ноль. А потенциал у этой страны огромный, народу там живет тьма. При этом мы же помним про примерно одинаковые правила игры, как основной цели денег, да? Так вот там правил вообще никаких не было. Да и мало кто понимал, что у ней внутре происходит. То есть с одной стороны европейским странам и Америке очень хотелось делать в России деньги, а с другой - они не были уверены, что эти деньги можно там сохранить и пользоваться ими. Первые годы девяностых - это время, когда практически при каждом университете каждой западной страны шли бесконечные конференции "Что такое Россия и что там делать?". И выступали на этих конференциях, как мы понимаем, советологи, эмигранты и диссиденты. Они-то и стали первыми лицами, которым фонды доверили деньги для проведения в первую очередь образовательных программ для политиков и судей (писать и применять правила). Их тогда возили вагонами и бортами на Запад для того чтобы показать как работают их коллеги. Я не знаю есть ли хотя бы один депутат первого - третьего созывов, который не побывал хотя бы один раз в такой поездке. И результат от этого был, надо сказать. Кривой, но был. Даже сейчас отголоски того опыта слышатся во фразах "в западных странах такой закон тоже есть..." Помнят, суки. Сложнее всего было с так называемым "гражданским обществом". Его как бы не было. То есть старые диссиденты, конечно, возобновили свою деятельность, многие даже пошли в политику, появились новые сердобольные граждане, но вот поддерживать их деятельность оказалось решительно некому. Скидываться на спасение кого-нибудь в России научились только к середине нулевых, а уж поддерживать организации... В общем фонды отчасти по своей инициативе, отчасти по инициативе тех, кто просил помощи, начали открывать свои представительства в Москве. Очень редко какой фонд давал денег на поддержку текущей работы организации. В основном они давались на образовательные и исследовательские программы. То есть основная идея была такая: поставил задачу, научись ее решать (научи других), а дальше сам. Но никакого "дальше" как правило не было, потому что у правозащитников и благотворителей просто не было довольно большой группы людей, которые бы поддерживали их деятельность. Это мы сейчас наблюдаем как волонтеры из "Лизы алерта" клеют листовки о пропавших людях в метро и подъездах. А тогда, я помню, как на семинаре по общественному лоббированию региональных программ по борьбе с раком груди (попросту чтобы добиться у местных администраций закупок мамографов) тетки с грустью рассказывали, что не могут уговорить даже членов семей, в которых женщины умирали от этого дела, раздавать розовые ленточки. Так что рассчитывать можно было только на себя и своих сотрудников. Ликбез-6
Теперь о том как это работает и почему общественников так не любят? Про правила игры и деньги помним, да? Россия тоже хочет зарабатывать деньги. И вот для того чтобы демонстрировать, что государство понимает общие правила игры и согласна с ними, оно время от времени заключает договоры и (или) берет на себя определенные обязательства. Ну, скажем, не эксплуатировать детский труд. Может оно бы и хотело заставить деточек трудиться до кровавых мозолей, но покупатели товаров уже не будут платить за детскую кровь. Поэтому государству приходится публично брать на себя обязательства деток не трогать, а также рассказывать, каким именно образом оно этого не допустит - ну например, уголовно наказывать тех, кто все-таки деточек тогось. Это чистая прагматика. Одним из самых важных и влиятельных договоров такого рода договоров является договор, который Россия заключила при вступление в Совет Европы. Тут тоже чисто бабки - нужно было торговать, а для этого демонстрировать понимание общих правил. Главным документом Совета Европы является Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Подписывая ее Россия согласилась с тем, что она добровольно согласна выполнять все положения этой конвенции, привести в соответствие с конвенцией свое законодательство, а также считать этот документ джокументом прямого действия. Особенность этой конвенции заключается в том, что в ней заложены способы реализации всех прекрасных слов, которые там понаписаны. Этот механизм - Европейский суд по правам человека. Согласно этому механизму любой человек может пожаловаться в этот суд на государство, которое с его точки зрения не исполняет собственных добровольных обязательств в области прав человека. После вступления в Союз Европы Россия довольно быстро заняла место в топе стран, на которые чаще всего жалуются граждане, и начала раз за разом проигрывать суды. России указывалось, что она нарушает права человека здесь, здесь и здесь, давались рекомендации общего характера, выписывались компенсации в пользу истцов. Россия платила деньги и в некоторых случаях даже принимала меры, для того чтобы исправить системные нарушения, то есть меняла собственные законы. Это все происходило со скрипом, воплями, приступами ненависти, но происходило: страна делала положение собственных граждан лучше. И огромная заслуга в этом общественных организаций. То же самое происходило и по другим международным соглашениям. Как правило они устроены так, что страна, подписавшая эти соглашения отчитывается об их исполнении. Формы этой отчетности могут быть разными, но очень часто бывает так, что орган принимающий отчетность, приглашает профильные гражданские организации представить свою точку зрения на вопрос об исполнении соглашения. Просто потому что они предлагают другую, не государственную точку зрения. И очень часто выясняется, что государство, мягко говоря, не озвучило ряд проблем, которые существуют и не собирается их решать. За это (за несоблюдение своих обязательств) государство это самое резолюциями разно степени жесткости. Говорю же, не больно, но неприятно и как-то там, очень отдаленно и криво отражается на биржевых индексах.
Пыталось ли российское государство как-то общаться с этими гадкими, гадкими общественниками? А то. Тем более, что на всяких международных тусовках ей постоянно рекомендуют "развивать гражданское общество", то есть давать людям доступ к изменению правил. Но системная проблема заключалась в том, что российская власть никогда особенно не любила публично обсуждать свои действия с людьми, которые действительно разбираются в проблеме. Ему всегда (и при дедушке Ельцине тоже) было приятнее разговаривать о проблемах заключенных, например, с пчеловодами. Поэтому разводка была всегда одна и та же: при власти создавался какой-нибудь общественный совет, туда приглашались любители кактусов, пчел и ветераны "Альфы", на совете все целовались друг с другом до мозолей, а на выходе ставили красивую жирную галочку о проведении мероприятия по "развитию гражданского общества". Общественники как могли с этим боролись и говорили о подмене. Все-таки при Ельцине худо-бедно действовала Комиссия по правам человека, где собирались люди, которые разбирались в проблемах. Криво, косо, в частных случаях, с матюками, но работа в этой комиссии шла и спасла не одну жизнь. После прихода к власти Путина ситуация некоторым образом изменилась. Дело в том, что пока главным вопросом мирового сообщества оставался Who is Mr. Putin, ему нужно было всеми силами показать, что он такой же демократичный парень как и те, с кем он встречался, например, в Давосе. А одним из способов показать это было оказаться в кругу реальных представителей гражданского общества, а не только любителей кактусов и пчел. Тогда в 2001 году политтехнолог, который в свое время был близок к правозащитникам (а некоторые и сели не без его участия) Глеб Павловский осуществил гигантскую аферу под названием "Гражданский форум". Идея была такая - собрать все-все-всех под одной крышей с представителями власти и дать возможность плотно друг с другом поговорить. То есть гражданские активисты получили бы доступ к сотрудникам профильных государственных учреждений, профи смогли бы знакомиться с информацией от общественников, которая не проходит через их фильтры, а новый президент это все бы благословил. Общественникам только дай пообщаться, они согласились (и действительно некоторое время верили в серьезность намерений власти, их даже не смутила фамилия "Павловский"). В результате мы получили приличную фотосессию с Людмилой Алексеевой и Владимиром Путиным за одним столом в призидиуме, мировое сообщество выдохнуло, увидев, что гбешник и диссидентка в состоянии друг друга терпеть. При некоторых ведомствах даже были созданы общественные советы, куда даже вошли правозащитники. Но архивы мероприятия были утеряны, системной работы не получилось, а законопроекты, подготовленные правозащитниками (например об альтернативной гражданской службе) стали разменной картой в разборках чиновников и структур. В общем дело кончилось пшиком, хотя и сильно повлияло на укрепление репутации Путина. Затем Путин преобразовал Комиссию по правам человека в свой совет, в котором вошедшие туда общественники продолжали говорить неприятное - и про пытки, и про права мигрантов, и про посадку Ходорковского, и про судебную систему. Путин, а затем Медведев ходить на заседания этого совета не любили, а потом и вовсе перестали препятствовать наездам в частности "Наших" на членов совета. Паралельно с этим кремлевские политтехнологи начали создавать еще один муляж - Общественную палату, а заодно и выращивать гонго - подставные организации, которые декларируют, что занимаются правами человека, а в действительности только имитируют эту деятельность, зато прекрасно забивают эфир всякой чепухой. Ну а теперь и это оказалось недостаточным - Путин начал НКО травить, причем за то, чем сам воспользовался, когда ему это было необходимо. Ликбез-8
Да в общем и хер с ними, иностранными агентами, скажете вы, если после всего что я тут понаписала мне так и не удалось растолковать как так получилось, что большая часть общественных организаций работает на иностранные деньги. Сами справимся. И правда. Где-то с середины нулевых в России начали появляться собственные общественные организации, которые вообще ни разу и никак не были связаны со старой правозащитной тусовкой. Появился фонд "Настенька", появилась "Лиза алерт", появилась "Старость в радость", появились защитники химкинского леса, появилось ОВД Инфо, Отказники.Ру. Короче говоря, появились люди, которым не все равно и которые были готовы тратить свое время на тушение пожаров, помощь несчастным, защиту лесов. Более того, они научились собирать деньги на помощь, а люди - давать ее. А это уже много, очень много. Но это только первый этап. Дальше активисты всех этих движзений неминуемо столкнутся с теми же самыми проблемами, что и общественники девяностых: выбор между работой-работой и помощью как работой, придумывание способа существования так, чтобы можно было что-то есть, обнаружение системных сбоев и попытки менять правила. Кто-то часть этого процесса прошел быстрее (ОВД Инфо), к то-то медленнее. Но так или иначе проблемы возникать будут. Но ведь Путину не нужны не иностранные агенты (это только так, желтая звезда на рукаве), ему в принципе не нужны люди, которые хотят и могут предлагать варианты решений системных проблем. Именно поэтому возник закон о волонтерах. Все подлежат регистрации, ранжированию, что в нашем случае означает разрешение (ведь никого не вводит в заблуждение тот факт, что у нас уведомительный порядок информирования о проведении массовых мероприятий?). И он сделае все, чтобы в зародыше раздавить любые общественные инициативы. Иностранные агенты - всего лишь первый эшелон, который сейчас идет под нож. За ними пойдут и все остальные, кто проявляет хоть какую-нибудь гражданскую активность.
Девять лет я работаю в фонде "Общественный вердикт", который помогает жертвам неправомерных действий сотрудников правоохранительных органов. Первые деньги на создание и работу фонда дал Михаил Борисович Ходорковский. Еще раз громко МИХАИЛ БОРИСОВИЧ ХОДОРКОВСКИЙ. Пока он единственный богатый русский, который систематически поддерживал гражданскую активность в России. Уже тогда, в 2004 году понятно, что то что происходит в милиции не баг, а фича. Милиция стала попросту опасна для граждан. Там могут пытать и убивать как своего же мента Михеева, так и безобидного бродягу Лешего. К нам за помощью или консультацией обращаются, как мы понимаем, пострадавшие. Как мы помогаем? Консультируем, находим и даем деньги на ведение дела адвокату, чтобы он представлял интересы потерпевшего, если надо, оказываем ему психологическую помощь. Вот посмотрите дела, которые мы ведем http://publicverdict.ru/topics/cases/.Например, мы помогли закатать на три года опера, который пытал человека током и требовал признания в краже, на пять лет - старшего лейтенанта, который выпытывал показания с помощью электрошокера и противогаза, и еще на пять еще одного старшего лейтенанта, который тоже вышибал показания электрошоком. Много чего было. Сотрудники фонда убеждены: полицейские, прокуроры и прочие силовики не имеют права убивать людей. Никаких: ни хромых, ни убогих, ни ранее судимых, ни сумасшедших. Но то, что происходит в милиции, повторю, это системный сбой. Машинка так устроена, что она не предупреждает пытки, а наоборот, поощряет. Значит, правила надо менять. Об этом представители Фонда говорили и на заседании Европейского суда по правам человека, когда были приглашены в качестве третьей стороны по делу бывшего милиционера Михеева, которого свои же менты запытали до такой степени, что он дал признательные показания в убийстве и даже показал куда закопал тело, а "жертва" на следующий день вернулась домой живая и здоровая. Мы как заклятье талдычили "реформа милиции", "реформа милиции", "реформа милиции". И только после того как майор Евсюков слетел с катушек и перестрелял посетителей супермаркета в Москве, что-то внятное про реформу милиции начали говорить и государственные чиновники и что там, даже сам президент. Когда документы по реформе еще только готовились, в фонд поступило предложение из совета по правам человека при призеденте России войти в рабочую группу по подготовке реформы милиции. Тут дело вот в чем. Действительно понимают, до винтиков, до деталей то, что происходит с полицией в России и при этом не работают на нее, человек двести. Если разрешить любому ведомству реформировать самого себя, оно всегда, при любых обстоятельствах сделает так, как удобно ему, ведомству, а не так, как удобно гражданам. Поэтому при подготовке любой реформы возникает необходимость получить хотя бы какой-нибудь взгляд со стороны - экспертную оценку, умный вопрос, совет. Это понимали в президентском совете и поэтому возникла идея создания такой группы. Напоминаю. Совет при президенте - государственный орган. Группа собиралась, делала все что положено, выступала с предложениями, давала оценки, но в общем и целом они при реализации реформы оказались нужны милиции как рыбе зонтик. Ну и в итоге кроме переименования милиции в полицию и очередной смены формы (где деньги, Зин?) мы ничего не имеем. Они как пытали так и пытают. На могли бы не. И тут вот мы стали иностранными агентами. Приходили проверяющие посмотрели документы, вынесли представление http://publicverdict.ru/articles_images/11105_58600_predstavlenie.pdf. Оказалось что работа наших специалистов в группе по подготовке реформы - политическая деятельность. Чего звали тогда, спрашивается? Вообще любое освещение реформы - политическая деятельность. Оказание правовой помщи людям, которых задерживали на митингах - политическая деятельность. Участие наших адвокатов в "болотных" делах Бахова и Косенко - политическая деятельность. Наши брошюры о том как себя вести на митингах, чтобы не дай бог не нарушить закон - политическая деятельность. И уж тем более подготовка альтернативного доклада по соблюдению Россией Конвенции против пыток - это очень политическая деятельность. И все это мы типа делаем в интересах страшного Запада. То есть этот великий и ужасный Запад кушать не может, переживает тот факт что у нас в полиции пытают и убивают людей, ногами топает, засылает агентов, которые своими страшными кознями добиваются того чтобы не пытали. То есть это мы в интересах Запада все это делаем, чтобы российских граждан не пытали в родной полиции. То есть Россия за пытки, да? Очень мило. Нас признают агентами, я почти уверена. Нам поставят тавро и в конечном счете всеми силами будут выдавливать из легального пространства. Но я уверена, что мы не сдадимся. Потому что пытать и убивать людей нельзя.