Откуда есть пошли Пишпек и Алматы. 5. «Неправильный взгляд на дело»
И. Ф. Бабков. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири. 1859-1875 г. Разграничение с Западным Китаем 1869 г. - СПб., 1912.
Другие части:
1. Занятие Заилийского края и Зачуйская экспедиция
2. Пекинский трактат
3. На джунгарской земле
4. Действия отряда капитана Проценко
5. «Неправильный взгляд на дело»
6. Открытие переговоров. Наши предложения по линии границы
7. «Владение Зайсаном составляет для нас насущную потребность»
8. Переговоры в Чугучаке
9. Неприязненные столкновения на границе
10. Пекинская дипломатия
11. Возобновление переговоров
12. Финал
Описанное в предыдущей главе вторжение китайских отрядов в наши пределы, под предлогом осмотра границ, усложнило пограничное дело и убедило меня, что достигнуть цели одними дипломатическими переговорами с китайцами в Чугучаке оказывается невозможным. Необходимо было безотлагательно принять решительные меры, чтобы воздержать китайцев от всяких попыток снова проникнуть, под предлогом осмотра границ, в наши пределы за линию их постоянных пикетов. Важное значение этой меры заключалось главным образом в том, что, не допуская китайцев переходить за эту линию, мы тем самым как бы указывали им, что считаем ее, согласно 2-ой ст. Пекинского трактата, за черту государственной границы. Другое обстоятельство, неоспоримо требовавшее занятия приграничной местности нашими отрядами, заключалось в необходимости особенно зорко следить за киргизами, чтобы, в случае надобности, всегда иметь возможность своевременно обуздать их своеволие и постоянно держать в строгой покорности русской власти. Это было тем более необходимо, что китайцы, при всяком удобном случае, старались восстановить против нас киргиз и привлечь их на свою сторону.
В начале июня 1862-го г. я получил сведения о новых сборах китайцев к движению в наши пределы со стороны Кульджинского района. Чтобы остановить китайцев в случае движения их через Югенташский или Алтын-Имельский горные проходы к Коксуйскому пикету как ближайшему к границе, где находилось только 14 казаков, я, чтобы выиграть время, обратился прямо к командующему войсками, расположенными в г. Копале, и просил его отправить к Коксуйскому пикету роту пехоты и взвод конной казачьей артиллерии из г. Копала. Для собрания же сведений о китайцах, мною был послан казачий разъезд к Югенташскому проходу. С упомянутым выше отрядом, я полагал выступить из Коксуйского пикета к Югенташу, как только подтвердятся сведения о движении китайцев в наши пределы. Расположение нашего отряда на Югенташе, в 30 верстах от Коксуйского поселения, на весьма удобной позиции, изобилующей лесом, здоровой водой и хорошим подножным кормом, я находил необходимым. Оно давало возможность остановить всякие попытки китайцев проникнуть в этом месте за линию их постоянных пикетов, т. е. в наши пределы, по кратчайшему и удобнейшему пути через Югенташский проход, и наблюдать за пограничными киргизами, на безусловную покорность которых, при тогдашних обстоятельствах, нельзя было положиться. Наконец, присутствие нашей военной силы на Югенташе, откуда мы могли угрожать самой Кульдже, было полезно и для предстоящих переговоров о границе. Это последнее обстоятельство подтверждается тем, что успешные действия отряда капитана Проценко на р. Туп, близ озера Иссык-Куль, встревожило, как передавал мне консул И. И. Захаров, кульджинские власти, которые сначала начали было собирать милицию, но потом успокоились и решили отстаивать земли, занятые военными поселениями солонов, расположенными за Борохуцзирским пикетом по направлению к Кульдже. Ввиду успешных действий отряда капитана Проценко на восточной стороне озера Иссык-Куль, убедивших китайцев, что мы занимаем эту приграничную местность не мнимым, а действительным образом, я находил необходимым, чтобы еще более укоренить эту мысль между китайцами, - передвинуть отряд капитана Проценко за р. Чарын и стать на р. Кегене, отнюдь не допуская китайцев в страну верховьев рек Кегена и Текеса, под предлогом, что она издавна была занята кочевьями подвластных нам дикокаменных киргиз рода богу. В действительности же, это было необходимо нам для того, чтобы округлить в этом районе государственную границу и затем, фактически заняв эту местность, тем самым показать китайцам, что мы считаем ее отошедшею к владениям России, на основании Пекинского трактата. Но, приняв такое положение на юго-востоке Заилийского края, необходимо было неукоснительно придерживаться соответствующего образа действий и в Зайсанском крае, а в особенности к востоку от озера Зайсана в долине Черного Иртыша до черты предполагаемой границы, идущей в этом месте от китайского пикета Маниту-Гатул-Хан на юг к Тарбагатайскому хребту. С этою целью, я полагал необходимым заблаговременно занять нашими войсками местность к востоку от озера Зайсана в долине нижней части р. Черного Иртыша, чтобы заранее дать понять китайцам, что эти земли, как лежащие к западу от линии постоянных китайских пикетов, мы считаем принадлежащими России, на основании Пекинского трактата.
В этих видах я находил полезным: для подкрепления казачьего отряда, уже направленного мною на р. Черный Иртыш, двинуть к озеру Зайсану и полуроту пехоты из Кокпектов. Наконец, я признавал также необходимым: одновременно с прибытием комиссаров в Чугучак, передвинуть на р. Уч-Катты, в 7-ми верстах от Чугучака, роту пехоты, полсотни казаков и взвод конной казачьей артиллерии. Расположение этого отряда вблизи линии постоянных китайских пикетов сделано было мною с тою целью, чтобы показать китайцам, что все земли в тылу нашего отряда, т. е. к западу от их пикетной линии, мы признаем отошедшими к владениям России по Пекинскому трактату. Поучительным для меня примером такого образа действий с нашей стороны были распоряжения, сделанные в 1727 г. нашим послом графом Саввою Владиславичем Рагузинским на р. Буре. <…> В случае же протеста китайцев на расположение нашего отряда почти под стенами самого Чугучака, я просил нашего консула К. А. Скачкова объяснить китайцам, что наш отряд прибыл к городу вместе с нашими комиссарами и составляет их почетный конвой. К. А. Скачков, в противоположность И. И. Захарову, бывший всегда убежденным противником вооруженного занятия границы, отвечал мне, чтобы я приказал нашему отрядному начальнику ни на один аршин не переходить далее р. Уч-Катты, чтобы не встревожить китайцев, которые придают нашему отряду с артиллерией угрожающее значение.
Обо всех описанных выше распоряжениях моих собственно по военной части я подробно сообщил начальнику корпусного штаба и вскоре получил от него уведомление, что упомянутые выше отряды, по первому моему требованию, будут выдвинуты на указанные мною местности. После такого категорического ответа, казалось бы, можно было полагать, что охрана китайской границы от враждебных покушений китайцев на предположенных мною основаниях вполне одобряется местным начальством. Между тем, почти в тоже время, совершенно неожиданно получил я письмо от главного начальника края А. О. Дюгамеля, написанное в совершенно противоположном духе, где все мои распоряжения были выставлены в ложном свете и почти безусловно порицаемы. В результате оказывалось, что когда корпусный штаб в Омске одобрял мои распоряжения, главный начальник края, бывший в то время в Семипалатинске, - находил их неправильными. Такое противоречие во взглядах на одно и то же дело привело меня к заключению, что Дюгамель написал мне письмо, по-видимому, не по собственному побуждению, но под влиянием доклада, сделанного ему в Семипалатинске тамошним военным губернатором генералом Пановым. О Панове я должен сказать, что он при всех своих достоинствах - опытности, правдивости и благонамеренности, - был, в тоже время, убежденным сторонником старого отжившего уже канцеляризма. Бюрократическая складка, преобладавшая в большей части его распоряжений, тормозила всякое живое дело, требовавшее быстрых и энергичных распоряжений. Так, передвигая войска на китайской границе, при громадности расстояний в Степном крае и настоятельной потребности действовать безотлагательно, я был поставлен в необходимость обращаться непосредственно к самим начальникам войск, сообщая в то же время Панову только для его сведения о сделанных мною распоряжениях, полагая, что эти распоряжения во всяком случае будут одобрены главным местным начальством Западной Сибири. По-видимому, Панову не понравилась самостоятельность моих распоряжений, которые он к тому же не одобрял в принципе, находя вооруженное занятие границы совершенно излишним и сопряженным с большими затруднениями и расходами.
По всему вероятию, когда Дюгамель прибыл в Семипалатинск, Панов представил ему все мои распоряжения по занятию китайской границы нашими отрядами в совершенно ложном свете. С своей стороны Дюгамель, по недавнему вступлению своему в управление войсками и краем, еще не успел ознакомиться в полной мере с местными особенностями нашей степной окраины, прилегающей к западным пределам Китая, и своеобразным бытом ее кочевого населения, и был вынужден на первых порах отнестись с доверием к генералу Панову, которого считал благонамеренным и опытным администратором. По-видимому, оба они приписывали настояния мои о вооруженном занятии границы - увлечению политикой захватов китайских земель. Такой образ действий с моей стороны, по их мнению, неминуемо мог вызвать враждебные столкновения с китайцами. Дюгамель находил, что нам следовало, в тогдашнее время, не только избегать всяких осложнений на западной китайской границе, но и воздерживаться от завоевательных замыслов даже и по отношению к Коканду. Вследствие чего, по его мнению, нам не было никакой необходимости двигать войска за р. Чу с целью овладеть кокандскими укреплениями - Меркэ, Аулиэта и друг. Из этого видно, что по своим политическим воззрениям, по своему, так сказать, profession de foi, Дюгамель был убежденным противником как военных действий при поступательном движении нашем вглубь Средней Азии, так и вообще всяких земельных приобретений, находя их несогласными с истинными интересами России. Эту мысль, как писал мне из Петербурга генерал А. Э. Циммерман, Дюгамель не затруднился высказать еще до отъезда в Сибирь, на одном из заседаний Комитета по среднеазиатским делам в Высочайшем присутствии Императора Александра Николаевича. При этом дело дошло до того, что Государь должен был остановить Дюгамеля, заметив ему, что, еще не бывши в том крае и не ознакомившись с ним на месте, он уже решается высказать такое суждение. Затем, при представлении Государю по случаю отъезда в Сибирь, Дюгамель повторил то же самое, высказав между прочим, что он будет очень счастлив, если в течение всего времени управления им Западной Сибирью не присоединит ни одного шага земли к нашим владениям. При таких воззрениях на высшие задачи в сфере нашей среднеазиатской политики, Дюгамель скоро сошелся во взглядах с Пановым и пришел к убеждению, что было бы совершенно неуместно занимать китайскую границу нашими отрядами в то время, когда ведут мирные дипломатические переговоры в Чугучаке между уполномоченными обоих государств.
Но, доверяя генералу Панову, А. О. Дюгамель не мог, однако же, совершенно отрешиться от мысли, что было бы несправедливо, предварительно отмены всех сделанных мною распоряжений о расположении отрядов на границе, не дать и мне, как первому комиссару по разграничению с Китаем, права высказать мое личное мнение по этому делу. Вследствие этого, я получил приказание не в форме категорического предписания, но в виде письменного совета, как я должен был бы действовать на границе. Письмо это было следующего содержания:
Семипалатинск, 20-го июля 1862 г. 30-го мая я выехал из Омска для обозрения Томской губернии и Горнозаводского округа и ныне, через Семипалатинск, возвращаюсь в Омск, куда прибуду 25-го числа сего месяца.
В продолжение всего этого промежутка времени, я не получил никакого известия о том, в каком положении находится вопрос о разграничении, и даже не знаю, прибыл ли улясутайский цзянь-цзюнь Мин в Чугучак к определенному сроку.
Дело разграничения, вытекающее из Пекинского трактата, есть чисто дипломатическое, которое должно быть приведено к удовлетворительному результату миролюбиво и посредством взаимной уступчивости. Прибегать же, для достижения этой цели, к военным демонстрациям я считаю неуместным, тем более что демонстрации, произведенные одною или двумя ротами, едва ли могут устрашить кого-либо, и на китайцев останутся без ощутительного влияния. По этой причине, я полагал и писал Вам еще из Омска, что без крайней необходимости не следует Урджарского отряда подвинуть к Бахтам на самой границе, где продовольствие оного чрезвычайно затруднительно. Теперь же, из переписки Вашей с генерал-майором Пановым, я усматриваю, что Вы распоряжаетесь, как будто нам предстояло воевать с китайцами, требуя, чтобы взвод пехоты двинулся за съемочной партией вверх по южному берегу Нор-Зайсана до Черного Иртыша и чтобы вспомогательный отряд, резерв, был бы сосредоточен в г. Сергиополе. Это последнее ходатайство совершенно неисполнимо, потому что Вам, милостивый государь, слишком хорошо известно, как мало у нас войск, как в Сергиополе, так и в Кокпектах. Движение же пехотного взвода к Черному Иртышу также сопряжено с немаловажными неудобствами.
Вообще я отнюдь не желаю, чтобы мы впали в ту самую ошибку, в которую вдались китайцы в начале весны, проникая вооруженною рукою в наши пределы. Последствием этого наглого вторжения было то, что мы им навстречу выдвинули наши отряды и прогнали их восвояси. Но это не может и не должно служить поводом к действиям подобного рода с нашей стороны. Одним словом, милостивый государь, я убедительно Вас прошу вести возложенное на Вас поручение так, чтобы из мирных переговоров не возникло какого-либо неприятного столкновения между обоими государствами, а в случае невозможности склонить китайских комиссаров к справедливым нашим требованиям, гораздо лучше вопрос о разграничении в некоторых его частях оставить в statu-quo, но действуя так, чтобы исполнение Пекинского трактата, в отношении разграничения западной границы, осталось исключительно на ответственности китайских комиссаров.
По прочтении этого письма я нашел, что все высказанные мне Дюгамелем замечания должно отнести к простому недоразумению. Для меня было ясно, что Дюгамель имел неправильный взгляд на дело разграничения с китайцами на западе. По его мнению, это было дело исключительно дипломатическое, которое должно быть приведено к благоприятному окончанию путем миролюбивых соглашений и взаимной уступчивости. Такой образ действий с нашей стороны мог быть еще допущен в том случае, если бы мы имели дело с уполномоченными какой-либо из европейских держав. Но такая политика в отношении китайцев ничем не может быть оправдана. Китайцы, как и все вообще азиаты, всякую малейшую уступку с нашей стороны неминуемо приняли бы за слабость и всячески старались поставить себя, так сказать, в привилегированное положение относительно нас. Нам следовало с самого начала действовать в совершенно противоположном духе и заявить китайцам, что, ведя переговоры о границе на основании Пекинского трактата, мы не можем сделать им ни малейшей уступки, и с твердостию неотступно держаться этого правила до самого конца, что и было нами исполнено.
Что же касается до Панова, то он был вообще мало знаком с тогдашним состоянием сопредельных с Семипалатинскою областью китайских провинций - Тарбагатайской и Илийской - в политическом отношении, а также с особенностями быта и своеобразным характером китайцев. На этот предмет, в те времена, местные сибирские власти мало обращали внимания и, судя по некоторым фактам, были знакомы лишь поверхностно даже с бытовыми условиями подвластного России кочевого населения Киргизских степей.
Так, профессор Григорьев, в одной из своих статей о Средней Азии, указывает на следующий, вполне достоверный случай: «Еще в 1850-х годах Сибирское ведомство обращалось к Оренбургскому с просьбою разъяснить ему, что такое „ баранта“, тогда как термин этот употреблялся в официальном делопроизводстве чуть не ежедневно со времени подданства киргизов: значит, 120 лет толковали о том, чего не понимали ясно».
При недостаточном знакомстве как Дюгамеля, так и Панова с делом разграничения с Китаем во всей его подробности, у них установился какой-то особый взгляд, который совершенно расходился с моим. Так приведенное в письме Дюгамеля указание в бесполезности выставлять отряды на границе и производить демонстрации одною ротою, по моему мнению, нельзя признать правильными, потому что подобные демонстрации на европейской границе действительно были бы неуместны. Но на азиатской границе, в особенности при действиях против китайцев, которые всегда уступают силе и бывают храбры лишь против слабого противника, рота пехоты с сотней казаков и 2-мя или 4-мя орудиями артиллерии составляют внушительную силу, что впоследствии вполне и подтвердилось, когда произошли в следующем году на той же границе кровавые столкновения с китайцами.
В такой же степени неправильным оказывается и замечание о бесполезности двинуть отряд на Черный Иртыш.
Занятие нашим отрядом этой местности я считал всегда чрезвычайно важным. Мнение это разделял и консул Захаров, который даже настаивал, чтобы усилить этот отряд против той нормы, которая была мною назначена. Озеро Зайсан составляло, так сказать, центр тяжести всего дела по разграничению с Западным Китаем, как об этом будет подробно изложено ниже, при описании переговоров, происходивших в Чугучаке. Нам было необходимо во что бы то ни стало удержать в своей власти не только озеро Зайсан, но и весь край по северную и южную сторону этого водоема. Расположение нашего отряда на восточной стороне озера Зайсана, в долине нижней части течения реки Черного Иртыша, имело целью показать китайцам, еще до открытия переговоров, что мы считаем эту местность отошедшею к владениям России по Пекинскому трактату, и вместе с тем прикрыть наши съемочные партии, производившие топографические работы в Зайсанском крае, существовавшие карты которого не могли внушать полного доверия, будучи составлены по отрывочным расспросным сведениям.
Вообще, вооруженное занятие нами границы, кроме всего изложенного выше, вызывалось еще и другими соображениями политического характера. На предстоящих переговорах в Чугучаке, нам прежде всего было необходимо наметить устойчивую географическую границу с Китаем на западе. И раз наметивши эту границу, дать, в то же время, понять китайцам, что мы намерены твердо отстаивать ее не только при переговорах с ними в Чугучаке, но и фактически, на самом деле.
Для осуществления этой цели нам следовало занять стратегические пункты по всему протяжению границы нашими отрядами, которые, не переходя сами за черту постоянных китайских пикетов, имели полное основание требовать того же и от китайцев. Все это клонилось к тому, чтобы постепенно, мало-помалу, приучить их к мысли, что в тех местах, где находятся постоянные пикеты, линия их и должна, в сущности, служить государственною границею. Наконец, расположение наших отрядов на границе ясно показывало китайцам, что мы имеем полную возможность во всякое время поддержать наши требования вооруженною рукою.
В этом случае войска являлись на помощь дипломатии, а это обстоятельство в свою очередь неоспоримо могло оказать благоприятное для нас влияние на ход предстоящих переговоров и, в то же время, воздержать приграничных киргиз от всяких враждебных покушений. На этом основании, мнение уважаемого А. О. Дюгамеля о том, что переговоры наши с китайцами в Чугучаке и вообще вопрос и проведении западной китайской границы есть дело чисто дипломатическое, едва ли может быть вполне оправдано.
О киргизах же генерал Дюгамель вовсе не упомянул в своем письме. По-видимому, в то время он не придавал им особенного значения.
Между тем, по моему мнению, вооруженное занятие нами границы едва ли не более имело значения по отношению к приграничным киргизам, нежели даже к китайцам. Впоследствии, когда Дюгамель хорошо ознакомился с краем, он, в своих посмертных записках, высказал следующий взгляд на значение киргизского народа в политическом отношении.
Не следует упускать из виду и того обстоятельства, что, по мере увеличения оседлого населения, все более и более стесняются в своих средствах существования кочевники, которым нужны для стад обширные пастбища. Это обстоятельство служит постоянною причиною вражды между двумя племенами (русскими и киргизами), которых было бы также необходимо соединить в одно целое. Если к проистекающему отсюда различию интересов присовокупить вероисповедное различие, то становится ясно, что нечего полагаться на преданность киргизов, несмотря на то, что они очень любят верноподданнические заявления.
Пока мы будем сильны, киргизы будут покорны. Но если бы наше могущество потерпело малейшую неудачу, они обратятся против нас.
Из этого видно, что если, по словам Дюгамеля, на преданность киргиз нельзя было положиться при вообще спокойном состоянии степи, то тем более нельзя было на это рассчитывать при тревожном положении дел на границе весною 1862 года, когда среди киргиз уже явно обнаружились признаки брожения умов вследствие происков китайцев. При таком положении дел выставление наших отрядов на границе было наилучшим средством как для поддержания в крае надлежащего порядка и спокойствия, так и для противодействия китайцам в их высокомерных и дерзких замыслах. Для разъяснения возникшая вопроса о вооруженном занятии границы, я решился высказать Дюгамелю мой личный взгляд на этот вопрос в следующем письме:
Получив письмо Вашего Высокопревосходительства от 20-го июля, приемлю честь почтительнейше доложить, что по прибытии моем на Коксуйское поселение, ознакомившись с положением дел на границе, я, по совещании с генеральным консулом в Кульдже Захаровым и начальником Алатавского округа полковником Колпаковским, поспешил донести начальнику корпусного штаба о пользе, при настоящих обстоятельствах, усилить некоторые отряды на границе. Представление это было утверждено, и тогда были придвинуты отряды на р. Кеген, к Югенташскому горному проходу и к озеру Зайсану. При этом принимаю смелость изложить Вашему Высокопревосходительству сущность тех обстоятельств, из соображения которых вытекает необходимость присутствия войск наших на границе.
Вторжение китайцев в наши пределы, под предлогом осмотра границ, сделано было, как должно полагать, по распоряжению начальства Западного края. Но китайцы тщательно скрывали действительную цель сих экспедиций, что можно заключить из уклончивых и сбивчивых ответов их отрядных начальников.
Соображая как эти, так и другие предшествовавшие действия китайцев, можно с некоторою вероятностью заключить, что они намеревались заблаговременно в своих видах определить граничную линию: для них было весьма важно знать, как мы будем смотреть на подобные предприятия и какие местности предполагаем удержать за собою. Можно предположить также и то, что китайцы, опасаясь значительных требований с нашей стороны, решили выказать свои права на большую часть пограничных земель, дабы иметь возможность отстоять ближайшие к Кульдже и Чугучаку местности и отодвинуть границу по возможности далее от этих двух центров Западного края. Движением же по киргизским землям они надеялись выказать свою власть и влияние над сим народом и склонить его в свою сторону. Для последней цели, они, как Ваше Высокопревосходительство изволите быть известны, посылали своих эмиссаров в киргизские кочевья и распространяли прокламации между султанами Большой и манапами Дикокаменной орды. В богинские кочевья послано было, сверх того, объявление, чтобы они оставили их.
Все эти замыслы китайцев были вовремя остановлены расположением отрядов на границе, согласно указаний Вашего Высокопревосходительства. Соображая настоящее положение пограничных киргизских племен, из коих не все еще признали формальное подданство России, нельзя отвергать, что при более искусном и обдуманном плане действий со стороны китайцев, предприятие их могло иметь успех. Известное легковерие киргиз и отсутствие солидарных понятий о долге, открывая широкий простор проискам китайцев, могли бы произвести волнение между всем пограничным кочевым населением на пространстве от озера Зайсана до озера Иссык-Куль. К тому же киргизы всегда сознавали, что, считаясь под властью Китая, они в сущности будут совершенно независимы и, следовательно, скорее найдут средства передаваться степному разгулу и баранте, к которым так склонны эти полудикие номады, еще не забывшие старинных преданий о дикой свободе и независимости. Отсюда легко объяснить причину нахождения при всех китайских отрядах значительного числа киргиз. Переход же сих киргиз на нашу сторону и гласное порицание ими китайцев, происходившее во время столкновения на р. Туп, показывает, что киргизы, как и все азиаты, принимают всегда сторону сильнейшего. При таких понятиях и ввиду новых происков китайцев, присутствие нашей военной силы на границе оказывается весьма необходимым. Оно доставит возможность держать киргиз в пределах покорности русской власти и удобнее наблюдать за направлением умов в классе людей наиболее влиятельных, которых стараются привлечь к себе китайцы. Тогда можно надеяться, что и киргизы сами будут опасаться каких-либо изменнических действий против нас, зная, что мы во всякое время имеем возможность остановить предательские порывы их своеволия.
Изложив главные обстоятельства, объясняющие необходимость расположения наших отрядов на границе и дополняя эту мысль другими соображениями, считаю долгом доложить Вашему Высокопревосходительству, что хотя китайцы, не имея в степи никаких укрепленных пунктов, и не могут быть для нас слишком опасными соседями, хотя они уже имели случай убедиться, что не могут вполне полагаться на преданность киргиз, но, с другой стороны, присутствие наших отрядов покажет им, что мы занимаем степь более действительным образом и вполне готовы удержать их в случае новых попыток перейти границу. При такой вооруженной готовности, китайцы скорее поймут всю бесполезность затевать новые демонстрации между киргизами, с целью поколебать их преданность России. Наконец, присутствие наших отрядов, как бы они незначительны ни были, составляя для китайцев огромную силу, полезно также и потому, что обнаружит нашу решительность в отстаивании прав на пограничные земли, принадлежащие России на основании Пекинского трактата, и произведет благоприятное влияние на ход предстоящих переговоров.
Расположение наших отрядов вдоль границы, по сю сторону китайских пикетов, ни в каком случае не может считаться нарушением международного права или дружественных отношений: все эти отряды расположены на землях киргиз - подданных России и, согласно указаний Вашего Высокопревосходительства, имеют строгое приказание отнюдь не переходить за черту постоянных китайских пикетов. В сем случае, наши действия имеют характер пассивной обороны и вполне оправдываются необходимостью охранять земли киргиз - подданных России против насильственного вторжения китайцев, могущего снова повториться. На основании изложенных соображений, принимаю смелость всепокорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить оставить отряды на границе до окончания переговоров. Отряды эти расположены в настоящее время в следующих местах:
1) На р. Кегене, с целью показать китайцам, что все пространство к востоку от р. Чарына до самых верховий Кегена и Текеса суть земли русского владения, так как на них кочуют киргизы - подданные Государя Императора.
2) На р. Кескен-Тереке, по сю сторону Югенташского горного прохода, чтобы следить за действиями китайцев и влиять на пограничных киргиз.
3) Впереди р. Бахты, против Чугучака, предполагается расположить отряд, который будет сопровождать комиссаров из Урджарской станицы в числе роты пехоты, полсотни казаков и 2-х орудий.
4) Кроме сих отрядов, выступил из Кокпектов к озеру Зайсану отряд из взвода пехоты и 20 казаков. Отряду сему приказано мною пройти по южному берегу Зайсана к устью реки Черного Иртыша, а если можно, то и далее вверх по означенной реке, остановись в виду китайского пикета Маниту-Гатул-Хан (Ак-Тюбе).
На это письмо Дюгамель отвечал мне, что он разрешает расположить отряды на границе, согласно моему ходатайству, изложенному в означенном выше письме, за исключением отряда, который я полагал двинуть на Черный Иртыш. Таким образом, главная часть моего ходатайства, на которую я более всего настаивал, была отклонена Дюгамелем. По-видимому, он не допускал, чтобы мы были в состоянии добиться у китайцев уступки нам озера Зайсана и части р. Черного Иртыша. А потому, считая совершенно неосновательно эту местность китайским владением, Дюгамель находил, что нет оснований посылать в пределы иностранного государства наши отряды, когда мы сами протестовали против подобных действий китайцев. При этом Дюгамель упустил из виду, что генерал Хабцисянь, появившись с своим отрядом на р. Туп, близ озера Иссык-Куль, проник в край, считавшийся безусловно русским владением. Между тем вся зайсанская местность и нижняя часть р. Черного Иртыша, как находящаяся к западу от линии постоянных китайских пикетов, должна была во всяком случае отойти к владениям России, на основании Пекинского трактата. Такой неправильный взгляд на дело, требовавший возвращения нашего отряда с Черного Иртыша, парализировал все мои распоряжения о правильном и безотлагательном производстве съемочных работ в этой местности, как о том будет подробно изложено ниже.
Продолжение: Открытие переговоров. Наши предложения по линии границы
Другие отрывки из книги И. Ф. Бабкова:
• Омск;
• Ковалевский, Гасфорд, Валиханов;
• Несколько слов о сибирских казаках;
• Зайсанский пост: Основание;
• Нападение кызылаяков на Зайсанский пост.
Другие части:
1. Занятие Заилийского края и Зачуйская экспедиция
2. Пекинский трактат
3. На джунгарской земле
4. Действия отряда капитана Проценко
5. «Неправильный взгляд на дело»
6. Открытие переговоров. Наши предложения по линии границы
7. «Владение Зайсаном составляет для нас насущную потребность»
8. Переговоры в Чугучаке
9. Неприязненные столкновения на границе
10. Пекинская дипломатия
11. Возобновление переговоров
12. Финал
Описанное в предыдущей главе вторжение китайских отрядов в наши пределы, под предлогом осмотра границ, усложнило пограничное дело и убедило меня, что достигнуть цели одними дипломатическими переговорами с китайцами в Чугучаке оказывается невозможным. Необходимо было безотлагательно принять решительные меры, чтобы воздержать китайцев от всяких попыток снова проникнуть, под предлогом осмотра границ, в наши пределы за линию их постоянных пикетов. Важное значение этой меры заключалось главным образом в том, что, не допуская китайцев переходить за эту линию, мы тем самым как бы указывали им, что считаем ее, согласно 2-ой ст. Пекинского трактата, за черту государственной границы. Другое обстоятельство, неоспоримо требовавшее занятия приграничной местности нашими отрядами, заключалось в необходимости особенно зорко следить за киргизами, чтобы, в случае надобности, всегда иметь возможность своевременно обуздать их своеволие и постоянно держать в строгой покорности русской власти. Это было тем более необходимо, что китайцы, при всяком удобном случае, старались восстановить против нас киргиз и привлечь их на свою сторону.
В начале июня 1862-го г. я получил сведения о новых сборах китайцев к движению в наши пределы со стороны Кульджинского района. Чтобы остановить китайцев в случае движения их через Югенташский или Алтын-Имельский горные проходы к Коксуйскому пикету как ближайшему к границе, где находилось только 14 казаков, я, чтобы выиграть время, обратился прямо к командующему войсками, расположенными в г. Копале, и просил его отправить к Коксуйскому пикету роту пехоты и взвод конной казачьей артиллерии из г. Копала. Для собрания же сведений о китайцах, мною был послан казачий разъезд к Югенташскому проходу. С упомянутым выше отрядом, я полагал выступить из Коксуйского пикета к Югенташу, как только подтвердятся сведения о движении китайцев в наши пределы. Расположение нашего отряда на Югенташе, в 30 верстах от Коксуйского поселения, на весьма удобной позиции, изобилующей лесом, здоровой водой и хорошим подножным кормом, я находил необходимым. Оно давало возможность остановить всякие попытки китайцев проникнуть в этом месте за линию их постоянных пикетов, т. е. в наши пределы, по кратчайшему и удобнейшему пути через Югенташский проход, и наблюдать за пограничными киргизами, на безусловную покорность которых, при тогдашних обстоятельствах, нельзя было положиться. Наконец, присутствие нашей военной силы на Югенташе, откуда мы могли угрожать самой Кульдже, было полезно и для предстоящих переговоров о границе. Это последнее обстоятельство подтверждается тем, что успешные действия отряда капитана Проценко на р. Туп, близ озера Иссык-Куль, встревожило, как передавал мне консул И. И. Захаров, кульджинские власти, которые сначала начали было собирать милицию, но потом успокоились и решили отстаивать земли, занятые военными поселениями солонов, расположенными за Борохуцзирским пикетом по направлению к Кульдже. Ввиду успешных действий отряда капитана Проценко на восточной стороне озера Иссык-Куль, убедивших китайцев, что мы занимаем эту приграничную местность не мнимым, а действительным образом, я находил необходимым, чтобы еще более укоренить эту мысль между китайцами, - передвинуть отряд капитана Проценко за р. Чарын и стать на р. Кегене, отнюдь не допуская китайцев в страну верховьев рек Кегена и Текеса, под предлогом, что она издавна была занята кочевьями подвластных нам дикокаменных киргиз рода богу. В действительности же, это было необходимо нам для того, чтобы округлить в этом районе государственную границу и затем, фактически заняв эту местность, тем самым показать китайцам, что мы считаем ее отошедшею к владениям России, на основании Пекинского трактата. Но, приняв такое положение на юго-востоке Заилийского края, необходимо было неукоснительно придерживаться соответствующего образа действий и в Зайсанском крае, а в особенности к востоку от озера Зайсана в долине Черного Иртыша до черты предполагаемой границы, идущей в этом месте от китайского пикета Маниту-Гатул-Хан на юг к Тарбагатайскому хребту. С этою целью, я полагал необходимым заблаговременно занять нашими войсками местность к востоку от озера Зайсана в долине нижней части р. Черного Иртыша, чтобы заранее дать понять китайцам, что эти земли, как лежащие к западу от линии постоянных китайских пикетов, мы считаем принадлежащими России, на основании Пекинского трактата.
В этих видах я находил полезным: для подкрепления казачьего отряда, уже направленного мною на р. Черный Иртыш, двинуть к озеру Зайсану и полуроту пехоты из Кокпектов. Наконец, я признавал также необходимым: одновременно с прибытием комиссаров в Чугучак, передвинуть на р. Уч-Катты, в 7-ми верстах от Чугучака, роту пехоты, полсотни казаков и взвод конной казачьей артиллерии. Расположение этого отряда вблизи линии постоянных китайских пикетов сделано было мною с тою целью, чтобы показать китайцам, что все земли в тылу нашего отряда, т. е. к западу от их пикетной линии, мы признаем отошедшими к владениям России по Пекинскому трактату. Поучительным для меня примером такого образа действий с нашей стороны были распоряжения, сделанные в 1727 г. нашим послом графом Саввою Владиславичем Рагузинским на р. Буре. <…> В случае же протеста китайцев на расположение нашего отряда почти под стенами самого Чугучака, я просил нашего консула К. А. Скачкова объяснить китайцам, что наш отряд прибыл к городу вместе с нашими комиссарами и составляет их почетный конвой. К. А. Скачков, в противоположность И. И. Захарову, бывший всегда убежденным противником вооруженного занятия границы, отвечал мне, чтобы я приказал нашему отрядному начальнику ни на один аршин не переходить далее р. Уч-Катты, чтобы не встревожить китайцев, которые придают нашему отряду с артиллерией угрожающее значение.
Обо всех описанных выше распоряжениях моих собственно по военной части я подробно сообщил начальнику корпусного штаба и вскоре получил от него уведомление, что упомянутые выше отряды, по первому моему требованию, будут выдвинуты на указанные мною местности. После такого категорического ответа, казалось бы, можно было полагать, что охрана китайской границы от враждебных покушений китайцев на предположенных мною основаниях вполне одобряется местным начальством. Между тем, почти в тоже время, совершенно неожиданно получил я письмо от главного начальника края А. О. Дюгамеля, написанное в совершенно противоположном духе, где все мои распоряжения были выставлены в ложном свете и почти безусловно порицаемы. В результате оказывалось, что когда корпусный штаб в Омске одобрял мои распоряжения, главный начальник края, бывший в то время в Семипалатинске, - находил их неправильными. Такое противоречие во взглядах на одно и то же дело привело меня к заключению, что Дюгамель написал мне письмо, по-видимому, не по собственному побуждению, но под влиянием доклада, сделанного ему в Семипалатинске тамошним военным губернатором генералом Пановым. О Панове я должен сказать, что он при всех своих достоинствах - опытности, правдивости и благонамеренности, - был, в тоже время, убежденным сторонником старого отжившего уже канцеляризма. Бюрократическая складка, преобладавшая в большей части его распоряжений, тормозила всякое живое дело, требовавшее быстрых и энергичных распоряжений. Так, передвигая войска на китайской границе, при громадности расстояний в Степном крае и настоятельной потребности действовать безотлагательно, я был поставлен в необходимость обращаться непосредственно к самим начальникам войск, сообщая в то же время Панову только для его сведения о сделанных мною распоряжениях, полагая, что эти распоряжения во всяком случае будут одобрены главным местным начальством Западной Сибири. По-видимому, Панову не понравилась самостоятельность моих распоряжений, которые он к тому же не одобрял в принципе, находя вооруженное занятие границы совершенно излишним и сопряженным с большими затруднениями и расходами.
По всему вероятию, когда Дюгамель прибыл в Семипалатинск, Панов представил ему все мои распоряжения по занятию китайской границы нашими отрядами в совершенно ложном свете. С своей стороны Дюгамель, по недавнему вступлению своему в управление войсками и краем, еще не успел ознакомиться в полной мере с местными особенностями нашей степной окраины, прилегающей к западным пределам Китая, и своеобразным бытом ее кочевого населения, и был вынужден на первых порах отнестись с доверием к генералу Панову, которого считал благонамеренным и опытным администратором. По-видимому, оба они приписывали настояния мои о вооруженном занятии границы - увлечению политикой захватов китайских земель. Такой образ действий с моей стороны, по их мнению, неминуемо мог вызвать враждебные столкновения с китайцами. Дюгамель находил, что нам следовало, в тогдашнее время, не только избегать всяких осложнений на западной китайской границе, но и воздерживаться от завоевательных замыслов даже и по отношению к Коканду. Вследствие чего, по его мнению, нам не было никакой необходимости двигать войска за р. Чу с целью овладеть кокандскими укреплениями - Меркэ, Аулиэта и друг. Из этого видно, что по своим политическим воззрениям, по своему, так сказать, profession de foi, Дюгамель был убежденным противником как военных действий при поступательном движении нашем вглубь Средней Азии, так и вообще всяких земельных приобретений, находя их несогласными с истинными интересами России. Эту мысль, как писал мне из Петербурга генерал А. Э. Циммерман, Дюгамель не затруднился высказать еще до отъезда в Сибирь, на одном из заседаний Комитета по среднеазиатским делам в Высочайшем присутствии Императора Александра Николаевича. При этом дело дошло до того, что Государь должен был остановить Дюгамеля, заметив ему, что, еще не бывши в том крае и не ознакомившись с ним на месте, он уже решается высказать такое суждение. Затем, при представлении Государю по случаю отъезда в Сибирь, Дюгамель повторил то же самое, высказав между прочим, что он будет очень счастлив, если в течение всего времени управления им Западной Сибирью не присоединит ни одного шага земли к нашим владениям. При таких воззрениях на высшие задачи в сфере нашей среднеазиатской политики, Дюгамель скоро сошелся во взглядах с Пановым и пришел к убеждению, что было бы совершенно неуместно занимать китайскую границу нашими отрядами в то время, когда ведут мирные дипломатические переговоры в Чугучаке между уполномоченными обоих государств.
Но, доверяя генералу Панову, А. О. Дюгамель не мог, однако же, совершенно отрешиться от мысли, что было бы несправедливо, предварительно отмены всех сделанных мною распоряжений о расположении отрядов на границе, не дать и мне, как первому комиссару по разграничению с Китаем, права высказать мое личное мнение по этому делу. Вследствие этого, я получил приказание не в форме категорического предписания, но в виде письменного совета, как я должен был бы действовать на границе. Письмо это было следующего содержания:
Семипалатинск, 20-го июля 1862 г. 30-го мая я выехал из Омска для обозрения Томской губернии и Горнозаводского округа и ныне, через Семипалатинск, возвращаюсь в Омск, куда прибуду 25-го числа сего месяца.
В продолжение всего этого промежутка времени, я не получил никакого известия о том, в каком положении находится вопрос о разграничении, и даже не знаю, прибыл ли улясутайский цзянь-цзюнь Мин в Чугучак к определенному сроку.
Дело разграничения, вытекающее из Пекинского трактата, есть чисто дипломатическое, которое должно быть приведено к удовлетворительному результату миролюбиво и посредством взаимной уступчивости. Прибегать же, для достижения этой цели, к военным демонстрациям я считаю неуместным, тем более что демонстрации, произведенные одною или двумя ротами, едва ли могут устрашить кого-либо, и на китайцев останутся без ощутительного влияния. По этой причине, я полагал и писал Вам еще из Омска, что без крайней необходимости не следует Урджарского отряда подвинуть к Бахтам на самой границе, где продовольствие оного чрезвычайно затруднительно. Теперь же, из переписки Вашей с генерал-майором Пановым, я усматриваю, что Вы распоряжаетесь, как будто нам предстояло воевать с китайцами, требуя, чтобы взвод пехоты двинулся за съемочной партией вверх по южному берегу Нор-Зайсана до Черного Иртыша и чтобы вспомогательный отряд, резерв, был бы сосредоточен в г. Сергиополе. Это последнее ходатайство совершенно неисполнимо, потому что Вам, милостивый государь, слишком хорошо известно, как мало у нас войск, как в Сергиополе, так и в Кокпектах. Движение же пехотного взвода к Черному Иртышу также сопряжено с немаловажными неудобствами.
Вообще я отнюдь не желаю, чтобы мы впали в ту самую ошибку, в которую вдались китайцы в начале весны, проникая вооруженною рукою в наши пределы. Последствием этого наглого вторжения было то, что мы им навстречу выдвинули наши отряды и прогнали их восвояси. Но это не может и не должно служить поводом к действиям подобного рода с нашей стороны. Одним словом, милостивый государь, я убедительно Вас прошу вести возложенное на Вас поручение так, чтобы из мирных переговоров не возникло какого-либо неприятного столкновения между обоими государствами, а в случае невозможности склонить китайских комиссаров к справедливым нашим требованиям, гораздо лучше вопрос о разграничении в некоторых его частях оставить в statu-quo, но действуя так, чтобы исполнение Пекинского трактата, в отношении разграничения западной границы, осталось исключительно на ответственности китайских комиссаров.
По прочтении этого письма я нашел, что все высказанные мне Дюгамелем замечания должно отнести к простому недоразумению. Для меня было ясно, что Дюгамель имел неправильный взгляд на дело разграничения с китайцами на западе. По его мнению, это было дело исключительно дипломатическое, которое должно быть приведено к благоприятному окончанию путем миролюбивых соглашений и взаимной уступчивости. Такой образ действий с нашей стороны мог быть еще допущен в том случае, если бы мы имели дело с уполномоченными какой-либо из европейских держав. Но такая политика в отношении китайцев ничем не может быть оправдана. Китайцы, как и все вообще азиаты, всякую малейшую уступку с нашей стороны неминуемо приняли бы за слабость и всячески старались поставить себя, так сказать, в привилегированное положение относительно нас. Нам следовало с самого начала действовать в совершенно противоположном духе и заявить китайцам, что, ведя переговоры о границе на основании Пекинского трактата, мы не можем сделать им ни малейшей уступки, и с твердостию неотступно держаться этого правила до самого конца, что и было нами исполнено.
Что же касается до Панова, то он был вообще мало знаком с тогдашним состоянием сопредельных с Семипалатинскою областью китайских провинций - Тарбагатайской и Илийской - в политическом отношении, а также с особенностями быта и своеобразным характером китайцев. На этот предмет, в те времена, местные сибирские власти мало обращали внимания и, судя по некоторым фактам, были знакомы лишь поверхностно даже с бытовыми условиями подвластного России кочевого населения Киргизских степей.
Так, профессор Григорьев, в одной из своих статей о Средней Азии, указывает на следующий, вполне достоверный случай: «Еще в 1850-х годах Сибирское ведомство обращалось к Оренбургскому с просьбою разъяснить ему, что такое „ баранта“, тогда как термин этот употреблялся в официальном делопроизводстве чуть не ежедневно со времени подданства киргизов: значит, 120 лет толковали о том, чего не понимали ясно».
При недостаточном знакомстве как Дюгамеля, так и Панова с делом разграничения с Китаем во всей его подробности, у них установился какой-то особый взгляд, который совершенно расходился с моим. Так приведенное в письме Дюгамеля указание в бесполезности выставлять отряды на границе и производить демонстрации одною ротою, по моему мнению, нельзя признать правильными, потому что подобные демонстрации на европейской границе действительно были бы неуместны. Но на азиатской границе, в особенности при действиях против китайцев, которые всегда уступают силе и бывают храбры лишь против слабого противника, рота пехоты с сотней казаков и 2-мя или 4-мя орудиями артиллерии составляют внушительную силу, что впоследствии вполне и подтвердилось, когда произошли в следующем году на той же границе кровавые столкновения с китайцами.
В такой же степени неправильным оказывается и замечание о бесполезности двинуть отряд на Черный Иртыш.
Занятие нашим отрядом этой местности я считал всегда чрезвычайно важным. Мнение это разделял и консул Захаров, который даже настаивал, чтобы усилить этот отряд против той нормы, которая была мною назначена. Озеро Зайсан составляло, так сказать, центр тяжести всего дела по разграничению с Западным Китаем, как об этом будет подробно изложено ниже, при описании переговоров, происходивших в Чугучаке. Нам было необходимо во что бы то ни стало удержать в своей власти не только озеро Зайсан, но и весь край по северную и южную сторону этого водоема. Расположение нашего отряда на восточной стороне озера Зайсана, в долине нижней части течения реки Черного Иртыша, имело целью показать китайцам, еще до открытия переговоров, что мы считаем эту местность отошедшею к владениям России по Пекинскому трактату, и вместе с тем прикрыть наши съемочные партии, производившие топографические работы в Зайсанском крае, существовавшие карты которого не могли внушать полного доверия, будучи составлены по отрывочным расспросным сведениям.
Вообще, вооруженное занятие нами границы, кроме всего изложенного выше, вызывалось еще и другими соображениями политического характера. На предстоящих переговорах в Чугучаке, нам прежде всего было необходимо наметить устойчивую географическую границу с Китаем на западе. И раз наметивши эту границу, дать, в то же время, понять китайцам, что мы намерены твердо отстаивать ее не только при переговорах с ними в Чугучаке, но и фактически, на самом деле.
Для осуществления этой цели нам следовало занять стратегические пункты по всему протяжению границы нашими отрядами, которые, не переходя сами за черту постоянных китайских пикетов, имели полное основание требовать того же и от китайцев. Все это клонилось к тому, чтобы постепенно, мало-помалу, приучить их к мысли, что в тех местах, где находятся постоянные пикеты, линия их и должна, в сущности, служить государственною границею. Наконец, расположение наших отрядов на границе ясно показывало китайцам, что мы имеем полную возможность во всякое время поддержать наши требования вооруженною рукою.
В этом случае войска являлись на помощь дипломатии, а это обстоятельство в свою очередь неоспоримо могло оказать благоприятное для нас влияние на ход предстоящих переговоров и, в то же время, воздержать приграничных киргиз от всяких враждебных покушений. На этом основании, мнение уважаемого А. О. Дюгамеля о том, что переговоры наши с китайцами в Чугучаке и вообще вопрос и проведении западной китайской границы есть дело чисто дипломатическое, едва ли может быть вполне оправдано.
О киргизах же генерал Дюгамель вовсе не упомянул в своем письме. По-видимому, в то время он не придавал им особенного значения.
Между тем, по моему мнению, вооруженное занятие нами границы едва ли не более имело значения по отношению к приграничным киргизам, нежели даже к китайцам. Впоследствии, когда Дюгамель хорошо ознакомился с краем, он, в своих посмертных записках, высказал следующий взгляд на значение киргизского народа в политическом отношении.
Не следует упускать из виду и того обстоятельства, что, по мере увеличения оседлого населения, все более и более стесняются в своих средствах существования кочевники, которым нужны для стад обширные пастбища. Это обстоятельство служит постоянною причиною вражды между двумя племенами (русскими и киргизами), которых было бы также необходимо соединить в одно целое. Если к проистекающему отсюда различию интересов присовокупить вероисповедное различие, то становится ясно, что нечего полагаться на преданность киргизов, несмотря на то, что они очень любят верноподданнические заявления.
Пока мы будем сильны, киргизы будут покорны. Но если бы наше могущество потерпело малейшую неудачу, они обратятся против нас.
Из этого видно, что если, по словам Дюгамеля, на преданность киргиз нельзя было положиться при вообще спокойном состоянии степи, то тем более нельзя было на это рассчитывать при тревожном положении дел на границе весною 1862 года, когда среди киргиз уже явно обнаружились признаки брожения умов вследствие происков китайцев. При таком положении дел выставление наших отрядов на границе было наилучшим средством как для поддержания в крае надлежащего порядка и спокойствия, так и для противодействия китайцам в их высокомерных и дерзких замыслах. Для разъяснения возникшая вопроса о вооруженном занятии границы, я решился высказать Дюгамелю мой личный взгляд на этот вопрос в следующем письме:
Получив письмо Вашего Высокопревосходительства от 20-го июля, приемлю честь почтительнейше доложить, что по прибытии моем на Коксуйское поселение, ознакомившись с положением дел на границе, я, по совещании с генеральным консулом в Кульдже Захаровым и начальником Алатавского округа полковником Колпаковским, поспешил донести начальнику корпусного штаба о пользе, при настоящих обстоятельствах, усилить некоторые отряды на границе. Представление это было утверждено, и тогда были придвинуты отряды на р. Кеген, к Югенташскому горному проходу и к озеру Зайсану. При этом принимаю смелость изложить Вашему Высокопревосходительству сущность тех обстоятельств, из соображения которых вытекает необходимость присутствия войск наших на границе.
Вторжение китайцев в наши пределы, под предлогом осмотра границ, сделано было, как должно полагать, по распоряжению начальства Западного края. Но китайцы тщательно скрывали действительную цель сих экспедиций, что можно заключить из уклончивых и сбивчивых ответов их отрядных начальников.
Соображая как эти, так и другие предшествовавшие действия китайцев, можно с некоторою вероятностью заключить, что они намеревались заблаговременно в своих видах определить граничную линию: для них было весьма важно знать, как мы будем смотреть на подобные предприятия и какие местности предполагаем удержать за собою. Можно предположить также и то, что китайцы, опасаясь значительных требований с нашей стороны, решили выказать свои права на большую часть пограничных земель, дабы иметь возможность отстоять ближайшие к Кульдже и Чугучаку местности и отодвинуть границу по возможности далее от этих двух центров Западного края. Движением же по киргизским землям они надеялись выказать свою власть и влияние над сим народом и склонить его в свою сторону. Для последней цели, они, как Ваше Высокопревосходительство изволите быть известны, посылали своих эмиссаров в киргизские кочевья и распространяли прокламации между султанами Большой и манапами Дикокаменной орды. В богинские кочевья послано было, сверх того, объявление, чтобы они оставили их.
Все эти замыслы китайцев были вовремя остановлены расположением отрядов на границе, согласно указаний Вашего Высокопревосходительства. Соображая настоящее положение пограничных киргизских племен, из коих не все еще признали формальное подданство России, нельзя отвергать, что при более искусном и обдуманном плане действий со стороны китайцев, предприятие их могло иметь успех. Известное легковерие киргиз и отсутствие солидарных понятий о долге, открывая широкий простор проискам китайцев, могли бы произвести волнение между всем пограничным кочевым населением на пространстве от озера Зайсана до озера Иссык-Куль. К тому же киргизы всегда сознавали, что, считаясь под властью Китая, они в сущности будут совершенно независимы и, следовательно, скорее найдут средства передаваться степному разгулу и баранте, к которым так склонны эти полудикие номады, еще не забывшие старинных преданий о дикой свободе и независимости. Отсюда легко объяснить причину нахождения при всех китайских отрядах значительного числа киргиз. Переход же сих киргиз на нашу сторону и гласное порицание ими китайцев, происходившее во время столкновения на р. Туп, показывает, что киргизы, как и все азиаты, принимают всегда сторону сильнейшего. При таких понятиях и ввиду новых происков китайцев, присутствие нашей военной силы на границе оказывается весьма необходимым. Оно доставит возможность держать киргиз в пределах покорности русской власти и удобнее наблюдать за направлением умов в классе людей наиболее влиятельных, которых стараются привлечь к себе китайцы. Тогда можно надеяться, что и киргизы сами будут опасаться каких-либо изменнических действий против нас, зная, что мы во всякое время имеем возможность остановить предательские порывы их своеволия.
Изложив главные обстоятельства, объясняющие необходимость расположения наших отрядов на границе и дополняя эту мысль другими соображениями, считаю долгом доложить Вашему Высокопревосходительству, что хотя китайцы, не имея в степи никаких укрепленных пунктов, и не могут быть для нас слишком опасными соседями, хотя они уже имели случай убедиться, что не могут вполне полагаться на преданность киргиз, но, с другой стороны, присутствие наших отрядов покажет им, что мы занимаем степь более действительным образом и вполне готовы удержать их в случае новых попыток перейти границу. При такой вооруженной готовности, китайцы скорее поймут всю бесполезность затевать новые демонстрации между киргизами, с целью поколебать их преданность России. Наконец, присутствие наших отрядов, как бы они незначительны ни были, составляя для китайцев огромную силу, полезно также и потому, что обнаружит нашу решительность в отстаивании прав на пограничные земли, принадлежащие России на основании Пекинского трактата, и произведет благоприятное влияние на ход предстоящих переговоров.
Расположение наших отрядов вдоль границы, по сю сторону китайских пикетов, ни в каком случае не может считаться нарушением международного права или дружественных отношений: все эти отряды расположены на землях киргиз - подданных России и, согласно указаний Вашего Высокопревосходительства, имеют строгое приказание отнюдь не переходить за черту постоянных китайских пикетов. В сем случае, наши действия имеют характер пассивной обороны и вполне оправдываются необходимостью охранять земли киргиз - подданных России против насильственного вторжения китайцев, могущего снова повториться. На основании изложенных соображений, принимаю смелость всепокорнейше просить Ваше Высокопревосходительство разрешить оставить отряды на границе до окончания переговоров. Отряды эти расположены в настоящее время в следующих местах:
1) На р. Кегене, с целью показать китайцам, что все пространство к востоку от р. Чарына до самых верховий Кегена и Текеса суть земли русского владения, так как на них кочуют киргизы - подданные Государя Императора.
2) На р. Кескен-Тереке, по сю сторону Югенташского горного прохода, чтобы следить за действиями китайцев и влиять на пограничных киргиз.
3) Впереди р. Бахты, против Чугучака, предполагается расположить отряд, который будет сопровождать комиссаров из Урджарской станицы в числе роты пехоты, полсотни казаков и 2-х орудий.
4) Кроме сих отрядов, выступил из Кокпектов к озеру Зайсану отряд из взвода пехоты и 20 казаков. Отряду сему приказано мною пройти по южному берегу Зайсана к устью реки Черного Иртыша, а если можно, то и далее вверх по означенной реке, остановись в виду китайского пикета Маниту-Гатул-Хан (Ак-Тюбе).
На это письмо Дюгамель отвечал мне, что он разрешает расположить отряды на границе, согласно моему ходатайству, изложенному в означенном выше письме, за исключением отряда, который я полагал двинуть на Черный Иртыш. Таким образом, главная часть моего ходатайства, на которую я более всего настаивал, была отклонена Дюгамелем. По-видимому, он не допускал, чтобы мы были в состоянии добиться у китайцев уступки нам озера Зайсана и части р. Черного Иртыша. А потому, считая совершенно неосновательно эту местность китайским владением, Дюгамель находил, что нет оснований посылать в пределы иностранного государства наши отряды, когда мы сами протестовали против подобных действий китайцев. При этом Дюгамель упустил из виду, что генерал Хабцисянь, появившись с своим отрядом на р. Туп, близ озера Иссык-Куль, проник в край, считавшийся безусловно русским владением. Между тем вся зайсанская местность и нижняя часть р. Черного Иртыша, как находящаяся к западу от линии постоянных китайских пикетов, должна была во всяком случае отойти к владениям России, на основании Пекинского трактата. Такой неправильный взгляд на дело, требовавший возвращения нашего отряда с Черного Иртыша, парализировал все мои распоряжения о правильном и безотлагательном производстве съемочных работ в этой местности, как о том будет подробно изложено ниже.
Продолжение: Открытие переговоров. Наши предложения по линии границы
Другие отрывки из книги И. Ф. Бабкова:
• Омск;
• Ковалевский, Гасфорд, Валиханов;
• Несколько слов о сибирских казаках;
• Зайсанский пост: Основание;
• Нападение кызылаяков на Зайсанский пост.