Ковалевский, Гасфорд, Валиханов
И. Ф. Бабков. Воспоминания о моей службе в Западной Сибири. 1859-1875 г. Разграничение с Западным Китаем 1869 г. - СПб., 1912.
Ч. Ч. Валиханов. Автопортрет. Перо. 1856
Отправляясь в Петербург из Омска с целым арсеналом собранных мною на месте сведений о китайской границе, я взял с собою также для представления военному министру и рельефную карту Заилийского края, которая была мною сделана при содействии сибирского топографа Федорова по образцу такой же карты Кавказа; о способах и подробностях изготовления последней я хорошо ознакомился во время моей службы в Тифлисе, в Главном штабе Кавказской армии.
По приезде в Петербург, я должен был представляться начальству двух министерств: военного и иностранных дел. Прежде всего мне следовало явиться в Азиатскую часть Главного штаба. К моему счастью, я встретил во главе этой части моего доброго и искренно расположенного ко мне товарища по Кавказу Дмитрия Ильича Романовского, с которым я был знаком еще со времени нашей совместной службы в штабе действующего корпуса на кавказско-турецкой границе, под начальством известного кавказского генерала князя В. О. Бебутова в 1853-1854 годах. Д. И. Романовский окончил курс в Военной академии годом раньше меня, и за дуэль с штаб-ротмистром гвардейского уланского полка Нейдгартом, окончившим одновременно с Романовским курс в Военной академии, был разжалован в солдаты и отправлен на службу в Кавказскую армию. Вскоре по прибытии в Тифлис он был назначен в корпус князя Бебутова, выступивший осенью 1853 г. в пределы Азиатской Турции. За отличие в сражении при Баш-Кадыкляре Романовский был произведен в прапорщики. За отличие в сражении под Кюрук-Дара 24 июля 1854 года, а также в делах и сражениях во время кампании 1855 года в составе действующего корпуса под начальством главнокомандующего Н. Н. Муравьева-Карсского, Романовский последовательно получал все утраченные им чины, и по окончании кампании был уже подполковником Генерального штаба. По назначении князя Барятинского главнокомандующим Кавказской армией, Романовский отправился в Петербург и, как лично известный князю Александру Ивановичу, был назначен начальником походной канцелярии князя по военной части. Романовскому, по-видимому, предстояла блестящая карьера на Кавказе. Но фортуна на этот раз изменила ему, и он, вследствие возникших недоразумений с князем Барятинским, должен был оставить Кавказ. По прибытии в Петербург, он вскоре получил назначение начальником Азиатской части Главного штаба, в которой я и застал его по приезде. Благодаря содействию Д. И. Романовского, а в особенности А. А. Скалона, все представления генерал-губернатора А. О. Дюгамеля по делу о предстоящем разграничении с Западным Китаем и о производстве астрономических и топографических работ в приграничном крае получили быстрый ход в установленном порядке. А. А. Скалон и генерал-квартирмейстер Главного штаба А. И. Веригин, при моем представлении к ним, весьма лестно отозвались о моей записке о китайской границе и о составленной мною рельефной карте Заилийского края.
Такой же теплый и сочувственный прием встретил я и со стороны военного министра графа Д. А. Милютина и директора Азиатского департамента графа Н. П. Игнатьева. Первому из них я был лично известен как по Военной академии, так и по службе под его начальством на Кавказе.
При этих представлениях, был сделан мною подробный доклад о китайской границе по особой специально составленной для сего карте. После того, была представлена мною Д. А. Милютину и Н. П. Игнатьеву рельефная карта Заилийского края. Военный министр приказал мне в день, назначенный для представления моего Государю Императору, взять с собой и рельефную карту для представления ее на Высочайшее воззрение. В назначенный день, в 9 час. утра, я прибыл в Зимний дворец, куда одновременно была принесена топографом Федоровым и рельефная карта. Вскоре прибыл и военный министр граф Милютин. Получив от него приказание ожидать в приемном зале, я вскоре был позван в кабинет Государя, где и удостоен личного, милостивого приема. Вслед за тем в кабинет была внесена мною рельефная карта и сделан по оной краткий доклад в присутствии Государя и бывшего также в кабинете великого князя Константина Николаевича и военного министра. Рассматривая рельефную карту, Государь изволил обратить внимание на горную котловину озера Иссык-Куль и на всю окрестную горную страну. «А вот Токмак и Пишпек», - сказал великий князь Константин Николаевич. Эти два незначительных кокандских укрепления получили тогда известность, вследствие недавнего Зачуйского похода генерала Циммермана. Затем, сделав еще несколько вопросов относительно движения нашего отряда из укрепления Верного к Пишпеку и относительно высоты горных хребтов, замыкающих Чуйскую долину, Его Величество милостиво отпустил меня, изъявив при этом Высочайшую благодарность за составление рельефной карты. Военный министр, по окончании его доклада, выйдя из кабинета Государя, приказал мне снова явиться в Зимний дворец в день, который будет назначен для особого совещания под личным председательством Государя, по делу о разграничении с Западным Китаем и об ассигновании потребных для этого сумм.
По поручению генерал-губернатора А. О. Дюгамеля по некоторым делам, относящимся до Западной Сибири, я должен был представляться и государственному секретарю, управляющему делами существовавшего в то время Сибирского комитета, тайному советнику И. И. Буткову. Прием был весьма любезный; И. И. Бутков просил меня передать А. О. Дюгамелю, что всем возбужденным им ходатайствам, поступившим в Сибирский комитет, будет дан надлежащий ход. Затем разговор, как и следовало ожидать, перешел к делу о разграничении с Западным Китаем. И. И. Бутков, между прочим, высказал мысль, что для командировок на окраины государства по особо важным делам, требующим энергии и находчивости, должен быть назначаем человек по возможности молодой и непременно холостой.
После И. И. Буткова я считал долгом представиться также и бывшему директору Азиатского департамента сенатору Е. П. Ковалевскому, с которым имел случай познакомиться в одну из прежних моих поездок из Сибири в Петербург.
Е. П. Ковалевский принадлежит к числу замечательных русских деятелей, ознаменовавших себя важными заслугами как на ученом, так и на административном поприщах. Изданием описаний предпринятых им путешествий во внутреннюю Африку, Черногорию и Китай он приобрел почетную известность талантливого писателя и знатока Востока. В 1847 г., по приглашению египетского вице-короля Мехмеда-Али, Е. П. Ковалевский, для исследования золотых россыпей, совершил экспедицию в Нубию, где доходил до местности Фатцогло на Голубом Ниле. В 1849 году, сопровождая членов нашей духовной миссии в Пекин, Е. П. Ковалевский содействовал своим влиянием, чтобы миссия следовала в Пекин в пределах Монголии по купеческому тракту, несравненно более удобному для переезда сравнительно с прежней дорогой через Аргалинские пески, по которым умышленно водили нашу миссию китайские чиновники, и притом каждый раз по разным направлениям, с целью ввести нас в заблуждение о прямом и кратчайшем пути, ведущем в Пекин через Монголию. В 1851 г. Е. П. Ковалевский заключил в Кульдже с уполномоченными китайского правительства известный Кульджинский трактат, по которому были открыты для русской торговли города Западного Китая Чугучак и Кульджа и учреждались в этих городах русские консульства. Удачным заключением этого трактата Е. П. Ковалевский как бы указал на неотложную необходимость прочная занятия нами Заилийского края и водворения в среде киргиз Большой и Дикокаменной орды надлежащего порядка и спокойствия, которые могли бы обеспечить беспрепятственное следование торговых караванов в пределы Западного Китая через земли, занятый сими киргизами. С этой точки зрения, Кульджинский трактат имеет важное значение не только в торговом, но и в политическом отношении, послужив энергическим побуждением к продолжению наступательного движения вглубь Средней Азии, начатого генералом князем Горчаковым, который был первым из генерал-губернаторов Западной Сибири, положившим начало к занятию нами Заилийского края и сообщившим правительству и ученому миру первые сведения об этой отдельной окраине нашего отечества. В 1853 г. Е. П. Ковалевский был командирован в Молдавию и Валахию, а в 1856 году получил назначение на важный и ответственный пост директора Азиатского департамента. Мысль о посылке нашего агента в Кашгар и о необходимости образовать именно в Ташкенте военно-административный центр для управления Туркестанским краем принадлежит также Е. П. Ковалевскому.
Егор Петрович принял меня, как уже знакомого ему, весьма радушно и очень много и подробно расспрашивал о китайской границе и о происходивших переговорах с китайцами в Чугучаке. Все его замечания и указания по китайским делам отличались верностью взгляда и были приняты мною с чувством глубокой признательности. Затем наша беседа оживилась воспоминаниями прошедшего и коснулась, между прочим, посылки нашего агента в Кашгар, для чего был избран Г. X. Гасфордом молодой офицер из киргиз Чокан Валиханов.
Здесь я должен сделать небольшой перерыв и сказать несколько слов о командировании Валиханова в Кашгар.
Чокан Чингизович Валиханов происходил из султанского, т. е. аристократического рода киргиз Средней орды и был правнуком известного Аблай-хана.
Выпущенный из Сибирского кадетского корпуса корнетом в 1853-м году, он вскоре был назначен состоять по особым поручениям при генерал-губернаторе Гасфорде, который видимо благоволил к молодому и ловкому киргизу. Такое же покровительство оказывал Валиханову и помощник военного губернатора Области Сибирских киргизов полковник К. К. Гутковский. Когда в Министерстве иностранных дел возбужден был вопрос, по мысли Е. П. Ковалевского, о пользе и необходимости послать нашего агента в Кашгар, выбор Г. X. Гасфорда остановился на Валиханове. Цель этой командировки заключалась в собрании сведений политического характера, а также о географии страны и состоянии торговых путей, ведущих из наших пределов в Кашгар.
Строго говоря, Валиханов не был подготовлен к такому важному поручению, которое на него возлагалось, и, с современной точки зрения, не вполне удовлетворял требованиям, предъявляемым к подобного рода командировкам. Так, по мнению H. M. Пржевальского, который, по своей громадной опытности и превосходному знанию дела, может считаться самым авторитетным лицом в деле организации путешествий в далекие азиатские страны, личность путешественника в Центральную Азию должна удовлетворять следующим условиям: цветущее здоровье, крепкие мускулы, энергия и решимость. Вместе с тем необходима научная подготовка, специальная хотя бы в немногом. Далее - прирожденная страсть к путешествиям и беззаветное увлечение своим делом. Путешественник должен быть отличным стрелком и не должен гнушаться никакой черной работы, как, напр., вьюченья верблюдов, седлания лошадей и проч.
Валиханов не удовлетворял почти ни одному из этих условий. Здоровье он имел весьма слабое; не говоря про специальное, но и общее образование, полученное им в Кадетском корпусе, где он окончил только половинный курс первого класса, было, можно сказать, поверхностное. К тому же, как природный киргиз, Валиханов не был чужд азиатских воззрений и, естественным образом, смотрел на все окружающее с азиатской точки зрения. Все это впоследствии отразилось и на составлении отчета о его путешествии, который, по ходившим в то время в Омске слухам, составлялся по случаю болезни Валиханова по его показаниям К. К. Гутковским, под редакцией самого Гасфорда. В этой записке географическо-статистический отдел, который, по-видимому, должен бы составлять существенную часть ее, значительно ослаблялся изложением излишних подробностей политического характера, частью уже известных из других сочинений. Кроме того, ни карты пройденного пути, ни плана Кашгара и его окрестностей, что в то время представляло живой интерес, не было приложено к этому отчету, потому что, при отправлении в Кашгар, Валиханов не взял с собой для производства глазомерной съемки не только какого-либо простого топографического инструмента, но даже буссоли. Затем, во все время пребывания своего в Кашгаре, Валиханов оставался в городе, не предпринимая экскурсий даже в ближайшие его окрестности.
Ч. Ч. Валиханов. Портрет Г. Х. Гасфорда (?). Перо. 1858
К сожалению, в тогдашнее и даже в более позднейшее время, как это справедливо заметил наш известный писатель и публицист Р. А. Фадеев, вовсе не было при наших штабах офицеров из коренных русских, хорошо подготовленных к ориентальной части. Вследствие чего, как в Средней Азии, так и на Кавказе, приходилось обращаться к туземцам. Так было и в настоящем случае, тем более что Валиханов, хотя и киргиз по происхождению, но оказывался наиболее подходящим лицом для подобной командировки по практическому знанию им татарского языка, полученному им образованию в Кадетском корпусе, и отличавшемуся способностями и наблюдательным умом. По случаю отправления Валиханова в Кашгар был снаряжен, по распоряжению Г. X. Гасфорда, особый караван под ведением караван-баши ташкентца Букаша, проживавшего в Семипалатинске, a впоследствии на Аркатском пикете, между городами Семипалатинском и Сергиополем. Валиханов же находился при караване в качестве родственника Букаша. Выступив из Семипалатинска в июне 1858 г., караван следовал на г. Сергиополь, Копал и укрепление Верное, а оттуда на р. Чилик к р. Мерке и затем чрез Сан-Ташский проход к р. Тупу, впадающей в восточную оконечность озера Иссык-Куль. Далее караван следовал чрез Заукинский проход в Тянь-Шаньском хребте в долину р. Нарына к укр. Куртка́, и затем мимо озера Чатыр-Куль и через Теректинский горный проход к Кашгару. Весь пройденный путь от укр. Верного до Кашгара простирался до 700 верст.
В Министерстве иностранных дел с понятным нетерпением и живым любопытством ожидали сообщения подробностей о поездке Валиханова в неведомый дотоле Кашгар, находящийся в соседстве с Индией и в 350 верстах от Кашмира. Более всех интересовался этим Е. П. Ковалевский, как инициатор этого дела и ориенталист по призванию. Слух о пребывании нашего агента в Кашгаре и о собранных им любопытных сведениях о Восточном Туркестане, или Малой Бухарии, по близкому знакомству Е. П. Ковалевского с графом Блудовым, проник и в высшие петербургские сферы. Произведенное впечатление усилилось еще и тем обстоятельством, что в Министерстве иностранных дел было известно об отправлении также в Кашгар из Индии английского агента, известного Адольфа Шлагинтвейта, который впоследствии был убит в Кашгаре.
Между тем оказалось, что редакция валихановского отчета потребовала много времени. Вследствие чего представление его замедлилось и отчет был получен тогда, когда о Кашгаре и Валиханове уже достаточно поговорили и потом, как это всегда бывает, - забыли.
На Е. П. Ковалевского, по весьма понятной причине, все это произвело неприятное впечатление, и он, при моем представлении ему в одну из моих прежних поездок в С.-Петербург из Сибири, высказал свое неудовольствие на Гасфорда за представление отчета в то время, когда впечатление, произведенное удачной поездкой нашего агента в Кашгар, в противоположность той трагической развязке, которою завершилась поездка туда же английского агента, - уже успело остыть и мало-помалу совершенно изгладиться.
Ч. Ч. Валиханов. Портрет Е. П. Ковалевского. Перо. 1860
Вообще, сколько я мог заметить, между Ковалевским и Гасфордом существовали натянутые отношения, и последнему иногда приходилось получать из Азиатского департамента депеши, в которых сквозь наружную оболочку вежливого тона прозрачно проглядывали едкие замечания по поводу некоторых распоряжений Гасфорда по пограничным делам. По всей вероятности, к этим неудовольствиям были особые причины, но отчасти в этом виноват, по-видимому, и сам Гасфорд. И. И. Захаров рассказывал мне, что он был очевидцем такого случая. В 1851 году, по окончании переговоров с китайцами в г. Кульдже по делу об открытии правильных торговых сношений с Западным Китаем, кончившихся заключением, как упомянуто выше, Кульджинского трактата, Е. П. Ковалевский, который в то время был полковником Корпуса горных инженеров и не занимал еще поста директора Азиатского департамента, выехал из Кульджи в Петербург чрез Копал, Семипалатинск и Омск. Прибытие Е. П. Ковалевского в Копал в сопровождении лиц, принимавших участие в переговорах с китайцами, и, между прочим, И. И. Захарова и П. П. Татаринова, которые вскоре после того были назначены консулами в Кульджу и Чугучак, - совпало с приездом туда же и Г. X. Гасфорда, в то время только что назначенного генерал-губернатором Западной Сибири.
Е. П. Ковалевский, со всеми сопровождавшими его лицами Кульджинской дипломатической комиссии, почел долгом представиться Гасфорду и отправился вместе с ними в отведенное генерал-губернатору помещение, во время заранее назначенного общего приема всех военных и гражданских начальствующих лиц в Копале, а также султанов, биев и почетных людей киргиз Большой орды. Прибыв к Гасфорду, когда все представлявшиеся лица уже собрались, члены комиссии скромно поместились в конце их, надеясь, что Гасфорд, увидев Е. П. Ковалевского, окажет ему предпочтение и примет его ранее прочих представляющихся лиц. Но на деле вышло не так. Гасфорд, начав прием, невозмутимо продолжал его, хотя едва ли можно допустить, чтобы он не заметил или не знал, что в числе представлявшихся лиц были и члены дипломатической комиссии. По окончании приема, Гасфорд вдруг обратился к Е. П. Ковалевскому с восклицанием: «Ах! это вы, Егор Петрович!» Понятно, что это приветствие озадачило и несколько смутило последнего, тем более что было совершенно неожиданным и произвело неприятное впечатление на всех членов комиссии. Ковалевский на этот раз должен был сдержать себя и, по всей вероятности, сожалел, что не послушался советов И. И. Захарова и друг. лиц, предлагавших ему представиться Гасфорду не во время общего приема, но отдельно, в особой аудиенции. Такое особое представление казалось бы наиболее соответственным положению, занимаемому Е. П. Ковалевским как уполномоченного от нашего правительства, столь блистательно окончившего возложенное на него поручение, по которому он мог детально сообщить Гасфорду немало сведений, имевших важное значение в торговом и политическом отношении и могущих, прежде всего, принести пользу Западной Сибири, т. е. краю, вверенному его управлению.
Чтобы закончить о Валиханове, я должен добавить, что, по окончательном изготовлении отчета о его поездке в Кашгар и представлении Гасфордом этого отчета в Министерство иностранных дел, Валиханов был отправлен в Петербург. Е. П. Ковалевский очень заинтересовался молодым киргизом, совершившим удачное путешествие вглубь Средней Азии и, между прочим, представил его графу Блудову как личность выдающуюся в среде своих собратий, а главное, как побывавшего в Кашгаре, о котором имелись в то время самые смутные сведения. Словом сказать, Валиханову вначале очень повезло в Петербурге. Но вскоре тамошний климат подействовал разрушительно на его здоровье, и он решился возвратиться в Омск. Оттуда Валиханов отправился в свою родную степь, где женился на дочери султана Тезека Нуралиева и в 1864 году умер от чахотки, имея 31 год от роду. Статьи Валиханова «Очерки Чжунгарии» и «О состоянии шести восточных городов китайской провинции Нань-лу» были напечатаны в «Записках Географического общества» 1861 г., а статья о поездке его от Заукинского прохода до Кашгара помещена в «Известиях Общества» за 1868 год.
В январе 1862 г. состоялось особое совещание по китайским делам, под личным председательством Государя Императора, из министров военного, иностранных дел и финансов, графа Н. П. Игнатьева и Е. П. Ковалевского. Согласно приказанию военного министра, я в этот день также прибыл в Зимний дворец для представления Государю.
По окончании совещания, происходившего в кабинете Государя, Его Величество удостоил меня милостивого приема. При этом Государь изволил спросить о моей прежней службе на Кавказе и затем изволил сказать, что утвердил меня в звании полномочного комиссара по разграничению с Китаем и приказал министру финансов отпустить сумму, необходимую для предстоящих расходов по разграничению. По окончании представления, которого я был благосклонно удостоен нашим Августейшим Монархом, бывший в приемной зале военный министр объявил мне, что за составление рельефной карты Заилийского края Государь пожаловал мне бриллиантовый перстень с вензелевым изображением Высочайшего Имени. Помощником моим по разграничению, т. е. вторым комиссаром, был назначен Генерального штаба капитан А. Ф. Голубев. При назначении его имелось, главным образом, в виду то обстоятельство, что А. Ф. Голубев как геодезист, уже успевший зарекомендовать себя с отличной стороны в качестве начальника астрономической экспедиции, отправленной в 1858 году в Заилийский край, - мог и при предстоящей постановке границы производить определения географического положения пунктов вдоль пограничной полосы одновременно со съемкою пограничного пространства, прилегающего к Западному Китаю. Это обстоятельство, давая возможность вносить произведенные съемки в географическую сеть, значительно облегчало, в свою очередь, и составление карты приграничного края.
Ввиду важности иметь в составе пограничной комиссии интеллигентное лицо, вполне владеющее китайским, а в особенности маньчжурским языком, на котором нам предстояло вести переписку с китайскими комиссарами, я ходатайствовал о назначении 3-м комиссаром нашего генерального консула в Кульдже И. И. Захарова, как известного синолога, и притом хорошо знакомого с Западным Китаем. На это ходатайство последовало Высочайшее соизволение. Правителем дел комиссии был назначен К. В. Струве, сын известного астронома и директора Пулковской обсерватории В. Я. Струве. К. В. Струве, сверх занятий в комиссии по письменной части, обязался также заниматься производством астрономических определений на границе.
Покончив служебные дела, мне было необходимо торопиться выездом из Петербурга в Сибирь, чтобы не быть застигнутым в пути распутицей. Перед отъездом я почел долгом представиться ко всем моим уважаемым начальникам: Д. А. Милютину, Н. П. Игнатьеву и А. А. Скалону. Видимые знаки внимания, доброго расположения и готовности оказать возможное содействие по возложенному на меня поручению со стороны этих высокопоставленных лиц глубоко меня тронули и в то же время ободрили, возбудив во мне энергию к напряженной деятельности, которая мне предстояла как в Чугучаке при переговорах с китайцами, так и вообще на западной китайской границе. При представлении моем перед отъездом графу Н. П. Игнатьеву, он передал мне инструкцию Министерства иностранных дел относительно порядка ведения переговоров с китайцами по делу об определении, по обоюдному с ними соглашению, граничной черты между Россией и Западным Китаем.
При этом он высказал мысль, что эта инструкция определяет собою только в общих чертах то направление и план действий, которых я должен главным образом держаться при предстоящих переговорах с китайцами. «Но она, - прибавил Николай Павлович, - как само собою разумеется, не может обнять и коснуться всех подробностей дела, а тем более предусмотреть все случайности, которые нередко возникают совершенно неожиданно. Словом сказать, Вам предоставляется полная свобода действий, самая широкая инициатива, но под условием и самой строгой ответственности при неудаче. Поэтому и данную Вам инструкцию Вы даже можете не брать с собою в Чугучак, а оставить ее в Омске. Во всяком случае, - сказал Н. П. Игнатьев, - Вы всегда встретите во мне полное содействие и поддержку».
Почти то же самое сказал мне и министр иностранных дел, государственный канцлер князь А. М. Горчаков, которому вскоре после того я был представлен графом Игнатьевым. Князя А. М. Горчакова мне приходилось видеть в первый раз. Это был уже пожилой человек, чрезвычайно симпатичный по своей внешности, обладавший изысканною вежливостью в обращении и производивший впечатление чистокровного сановника-аристократа.
Он находился тогда, т. е. в начале шестидесятых годов, в апогее своего величия. Все преклонялось пред могущественным канцлером, которого окружали умные и талантливые люди, в числе которых одно из первых мест занимал граф Н. П. Игнатьев.
Князь Горчаков принял меня в своем кабинете и между прочим сказал, что для таких поручений, которые возложены на меня, избираются лица, специально знакомые с делом, так что для них всякие подробные указания, по-видимому, были бы излишними. «Притом необходимые разъяснения Вы уже получили от графа Николая Павловича, который ознакомил Вас, конечно, и со взглядами нашего министерства на дело предстоящего разграничения. Вам предстоит самому подробно развить эти указания, а также и те, которые означены в данной Вам инструкции, и действовать сообразно с обстоятельствами, которые встретятся, и тою обстановкою, в которой будете находиться. Все это делается для того, чтобы нисколько не стеснить свободы Ваших действий в таком важном деле и притом на такой отдаленной окраине государства». Затем, pour mot de la fin, князь Горчаков прибавил: «Ce sera le mieux je crois». Я отвечал, что считаю долгом благодарить его сиятельство за лестные для меня знаки его доверия и употреблю все свои силы и способности, чтобы оправдать это доверие и достигнуть благоприятных результатов при предстоящем разграничении с Китаем.
Откланявшись всем начальствующим лицам министерств военного и иностранных дел и простившись со своими товарищами по Павловскому корпусу, которых я встретил в Петербурге, я, напутствуемый их искренними пожеланиями благополучного пути и успешного окончания дела по разграничению, в феврале 1862 года выехал из Петербурга. До г. Владимира я доехал по железной дороге, а далее до самого Омска должен был ехать в дорожном возке. Между тем начиналась распутица, и я с трудом совершил переезд от Нижнего до Казани по р. Волге, на которой лед иногда проламывался под моим тяжелым возком, но все обошлось благополучно, и в начале марта я уже был в Омске.
Другие отрывки из книги И. Ф. Бабкова:
• Омск;
• Откуда есть пошли Пишпек и Алматы;
• Несколько слов о сибирских казаках;
• Зайсанский пост: Основание;
• Нападение кызылаяков на Зайсанский пост.
_________________________
См. также:
Рассказы и очерки Е. П. Ковалевского:
• Зюльма, или женщина на Востоке. (Ташкент);
• Туркменец Рахман-Аяз;
• Военная экспедиция по закраинам льда, у восточных берегов Каспийского моря;
• Английские офицеры в Средней Азии;
• Поездка в Кульджу.
Очерки Ч. Ч. Валиханова:
• Кашгарские сердцепохитительницы (отрывки из нескольких работ);
• Очерки Джунгарии (отрывок);
• Дневник поездки на Иссык-Куль (отрывок);
• О мусульманстве в Степи.
Ч. Ч. Валиханов. Автопортрет. Перо. 1856
Отправляясь в Петербург из Омска с целым арсеналом собранных мною на месте сведений о китайской границе, я взял с собою также для представления военному министру и рельефную карту Заилийского края, которая была мною сделана при содействии сибирского топографа Федорова по образцу такой же карты Кавказа; о способах и подробностях изготовления последней я хорошо ознакомился во время моей службы в Тифлисе, в Главном штабе Кавказской армии.
По приезде в Петербург, я должен был представляться начальству двух министерств: военного и иностранных дел. Прежде всего мне следовало явиться в Азиатскую часть Главного штаба. К моему счастью, я встретил во главе этой части моего доброго и искренно расположенного ко мне товарища по Кавказу Дмитрия Ильича Романовского, с которым я был знаком еще со времени нашей совместной службы в штабе действующего корпуса на кавказско-турецкой границе, под начальством известного кавказского генерала князя В. О. Бебутова в 1853-1854 годах. Д. И. Романовский окончил курс в Военной академии годом раньше меня, и за дуэль с штаб-ротмистром гвардейского уланского полка Нейдгартом, окончившим одновременно с Романовским курс в Военной академии, был разжалован в солдаты и отправлен на службу в Кавказскую армию. Вскоре по прибытии в Тифлис он был назначен в корпус князя Бебутова, выступивший осенью 1853 г. в пределы Азиатской Турции. За отличие в сражении при Баш-Кадыкляре Романовский был произведен в прапорщики. За отличие в сражении под Кюрук-Дара 24 июля 1854 года, а также в делах и сражениях во время кампании 1855 года в составе действующего корпуса под начальством главнокомандующего Н. Н. Муравьева-Карсского, Романовский последовательно получал все утраченные им чины, и по окончании кампании был уже подполковником Генерального штаба. По назначении князя Барятинского главнокомандующим Кавказской армией, Романовский отправился в Петербург и, как лично известный князю Александру Ивановичу, был назначен начальником походной канцелярии князя по военной части. Романовскому, по-видимому, предстояла блестящая карьера на Кавказе. Но фортуна на этот раз изменила ему, и он, вследствие возникших недоразумений с князем Барятинским, должен был оставить Кавказ. По прибытии в Петербург, он вскоре получил назначение начальником Азиатской части Главного штаба, в которой я и застал его по приезде. Благодаря содействию Д. И. Романовского, а в особенности А. А. Скалона, все представления генерал-губернатора А. О. Дюгамеля по делу о предстоящем разграничении с Западным Китаем и о производстве астрономических и топографических работ в приграничном крае получили быстрый ход в установленном порядке. А. А. Скалон и генерал-квартирмейстер Главного штаба А. И. Веригин, при моем представлении к ним, весьма лестно отозвались о моей записке о китайской границе и о составленной мною рельефной карте Заилийского края.
Такой же теплый и сочувственный прием встретил я и со стороны военного министра графа Д. А. Милютина и директора Азиатского департамента графа Н. П. Игнатьева. Первому из них я был лично известен как по Военной академии, так и по службе под его начальством на Кавказе.
При этих представлениях, был сделан мною подробный доклад о китайской границе по особой специально составленной для сего карте. После того, была представлена мною Д. А. Милютину и Н. П. Игнатьеву рельефная карта Заилийского края. Военный министр приказал мне в день, назначенный для представления моего Государю Императору, взять с собой и рельефную карту для представления ее на Высочайшее воззрение. В назначенный день, в 9 час. утра, я прибыл в Зимний дворец, куда одновременно была принесена топографом Федоровым и рельефная карта. Вскоре прибыл и военный министр граф Милютин. Получив от него приказание ожидать в приемном зале, я вскоре был позван в кабинет Государя, где и удостоен личного, милостивого приема. Вслед за тем в кабинет была внесена мною рельефная карта и сделан по оной краткий доклад в присутствии Государя и бывшего также в кабинете великого князя Константина Николаевича и военного министра. Рассматривая рельефную карту, Государь изволил обратить внимание на горную котловину озера Иссык-Куль и на всю окрестную горную страну. «А вот Токмак и Пишпек», - сказал великий князь Константин Николаевич. Эти два незначительных кокандских укрепления получили тогда известность, вследствие недавнего Зачуйского похода генерала Циммермана. Затем, сделав еще несколько вопросов относительно движения нашего отряда из укрепления Верного к Пишпеку и относительно высоты горных хребтов, замыкающих Чуйскую долину, Его Величество милостиво отпустил меня, изъявив при этом Высочайшую благодарность за составление рельефной карты. Военный министр, по окончании его доклада, выйдя из кабинета Государя, приказал мне снова явиться в Зимний дворец в день, который будет назначен для особого совещания под личным председательством Государя, по делу о разграничении с Западным Китаем и об ассигновании потребных для этого сумм.
По поручению генерал-губернатора А. О. Дюгамеля по некоторым делам, относящимся до Западной Сибири, я должен был представляться и государственному секретарю, управляющему делами существовавшего в то время Сибирского комитета, тайному советнику И. И. Буткову. Прием был весьма любезный; И. И. Бутков просил меня передать А. О. Дюгамелю, что всем возбужденным им ходатайствам, поступившим в Сибирский комитет, будет дан надлежащий ход. Затем разговор, как и следовало ожидать, перешел к делу о разграничении с Западным Китаем. И. И. Бутков, между прочим, высказал мысль, что для командировок на окраины государства по особо важным делам, требующим энергии и находчивости, должен быть назначаем человек по возможности молодой и непременно холостой.
После И. И. Буткова я считал долгом представиться также и бывшему директору Азиатского департамента сенатору Е. П. Ковалевскому, с которым имел случай познакомиться в одну из прежних моих поездок из Сибири в Петербург.
Е. П. Ковалевский принадлежит к числу замечательных русских деятелей, ознаменовавших себя важными заслугами как на ученом, так и на административном поприщах. Изданием описаний предпринятых им путешествий во внутреннюю Африку, Черногорию и Китай он приобрел почетную известность талантливого писателя и знатока Востока. В 1847 г., по приглашению египетского вице-короля Мехмеда-Али, Е. П. Ковалевский, для исследования золотых россыпей, совершил экспедицию в Нубию, где доходил до местности Фатцогло на Голубом Ниле. В 1849 году, сопровождая членов нашей духовной миссии в Пекин, Е. П. Ковалевский содействовал своим влиянием, чтобы миссия следовала в Пекин в пределах Монголии по купеческому тракту, несравненно более удобному для переезда сравнительно с прежней дорогой через Аргалинские пески, по которым умышленно водили нашу миссию китайские чиновники, и притом каждый раз по разным направлениям, с целью ввести нас в заблуждение о прямом и кратчайшем пути, ведущем в Пекин через Монголию. В 1851 г. Е. П. Ковалевский заключил в Кульдже с уполномоченными китайского правительства известный Кульджинский трактат, по которому были открыты для русской торговли города Западного Китая Чугучак и Кульджа и учреждались в этих городах русские консульства. Удачным заключением этого трактата Е. П. Ковалевский как бы указал на неотложную необходимость прочная занятия нами Заилийского края и водворения в среде киргиз Большой и Дикокаменной орды надлежащего порядка и спокойствия, которые могли бы обеспечить беспрепятственное следование торговых караванов в пределы Западного Китая через земли, занятый сими киргизами. С этой точки зрения, Кульджинский трактат имеет важное значение не только в торговом, но и в политическом отношении, послужив энергическим побуждением к продолжению наступательного движения вглубь Средней Азии, начатого генералом князем Горчаковым, который был первым из генерал-губернаторов Западной Сибири, положившим начало к занятию нами Заилийского края и сообщившим правительству и ученому миру первые сведения об этой отдельной окраине нашего отечества. В 1853 г. Е. П. Ковалевский был командирован в Молдавию и Валахию, а в 1856 году получил назначение на важный и ответственный пост директора Азиатского департамента. Мысль о посылке нашего агента в Кашгар и о необходимости образовать именно в Ташкенте военно-административный центр для управления Туркестанским краем принадлежит также Е. П. Ковалевскому.
Егор Петрович принял меня, как уже знакомого ему, весьма радушно и очень много и подробно расспрашивал о китайской границе и о происходивших переговорах с китайцами в Чугучаке. Все его замечания и указания по китайским делам отличались верностью взгляда и были приняты мною с чувством глубокой признательности. Затем наша беседа оживилась воспоминаниями прошедшего и коснулась, между прочим, посылки нашего агента в Кашгар, для чего был избран Г. X. Гасфордом молодой офицер из киргиз Чокан Валиханов.
Здесь я должен сделать небольшой перерыв и сказать несколько слов о командировании Валиханова в Кашгар.
Чокан Чингизович Валиханов происходил из султанского, т. е. аристократического рода киргиз Средней орды и был правнуком известного Аблай-хана.
Выпущенный из Сибирского кадетского корпуса корнетом в 1853-м году, он вскоре был назначен состоять по особым поручениям при генерал-губернаторе Гасфорде, который видимо благоволил к молодому и ловкому киргизу. Такое же покровительство оказывал Валиханову и помощник военного губернатора Области Сибирских киргизов полковник К. К. Гутковский. Когда в Министерстве иностранных дел возбужден был вопрос, по мысли Е. П. Ковалевского, о пользе и необходимости послать нашего агента в Кашгар, выбор Г. X. Гасфорда остановился на Валиханове. Цель этой командировки заключалась в собрании сведений политического характера, а также о географии страны и состоянии торговых путей, ведущих из наших пределов в Кашгар.
Строго говоря, Валиханов не был подготовлен к такому важному поручению, которое на него возлагалось, и, с современной точки зрения, не вполне удовлетворял требованиям, предъявляемым к подобного рода командировкам. Так, по мнению H. M. Пржевальского, который, по своей громадной опытности и превосходному знанию дела, может считаться самым авторитетным лицом в деле организации путешествий в далекие азиатские страны, личность путешественника в Центральную Азию должна удовлетворять следующим условиям: цветущее здоровье, крепкие мускулы, энергия и решимость. Вместе с тем необходима научная подготовка, специальная хотя бы в немногом. Далее - прирожденная страсть к путешествиям и беззаветное увлечение своим делом. Путешественник должен быть отличным стрелком и не должен гнушаться никакой черной работы, как, напр., вьюченья верблюдов, седлания лошадей и проч.
Валиханов не удовлетворял почти ни одному из этих условий. Здоровье он имел весьма слабое; не говоря про специальное, но и общее образование, полученное им в Кадетском корпусе, где он окончил только половинный курс первого класса, было, можно сказать, поверхностное. К тому же, как природный киргиз, Валиханов не был чужд азиатских воззрений и, естественным образом, смотрел на все окружающее с азиатской точки зрения. Все это впоследствии отразилось и на составлении отчета о его путешествии, который, по ходившим в то время в Омске слухам, составлялся по случаю болезни Валиханова по его показаниям К. К. Гутковским, под редакцией самого Гасфорда. В этой записке географическо-статистический отдел, который, по-видимому, должен бы составлять существенную часть ее, значительно ослаблялся изложением излишних подробностей политического характера, частью уже известных из других сочинений. Кроме того, ни карты пройденного пути, ни плана Кашгара и его окрестностей, что в то время представляло живой интерес, не было приложено к этому отчету, потому что, при отправлении в Кашгар, Валиханов не взял с собой для производства глазомерной съемки не только какого-либо простого топографического инструмента, но даже буссоли. Затем, во все время пребывания своего в Кашгаре, Валиханов оставался в городе, не предпринимая экскурсий даже в ближайшие его окрестности.
Ч. Ч. Валиханов. Портрет Г. Х. Гасфорда (?). Перо. 1858
К сожалению, в тогдашнее и даже в более позднейшее время, как это справедливо заметил наш известный писатель и публицист Р. А. Фадеев, вовсе не было при наших штабах офицеров из коренных русских, хорошо подготовленных к ориентальной части. Вследствие чего, как в Средней Азии, так и на Кавказе, приходилось обращаться к туземцам. Так было и в настоящем случае, тем более что Валиханов, хотя и киргиз по происхождению, но оказывался наиболее подходящим лицом для подобной командировки по практическому знанию им татарского языка, полученному им образованию в Кадетском корпусе, и отличавшемуся способностями и наблюдательным умом. По случаю отправления Валиханова в Кашгар был снаряжен, по распоряжению Г. X. Гасфорда, особый караван под ведением караван-баши ташкентца Букаша, проживавшего в Семипалатинске, a впоследствии на Аркатском пикете, между городами Семипалатинском и Сергиополем. Валиханов же находился при караване в качестве родственника Букаша. Выступив из Семипалатинска в июне 1858 г., караван следовал на г. Сергиополь, Копал и укрепление Верное, а оттуда на р. Чилик к р. Мерке и затем чрез Сан-Ташский проход к р. Тупу, впадающей в восточную оконечность озера Иссык-Куль. Далее караван следовал чрез Заукинский проход в Тянь-Шаньском хребте в долину р. Нарына к укр. Куртка́, и затем мимо озера Чатыр-Куль и через Теректинский горный проход к Кашгару. Весь пройденный путь от укр. Верного до Кашгара простирался до 700 верст.
В Министерстве иностранных дел с понятным нетерпением и живым любопытством ожидали сообщения подробностей о поездке Валиханова в неведомый дотоле Кашгар, находящийся в соседстве с Индией и в 350 верстах от Кашмира. Более всех интересовался этим Е. П. Ковалевский, как инициатор этого дела и ориенталист по призванию. Слух о пребывании нашего агента в Кашгаре и о собранных им любопытных сведениях о Восточном Туркестане, или Малой Бухарии, по близкому знакомству Е. П. Ковалевского с графом Блудовым, проник и в высшие петербургские сферы. Произведенное впечатление усилилось еще и тем обстоятельством, что в Министерстве иностранных дел было известно об отправлении также в Кашгар из Индии английского агента, известного Адольфа Шлагинтвейта, который впоследствии был убит в Кашгаре.
Между тем оказалось, что редакция валихановского отчета потребовала много времени. Вследствие чего представление его замедлилось и отчет был получен тогда, когда о Кашгаре и Валиханове уже достаточно поговорили и потом, как это всегда бывает, - забыли.
На Е. П. Ковалевского, по весьма понятной причине, все это произвело неприятное впечатление, и он, при моем представлении ему в одну из моих прежних поездок в С.-Петербург из Сибири, высказал свое неудовольствие на Гасфорда за представление отчета в то время, когда впечатление, произведенное удачной поездкой нашего агента в Кашгар, в противоположность той трагической развязке, которою завершилась поездка туда же английского агента, - уже успело остыть и мало-помалу совершенно изгладиться.
Ч. Ч. Валиханов. Портрет Е. П. Ковалевского. Перо. 1860
Вообще, сколько я мог заметить, между Ковалевским и Гасфордом существовали натянутые отношения, и последнему иногда приходилось получать из Азиатского департамента депеши, в которых сквозь наружную оболочку вежливого тона прозрачно проглядывали едкие замечания по поводу некоторых распоряжений Гасфорда по пограничным делам. По всей вероятности, к этим неудовольствиям были особые причины, но отчасти в этом виноват, по-видимому, и сам Гасфорд. И. И. Захаров рассказывал мне, что он был очевидцем такого случая. В 1851 году, по окончании переговоров с китайцами в г. Кульдже по делу об открытии правильных торговых сношений с Западным Китаем, кончившихся заключением, как упомянуто выше, Кульджинского трактата, Е. П. Ковалевский, который в то время был полковником Корпуса горных инженеров и не занимал еще поста директора Азиатского департамента, выехал из Кульджи в Петербург чрез Копал, Семипалатинск и Омск. Прибытие Е. П. Ковалевского в Копал в сопровождении лиц, принимавших участие в переговорах с китайцами, и, между прочим, И. И. Захарова и П. П. Татаринова, которые вскоре после того были назначены консулами в Кульджу и Чугучак, - совпало с приездом туда же и Г. X. Гасфорда, в то время только что назначенного генерал-губернатором Западной Сибири.
Е. П. Ковалевский, со всеми сопровождавшими его лицами Кульджинской дипломатической комиссии, почел долгом представиться Гасфорду и отправился вместе с ними в отведенное генерал-губернатору помещение, во время заранее назначенного общего приема всех военных и гражданских начальствующих лиц в Копале, а также султанов, биев и почетных людей киргиз Большой орды. Прибыв к Гасфорду, когда все представлявшиеся лица уже собрались, члены комиссии скромно поместились в конце их, надеясь, что Гасфорд, увидев Е. П. Ковалевского, окажет ему предпочтение и примет его ранее прочих представляющихся лиц. Но на деле вышло не так. Гасфорд, начав прием, невозмутимо продолжал его, хотя едва ли можно допустить, чтобы он не заметил или не знал, что в числе представлявшихся лиц были и члены дипломатической комиссии. По окончании приема, Гасфорд вдруг обратился к Е. П. Ковалевскому с восклицанием: «Ах! это вы, Егор Петрович!» Понятно, что это приветствие озадачило и несколько смутило последнего, тем более что было совершенно неожиданным и произвело неприятное впечатление на всех членов комиссии. Ковалевский на этот раз должен был сдержать себя и, по всей вероятности, сожалел, что не послушался советов И. И. Захарова и друг. лиц, предлагавших ему представиться Гасфорду не во время общего приема, но отдельно, в особой аудиенции. Такое особое представление казалось бы наиболее соответственным положению, занимаемому Е. П. Ковалевским как уполномоченного от нашего правительства, столь блистательно окончившего возложенное на него поручение, по которому он мог детально сообщить Гасфорду немало сведений, имевших важное значение в торговом и политическом отношении и могущих, прежде всего, принести пользу Западной Сибири, т. е. краю, вверенному его управлению.
Чтобы закончить о Валиханове, я должен добавить, что, по окончательном изготовлении отчета о его поездке в Кашгар и представлении Гасфордом этого отчета в Министерство иностранных дел, Валиханов был отправлен в Петербург. Е. П. Ковалевский очень заинтересовался молодым киргизом, совершившим удачное путешествие вглубь Средней Азии и, между прочим, представил его графу Блудову как личность выдающуюся в среде своих собратий, а главное, как побывавшего в Кашгаре, о котором имелись в то время самые смутные сведения. Словом сказать, Валиханову вначале очень повезло в Петербурге. Но вскоре тамошний климат подействовал разрушительно на его здоровье, и он решился возвратиться в Омск. Оттуда Валиханов отправился в свою родную степь, где женился на дочери султана Тезека Нуралиева и в 1864 году умер от чахотки, имея 31 год от роду. Статьи Валиханова «Очерки Чжунгарии» и «О состоянии шести восточных городов китайской провинции Нань-лу» были напечатаны в «Записках Географического общества» 1861 г., а статья о поездке его от Заукинского прохода до Кашгара помещена в «Известиях Общества» за 1868 год.
В январе 1862 г. состоялось особое совещание по китайским делам, под личным председательством Государя Императора, из министров военного, иностранных дел и финансов, графа Н. П. Игнатьева и Е. П. Ковалевского. Согласно приказанию военного министра, я в этот день также прибыл в Зимний дворец для представления Государю.
По окончании совещания, происходившего в кабинете Государя, Его Величество удостоил меня милостивого приема. При этом Государь изволил спросить о моей прежней службе на Кавказе и затем изволил сказать, что утвердил меня в звании полномочного комиссара по разграничению с Китаем и приказал министру финансов отпустить сумму, необходимую для предстоящих расходов по разграничению. По окончании представления, которого я был благосклонно удостоен нашим Августейшим Монархом, бывший в приемной зале военный министр объявил мне, что за составление рельефной карты Заилийского края Государь пожаловал мне бриллиантовый перстень с вензелевым изображением Высочайшего Имени. Помощником моим по разграничению, т. е. вторым комиссаром, был назначен Генерального штаба капитан А. Ф. Голубев. При назначении его имелось, главным образом, в виду то обстоятельство, что А. Ф. Голубев как геодезист, уже успевший зарекомендовать себя с отличной стороны в качестве начальника астрономической экспедиции, отправленной в 1858 году в Заилийский край, - мог и при предстоящей постановке границы производить определения географического положения пунктов вдоль пограничной полосы одновременно со съемкою пограничного пространства, прилегающего к Западному Китаю. Это обстоятельство, давая возможность вносить произведенные съемки в географическую сеть, значительно облегчало, в свою очередь, и составление карты приграничного края.
Ввиду важности иметь в составе пограничной комиссии интеллигентное лицо, вполне владеющее китайским, а в особенности маньчжурским языком, на котором нам предстояло вести переписку с китайскими комиссарами, я ходатайствовал о назначении 3-м комиссаром нашего генерального консула в Кульдже И. И. Захарова, как известного синолога, и притом хорошо знакомого с Западным Китаем. На это ходатайство последовало Высочайшее соизволение. Правителем дел комиссии был назначен К. В. Струве, сын известного астронома и директора Пулковской обсерватории В. Я. Струве. К. В. Струве, сверх занятий в комиссии по письменной части, обязался также заниматься производством астрономических определений на границе.
Покончив служебные дела, мне было необходимо торопиться выездом из Петербурга в Сибирь, чтобы не быть застигнутым в пути распутицей. Перед отъездом я почел долгом представиться ко всем моим уважаемым начальникам: Д. А. Милютину, Н. П. Игнатьеву и А. А. Скалону. Видимые знаки внимания, доброго расположения и готовности оказать возможное содействие по возложенному на меня поручению со стороны этих высокопоставленных лиц глубоко меня тронули и в то же время ободрили, возбудив во мне энергию к напряженной деятельности, которая мне предстояла как в Чугучаке при переговорах с китайцами, так и вообще на западной китайской границе. При представлении моем перед отъездом графу Н. П. Игнатьеву, он передал мне инструкцию Министерства иностранных дел относительно порядка ведения переговоров с китайцами по делу об определении, по обоюдному с ними соглашению, граничной черты между Россией и Западным Китаем.
При этом он высказал мысль, что эта инструкция определяет собою только в общих чертах то направление и план действий, которых я должен главным образом держаться при предстоящих переговорах с китайцами. «Но она, - прибавил Николай Павлович, - как само собою разумеется, не может обнять и коснуться всех подробностей дела, а тем более предусмотреть все случайности, которые нередко возникают совершенно неожиданно. Словом сказать, Вам предоставляется полная свобода действий, самая широкая инициатива, но под условием и самой строгой ответственности при неудаче. Поэтому и данную Вам инструкцию Вы даже можете не брать с собою в Чугучак, а оставить ее в Омске. Во всяком случае, - сказал Н. П. Игнатьев, - Вы всегда встретите во мне полное содействие и поддержку».
Почти то же самое сказал мне и министр иностранных дел, государственный канцлер князь А. М. Горчаков, которому вскоре после того я был представлен графом Игнатьевым. Князя А. М. Горчакова мне приходилось видеть в первый раз. Это был уже пожилой человек, чрезвычайно симпатичный по своей внешности, обладавший изысканною вежливостью в обращении и производивший впечатление чистокровного сановника-аристократа.
Он находился тогда, т. е. в начале шестидесятых годов, в апогее своего величия. Все преклонялось пред могущественным канцлером, которого окружали умные и талантливые люди, в числе которых одно из первых мест занимал граф Н. П. Игнатьев.
Князь Горчаков принял меня в своем кабинете и между прочим сказал, что для таких поручений, которые возложены на меня, избираются лица, специально знакомые с делом, так что для них всякие подробные указания, по-видимому, были бы излишними. «Притом необходимые разъяснения Вы уже получили от графа Николая Павловича, который ознакомил Вас, конечно, и со взглядами нашего министерства на дело предстоящего разграничения. Вам предстоит самому подробно развить эти указания, а также и те, которые означены в данной Вам инструкции, и действовать сообразно с обстоятельствами, которые встретятся, и тою обстановкою, в которой будете находиться. Все это делается для того, чтобы нисколько не стеснить свободы Ваших действий в таком важном деле и притом на такой отдаленной окраине государства». Затем, pour mot de la fin, князь Горчаков прибавил: «Ce sera le mieux je crois». Я отвечал, что считаю долгом благодарить его сиятельство за лестные для меня знаки его доверия и употреблю все свои силы и способности, чтобы оправдать это доверие и достигнуть благоприятных результатов при предстоящем разграничении с Китаем.
Откланявшись всем начальствующим лицам министерств военного и иностранных дел и простившись со своими товарищами по Павловскому корпусу, которых я встретил в Петербурге, я, напутствуемый их искренними пожеланиями благополучного пути и успешного окончания дела по разграничению, в феврале 1862 года выехал из Петербурга. До г. Владимира я доехал по железной дороге, а далее до самого Омска должен был ехать в дорожном возке. Между тем начиналась распутица, и я с трудом совершил переезд от Нижнего до Казани по р. Волге, на которой лед иногда проламывался под моим тяжелым возком, но все обошлось благополучно, и в начале марта я уже был в Омске.
Другие отрывки из книги И. Ф. Бабкова:
• Омск;
• Откуда есть пошли Пишпек и Алматы;
• Несколько слов о сибирских казаках;
• Зайсанский пост: Основание;
• Нападение кызылаяков на Зайсанский пост.
_________________________
См. также:
Рассказы и очерки Е. П. Ковалевского:
• Зюльма, или женщина на Востоке. (Ташкент);
• Туркменец Рахман-Аяз;
• Военная экспедиция по закраинам льда, у восточных берегов Каспийского моря;
• Английские офицеры в Средней Азии;
• Поездка в Кульджу.
Очерки Ч. Ч. Валиханова:
• Кашгарские сердцепохитительницы (отрывки из нескольких работ);
• Очерки Джунгарии (отрывок);
• Дневник поездки на Иссык-Куль (отрывок);
• О мусульманстве в Степи.