Путешествующие киргизы / Киргизомания
Типы киргиз-кайсаков, подвластных России. С фотогр. А. И. Шпаковского. Русский художественный листок, 1861, № 21
П. И. Небольсин. Путешествующие киргизы // Русский вестник, т. 29, 1860.
Августа 24-го оставило Петербург общество путешествующих по России киргизов. Всего их было человек пятнадцать. В Москве намеревались они провести пять суток и оттуда располагали пуститься в обратный путь, к себе по домам.
Киргизская степь стала теперь лишь географическим термином. Все пространство от северо-восточных берегов Каспия вплоть до границ Западного Китая разделяется теперь на три области: Область Оренбургских киргизов, Область Сибирских киргизов и область Семипалатинскую, представляющие сплошное население киргизского народа в числе по меньшей мере двух с половиной миллионов душ мужеского пола. Есть еще население около 200 тысяч душ киргизов - так называемая Внутренняя, или Букеевская орда. Наши путешественники, прибывшие в Петербург 31 июля, большею частию были из Области Оренбургских киргизов, перешедших в настоящее царствование из ведомства Министерства иностранных дел в непосредственную подчиненность и зависимость Министерства внутренних дел. Трое киргизов, два «барина» и один «слуга», приехали из Букеевской орды, лежащей в пределах Астраханской губернии и уже давно находящейся в непосредственном управлении министерства государственных имуществ. Все эти путешествующие, по большей части почетные и зажиточные, а что всего важнее, должностные и носящие русские обер- и штаб-офицерские чины лица, по происхождению и наклонностям своим принадлежат к киргизским родам (поколениям), издавна известным непоколебимостью верноподданнических своих чувств к России. У киргизов, по роду их жизни и занятий, неизбежно долженствовавших близко ознакомиться с Хивой, Коканом и Бухарой и с системой азиатской администрации, весьма естественно должна была родиться мысль о проведении параллели между тем, что они хорошо знали об азиатских, соседних к нам, владениях, и тем, что тоже хорошо должны были изведать в России. Сближение этих глубоко хранимых в душе впечатлений так было сильно, что, несмотря на единство веры с среднеазийцами и на отсутствие симпатии русских к киргизам, у сих последних все-таки сложилась в народе поговорка, объясняющая их приверженность к России и стремление сколько можно теснее сблизиться с русскими. Поговорку эту, сколько она мне помнится, можно по-нашему передать следующими словами: «Не говори просто: русский; скажи: счастье наше». По-киргизски оно выходит проще и лучше, да и игривее, вследствие созвучия начальных слов «русский» и «счастье».
В многоплеменном Петербурге, в котором Невский проспект старались выдавать нам, по нескольким иноверческим церквам, за осуществление провозглашенной у нас свободы вероисповедания, в Петербурге у нас киргизы редкость; едва ли и пять человек их здесь наберется. Они ходят в общеевропейской форменной военной одежде и, за исключением лишь одного человека, ничем особенным не заявляют о своем существовании. Этот один - еще очень молодой кавалерийский офицер, кажется, штабс-капитан по чину, кавалер Св. Владимира по пожалованию, султан по происхождению, Чакан по имени, Чингизович по отчеству, Вали-Ханов по фамилии (от деда, хана Валия, по происхождению султана). Г. Вали-Ханов из сибирских киргизов; он совершил ученое путешествие в Кашгар, и нынешнею зимой прочел, в одном из заседаний Географического общества, извлечение из отчета о своем путешествии, извлечение, полное эрудиции самостоятельной и взглядов истинно гуманных.
Из приезжих гостей почти каждый привлекал на себя внимание какою-нибудь характеристическою особенностью: это был весьма счастливый подбор лиц, готовых на отклик всему благородному, честному, прямодушному, всему, что только может быть доступно самостоятельному, не знакомому с лишениями и разумному степняку, развивавшемуся под влиянием хивинско-российских обстоятельств, но успевшему кое-что захватить и усвоить себе и из новейшей, не «изящной», но «ученой» нашей литературы: все наши лучшие журналы лучшим людям киргизского народа хорошо известны.
Не имея намерения знакомить вас с личностью каждого из этих путешествующих по России киргизов, я чувствую потребность передать несколько слов о двух или трех из них.
Из числа самых старших, поименую одного: это султан-правитель западной части Области Оренбургских киргизов, полковник и кавалер, султан [Султан-правитель - должность, в некотором роде равнявшаяся прежде губернаторской, но, с назначением губернатором г. Григорьева, султаны-правители подначальны уже ему. Просто «султан» - это генеалогическое достоинство, указывающее на происхождение, по прямой линии, от Чингиз-хана. Это киргизская аристократия, «белая кость», благорожденные, хотя, в массе, сильно обнищавшие.] Мухаммед-Гали Тяукин. Ему лет пятьдесят; должность свою он занимает давно, лет более пятнадцати. Под его управлением считается 60 тысяч кибиток, по-нашему дымов, семейств киргизских. Он глава части народа, нескольких родов, занимающих кочевьями своими пространство, превышающее, полагаю я, площадь Испании и Португалии. В его руках сосредоточена администрация, полиция и высший надзор за народным судом всех вверенных его управлению киргизов. Сердечная струна всех его помышлений, сколько я мог вывести из непрямых и не положительно высказанных мыслей его и рассуждений, вызвать в степь экспедицию ученых людей, которые, ознакомившись с киргизским земледелием, скотоводством и промыслами, сумели бы нагляднее передать киргизам новейшие успехи науки и практики и указали бы им возможность положительнее и быстрее идти к развитию и материальному, и моральному.
Из молодых киргизов, особенно привлекает на себя внимание советник «Временного» Совета управления Внутреннею ордою, хорунжий и кавалер, ходжа [Ходжей - целый род, то есть целое поколение киргизов. Они одни имеют право на зеленый цвет. И «уран» у них носит характер религиозный: «Алла́!» Уран - это воинский, но не просто воинский, а священно-воинский клик, так сказать, «восторгающее воззвание», заслышав которое, принадлежащий к роду должен бросить все и явиться, готовый, туда, где этот клик раздается. Общий уран для целого киргизского народа - «Алаш!» Частных уранов много: уран и тамга у каждого рода киргизов своя.] (то есть человек, по прямой линии происходящий от пророка Мухаммеда), Мухаммед-Салих Караулович Бабаджанов, мужчина 25 лет, с правильным, не скулистым, но матовым и несколько темноватым лицом, с прекрасными большими глазами и с иссиня-черными волосами, которых он на голове не бреет. Г. Бабаджанов владеет изящною русскою речью, говорит бойко и красноречиво, разумеется, когда предмет разговора сильно его затронет. Несмотря на «духовность» своего происхождения, он кончил свое образование в Неплюевском кадетском корпусе и носит казачью форму. Из бесед с ним я мог понять, что его сердечно затрагивают особенно два предмета: один, общий всем нам, - наша юстиция и уездные жрецы Фемиды, а другой - зловредность невежественной татарской пропаганды между киргизами и развращение народа примесью к учению Корана суеверных поверий и преданий.
Третье сильно заинтересовавшее меня лицо - это тархан, по-нашему сказать, обельный, киргиз семиродского рода, отделения кинджебай, управляющий прикамыш-самарскою частью Внутренней орды. Ими его и фамилия - Губайдулла Исенбаев. Г. Исенбаев человек зажиточный: одних лошадей у него три тысячи; баранов, разумеется, несколько десятков тысяч. Ему лет под тридцать. На вид он человек чрезвычайно добрый, чрезвычайно кроткий и чрезвычайно молчаливый. По-русски понимает все очень хорошо, но говорить не в силах, кроме коротких вопросов и ответов. Мысль, которою он, кажется, живет, есть возможное распространение между киргизами просвещения. Г. Исенбаев уже несколько лет основал в степи бесплатную школу. Вам, вероятно, известно, что у татар в каждой деревне, где только есть мулла, есть и училище: у муллы учатся своей грамоте и своему закону татарские мальчики, а у муллихи, жены муллы, - девочки. Во Внутренней орде тоже учатся у мулл и у их жен. На пятьдесят кибиток, наверное, одно медресе, одно училище существует непременно. Но г. Исенбаев не ограничился одною татарскою грамотой и Кораном; он сознал необходимость распространить между киргизами русскую грамоту и с этою целью нанял в свое училище, кажется, двух русских учителей; учеников же у него, в настоящее время, 130 человек. Но вот что еще замечательно: пример г. Исенбаева и, вероятно, его настояния так сильно подействовали на соплеменных ему чтителей Мухаммеда, поклонников Корана, что иные отсылают ребятишек своих учиться в окрестные русские селения, и - вещь для меня доселе неслыханная - мухаммедане отдают добровольно и с большою охотой детей своих к русским священникам для выучки русскому языку и русской грамоте. Киргизята живут у наших попов по целым зимам; по целым зимам не видятся с родными и, говорят, порядочно успевают. По мнению г. Исенбаева, дело шло бы превосходно, если б эти наставники умели учить киргизят не по устарелой системе: «аз, буки, веди, глаголь». Жаль, что киргизам и нашим дальним священникам незнакома метода г. Золотова: не мучились бы дети целыми годами над Псалтырем или над гражданскою печатью. Полагаю не лишним прибавить еще одну черту о г. Исенбаеве. Соседи киргизов, уральские казаки, не християнски, негуманно смотрят вообще на мухаммедан, а на киргизов в особенности. Притеснить, опозорить, облаять, обмануть киргиза нипочем; уралец исстари смотрел на киргиза как на предмет, которым можно всячески поживиться; человеческих прав его уралец никогда не признавал; время, конечно, взяло свое, но уральцы как закоренелые, до последних годов, раскольники, были не очень восприимчивы к теплоте лучей западного просвещения. В общественной жизни они мало подвигались вперед и благотворного влияния на развитие благосостояния своих соседей-киргизов ничем оказать не могли; до сих пор они более враждебно, чем братски, смотрят на этих своих сограждан. Для того, чтоб этому, исстари враждующему с киргизами населению дать средства завести школы для образования своих християнских детей, г. Исенбаев в нынешнем году принес в дар войсковой их казне тысячу рублей.
Киргизам не удалось посетить здесь, в Петербурге, воскресные школы. В двадцать пять суток, которые они провели здесь в столице под бдительным надзором ехавшего и жившего вместе с ними русского чиновника, они осмотрели не многое в сущности действительно полезное для них, хотя жаждали и напрашивались на все, что громко могло бы говорить им о величии ума человеческого и о торжестве науки над материальною природой. Первые, кажется, пять дней они никуда не выходили; потом стали их возить на представления; потом показывали то, что, как нарочно, огорчало их, вместо того, чтобы радовать, а под конец путешественники наши, вследствие неудач и гувернерских наставлений и запретов, впали в такую апатию, что иные перестали выходить из комнат, иные сказались больными и предались беспросыпному сну, и все разом стали торопиться скорейшим отъездом из Петербурга.
Проводниками идей о величии, могуществе и богатстве России для киргизов были: долгий путь из Оренбурга в Москву, быстрая езда без лошадей, на парах, из Москвы в Петербург и из Петербурга в Красное Село и в Царское Село; многолюдство жителей деревень, сел и городов; громада каменных зданий в столицах; изящество, богатство и роскошь императорских дворцов Зимнего и Царскосельского и, наконец, великолепный парад в Красном Селе всего гвардейского корпуса в блестящих мундирах, бездна артиллерийских орудий и удивительная выправка и маневрирование войск. Понравилась киргизам и поездка в большом судне, без парусов и без весел, а просто на парах, в Кронштадт, где поразили их укрепления, пушки и множество судов; но впечатление, произведенное на них Кронштадтом, было несколько смутно; это тем сильнее огорчало наших путников, что они издавна были наслышаны о европейской его славе и неприступности, но постигнуть это величие и эту неприступность им не совсем удалось.
Возили киргизов и по магазинам петербургским, где у них глаза разбегались на разные драгоценности; в этом отношении их особенно поразил английский магазин. Магазин русских изделий произвел меньше впечатления. Посетили киргизы, то есть свозили раз киргизов и к пресловутому Излеру; вечер здесь провели они с большим удовольствием.
Вот, кажется, и все, что магически подействовало на наших кочевых гостей. Все остальное принято было ими без особенного удовольствия. Это именно можно сказать о посещении Монетного двора, музея Горного института, музея Академии Наук (Кунсткамеры), ботанического сада, Эрмитажа и Пулковской обсерватории.
Вот результат отзывов, высказанных киргизами об этих посещениях, отзывов, сведенных вместе, хотя и высказанных разновременно.
«Мы, киргизы, народ кочевой, живем исключительно скотоводством. Покажите нам ваши улучшенные породы скота, втолкуйте нам необходимость реформ в нашем хозяйстве. А реформы нам необходимы: народ размножается, скот сильно плодится, а земля у нас в том же количестве, что было и прежде. Мы, естественно, во многих местах покидаем скотоводство и переходим на пашни. Покажите нам ваше земледелие; познакомьте нас с вашими улучшенными орудиями; мы понимаем всю недостаточность наших грубых саба́на и кетпеня [Саба́н - обыкновенный татарский, кое-как сложенный плуг. Кетпе́нь - инструмент, род топора, употребляемый для земляных работ. В 1850 году, во время пребывания моего на Златоустовских заводах, я, в самом Златоусте, видел в одной из зал, где хранятся разные любопытные предметы, киргизский кетпень с приклеенной к нему бумажкой, на которой значилось, что это - „неизвестный инструмент, употреблявшийся древними мексиканцами“. А из Златоуста рукой подать к киргизам, да и башкирцы всюду кругом: как бы, казалось, не порасспросить у кого-нибудь из них!]. У вас есть фермы, есть выставки земледельческих инструментов, есть образцовые хозяйства: - покажите нам, дайте нам наглядно уразуметь превосходство европейских изобретений и улучшений перед тем, к чему мы у себя пригляделись, и в чем, по вашим словам, обнаруживается вся грубость и вся неразвитость коснеющей в невежестве Азии. Мы ничего этого не знаем и не видали. Мы не видали даже у вас скачек; мы не можем понять, отчего скаковой приз дается у вас лошади, ее хозяину, тогда как, по нашим понятиям, приз этот должен принадлежать не неразумному животному, не одному ее хозяину, а целому отделению родовичей хозяина, выигравшего приз скакуна. Растолкуйте тоже нам, отчего, при желании нашем сообразоваться с благими видами правительства и покориться историческому ходу событий, мы встречаем препятствия в естественном переходе к оседлой жизни в отдаленных пустынях Оренбургского края. Когда нам рано еще было думать об оседлой жизни - нас поощряли обзаводиться домами, а теперь, когда мы чувствуем потребность строиться, - нам не дозволяют возводить в степи жилых зданий для себя. В нашей бедной, населенной степи мы сильно нуждаемся в лесе: покажите нам ваши лесные питомники, познакомьте нас с вашим искусственным лесоразведением, дайте нам уразуметь наглядно возможность, действительность этого лесоразведения, принимаемого пока нами лишь за невероятную выдумку, клонящуюся не ко благу народа, а лишь к его напрасному разорению. Растолкуйте нам: что такое пар? что такое газ? что такое электричество и гальванизм? Растолкуйте нам, что это не колдовство, а естественные силы природы, которые человек посредством науки покорил своей власти. Дайте нам уразуметь то, что нам выдают за правду, будто бы у вас под Петербургом, в Колпине, есть громадный молоток, движимый паром, молоток, под которым расплющиваются в тонкий лист самые крепкие металлы, и который между тем не разобьет стекла на карманных часах, подставленных под этот молот, если падение его рассчитать по каким-то черточкам и заставить его упасть немножко повыше того, где бы ему надлежало падать. Втолкуйте и объясните нам, в какой степени это не колдовство, а простое торжество умудренного наукой ума, что вы хотите теперь пересылать из города в город капиталы по телеграфу. Растолкуйте, как и отчего это может случиться, что французский император Наполеон скажет у телеграфа: „Чхи-чхи!“, а французский посланник в Петербурге отвечает ему в ту же минуту: „Здравия желаю!“ и оба друг друга громко слышат и хорошо понимают? Водили нас по Монетному двору, но мы узнали только, что тут деньги делают, а как делают, кто делает, сколько делает, какую силу представляют тут машины - мы решительно ничего не поняли, потому что нам ничего не растолковали. Не забудьте, что мы полудикари, нам все растолковать и все втолковать нужно. Какими темными людьми вступили мы в залы музея Горного института, такими же невеждами и вышли оттуда, ровнешенько ничего там не понявши. Те же самые плоды принесло и посещение ботанического сада. Если нашли нужным показать нам его, то, вероятно же, есть в нем что-нибудь величественное, достославное и заслуживающее восхищения и изучения. Мы видели травки, цветочки, дерева, а что в них толку - этого мы не поняли. Наш товарищ, султан Илекей, даже обиделся. Бывало, придешь, говорит, в любой сад в Хиве - сейчас тебе, с разными вежливостями, подадут сочную дыню, которая так сама, еще в руках, и тает; подадут огромную кисть чудного винограда, урюку, шапталы, али-бухары: ну и чувствуешь, осязательно понимаешь положительную пользу садов, их тень, их прохладу, их пользу на снедь человеку; а тут что? только на водку с нас взяли, а растолковать опять-таки ничего не растолковали. Нас потащили в Кунсткамеру в Эрмитаж; стыдливость наших стариков только оскорбилась этим. Мы брюзгливы, мы люди женатые, солидные, не ветреники, а тут тысячи черепов людских, и мертвые, Бог знает для чего сохраненные в спирту человечки и различные отвратительные для нашего глаза члены человеческого тела. Мы не понимаем, как можно было тратить деньги миллионами на постройку здания, обставленного изображениями обнаженных женщин: неужели ваши жены и дочери могут, не умирая от стыда, проходить мимо этих гнусных изваяний? В картинах ваших мы толку не знаем: надо воспитываться особенным манером, чтобы находить в картинах этих удовольствие, другие уверяют даже - отраду в жизни: нашему понятию мысль эта недоступна; нам хотелось бы лучше посмотреть, например, в Петергофе великолепные фонтаны, низвергающие, говорят, из недр земли вверх, под небесный склон, целые потоки воды. У вас есть множество училищ, и в Петербурге, говорят, учеников и учениц, развивающих наукой свой ум, считается несколько десятков тысяч: многим из нас было бы очень желательно понять всю разницу между столичными институтами и нашими степными медресе. Да мало ли чего мы насмотрелись бы у вас! Говорят, у вас перед глазами, в полчаса времени, можно видеть, как хлопчатая бумага превращается в ситец и в кисею, лен в холст и полотно, тряпки от этих материй - в бумагу, а бумага из них в газету? Все это у нас в степи считается колдовством. Как было бы нам приятно понять эти превращения, самим видеть торжество ума, торжество науки, торжество европейца над природой! Без этого пользы своим родичам мы не принесем; на это мы не пожалели бы ни времени, ни денег. А времени много пропало бесплодно, и даром эта шутка нам не обойдется. Теперь и мы поймем вашу поговорку, что время - те же деньги».
Любопытно знать, в какой мере наши киргизы остались довольны Москвой? Но так как приезды наших степняков в столицы, вероятно, будут теперь учащаться, то я полагаю, что настоящие заметки были бы не лишними для соображения тех, кому на будущее время вверено будет посвящение наших полудикарей в тайны величия и благоденствия России. Слишком мелочной надзор, слишком строгое опекунство и лишение свободного, взрослого и самостоятельного человека права свободно располагать своею личностью и своим временем кажутся нам плохими и очень ненадежными проводниками к его развитию. Что за беда, что киргиз не захочет надеть парадного, связывающего его костюма, предпочтет, вместо кареты, простую пролетку, вздумает вместо Кунсткамеры идти в театр или посетить татарского муллу? Зла и дурных идей не опасешься на каждом шагу, да и какие зловредные идеи может проповедывать киргиз хоть в Петербурге?..
Павел Небольсин
С.-Петербург
Августа 26
И. И. Железнов. Киргизомания // Русский вестник, т. 30, 1860.
Старинный наш знакомый (не по личным сношениям, а по литературе), г. Павел Небольсин, недавно выступил (в Русском вестнике, № 17, в статье Путешествующие киргизы), с теплым и задушевным словом о киргизах. В коротенькой статейке он наговорил кучу любезностей нашим степнякам, посещавшим в прошлом августе Петербург. Дело похвальное. Отчего ж, в самом деле, и не заявить публике о личностях симпатических, достойных уважения и сочувствия по своим нравственным качествам, о личностях, «готовых на отклик всему благородному, честному, прямодушному» и т. д.? Все это прекрасно, все это делает честь г. Небольсину, а, пожалуй, и всей России, потому что из теплого и задушевного слова степнякам - последние, если и не познают в совершенстве, то будут, по крайней мере, предощущать «благоденствие и силу России», а главное, «торжество науки над материальною природой» и т. п. Все это, повторим, прекрасно. Но… «зачем же стулья-то ломать?» Мы хотим сказать: г. Небольсин, восхваляя киргизов, прокатился насчет уральских козаков! Вот это, по-нашему, далеко не прекрасно. Уральский козак и русский человек суть лица тождественные, потому что уральский козак и русский человек, например, купец, мещанин, крестьянин и т. п., живут одинаковою жизнью, духовною и нравственною: обычаи, нравы, взгляд на вещи одинаковы как у козака, так и у русского! Следовательно, упрек (о котором будет сказано ниже), сделанный автором Путешествующих киргизов уральским козакам, одинаково относится и ко всем русским. Увы! патриотизм г. Небольсина и его горячее увлечение воспеть похвальное слово киргизам и выказать перед ними «благоденствие и силу России» повергли последнюю в стыд и срамоту! Что подумает о России Европа, прочитав Путешествующих киргизов г. Небольсина? Что скажет Азия вообще и Блистательная Порта в особенности? А сирийские дела, чего доброго, примут исход неблагоприятный для християн и выгодный для мухамедан!.. Что… Однако остановимся. Мы слишком бы далеко зашли, если бы стали перечислять все неприятности и огорчения, ожидающие Россию от выходки красноречивого и восторженного панегириста киргизов. Приступим прямо к делу.
Исчисляя добродетели и благотворительные подвиги одного из киргизов, г. Исенбаева, г. Небольсин говорит: «Полагаю не лишним прибавить еще одну черту о г. Исенбаеве. Соседи киргизов, уральские козаки [Соседи киргизов, заметим с нашей стороны, не одни уральские козаки, а и пограничные жители Западной Сибири, пограничные жители Оренбургской губернии, живущее по реке Уралу и Илеку выше уральских козаков; наконец, все русское население за левым берегом Волги, примерно от Саратова и до Астрахани, и в том числе немцы-колонисты. Численность уральских козаков к численности остальных русских, живущих по соседству с киргизами, относится как, например, одна капля к полному стакану воды.] нехристиянски, негуманно смотрят вообще на мухамедан, а на киргизов в особенности [Желательно бы знать, как смотрит на киргизов и других поклонников Мухамеда, например, на башкир, остальное, кроме уральских козаков, русское население, живущее по соседству с мухамеданами, а часто претерпевающее огромные убытки, а в иную пору и совершенные разорения от их хищничества, конокрадства и тому подобных доблестей? Положим, это частность. Но поговорка «не вовремя гость хуже татарина» и теперь еще в ходу у всего русского народа; нехристь, погань и тому подобное суть слова, доднесь русскими употребляемые в смысле слов бранных и унизительных. Такова сила истории! Следовательно, делать укор одним уральским козакам за неблагосклонный взгляд их на киргизов - довольно несправедливо.]. Притеснить, опозорить, облаять, обмануть киргиза нипочем; уралец исстари смотрел на киргиза как на предмет, которым можно всячески поживиться; человеческих прав его уралец никогда не признавал; время, конечно, взяло свое, но уральцы как закоренелые, до последних годов, раскольники, были не очень восприимчивы к теплоте лучей западного просвещения [«…Закоренелые, до последних годов, раскольники!» Что этим хотел сказать г. Небольсин? Мы понимаем, что г. Небольсин делает намек, что с последних годов козаки-раскольники уже не раскольники. Это правда, но так бы и следовало сказать прямо, ясно. Да, не дальше как года два тому назад, когда отнеслись к уральцам разумно, если не все раскольники, сколько их было на Урале, то огромное большинство их обратилось в недра православной церкви! А это доказывает, что уральские козаки не до такой же степени были закоренелые, по крайней мере, лучи западного просвещения, о которых толкует г. Небольсин, при разумном направлении, не всегда могли отскакивать от них как горох от стены. Впрочем, что касается этого вопроса, то есть лучей западного просвещения, мы скажем несколько слов ниже.]. В общественной жизни они мало подвигались вперед, и благотворного влияния на развитие благосостояния своих соседей-киргизов ничем оказать не могли; до сих пор они более враждебно, чем братски, смотрят на этих своих сограждан. Для того, чтоб этому, исстари враждующему с киргизами населению дать средства завести школы для образования своих християнских детей, г. Исенбаев в нынешнем году принес в дар войсковой их казне тысячу рублей» [Русский вестник, № 17, Совр. лет., стр. 45].
В этих красноречивых словах заключается двоякого рода смысл: первый, что уральские козаки, как народ отсталой, несогретый лучами западного (иного, восточного или северного, мы не знаем) просвещения, не могли оказать благотворного влияния на киргизов. Об этом мы скажем слова два после. Второй же, и самый существенный, смысл этих слов следующий: козаки-християне обижают киргизов-мухамедан, а мухамедане за зло платят добром - приносят в дар деньги на пользу християнских детей!
Сказанное г. Небольсиным может быть сносно в устах киргиза, которому бы вздумалось поднять голос в защиту своего племени, но в устах русского, человека образованного, сказанное г. Небольсиным отзывается крайнею натяжкой, парадоксом, пустым фразерством, жалким желанием сделать упрек козакам, упрек, нисколько не заслуженный ими, - короче, слова г. Небольсина в высшей степени пахнут киргизоманией!
На это мы представим, так сказать, осязательные доказательства в своем месте, а теперь займемся благотворительностью г. Исенбаева, которою г. Небольсин колет глаза уральцам.
Всякое даяние благо. Бесспорно, всякая благотворительность достойна похвалы, а благотворительность киргиза на пользу христиан достойна еще большей похвалы. Она, во всяком случае, стоит того, чтобы заявить о ней миру печатно, но заявляя о ней миру, к чему примешивать тут рассуждения и замечания, которые не только не возвышают цены доброго дела, но, напротив, извращают дело, само по себе чистое и доброе? К чему, говоря о благотворительности киргиза, сопоставлять ей враждебность населения, в пользу которого принесен дар? Мы такого убеждения, что лишние разглагольствия о благотворительных подвигах не поставят их выше того, чего они сами по себе стоят. Напротив, нужно опасаться, как бы не выискались такие скептики, которые могут не сойтись во взглядах с г. Небольсиным как с восторженным панегиристом, которые могут заподозрить чистоту побуждений благотворителя, которые могут, чего доброго, подумать, что благотворение и сделано-то именно с тою целью, чтобы, при случае, было чем попрекнуть русских, или иметь основательную причину получить, например, золотую медаль!.. Жаль, что г. Небольсину как слишком усердному панегиристу не пришла на ум такая простая мысль, когда он писал свою похвальную оду.
Мы, с своей стороны, нисколько не сомневаемся в чистоте побуждений киргиза, принесшего дар войсковой козачей казне, и не думаем умалять цены его филантропического подвига, но за всем тем не можем не заявить нашего мнения, что как бы ни были чисты побуждения киргиза, принесшего казне дар, уральские козаки не должны из-за его дара нести упрек, какой сделал им г. Небольсин. Если б уральские козаки в отношении к этому дару остались в совершенном неведении, то и в таком случае совесть их никакого угрызения не испытает, и не потому, что они, как говорит г. Небольсин, закоренелые раскольники, не очень восприимчивые к теплоте лучей западного просвещения, а потому, что дар этот сделан без их ведома (под словом их мы разумеем народ), помимо их воли и желания, - короче: дар этот принесен не непосредственно им, а казне, находящейся в заведывании администрации! Итак, пустое фразерство г. Небольсина: «Для того, чтоб этому, исстари враждующему с киргизами населению дать средства завести школы для образования своих християнских детей, г. Исенбаев принес в дар войсковой их казне тысячу рублей» - да мимо идет уральских козаков! Пускай утешается им автор Путешествующих киргизов и его protégé!..
Кстати, о казне. Уральские козаки, что касается до их казны, не нищие; у козаков уральских есть довольно порядочный капитал (более миллиона рублей сер.), скопленный в недавних годах от казачьих трудов. Капитал этот каждый год нарастает и процентами, и новыми доходами. На этот капитал, без всяких сторонних, а тем более киргизских пожертвований, можно завести и содержать не только несколько школ, но и гимназию (при народонаселении в 60-70 тысяч). Но расходование этого капитала зависит не от козаков, а от администрации. Справедлив ли упрек, направленный против уральцев красноречивым автором Путешествующих киргизов?
Вот что еще:
Уральске козаки, хотя и «закоренелые раскольники», немало, в свою очередь, жертвуют денег не только на заведение и поддержание школ для своих детей, но и на памятники некоторым русским лицам. Правда, мы не слыхали, чтоб уральский козак или другой кто из русских, сам по себе, принес в дар деньги на заведение татарского медрессе; этой добродетели мы ни за кем из русских не знаем; этой добродетели, положительно можно сказать, нет и быть не может за русскими. И тому есть причина натуральная: русские живут под державой государя християнского. Русские не знают ни пашей, ни кадиев, ни муфтиев и т. п., а знают губернаторов, атаманов, архиереев и т. п. А будь наоборот, например, управляй уральскими козаками не Аркадий Дмитриевич Столыпин, свиты Русского Императора генерал, а какой-нибудь паша Блистательной Порты, вроде, например, Ахмет-аги, недавно расстрелянного в Дамаске, за гуманное обращение с християнами; - тогда, может статься, и уральский козак принес бы что-нибудь, по силе-мощи, в дар мусульманскому медрессе, - тогда, может статься, и г. Исенбаеву, хотя он «на вид и чрезвычайно добрый», едва ли бы пришла в голову такая благая мысль - нести казне в дар деньги для християнских школ! Ну как бы г. Небольсину не понять такой простой вещи? Все киргизомания виновата.
Вот что еще:
Между християнским населением в Уральском казачьем войске есть довольно и мухамедан, татар и башкирцев (первых более 3.000, а последних более 5.000 душ). Татары живут частию в одних селениях с русскими, а частию в особых селениях между русскими. Башкирцы же составляют особый сплошной кантон, или отделение, примыкающее южными границами к Киргизской Букеевской орде, родине и месту действий г. Исенбаева. Как в селениях, где живут козаки-татары, например, на Узенях и Чижах (эта места близко к Киргизской Букеевской орде, особенно Узени, рядом с ордой), - так и в башкирском отделении, в последние два-три года, много заведено школ собственно для татарчат и башкирят. Здесь мы ставим точку, а за нею вопрос: «Не для этих ли питомцев, своих единоверцев, г. Исенбаев принес казне в дар тысячу рублей?» [На этот вопрос мы никакого ответа не даем: чего положительно не знаем, о том утвердительно и говорить не можем; но покорнейше просим кого-нибудь из уральцев, живущих на Урале и хорошо знакомых с этим делом, разъяснить его насколько возможно. Что, если, в самом деле, г. Исенбаев, принося казне дар, имел в виду не християнских, а мухамеданских детей или, по крайней мере, не одних християнских, но и мусульманских детей вместе? Тогда упрек, сделанный от г. Небольсина уральским козакам, а в лице их и всем русским, будет более чем неосновательный!]
В виде дополнения, коснемся еще лучей западного просвещения.
«Уральцы как закоренелые, до последних годов, раскольники были не очень восприимчивы к теплоте лучей западного просвещения…» - сказал г. Небольсин в виде упрека уральским козакам (см. выше, выписку из панегирика г. Небольсина г. Исенбаеву).
Не одержимые, благодаря Бога, никакою манией, мы против этого не спорим. Но кстати скажем вот о чем: каким путем луч западного (еще раз заметим, что иного, восточного или северного, не знаем) просвещения может проникнуть к уральским козакам? Уральские козаки живут на востоке, на рубеже России с Азией, стало быть, не близко от Запада. Для того, чтоб осветить и согреть уральских козаков, луч западного просвещения должен пройти через всю Россию и совершить свое путешествие, например, от Москвы через Владимир, Судогду, Муром, Арзамас, Ардатов, Алатырь, Корсунь, Сызрань и другие города и через множество деревень и сел государственных, помещичьих и разного другого наименования крестьян! Видите ли, какой длинный и многотрудный путь лучу западного просвещения!.. Нескоро проберешься через такую трущобу. Лучи западного просвещения не атлас, не бархат и тому подобные предметы роскоши; лучи западного просвещения нельзя провезти на Урал ни на телеге, ни в вагоне, ни даже на аэростате: они сами собой могут проникнуть на Урал, в этот удаленный уголок России, но не прежде, как сама Россия ими согреется. Мы, конечно, не ставим в укор России, что она, до последних годов (выражение, заимствованное у г. Небольсина), не очень была восприимчива к теплоте лучей западного просвещения; но в извинение уральцев не можем не сказать, что если в комнате холодно, то на чердаке тепла нечего искать. Как человеку, толкующему о лучах западного просвещения, г. Небольсину грешно этого не знать! - азбука не мудреная, и потому вовсе не следовало бы пускаться в ненужное красноречие о явлении, всем и каждому известном и понятном, и ставить уральцам в упрек, что они не могли оказать благотворного влияния на развитие благосостояния киргизов, тем более не следовало, что соседи киргизов, как мы уже имели случай заметить, не одни уральские козаки, а и пограничные жители Западной Сибири и проч. и проч. А если уж неотвязчивая киргизомания вынуждала сделать упрек за киргизов, то приходится сделать его не уральским козакам, этой горсти русских, занесенной в такую даль от России, а всей России, потому что не на ком другом, а на самой России лежит призвание согревать лучами просвещения киргизов и иных многих инородцев, потому что уральские козаки, в свою очередь, ждут этой теплоты от России.
Иоасаф Железнов
Москва
8-го октября 1860 г.