Самые последние розы: фотографии последних героев тепла. Огородный сентябрь
Мы этот год проводим как в деревне, хотя почему как?
Потому что в посёлке, что, конечно, отличается по типологии от деревни и села (да и церкви у нас в слободе, разросшейся при советской власти, пока не построили), особенно если снаружи, тогда как если изнутри, то все признаки деревни у нас на умозрительное лицо.
Ну, или на два лица, покуда не распространилась в России привычка к приусадебным участкам в черте города; к субарбее...
Все спорят влияет ли пандемия на ход всеобщего развития, а мне так кажется - уже повлияла, поскольку многочисленные отмены и сидения на месте позволили многим не съездить, не встретиться, не познакомиться, вместо этого заполучив режим сам-на-сам, а это отдельный подарок.
Трудный, конечно, но благоприятный и великодушный.
На моей памяти никогда каникулы, больничные и отпуска не были столь длительными, безразмерно-продолжительными, лишёнными стереотипа сделать всё по минимуму двух недель или же даже десяти дней.
Жизнь шире форматов, о которых я тут писал уже пару дней назад, так как тема эта меня давно уже занимает, а вот сформулировать самое важное времени всегда в обрез.
Жизнь широка и непредсказуема, как и появление новых бутонов на цветочных кустах, казалось бы сезон завершился как официально, так и неофициально, а стволы выстреливают двойчатками и даже тройчатками нежно благоухающих чайных роз, имя которых связано не с чаем, но с Чайной, с Китаем.
Чайная империя.
Внутренняя Монголия Чайной Империи, Чайны.
Чайна Чайны.
Формат, понятное дело, средство борьбы с хаосом и сублимация опоры на порядок даже там, где этого порядка быть не должно, потому что стихии...
Из-за того, что это год выпал из привычного расписания, потянув за собой расширение восприятия устоявшихся форматов, что-то сдвинулось внутри восприятия, особенно когда временные участки оказались растянуты и лишены обычного ранжира (это когда одно следует за другим), накопились отклонения и наложения друг на друга (книжки мои вышли обе вне ожидавшегося графика) вышли на авансцену такие участки привычного, которые раньше прикрывались суетой и лопухами.
Среди прочих, между прочим, и сами лопухи, которые, правда, я прицельно не снимал, оставив их для следующего года - очень уж в этом году было много других, рядовых и нерядовых героев, внезапно начавших почковаться на снимках и образовывающих отдельные, сольные фотографические подборки.
Если я ничего не путаю, то, первым делом, в автономную историю сложилась майская ещё (а нынешнее лето захватило май почти полностью) история двух самых первых тюльпанов - мужественных первопроходец нынешнего нестандартного сезона.
Июнь покорил взрывом особенно махровых и пышных пионов, которые обычно росли на обочине иных цветов и ягод, а в этом году солировали с силой опер Верди.
Словно бы унаваживали их и поливали каким-то особенно терпким отчаяньем.
В начале июля пришла идея собрать одуванчики, которые и до этого, как и после этого цвели не переставая (и, такое ощущение, что до сих пор цветут, никакая непогода им не предел), однако, после того, как глаз зацепили культивированные цветы, вроде тюльпанов и пионов, формат дорос до понимания красоты дичка.
Можно было сделать ещё и подборку из беспрерывно цветущего, то там, то здесь, шиповника, но я уже не смог сгруппироваться, очень уж процесс оказался растянут - на какое-то отдельное лето внутри общего лета.
Как и сирени, поскольку она ж высоко и непонятно как к ней подобраться поближе.
Если только в букетах.
Но это другой совсем жанр.
Так обманчиво и так странно: всю пору цветения мне казалось, что я только и делаю, что формирую и структурирую формат, а когда теперь пришла пора подводить итоги выходит, что таких вот сольных подборок, как нынешняя про розы, всего ничего.
Дерюга текста расползается - обычный эффект удалёнки по времени: чем дальше от точки сборки (романы Кортасара, кстати, разваливаются точно по такому же принципу старой дерюги), тем меньшим оказывается весь наш вклад в реальность.
Вклад в склад.
Это такое нормальное свойство всего того, что так быстро становится историей, потому что для того, чтобы стать историей из нерасчленимого потока нужно вычленять и фиксировать какие-то детали, ведь неназванного не существует и только детали способны связываться в нарративы.
Я медленно подползаю к розам, но мне про них сказать особенно нечего, настолько они самодостаточны, отчаянно пахучи (аромат плывёт последним прости мимо опустевших грядок) и неуловимо перламутровы, трепетны и стойки.
Это "Ленин куст", его Леночка дарила маме, приснившись мне сегодня внутри какого-то огромного книжного магазина, уходящего вверх Вавилонской башней, словно бы нарисованной в компьютере.
Мы потерялись с ней, несмотря на то, что она написала мне свой телефон на моей ладони.
Хотя телефон этот выглядел как код наблюдения за передвижением посылки: перед цифрами там стояли две латинские литеры, сейчас уже не помню какие.
Сны корректируют желания, выправляют их, пытаясь подменить справленным вариантом; последние розы, перед осенней обрезкой под корешок (дальше мама укутает из черенки и укроет пластиковым стаканчиком под снег) пламенеют на ветру, словно бы обжигаясь сентябрьскими дуновениями.
Человеку, в этом смысле, проще, мы тепло одеты.
Теперь тепло одеты в китайские котлеты пуховиков.
Отсюда, из этой подборки, сентябрь кажется одним затяжным прыжком в лето: это когда на верхотуре холодно, точно на дне, но, по мере снижения и приближения к земле, тело окутывают словно бы лепестки тепла, восходящего навстречу траектории.
Лепестки, действующие на лицо подобно сухому льду, если вы знаете что это такое.
После приземления тяжёлый занавес спадает и огород, расчищенный от переросших томатных и огуречных плетей, да подгулявших цветочных базаров, переходит в иное агрегатное состояние предпоследней пустоты и покоя.
