По дороге из Яминска в Чердачинск, минуя Челябинск самого начала осени. Фотоснимки покоя
Сюжеты возникают, ну, или находятся постфактум. Заводятся внутри массы высказываний (фотоснимок - это высказывание, конечно же) и влияют на структуру.
Снимки из подземного перехода под Площадью Революции (главным майданом Яминска) опускаются в подвал, под плашку ЖЖ, в набор черно-белых кадров, которых сегодня больше, чем цветных, хотя осенью, обычно, бывает наоборот, так как в фотографии и в осени самое главное одно и то же - свет, взнуздывающий цвет.
Для этого, собственно, нарратив подборки и нужно прерывать на разные составляющие, тем более, что она, подборка, то есть, посвящена большому городу, а он неохватен по определению, зато мирволит отдельным, кротовьим норам, прокладываемым в его пористой материи, состоящей из складок.
Во-первых, это центр, куда, как в каждом советском городе, сходятся все пути, во-вторых, это остановки общественного транспорта, которые ведут нарратив в наш посёлок: на каждой такой остановке есть свои магазины или учреждения, необходимые в быту.
Понятно, что на этих остановках я бываю чаще, чем в других местах и даже в центре (всё равно в него нужно специально выбираться), хотя в этом сентябре у меня была и парочка городских круизов, заведших меня гораздо севернее центра - например, когда я ездил к Петровне на Северок, а потом пошёл сначала по Комсомольскому проспекту до момента зарождения его на сломе Свердовского, а, затем, прошёл ещё и весь практически Свердловский (всего в тот день вышло 13 км)...
Ну, или когда я показывал Лене Соловьевой и Сергею Носову, приехавшим на книжную ярмарку, в которой сам я не участвовал, разные памятники столицы Южного Урала, поскольку Сергей же специалист по самым странным памятникам, а у нас такого добра как гуталина.
В этот день мы находили 11 км и наделали много фоток, до сих пор лежащих не особенно разобранными, из-за чего сложилась даже некоторая очередь и фото-пробка, так как после этого я ещё побывал на паре выставок, а это почти всегда удваивает фотографический объём месяца.
То есть, Челябинск превращается из Яминска в Чердачинск путём взаимной переписки выбора и отбора.
Хотя всё равно же города гораздо меньше, чем поселковой инфраструктуры - мой 2020-ый ( захвативший, правда, и хвостик предыдущего 2019-го) имеет отчётливо элегический (поселянский, буколический - в самых что ни на есть буквальных значениях этих понятий, экологически чистый) прононс: Ну, а дома и в "огороде" (на улице детства и даже в посёлке, обтекающем нашу жизнь со всех сторон) дел так много, что руки до города доходят крайне редко.
И, тем более, редко до города доходят ноги.
Впервые я поймал следы осени и первый транш осеннего света у Медакадемии (корпус "Утюг"), возвращаясь с Доватора на Медгородок: эта прогулка выпадает в подборке на первые пару десятков чередований чб и цвета.
Ревностно отмечая первую проседь, особенно эффектную на фоне насыщенного зелёного травы, кустов и деревьев, всё ещё пребывающих в ауре августовского дурмана.
Желтые и багряные прядки становятся заметны на закате или когда много листьев на асфальте и, неубранные, они начинают ментально отсвечивать окоёму.
А дальше масса снимков идёт из Ленинского, куда меня занесло внезапно к пару им. Колющенко (у того самого завода, строившего легендарные Катюши) и там уже начало всё мешаться с наплывами других районов, поскольку в этой куче образовались и какие-то локальные тропинки, которые хочется вынести, если получится, в отдельные посты (например с храмом Александра Невского, неожиданно ставшего актуальной достопримечательностью ещё летом, так что больше откладывать уже просто не имеет смысла) и рассказы.
Потому что перехода от августа к сентябрю и, следовательно, от лета к осени не было, не дождались, что хорошо, год наступал и обновлялся наплывами, в ритме бумеранга, с возвратами и камбэками, омутами беспризорного тепла и бесприютного ветра, словно бы зарождавшегося среди вечереющих елей в сквере Алого Поля.
Это странный и до сих пор недооценённый сквер является чем-то вроде метафизического пупка Яминска, который принадлежит сразу всем и сразу же никому (так как это, вообще-то, вопрос соотношения людей, пробегающих мимо объекта и твоей собственной скорости присвоения территории)...
Но это параллельная тема, не о ней сейчас.
Кротовьи норы, если их расположить на городской карте, которые общественный транспорт вешает, с изображением всех остановок в виде надсечек на проводках нервных окончаний, на будку водителя, выглядят стекающими вниз траекториями, поскольку посёлок АМЗ расположен на юге, а все мои экзистенциальные цели - на севере.
Причём чем севернее, тем экзистенциальнее ( исключение - Северозапад, который в этом году я навещал по вполне понятным причинам чаще обычного, а в последний раз, возвращаясь из мастерской Фокина, оказался там даже поздним вечером, кажется, впервые с начала моих ретро-хаджей в 12/14-м году).
Впрочем, снимки осеннего Северка я тоже поставил на ожидание.
В лучшем случае, они выйдет в ноябре, когда уже совсем стемнеет.
В этом нет никакого расчёта, просто, видимо, очередь подойдёт.
Но может ведь и не подойти, если внезапно со мной случится какое-нибудь дополнительное фотографическое событие, вроде района Чердачинска, который я не видел с школьных (университетских, российских, домосковских) времён.
Хотя я теперь стараюсь жить так, раз уж нас всех в 2020 угораздило оказаться вне расписания, чтобы такие события выпадали как можно реже.
Очень уж лениво предъявлять результат, запоздалый и отчётливо остывший - фотоснимкам тоже ведь свойственно остывать со временем.
Вот как книгам или даже твиттам.
Меня сейчас спасают именно писательские техники остранения: даже в свой родной город я запущен сторонним человеком, имеющим внеположенную цель.
Ибо где находится центр писательской вселенной?
Даже не в голове, но в прокуренной груди, реагирующей, вместе с коленями, на смену погоды.
В коленях и в запястьях, во всём том, что ноет, вслед наступлению отопительного сезона (коморка моя - это ведь тоже часть городского метафизического хозяйства) и в голове, если снова мигрени.
Отчуждение запускает программу-спрут, вынося все подробности вовне, со временем внешней, по отношению к носителю, становится даже собственная жизнь носителя.
В ковидном году всюду убыль и разрыв, кризис и безработица, только ЖЖ разбухает как на дрожжах, выдёргивая из пустоты занозы и заусенцы (пунктумы и стадиумы), то есть, по сути, отапливая улицу, которая обязательно исчезнет вместе со всеми этими буквами, не так уж и много осталось.
Такая себе, писательская ворожба высокого полёта, когда буквы не за деньги, а чтобы вот только эту вот жизнь немного продлить.
Безрезультатную, на вид.
Нет-нет, за этот год я не поумнел, но стал заметно плотнее.
уж не тут ли
