Душ из денег, Данина зарплата, снеговик в морозилке, утраченный секретик и чем дело успокоилось
За пару дней до отъезда, Даня начал собирать чемоданы.
Обычно он приезжает с мамой и братом на полтора-два месяца, а этой зимой удалось вырваться лишь на две недели, пока в школе были каникулы, да и то с заступом - пока Даня месит снег, гуляя по посёлку АМЗ, его одноклассники во всю учатся, а мама Лена боится отстать от программы.
Даня ещё опережает соучеников в развитии, но, по словам Лены, запас этот быстро тает - в школе ему сложно сосредоточиться, вечный прыгатель распирает изнутри, поэтому учительница разрешает ему на пиках непокоя вставать с места и выходить в школьный двор, обежать его пару раз по периметру.
Выпустить пар.
Вспоминая свои детство и учёбу, я говорю Лене, что поездка к бабушке и дедушке важнее школы, вообще ни на что в дальнейшей жизни не влияющей, но пока переубедить её мне не удалось.
Лена стоит на своём, ей виднее.
Две недели пролетели одним мигом - у Дани же каждый день происходят важные события, причём, чем их больше тем жизнь кажется ему стабильнее и прочней.
В события у него попадают не только новости и прецеденты, которых не случалось ранее, но и повторения.
Вот как сейчас - идём мы недалеко от «Магнита», мимо штаба в кустах на краю квартала глухарей, так манившего его этим летом, а сейчас он проходит мимо и вижу: не помнит, как изучал чужое стойбище, скрытое в густой зелени.
Как приходил сюда почти каждый день, чтобы отметить зорким глазом всяческие изменения, добавленные местной алкашнёй или подростками в укромном шалаше, стихийно сложившимся из старых деревьев, давным-давно облокотившихся друг на дружку, да так и разросшихся.
Потому что теперь зима, листьев нет, ничто не кипит и не пенится.
От чужой штаб-квартиры остался остов и Даня вдруг видит лестницу, прислонённую к старому ясеню, сбоку от брошенного кем-то дивана и импровизированного столика, сооруженного из валуна - ну, и тогда вспоминает, что это же чья-то нычка, одна из важнейших тайных квартир, которые он коллекционировал прошлым летом - пока мы гуляли по АМЗ и бежит туда, к лестнице, то ли вспомнить, то ли закрепить знание…
Первым делом Даня сложил в пустой чемодан наборы лего.
Ими его, завалили зимние родственники, так как это - едва ли не единственная ( впрочем, есть же ещё Кубик Рубика!) игрушка, над которой он может медитировать часами, смолкая во внутренней сосредоточенности, чтобы мама и бабушка могли отдохнуть от его гиперреактивности и заняться делами.
Фигурки Данель собирает из пазлов в один присест, так что новые наборы нужны чуть ли не каждый день - мы ходим за ними в «Магнит», параллельно обозревая окрестности: Даня делает из этих экспедиций свои выводы, а я - свои.
Я вижу как посёлок, в который по периметру понатыкали многоэтажек разрастается не только вширь, но и вглубь, отчуждаясь от самого себя.
Я ещё помню АМЗ даже не сонным, но спящим, когда каждый встречный обязательно будет знакомым или даже «родственником кролика».
Теперь старожилы поумирали (в этом году сгорела от рака «старшая по посёлку», жившая по соседству с омоновцем - вот почему Даня вспомнил покойную бабу Олю, когда мы проходили мимо дома омоновца, почувствовал что-то такое?) или разъехались, зато стало слишком много людей пришлых и случайных - новых соседей и новых домов, где живут непонятные существа иной антропологической формулы.
Возле железной дороги развернули строительство большого квартала, работа кипит даже ночью, в туман, который напал на Чердачинск ночью, когда Лена и Даня летели домой через Москву.
Но пока мы с Даней стороной обходим пустырь, на котором самосвалы самоутверждаются, въезжая на горы вырытой ковшами земли.
Мы в последний раз обходим «владенья свои», в последний раз повторяем урок игру «поверните направо», «поверните налево», чтобы Даня, наконец, запомнил: правая рука - та, которой он пишет.
Самосвал вываливает из кузова камни и комья чёрной земли, точно гадит, заваливая деревья, растущие по краям старинной дороги (в детстве я ходил по ней в детскую библиотеку, закрытую ещё при Ельцине или даже при Горбачёве), огромные валуны.
Деревья трещат, но держатся, не валятся.
Возможно, летом внутри их покорёженных куп раскинется чей-то дополнительный штаб, а мы идём дальше - в сторону заводского стадиона, привлекающего Даню криками спортсменов.
Летом мы ходили сюда смотреть, как школьники рубятся в футбол.
Они и сейчас в него играют - поле, покрытое искусственной травой, расчищено от снега, из-за чего по краям его навалены сугробы и Даня последовательно штурмует их, точно горную гряду, один за другим.
Футболисты Дане сейчас не очень важны - гораздо интереснее почти пустой каток, залитый в стороне, между стадионом и вспомогательной школой.
Даня давно звал меня на «ледяную поляну», да всё дорога в эту сторону не шла, а если не сегодня, то когда вообще?
Кормушки для птиц мы уже сделали и повесили на деревья в саду, насыпав зерна (его клюют меньше) и семечек («не в коем случае не жаренных - жаренные семечки для синичек практически смертельная отрава», объяснила баба Нина), осталось лишь навестить «ледовую поляну», да раскупорить секретик, закопанный в огороде под яблоней.
Летом мы увлекались играми в археологические раскопки.
Теперь песочница стоит пустая - весь песок потратили при укладке плитки во дворе, которой дед Вова занимался осенью: хорошо, что секретик мы спрятали в саду, среди плодовых деревьев.
Снега в декабре немного - они с дедом начали строить снеговика у песочницы и пару дней сгребали снег в кучу, да бросили из-за отсутствия строительного материала - снегопады обходят наш декабрь стороной, так что секретик мы найдём быстро.
Была ещё другая идея: повторить эксперимент с мыльными пузырями, которые на видео из интернета красиво покрывались снежинками, стоило им соприкоснуться со снегом.
Лена даже купила набор пузырей в «Колесе», куда ездила за новогодними подарками, но эксперимент не вышел - видимо, для реализации его нужны крутые морозы, а у нас пока не больше десяти.
Зато, когда София заехала прощаться, Даня встретил её салютом из мыльных пузырей!
София всё норовила приобнять дружочка и даже поцеловать его, но Даня пошёл в жестокий отказ, отпрыгивал в сторону и кричал, что отказывается жениться на Софии, так как пока не готов.
Рядом лежал чемодан, набитый лего и монетками, который Даня натаскивал в карманы все эти две недели.
С какого-то момента он повадился забирать на кассе налог из сдачи.
Вклинивался между мной и кассиром, требовательно тянул руку к деньгам, называя всё это своей зарплатой.
Кроме того, обнаружил у меня залежи советских монеток и всякую мелочь, оставшуюся от заграничных поездок, раритетные жетоны на метро и прочий антиквариат.
Особенно ему приглянулись блинчики советских пятаков и монетки по 15 копеек, которые в супермаркете он пытался засунуть в автомат, выдающий жевательные шарики.
Машинка не сработала и Даня удивлялся почему чуда не происходит.
Мои объяснения про валюты разных стран и историю СССР он пропустил мимо ушей, как отвлечённую и не имеющую к нему никакого отношения.
Уже тогда душой он был практически дома - с папой Тигой, братом Микой и старшей сестрой Полиной, потому что начал вдруг фантазировать, что дома у него схоронено, ну, просто огромное количество денег.
- Мы с папой и Микой в них просто купаемся, так много у нас шекелей. Залезаем все в ванную и принимаем душ из денег.
- Даня, это как? Вываливаете на себя таз с монетками? А голове потом не больно? Кожа не болит?
- А мы с купюрами моемся - они летят на нас сверху и шелестят.
- Но они же такие грязные, ты только подумай, через какое количество человеческих рук проходят все эти бумажки.
- А мы купаемся только с новыми купюрами, которые мама только что из банка принесла…
Тут я не нашёлся, что сказать и вспомнил Дане Скруджа МакДака, нырявшего в мультипликационный бассейн, набитый банкнотами. Но Даня этой мультяшки не видел - другое поколение, блин, совсем другая культур-мультур.
Когда они улетели, дома стало пусто, даже опустошённо как воскресным утром.
Когда распахиваешь шторы и в окна мощным потоком вваливается белая тишина.
Шум, как источник постоянного раздражения, исчез, а вместе с ним и энергия, бьющая током и словно бы расширяющая комнаты раза так в два.
В повседневной жизни важны не события, когда мы кочуем от одного выплеска до другого, но сам фон этой жизни, набитой явлениями из самых разных сфер, сама возможность жить среди родных насыщенно и душевно.
В атмосфере априорной, молчаливой поддержки.
Для жизни нет ничего важнее жизни, с её течением и запрудами, постоянной сменой внутреннего пейзажа, которую нам обеспечивает семья.
Одинокий человек знает, что это такое, потому что пейзажное изобилие чередуется у него с глубинным уединением.
С 100% сосредоточенностью на себе.
Сегодня я шёл по посёлку нашими с Даней тропами и представлял, как Лена сейчас занимается домашними делами внутри поздней израильской осени, сдержанной и молчаливой, в иной климатической зоне, с совершенно другими задачами ежедневного существования, которые обязательно набьются ей в голову уже на следующий день.
После перелёта, у неё, как у Дани, как у каждого из нас, сменилась не только внешняя картинка, но и внутренняя, теперь они отапливают теплом своих тел и своим духовным светом реальность, существующую параллельно моей, нашей.
Стенограмма чувств практически обнулилась, перезапустившись с новой точки - там, где с балкона в комнаты льёт совсем другой, концентрированный свет, растения цветут круглогодично, а в воздухе, как бы он не был горяч (за исключением дней со зверствами хамсина) подразумевается море за линией горизонта и можно принять душ из шекелей, только что прибывших из банка.
А сколько ещё таких параллелей по свету (даже если одних, самых хороших знакомых, посчитать) развивается одновременно?
Дух захватывает.
Но пока ребята ещё не улетели в свою автономную жизнь, у нас с Даней горело одно важное дельце, откладываемое со дня на день долгие две недели - нужно было, наконец, летний секретик откопать.
Когда-то, в далёком теперь, августе мы выложили фольгой пластиковую форму из-под сметаны и сложили в неё всё, что бог пошлёт.
Точнее, то, что под руку подвернулось.
Если ещё точнее, то там, конечно, были сплошь ненужные предметы, но, чтобы секретик всё-таки обладал притягательностью и магнетической силой, один предмет надо было для него пожертвовать из самого необходимого.
От сердца оторвать.
Поэтому, когда пару дней назад Даня задумчиво сказал, что скучает по своему голубенькому ластику, я понял, что он напряжённо думает о летнем секретике.
Тем более, что дальше, почти без паузы, он уточнил максимально тактично.
- Ты ведь, наверное, тоже скучаешь по своей машинке?
Потому что для секретика я пожертвовал машинку-брелок.
Кроме этого, в августовский секретик мы с Даней упаковали:
Рисунок айфона, который Даня сделал с моей трубки;
Игрушечный самолётик;
Бумажное сердечко с улыбающейся мордочкой;
Розовое соцветие герани;
Линзу от очков.
Ластик.
Честно говоря, из всего перечисленного, больше всего меня интересовало, что стало с веткой герани, если, разумеется, она не рассыпалась под холодной землёй.
С последней зимней экспедиции мы пришли разгорячённые ходьбой и новыми знаниями, но не стали подниматься в дом, а сразу направились в сад.
Мне казалось, что я хорошо помню место схрона между яблоней и оградой, но теперь, без травы и под коркой снега, эта полянка выглядела как-то иначе.
В августе, закопав сокровища, накрытые прозрачной крышкой, и разровняв землю, Даня положил на них сверху палый яблоневый лист, обозначивший нашу с ним общую тайну.
И пока мы жили на АМЗ, время от времени проходя мимо, я смотрел на этот листик, чтобы на душе хорошело, и чтобы лишний раз убедиться: машинка и ластик, вместе с некоторым набором бонусов, находится в надежном углу.
Но потом мы разлетелись на самолётах в разные стороны и лето в Чердачинске закончилось без нас, потом наступила плавная, долгая осень, когда холода всё не шли и казалось, что август способен растянуться практически до Покрова.
И как уж тут всё складывалось в наше отсутствие мне не ведомо, я никакой ответственности за этот период не несу, тем более, что именно этой осенью, уже после нашего разъезда, разразился мусорный коллапс, ещё сильнее прославивший Чердачинск не с самой лучшей стороны.
Люди, узнавая, что происхожу я с Южного Урала, вспоминают, в первую очередь, красные труселя, во вторую - болид, упавший в озеро Чебаркуль пять лет назад, а теперь ещё вот эти свалки, кисшие в городе неделями, пока большие боссы делили вонючий бизнес. Раньше моя родина ассоциировалась с командой «Трактор», виа «Ариэль» и шахматистом Карповым (как вариант - кинорежиссёром Герасимовым, хотя, вообще-то, Сергей Аполлинариевич Герасимов родился в селе Кундравы, а не в областном центре), так что регресс налицо: нынешние общепризнанные реалии выросли не на благодатной чердачинской ниве, но занесены сюда извне, точно вирусы.
Какое-то время мы с Даней рыскали среди яблонь, разрывали ногами снег, но заветного окошка в дёрне не отыскали.
Даня вдруг вспомнил, что я фиксировал процесс закладки капсулы на фотоаппарат и предложил обратиться к фотохронике лета, но штука в том, что старых снимков я не храню, выгружаю их каждый день в макбук и архивирую.
Теперь, когда Даня уже вернулся в Израиль, я нашел в ноутбуке эту картинку - на ней видно, что мы искали клад совсем не там, где надо.
Что мешало мне найти этот кадр пару дней назад?
Вот что важно: слишком быстро всё, что происходит, становится историей.
Не устаревает, но превращается в прошлое.
Смещается в сторону отсутствия.
Даже самые простые, незаметные дела, вовремя не завершённые, повторить невозможно - время движется вперёд и можно, конечно, предпринять ещё одну попытку расквитаться с долгами, но уже в другом контексте, окружённом совсем другим ментальным ландшафтом.
- Я буду по тебе скучать, - сказал Даня на прощание, - ты наш самый любимый дальний родственник. Через десять месяцев встретимся. Только, пожалуйста, раз уж ты не едешь с нами, всё-таки сделай мне снеговика и поставь его в морозилку, чтобы, когда я приеду, можно было бы с ним поиграть…
Когда ехал из аэропорта, я думал: почему десять, когда шесть?
Даня считает также плохо, как и его московский дядюшка.
И вот уже Лена рассказывает в семейном чате, что чемоданы вновь потерялись за две недели отсутствия Мика сильно изменился, подрос, у него появились новые словечки и взгляды.
Лене снова некогда. Зато баба Нина ходит по дому без дела, скучает.
Задумчиво топит камин, рассеянно смотрит по сторонам.
Смотрит в телевизоре шоу «Лучше всех».
Рассказываю ей, что, перед самой отправкой в аэропорт, долго искали с Даней секретик, закопанный летом, хотели его отрыть, да разжиться напоследок голубеньким ластиком и машинкой-брелоком, посмотреть, что стало с веткой герани и прочими сокровищами, да так и не нашли.
- А если и нашли, то всё равно бы не достали: земля зимой смёрзлась и сейчас она крепче камня. Теперь её ни одна лопата не возьмёт.
Обычно он приезжает с мамой и братом на полтора-два месяца, а этой зимой удалось вырваться лишь на две недели, пока в школе были каникулы, да и то с заступом - пока Даня месит снег, гуляя по посёлку АМЗ, его одноклассники во всю учатся, а мама Лена боится отстать от программы.
Даня ещё опережает соучеников в развитии, но, по словам Лены, запас этот быстро тает - в школе ему сложно сосредоточиться, вечный прыгатель распирает изнутри, поэтому учительница разрешает ему на пиках непокоя вставать с места и выходить в школьный двор, обежать его пару раз по периметру.
Выпустить пар.
Вспоминая свои детство и учёбу, я говорю Лене, что поездка к бабушке и дедушке важнее школы, вообще ни на что в дальнейшей жизни не влияющей, но пока переубедить её мне не удалось.
Лена стоит на своём, ей виднее.
Две недели пролетели одним мигом - у Дани же каждый день происходят важные события, причём, чем их больше тем жизнь кажется ему стабильнее и прочней.
В события у него попадают не только новости и прецеденты, которых не случалось ранее, но и повторения.
Вот как сейчас - идём мы недалеко от «Магнита», мимо штаба в кустах на краю квартала глухарей, так манившего его этим летом, а сейчас он проходит мимо и вижу: не помнит, как изучал чужое стойбище, скрытое в густой зелени.
Как приходил сюда почти каждый день, чтобы отметить зорким глазом всяческие изменения, добавленные местной алкашнёй или подростками в укромном шалаше, стихийно сложившимся из старых деревьев, давным-давно облокотившихся друг на дружку, да так и разросшихся.
Потому что теперь зима, листьев нет, ничто не кипит и не пенится.
От чужой штаб-квартиры остался остов и Даня вдруг видит лестницу, прислонённую к старому ясеню, сбоку от брошенного кем-то дивана и импровизированного столика, сооруженного из валуна - ну, и тогда вспоминает, что это же чья-то нычка, одна из важнейших тайных квартир, которые он коллекционировал прошлым летом - пока мы гуляли по АМЗ и бежит туда, к лестнице, то ли вспомнить, то ли закрепить знание…
Первым делом Даня сложил в пустой чемодан наборы лего.
Ими его, завалили зимние родственники, так как это - едва ли не единственная ( впрочем, есть же ещё Кубик Рубика!) игрушка, над которой он может медитировать часами, смолкая во внутренней сосредоточенности, чтобы мама и бабушка могли отдохнуть от его гиперреактивности и заняться делами.
Фигурки Данель собирает из пазлов в один присест, так что новые наборы нужны чуть ли не каждый день - мы ходим за ними в «Магнит», параллельно обозревая окрестности: Даня делает из этих экспедиций свои выводы, а я - свои.
Я вижу как посёлок, в который по периметру понатыкали многоэтажек разрастается не только вширь, но и вглубь, отчуждаясь от самого себя.
Я ещё помню АМЗ даже не сонным, но спящим, когда каждый встречный обязательно будет знакомым или даже «родственником кролика».
Теперь старожилы поумирали (в этом году сгорела от рака «старшая по посёлку», жившая по соседству с омоновцем - вот почему Даня вспомнил покойную бабу Олю, когда мы проходили мимо дома омоновца, почувствовал что-то такое?) или разъехались, зато стало слишком много людей пришлых и случайных - новых соседей и новых домов, где живут непонятные существа иной антропологической формулы.
Возле железной дороги развернули строительство большого квартала, работа кипит даже ночью, в туман, который напал на Чердачинск ночью, когда Лена и Даня летели домой через Москву.
Но пока мы с Даней стороной обходим пустырь, на котором самосвалы самоутверждаются, въезжая на горы вырытой ковшами земли.
Мы в последний раз обходим «владенья свои», в последний раз повторяем урок игру «поверните направо», «поверните налево», чтобы Даня, наконец, запомнил: правая рука - та, которой он пишет.
Самосвал вываливает из кузова камни и комья чёрной земли, точно гадит, заваливая деревья, растущие по краям старинной дороги (в детстве я ходил по ней в детскую библиотеку, закрытую ещё при Ельцине или даже при Горбачёве), огромные валуны.
Деревья трещат, но держатся, не валятся.
Возможно, летом внутри их покорёженных куп раскинется чей-то дополнительный штаб, а мы идём дальше - в сторону заводского стадиона, привлекающего Даню криками спортсменов.
Летом мы ходили сюда смотреть, как школьники рубятся в футбол.
Они и сейчас в него играют - поле, покрытое искусственной травой, расчищено от снега, из-за чего по краям его навалены сугробы и Даня последовательно штурмует их, точно горную гряду, один за другим.
Футболисты Дане сейчас не очень важны - гораздо интереснее почти пустой каток, залитый в стороне, между стадионом и вспомогательной школой.
Даня давно звал меня на «ледяную поляну», да всё дорога в эту сторону не шла, а если не сегодня, то когда вообще?
Кормушки для птиц мы уже сделали и повесили на деревья в саду, насыпав зерна (его клюют меньше) и семечек («не в коем случае не жаренных - жаренные семечки для синичек практически смертельная отрава», объяснила баба Нина), осталось лишь навестить «ледовую поляну», да раскупорить секретик, закопанный в огороде под яблоней.
Летом мы увлекались играми в археологические раскопки.
Теперь песочница стоит пустая - весь песок потратили при укладке плитки во дворе, которой дед Вова занимался осенью: хорошо, что секретик мы спрятали в саду, среди плодовых деревьев.
Снега в декабре немного - они с дедом начали строить снеговика у песочницы и пару дней сгребали снег в кучу, да бросили из-за отсутствия строительного материала - снегопады обходят наш декабрь стороной, так что секретик мы найдём быстро.
Была ещё другая идея: повторить эксперимент с мыльными пузырями, которые на видео из интернета красиво покрывались снежинками, стоило им соприкоснуться со снегом.
Лена даже купила набор пузырей в «Колесе», куда ездила за новогодними подарками, но эксперимент не вышел - видимо, для реализации его нужны крутые морозы, а у нас пока не больше десяти.
Зато, когда София заехала прощаться, Даня встретил её салютом из мыльных пузырей!
София всё норовила приобнять дружочка и даже поцеловать его, но Даня пошёл в жестокий отказ, отпрыгивал в сторону и кричал, что отказывается жениться на Софии, так как пока не готов.
Рядом лежал чемодан, набитый лего и монетками, который Даня натаскивал в карманы все эти две недели.
С какого-то момента он повадился забирать на кассе налог из сдачи.
Вклинивался между мной и кассиром, требовательно тянул руку к деньгам, называя всё это своей зарплатой.
Кроме того, обнаружил у меня залежи советских монеток и всякую мелочь, оставшуюся от заграничных поездок, раритетные жетоны на метро и прочий антиквариат.
Особенно ему приглянулись блинчики советских пятаков и монетки по 15 копеек, которые в супермаркете он пытался засунуть в автомат, выдающий жевательные шарики.
Машинка не сработала и Даня удивлялся почему чуда не происходит.
Мои объяснения про валюты разных стран и историю СССР он пропустил мимо ушей, как отвлечённую и не имеющую к нему никакого отношения.
Уже тогда душой он был практически дома - с папой Тигой, братом Микой и старшей сестрой Полиной, потому что начал вдруг фантазировать, что дома у него схоронено, ну, просто огромное количество денег.
- Мы с папой и Микой в них просто купаемся, так много у нас шекелей. Залезаем все в ванную и принимаем душ из денег.
- Даня, это как? Вываливаете на себя таз с монетками? А голове потом не больно? Кожа не болит?
- А мы с купюрами моемся - они летят на нас сверху и шелестят.
- Но они же такие грязные, ты только подумай, через какое количество человеческих рук проходят все эти бумажки.
- А мы купаемся только с новыми купюрами, которые мама только что из банка принесла…
Тут я не нашёлся, что сказать и вспомнил Дане Скруджа МакДака, нырявшего в мультипликационный бассейн, набитый банкнотами. Но Даня этой мультяшки не видел - другое поколение, блин, совсем другая культур-мультур.
Когда они улетели, дома стало пусто, даже опустошённо как воскресным утром.
Когда распахиваешь шторы и в окна мощным потоком вваливается белая тишина.
Шум, как источник постоянного раздражения, исчез, а вместе с ним и энергия, бьющая током и словно бы расширяющая комнаты раза так в два.
В повседневной жизни важны не события, когда мы кочуем от одного выплеска до другого, но сам фон этой жизни, набитой явлениями из самых разных сфер, сама возможность жить среди родных насыщенно и душевно.
В атмосфере априорной, молчаливой поддержки.
Для жизни нет ничего важнее жизни, с её течением и запрудами, постоянной сменой внутреннего пейзажа, которую нам обеспечивает семья.
Одинокий человек знает, что это такое, потому что пейзажное изобилие чередуется у него с глубинным уединением.
С 100% сосредоточенностью на себе.
Сегодня я шёл по посёлку нашими с Даней тропами и представлял, как Лена сейчас занимается домашними делами внутри поздней израильской осени, сдержанной и молчаливой, в иной климатической зоне, с совершенно другими задачами ежедневного существования, которые обязательно набьются ей в голову уже на следующий день.
После перелёта, у неё, как у Дани, как у каждого из нас, сменилась не только внешняя картинка, но и внутренняя, теперь они отапливают теплом своих тел и своим духовным светом реальность, существующую параллельно моей, нашей.
Стенограмма чувств практически обнулилась, перезапустившись с новой точки - там, где с балкона в комнаты льёт совсем другой, концентрированный свет, растения цветут круглогодично, а в воздухе, как бы он не был горяч (за исключением дней со зверствами хамсина) подразумевается море за линией горизонта и можно принять душ из шекелей, только что прибывших из банка.
А сколько ещё таких параллелей по свету (даже если одних, самых хороших знакомых, посчитать) развивается одновременно?
Дух захватывает.
Но пока ребята ещё не улетели в свою автономную жизнь, у нас с Даней горело одно важное дельце, откладываемое со дня на день долгие две недели - нужно было, наконец, летний секретик откопать.
Когда-то, в далёком теперь, августе мы выложили фольгой пластиковую форму из-под сметаны и сложили в неё всё, что бог пошлёт.
Точнее, то, что под руку подвернулось.
Если ещё точнее, то там, конечно, были сплошь ненужные предметы, но, чтобы секретик всё-таки обладал притягательностью и магнетической силой, один предмет надо было для него пожертвовать из самого необходимого.
От сердца оторвать.
Поэтому, когда пару дней назад Даня задумчиво сказал, что скучает по своему голубенькому ластику, я понял, что он напряжённо думает о летнем секретике.
Тем более, что дальше, почти без паузы, он уточнил максимально тактично.
- Ты ведь, наверное, тоже скучаешь по своей машинке?
Потому что для секретика я пожертвовал машинку-брелок.
Кроме этого, в августовский секретик мы с Даней упаковали:
Рисунок айфона, который Даня сделал с моей трубки;
Игрушечный самолётик;
Бумажное сердечко с улыбающейся мордочкой;
Розовое соцветие герани;
Линзу от очков.
Ластик.
Честно говоря, из всего перечисленного, больше всего меня интересовало, что стало с веткой герани, если, разумеется, она не рассыпалась под холодной землёй.
С последней зимней экспедиции мы пришли разгорячённые ходьбой и новыми знаниями, но не стали подниматься в дом, а сразу направились в сад.
Мне казалось, что я хорошо помню место схрона между яблоней и оградой, но теперь, без травы и под коркой снега, эта полянка выглядела как-то иначе.
В августе, закопав сокровища, накрытые прозрачной крышкой, и разровняв землю, Даня положил на них сверху палый яблоневый лист, обозначивший нашу с ним общую тайну.
И пока мы жили на АМЗ, время от времени проходя мимо, я смотрел на этот листик, чтобы на душе хорошело, и чтобы лишний раз убедиться: машинка и ластик, вместе с некоторым набором бонусов, находится в надежном углу.
Но потом мы разлетелись на самолётах в разные стороны и лето в Чердачинске закончилось без нас, потом наступила плавная, долгая осень, когда холода всё не шли и казалось, что август способен растянуться практически до Покрова.
И как уж тут всё складывалось в наше отсутствие мне не ведомо, я никакой ответственности за этот период не несу, тем более, что именно этой осенью, уже после нашего разъезда, разразился мусорный коллапс, ещё сильнее прославивший Чердачинск не с самой лучшей стороны.
Люди, узнавая, что происхожу я с Южного Урала, вспоминают, в первую очередь, красные труселя, во вторую - болид, упавший в озеро Чебаркуль пять лет назад, а теперь ещё вот эти свалки, кисшие в городе неделями, пока большие боссы делили вонючий бизнес. Раньше моя родина ассоциировалась с командой «Трактор», виа «Ариэль» и шахматистом Карповым (как вариант - кинорежиссёром Герасимовым, хотя, вообще-то, Сергей Аполлинариевич Герасимов родился в селе Кундравы, а не в областном центре), так что регресс налицо: нынешние общепризнанные реалии выросли не на благодатной чердачинской ниве, но занесены сюда извне, точно вирусы.
Какое-то время мы с Даней рыскали среди яблонь, разрывали ногами снег, но заветного окошка в дёрне не отыскали.
Даня вдруг вспомнил, что я фиксировал процесс закладки капсулы на фотоаппарат и предложил обратиться к фотохронике лета, но штука в том, что старых снимков я не храню, выгружаю их каждый день в макбук и архивирую.
Теперь, когда Даня уже вернулся в Израиль, я нашел в ноутбуке эту картинку - на ней видно, что мы искали клад совсем не там, где надо.
Что мешало мне найти этот кадр пару дней назад?
Вот что важно: слишком быстро всё, что происходит, становится историей.
Не устаревает, но превращается в прошлое.
Смещается в сторону отсутствия.
Даже самые простые, незаметные дела, вовремя не завершённые, повторить невозможно - время движется вперёд и можно, конечно, предпринять ещё одну попытку расквитаться с долгами, но уже в другом контексте, окружённом совсем другим ментальным ландшафтом.
- Я буду по тебе скучать, - сказал Даня на прощание, - ты наш самый любимый дальний родственник. Через десять месяцев встретимся. Только, пожалуйста, раз уж ты не едешь с нами, всё-таки сделай мне снеговика и поставь его в морозилку, чтобы, когда я приеду, можно было бы с ним поиграть…
Когда ехал из аэропорта, я думал: почему десять, когда шесть?
Даня считает также плохо, как и его московский дядюшка.
И вот уже Лена рассказывает в семейном чате, что чемоданы вновь потерялись за две недели отсутствия Мика сильно изменился, подрос, у него появились новые словечки и взгляды.
Лене снова некогда. Зато баба Нина ходит по дому без дела, скучает.
Задумчиво топит камин, рассеянно смотрит по сторонам.
Смотрит в телевизоре шоу «Лучше всех».
Рассказываю ей, что, перед самой отправкой в аэропорт, долго искали с Даней секретик, закопанный летом, хотели его отрыть, да разжиться напоследок голубеньким ластиком и машинкой-брелоком, посмотреть, что стало с веткой герани и прочими сокровищами, да так и не нашли.
- А если и нашли, то всё равно бы не достали: земля зимой смёрзлась и сейчас она крепче камня. Теперь её ни одна лопата не возьмёт.