Знаменитый гак, а китайцы в холодильнике (1987) Рассказ 1 часть: numach

numach

Знаменитый гак, а китайцы в холодильнике (1987) Рассказ 1 часть

Feb 13, 2014 17:48

Идём на Манское Белогорье, в лыжную «единичку». Записалась целая толпа желающих, а как жахнули морозы, половина отсеялась.
Ночь. Лихорадочные сборы в клубе. Взвешиваем рюкзаки: женские за 23 килограмма, мужские за 30. Нас 11 человек. Начальник группы - Шнаров. Утомившись, многие уже крепко спят, положив голову на живот товарища. Мы с Ленкой Гороховой до самого утра шили палатку, а потом помогали Маринке Шушеначевой кроить рукавицы.
Кажется, в нашем походе самая трудная задача - прокормить Сагдеева… Когда он берёт своими ладонями, размером с лопату, миску с кашей и съедает её двумя глотками, это производит на людей неизгладимое впечатление.
Через день к нам должны присоединиться трое лыжников из Зеленогорска, под руководством знаменитой Риммы Ивановой. Провожал нас на электричку почти весь клуб.
В поезде я прикемарил, но, услышав во сне слово «ложка», подскочил. Смотрю, так и есть! Уже что-то едят! Едва успел присоединиться... А вот Галка Васюта проспала. Горохова бодрствовала, но постеснялась помешать нам. Мы, как всегда, кушали с большим аппетитом. К ночи добрались до станции Мана, где нас встретили Саня и Женя из Зеленогорска. Они бросились навстречу с криком:
- Среди вас есть Шарапов?
Они имели в виду Шнарова. Но где же Римма?
- Она догонит нас по следам…
В помещении станции гудит старинная железная печка. Зал тесный, зато тепло и уютно. Мы постелили на пол кариматы и спим вповалку.
В пять утра громогласный Сагдеев сотряс окна:
- Подъём!
- Сам дурак, - послышалось в ответ. После чего мы спали ещё час. Но вот нас поднимает Шнаров. Бодро топаем по шпалам. Ещё темно. Первый привал под мостом через Ману. Отстала Маринка: у неё мужской, неудобный рюкзак. Пока догоняла, мы сварили рожки. После вкусного завтрака пересекли Ману по мосту. Километра два шагали по шпалам, потом свернули в кочковатое болото, поросшее редкими чахлыми березками. Снег только на открытых местах. Вдруг слышим хруст и треск. Оборачиваемся - из сугроба торчит задорно сверкающая очками голова Маринки. Шнаров сразу оживился:
- Половина рубля моя!
- Я вибрам потеряла!
Вот юмористка: надела всего две пары носков. Ясное дело, нога выскакивает, шарь теперь в снегу… Нашла.
По кочкам передвигаться тяжко, они то прогибаются под ногами, то ломаются. Шнаров находит неожиданное решение: он надевает лыжи.
- Ты что? Тут и без лыж ноги сломаешь…
- У нас ведь лыжный поход!
Некоторые последовали примеру начальника. Действительно, удобнее. Лыжа опирается на две-три кочки, можно смело на ней стоять. Но, уж если провалится, так замучаешься вытаскивать.
Горохова набрасывает на плечи куль с такой силой, что тот перевешивает и летит через голову. И лежит несчастная по уши в снегу, с рюкзаком на затылке. Буквально акробатический этюд. Всякое мы видали, но чтобы голова между лыжами?!
Болото упёрлось в хвойный лес. Темно и таинственно, как в сказке. Молчаливая тайга встречает нас запахами грибов и сырой древесины. С пихтача густо свешиваются длинные нити мха-бородача. По всем приметам, тут должны водиться лешие.
Путь становится сложнее. Сплошной бурелом. Мы продираемся сквозь заросли, держа лыжи в руках. Под ногами то сучки хрустят, то вода чавкает. Путь преграждает незамёрзший ручей. Какой именно? Наверное, Малый Арзыбей? Мы пялимся в карту и только сейчас понимаем, что там не указан масштаб.
Ручей неглубок, но широк. Он почти везде завален полузатопленными обледеневшими стволами. Пошли по ним, упираясь палками в те деревья, до которых можно дотянуться. Вибры скользят, лыжи цепляются за ветви. Первым сорвался с бревна Сагдеев. Он проломил тонкий лёд, зачерпнул в сапог воды и сноровисто забрался обратно. Засмотревшись на очаровательную Горохову, сорвался и я. Через минуту свалилась Маринка. Передвигались рывками - от острова до острова. Ширина одной протоки под три метра, а лёд слишком тонок, чтобы выдержать наш вес. Находчивый Шнаров положил на лёд свои лыжи и велел нам идти по ним. Лёд трескался, последние ребята намочили вибры, но импровизированный мост все же позволил нам пройти. Тяжело смотреть, как мучается Марина под чудовищным кулём. Не каждый мужик с таким справится, а она маленькая... На очередном острове мы взвесили её рюкзак - ничего себе! - и частично разгрузили: Шнаров забрал мешок конфет, а я - сало. Маринка побежала шустрее и тут же провалилась четыре раза подряд. Артистичнее всех провалилась Лена Грищук - она выбрала место посреди реки и проломила лёд одной ногой. Пока Сагдеев лихорадочно вытаскивал из куля верёвку, Лена плавно погружалась. Глаза бедняжки стали такими круглыми, что мы уж и не спрашивали об ощущениях. Пожалуй, лыжный туризм - это нечто среднее между фристайлом, тяжёлой атлетикой и подводным плаванием.
Одолев ручей, прорываемся через бурелом и кустарник на крутом склоне. Чтобы вода не булькала в вибрах, мы выжали носки. Как бы не возникло простудных заболеваний... Ломимся. Темнеет. Пора бы и лагерь ставить, но места совершенно неподходящие: крутой склон и бурелом. Чахлые деревья торчат столь часто, что не везде удается протиснуться между стволами. В руках идиотские лыжи, за спиной безобразного объема куль!
Маринка отстаёт. На одном из привалов ждали её пять минут. Пришла с обычной улыбкой, но без сил. Что же делать? Разгружаться больше не хочет. Но так медленно идти нельзя - в темноте ни места плоского не найти, ни сушины, а ведь у всех мокрые ноги, а ведь холодно, а ведь я медик и отвечаю за здоровье всей группы.
Подъём. Народ со стонами взваливает на плечи уже опостылевшие кули. Лишь Маринка сидит неподвижно: не успела отдохнуть.
- Отдай мне куль на пять минут, - прошу. - Ты за это время отдохнёшь, а потом…
- Нет! Не смей! Положи на место! Отдай!
Беру её куль, невзирая на протесты. А что оставалось делать? Второй рюкзак закрыл мне обзор. Смотрю вбок, иду вперёд. Очень трудно. Тогда мне помогла Юля - забрала у меня лыжи. Шнаров ищет стоянку, мы догоняем. Ноги обледенели, штаны затвердели. Переползаем через упавшие стволы, скользим на крутизне, хватаемся судорожно за ветви. Темнота совсем плотная. Как же Шнаров ищет, на ощупь, что ли? Наконец, пологое место найдено. Спешно достаем топоры, пилу, котлы, палатки. Подошла, шатаясь, Маринка. Чудесная девушка, но сейчас она злится на меня. Попросил её не серчать, но дудки. Попалась под горячую руку и Юля, пытаясь смягчить конфликт.
- Идите оба к чёрту!
Мы ретировались и занялись установкой палатки. У Марьяны брови почему-то в сухом молоке. Пытаюсь острить:
- Кому хочется молока? Можете Марьяну облизать.
- Нет, - справедливо возражает Шнаров, - лучше окунуть её в котел!
Обе палатки стоят, костер полыхает, теперь можно и собой заняться. Стянул с себя всё мокрое и блаженствую у жаркого огня. Какое наслаждение! Каждый день мы ходим в сухих штанах - почему же не ценим этого? Такая радость, между прочим…
Баженов, проходя мимо с дровиной, пощупал мой «меховой» жилет и посочувствовал:
- Э, синтетика! Мне вас жалко!
Лена Грищук, услышав это, жизнерадостно рассмеялась:
- Вы думаете, он замёрзнет? Ха-ха, не на того напали!
Народ обсох, отдохнул, оживился. Слышатся шутки и смех. Марьяна предлагает нам полакомиться мёдом. Делаем по глотку, а больше не хочется.
- От мёда отказываются! - поражается Марьяна. - Зажрались!
День был тяжёлым. Мы потеряли много влаги. Пьём чай кружка за кружкой. Сагдеев оглушительно хохочет:
- Гидробудильники заводите?!..
Расходимся по палаткам. У соседей она брезентовая и с железной печкой. У нас же - тонкое капроновое сито, ветер проходит сквозь стены беспрепятственно. Только от снегопада и спасает. Нас четверо в мешке: по краям Шнаров и я, а в середине Горохова и Юля. Нам так жарко, что раздеваемся до плавок.
Под утро шум: Римма нагнала-таки нас. Как же она находила наши следы ночью?.. Ох, крутая тётка. Общий подъем в восемь. Палатка наша обледенела, и куль потяжелел. Маринка все ещё злится, я переживаю.
Три часа с короткими привалами ломились через кустарник. Лыжи в рюкзаках, под клапанами. Странный лыжный поход.
Отдых у широкого незамёрзшего ручья. Тупо смотрим в карту - какой? Шнаров сбегал в разведку и заявил, что это Большой Арзыбей. Интересно, как это ему удалось определить…
Пошли вверх, вдоль ручья. Снега уже много. Наконец-то все надели лыжи. Ну и дорога: кочки, кустарник, тонкий лёд на лужах, бурелом. Ох, и тяжко идти. Чуть наклонишься в сторону, рюкзак перевешивает и тянет за собой, подлый. Однажды, влекомый своенравным кулём, я завалился в яму, а ноги вверх торчат, как телеантенна. Сагдеев, наблюдая, ржал очень оптимистично. А лыжня все хуже… Тропят Шнаров и Римма. Замыкающим поставили Баженова.
После обеда идём без лыж - бурелом ужасный. Оборачиваюсь, чтобы сказать что-то Сагдееву, но вместо слов разражаюсь хохотом: у Валеры брови и даже уши белые. Уловив направление моего взгляда, гогочет и вся группа, а Сагдеев недоуменно хлопает побелевшими ресницами. Это он сухое молоко кушал…
Зимний лес так живописен! Куда ни глянь - всюду готовая картина. Морозный воздух напоен ароматами свежей хвои. К тому же пташки чирикают. Народ млеет. Лишь Марьяна вечно чем-то недовольна.
Разбиваем лагерь на берегу реки. Мы с Юлей дежурим, варим суп с колбасой и сыром.
- Готово! Ужинать!
Народ с мисками наперевес стекается на редкость дружно. Туристы с таким энтузиазмом двигают челюстями, только зубы о ложки лязгают. Суп уничтожается с поразительной быстротой. Сагдеев с ухмылкой кивает на столпотворение у костра:
- Картина называется: «Жрачи прилетели»!
Увлекшись приемом пищи, Сагдеев начисто забывает о своих сапогах, что сиротливо сушатся у костра. Ему кричат хором:
- Горят, горят сапоги!
Сагдеев, с видимым удовольствием жуя сухари с сыром, безразлично отвечает:
- Мои на мне…
Действительно, чужого добра не жалко… Однако тень сомнения закралась в хрустящую сухарями голову Сагдеева: ведь все остальные в вибрамах, он один пошёл в сапогах. Теряя маску вкусового блаженства, он рывком смотрит на свои ноги, обутые, увы, не в сапоги, а в чуни. С яростным воплем он прыгает к огню и выхватывает пылающие сапоги. Поздно! В раздражении Сагдеев швыряет их обратно в пламя, но через секунду вдруг самоотверженно лезет прямо в костёр и зачем-то достает остатки сапог вновь.
- Зачем? Теперь уж пусть горят.
- Стельки могут пригодиться.
Нашу палатку прозвали «холодильником». Что ж, метко. Мороз что снаружи, что внутри - всё одно. Пока спишь, ресницы инеем покрываются. Пока наш спальник сухой, мы с Гороховой щеголяем в одних плавках, а Юля с начальником в футболках. В соседней палатке всю ночь гудела печка, а Марьяна всё равно продрогла. Как это ей удалось? Утром она бесцеремонно заявляет Гороховой:
- Рано тебе ещё с голыми мужиками спать!
- Потом поздно будет. Потом с железной печкой спать придется!
Все хохочут, Марьяна задохнулась, ответить нечего. А не надо было зарываться.
Собираемся. Помогаю Юле собрать брезентовую палатку. При температуре воздуха минус 15°С - это мерзкое занятие, пальцы от холода сводит. Зато Юля сказала:
- Миша, вы настоящий друг, а не какой-нибудь там поросячий хвостик!
Свой куль утрамбовываю так - сажусь на него верхом и прыгаю, приговаривая: не всё тебе на мне ездить!
Идём вереницей. Опять крутые склоны, бурелом. Лыжи только мешают. То и дело кто-нибудь, потеряв равновесие, валится со склона, треща кустами. Маринка при падении поранила руку, пятнит кровью снег. Выхватываю бинт, шагаю… но, наткнувшись на обжигающий взгляд, останавливаюсь. К счастью, за нами наблюдала Юля. Она сразу забрала у меня бинт и обработала рану. Идём по берегу. Прижим. На широком ручье тускло поблескивает молодой лёд. Шнаров осторожно пробует ногой. Треск! Мы хором ахнули. Шнаров отскочил. Пересекли ручей в другом месте. Много петляем. Наконец, останавливаемся. На обед мы хотели сварить суп и чай, но Шнаров запретил:
- Некогда! И так из графика выбились! Это спортивный поход или почему? Надо так бежать, чтобы шуба заворачивалась!
Обошлись чаем. Идём. Бурелом, кустарник, чёрт ногу сломит. Местность красивая, но почему-то не соответствует карте. Шнаров таращится в бумаги с искренним недоумением, силясь угадать масштаб. Поднялись на холм, а обзор никудышный, лес ведь.
Лыжная техника у меня слабая. При спуске падаю на повороте. Мимо мчится стремительный Сагдеев. Увидев, как я барахтаюсь в очередном сугробе, он снисходительно кривится и тут же попадает ногой под торчащий корень. Треск и маты, неукротимый Сагдеев перемещается дальше кувырком. Лыжа сломана! Ладно, хоть сам уцелел. До вечера Сагдеев шёл пешком. Вдруг резко приплохело Лене Грищук - застарелый холецистит. Дал ей лекарств. Уж если терпеливая Лена стонет от боли - дело дрянь.
- Давай рюкзак, тебе легче будет.
- Рюкзак не отдам, - сипит Лена, - а пойду за тобой следом. Чуть что…
На привале стало известно, что у Сагдеева сегодня день рождения. До ужина я успел сочинить поэму в его честь и кое-что по мелочам. Вечером состоялся праздничный концерт, мы с Юлей разыграли сценку, народ ржал. К ночи температура - 20°С. Ухожу в «холодильник» первым и отогреваю спальник. Прозвище надо оправдывать…
К утру наши небрежно брошенные вибрамы примёрзли к днищу палатки. Хочу взять, а они словно гвоздиками прибиты. Едва оторвал. Они ещё и друг к другу прилипли! Монолит, однако… Разломил пару об колено. А надеть невозможно! Ботинки стали твёрдыми, как камень. Дежурный Баженов уже распалил костер. Обувши на носки бахилы, бегу к огню отогревать вибры.
Из брезентовой палатки высунулась голова Маринки и поинтересовалась:
- Скоро кушать дадут?
Потом раздалось лязганье металла, и мы оглянулись. Это Маринка, выползши из палатки наполовину, стоит на четвереньках и сильными ударами ложки по миске пытается отбить замёрзшие остатки вчерашней каши. Баженов радостно комментирует:
- Картина называется: «Принятие пищи туристом».
Взрыв хохота. У Маринки от смеха подгибается рука, и она тыкается носом в миску, усугубляя приступы веселья. Дежурная Марьяна сварила кашу такого своеобразного цвета и вкуса, что народ, пошевелив носами, отказался. Но мне, как печке, нужны калории. Да и крупы там было все-таки больше, чем хвои. Марьяна, увидев мою пустую миску, сама была изумлена:
- Ты что, всю кашу съел?!..
Марьяна ошеломлена, я сыт, народ хохочет до колик. Бедная Лена плохо выглядит и почти не ест. Погрызла сухариков и хмурится, прислушиваясь к беспокойным внутренностям. Собираемся. Мой каримат принял дикую форму и затвердел. Еле сложил его!
Бежим по лесу, согреваемся в движении. Зимняя тайга чудесна. Мороз и солнце! Кристаллики льда искрятся в воздухе! Как легко дышится! Мышцы ликуют от работы, глаза радуются ярким картинам.
Один за другим мы выкатываемся из леса на крутой склон и скользим по нему с ускорением. Шнаров, как всегда, первый. Вдруг он что-то крикнул и скрылся в чаще леса. Мы тогда не придали значения этому. Может, он от восторга? За ним спускается Римма. Тоже почему-то орёт. Что-то не так! Потом едет Баженов. Мы уже присматриваемся… Так и есть, Баженов издает вопль, к тому же подпрыгивает. Чего они? Пошёл Саша. И он ревёт во всё горло. И скачет. Что бы это значило? Интересно! Еду следом. Набираю скорость и гадаю: «Что там, внизу»?
Вдруг посреди лыжни стремительно вырос пень. Свернуть бы в сторону, да из глубокой колеи разве выскочишь? А пень всё ближе. Так и убиться можно. С истошным воплем отчаянно прыгаю и сбиваю штанами шапку снега. Любой кенгуру от зависти бы сдох… Следом катится Женя. Слышим истошный вопль… Перепрыгнуть он уже не мог, снег слишком утоптан. Не успел и свернуть. С хрустом вмялся он в неуместный пень и сломал лыжу.
Привал, ремонт снаряжения. У Марьяны нога вылетела из крепления:
- Миша, постой тут, я на тебя обопрусь. Юля, наступи на мою правую лыжу, а то никак.
Юля кивает. Но промахивается и падает на меня. Склон-то крутой! Следом заваливаюсь и я. Марьяна опиралась на меня, а подпорку выбили. Она летит следом. Так втроем и прокатились кубарем! Говорят, со стороны было очень смешно.
За Шнаровым не угнаться. Мы отстаём. Лыжник из меня, как из поросячьего хвоста - штопор. Маринка владеет лыжами ещё хуже. Шнаров берёт над ней личное шефство и оказывается в хвосте.
Привал. Римма бросает куль и уходит на разведку. Шнаров таращит честные глаза в карту. Подходит Сагдеев. Со сломанной лыжей он теперь предпоследний. Спрашиваем:
- Как там Маринка?
- Бьётся со страшной силой!
- С чем?..
- С трудностями.
Поднимаемся вдоль ручья. Шнаров, велев нам на следующем привале варить чай, снова отстаёт. Ручей, лениво журча, петлял среди мягких сугробов. Лишь у берегов образовалась прозрачная корочка льда. Нам нужно как-то перейти на другой берег. Но как? Поперёк лежит обледеневшее бревно. Пока мы раздумывали, Римма прямо на лыжах ступила на скользкий мост. Сорваться - раз плюнуть! Все замерли. Балансируя палками, Римма осторожно добралась до той стороны. Мы последовали её примеру…
Отставшей Маринке не пройти здесь, даже с начальником. Надо их ждать. Мы лениво ломаем веточки для костра. Оголодавший Сагдеев мрачно смотрит на приготовления:
- Чай - разве еда для мужчин?
- Верно! - подхватываю. - Давайте, пока Шнарова нет, сварим суп!
- Ругаться будет - он же велел только чай.
- Увидит суп, выльет, что ли? Мы поставим его перед фактом! Скорее побольше дров!
- Если Шнаров придёт до того, как вода закипит, будет только чай, а если после - суп!
Все дружно бросились собирать хворост. Вот это энтузиазм! Даже ленивые Саня и Женя принесли по сучку. С невероятной скоростью накидали охапку сухих веток, сварили суп и тут же поставили чай. Пришли начальник с Маринкой, а тут такой сюрприз! Суп стрескали за милую душу.
После обеда поднимаемся со свежими силами. Высота уже большая, места изумительные. От красот зимней тайги перехватывает дыхание. Даже старая корявая лиственница, изувеченная молнией, поражает грациозностью.
Тропят в основном Шнаров и неутомимая Римма. Спускаемся в тайгу и ломимся сквозь. С темнотой ставим лагерь и подсчитываем потери: две ложки, миска, кружка, тросик и десять пачек супового концентрата. Идёт густой снег, и все мелочи легко теряются. Под палатку надо бы утрамбовать площадку.
- О! Придумала! - воскликнула Юля как-то зловеще. - Сейчас и согреюсь, и место подготовлю!
С этими словами она схватила Горохову за руку и ловко швырнула в рыхлый снег.
- Дзюдо!
И началось. Прославленная дзюдоистка, не позволяя жертве опомниться, бросает её так и эдак, комментируя:
- Бросок через бедро! Эх! Бросок через голову! Оп! Подсечка! Вставай! Разойдись, сейчас мельница будет!
Она крутит обалдевшую Горохову вокруг шеи и вновь бросает в снег. Бедняжка только успевает приподняться, приговаривая «ой». А воинствующая Юля уже хватает её за анорак, сама падает на спину, упирается ногой ей в живот и толкает через голову. Восторженные зрители стоят кольцом. Наконец, Юля согрелась, и Горохова, пошатываясь, уходит со словами:
- Юля, я восхищаюсь вами…
Рассвело. Морозно. Наша четвёрка за ночь так опухает в «холодильнике», что глаза становятся узкими. Поэтому нас прозвали китайцами. Утром Марьяна заглянула к нам за продуктом и ужаснулась:
- Ой, они даже палатку на ночь не закрывают!
- А нам свежего воздуха не хватает! - смеёмся в ответ.
От хохота мы хуже видим. Что за странный эффект? Оказывается, наши щеки опухли настолько, что во время смеха поднимаются и закрывают щелочки глаз…
- Мишка у нас печка, а Шнаров - хомяк!
- Почему хомяк?
- Щёки такие… Или ты там сухари прячешь?..
За завтраком дежурные раздают нам по шоколадной конфете. Сагдеев изображает недовольство:
- Опять шоколад! Вчера был шоколад, сегодня! Надоело! Апельсинов хочу!..
Сегодня впервые разглядели гору Балахтисон. Завтра мы её покорим. А сейчас идем траверсом. Опять дикий бурелом и много возможностей что-нибудь сломать - ногу или лыжу. Шнаров с интересом смотрит в обрывки карты:
Если мы здесь, то нам осталось 30 километров с гаком. Но не так страшны эти 30 километров, как этот гак…
Сильный снегопад. Шнаров посылает меня вперед. Троплю уже полчаса по целине, следом идет Саня, но меня не сменяет. Третьей идёт Маринка, остальные отстали. Переправились через ручей Копылова. Медленно поднимаемся вдоль ручья Большого. Снегопад усиливается. Тропить тяжело. Пот глаза заливает, я уж выдохся, а Саня шлангует. Всё. Силы на исходе. Теперь я понимаю, какой это каторжный труд. Уступаю дорогу Сане:
- Давай, твоя очередь.
Саня равнодушно отворачивается и как бы любуется пейзажами. Тогда начинает тропить Маринка, но через десяток метров уже останавливается:
- Ничего себе… Это не по готовой лыжне скользить.
Чуток передохнув, продолжаю тропить, Маринка тащится второй и подбадривает шутками. Ушам не верю - неужели мир? Ещё через полчаса мы уже шатаемся от изнеможения. Все чаще останавливаемся и требовательно смотрим на Саню, тот тоже тормозит и с любопытством глазеет по сторонам. Тьфу, что за мужик. Наконец, нас нагоняет Шнаров:
- Миша! Ставим базу здесь. Ребята так плохо идут, что даже непонятно: они спортсмены или где?
Оказывается, ещё двое сломали лыжи. Ставим базу на красивой поляне. Горохова сняла лыжи и сразу провалилась по пояс. Я её вытащил, мы глянули в дыру…
- Ой, там вода! - восторженно закричала Горохова, а потом растерянно добавила:
- А что, мы над ручьём будем спать?..
Слой снега толстый, но рыхлый. Все, кто необдуманно снимает лыжи, тут же проваливаются. Мы решили ставить «холодильник», не снимая лыж. Начальник отправился командовать, а мы выполняем все необходимые работы по благоустройству китайской жизни.
С тёплой палаткой возникли проблемы. Нужно сделать настил из лыж, чтобы сохранить дно. Лыж никто не отдает, а без настила в палатку не зайти. Понаделали в снегу дырок и уронили в них всё, что только могло туда провалится, - фонари, ложки, спички. Каждый утерянный предмет сопровождался горестными криками, словом, вечер получился шумным.
Беда и с ужином. Под костром сначала снег подтаивал, и огонь опускался, а потом ещё и мох выгорел. Костёр потерялся где-то в глубокой яме. Настырные дежурные, применив героические усилия и разные выражения, сумели-таки сварить ужин.
Не до посиделок; сразу после ужина расходимся по палаткам. Под нашим славным «холодильником» дыр пока нет, но залазить нужно аккуратно. Сначала следует подойти на лыжах к самому входу, не запутываясь при этом в растяжках. Потом прямо с лыж, не наступая в рыхлый снег, нужно нырять в палатку и ложиться сразу всей площадью, иначе провалишься… Ныряю первым и расстилаю спальник. Юля снаружи совершенно ошалела от холода и, забыв свою тактичность, кричит хрипло:
- Давай скорее! Ой, дуба даём, бога душу мать! Скорее!
- Заползай!
Торопливо лезет и замёрзшая Горохова:
- Ой, ребятки, хорошо-то как между вами!
Последним забирается в спальник Шнаров. Мы замерли… Выдержит ли снег четверых? Вдруг пойдем на дно всей толпой? Точнее, всем мешком?..
- Ночью не шевелиться! - зевает Шнаров. - А то в воде проснёмся!
До утра шел обильный снег. Скаты под его тяжестью опустились до наших спящих лиц. Спальник и без того влажный, а тут ещё снег тает, бежит по щекам ручейками.
Утром я глянул на Шнарова и ужаснулся:
- Неужели и у меня такая же морда?
- Ещё страшнее, - буркнул начальник и злорадно захохотал, но тут же печально заметил:
- Приходится выбирать - смеяться или видеть…
По количеству каши, выданной мне дежурной Маринкой, можно предположить, что она больше не сердится. Лена по причине холецистита отказывается от сала и потому мёрзнет. Но бодрится, так и сыплет шутками. Руководитель, перебирая карты, тянет обычное:
Осталось 30 километров с гаком. Ну, 30 километров - это ерунда, а вот гак…
Поднимаемся круто в гору. То ёлочкой, а то и лесенкой. В полдень мы на вершине Балахтисона. Ура! Тут же спускаемся по другую сторону. Потом спуски чередуются с подъемами. На сложном участке у меня лопнул тросик крепления, я рухнул вперед и врезался глазом точно в носок своей лыжи. Безобразие, полный лес лыж, глаз положить некуда!.. Подбитый глаз быстро заплыл. Тросик я заменил верёвочкой - ничего, держит. На привале толпа, разглядев мой травмированный глаз, интересуется:
- Миша, откуда у вас такой шикарный фонарь?
- Это мне Шнаров поставил, когда я не хотел тропить…
При этом я остатним глазом выразительно смотрю на Саню, но того не пронять. Народ на секунду оторопел - неужели начальник способен на рукоприкладство? Но тут Шнаров, жертвуя зрением, расхохотался, и все облегчённо вздохнули.
Опять мы в болоте: кочки, ямы. Ставим базу. Последней подходит Юля, уставшая, в порванном анораке, но с бодрыми криками:
- Я обнаружила у себя способности к балету, когда проходила эти чёртовы ямы! Оказывается, я и шпагат могу, и ногу выше головы!
Мы с Баженовым пилим сушину. Двуручная пила с аппетитным хрустом легко вгрызается в древесину. Прошли более половины ствола старой лиственницы, вот-вот заклинит. Нет, почему-то пилится свободно. Что такое… всего пять сантиметров осталось, а все ещё не заклинивает.
- Эдак мы её насквозь пройдем…
И ведь прошли… Что за чертовщина?! Мы пропилили дерево насквозь, пила с другой стороны вышла, а лиственница в воздухе висит. Мы выпучили глаза друг на друга… Так не бывает. Потом ошарашенно глянули наверх. Оказывается, наша сушина тесно переплелась ветвями с соседним кедром. Мы расшатываем спиленную сушину, но тщетно. На редкость дурацкая ситуация. Бежим жаловаться руководителю. Он откровенно изумился:
- Дерево спилили, а оно не падает?..
Только наше искреннее смятение убедило его, что это не шутка.
Едва глянув на сплетённые деревья, Шнаров нашёл решение:
- Надо звать Сагдеева…
- Э, - сказал тот укоризненно, - мы пойдём другим путем.
Он поднялся по кедру на несколько метров, вклинился между стволами и, упираясь ногами, сумел оттолкнуть спиленное дерево. Оно с треском упало к нашим ногам.

зима, Сибирь, приключения, рассказ, туризм, Россия, лес, фото