Скопцы (1).
Продолжение. Начало см. в СТАРЫЕ РУССКИЕ СЕКТЫ, Христоверы (1), Христоверы (2), Христоверы (3), Христоверы (4), Христоверы (5), Христоверы (6), Христоверы (7), Христоверы (8), Христоверы (9), Христоверы (10), Христоверы (11), Христоверы (12), Христоверы (13), Христоверы (14) и Христоверы (15).
"О, скопчество - арап на пламенном коне,
Гадательный узор о незакатном дне,
Когда безудый муж, как отблеск маргарит,
Стокрылых сыновей и ангелов родит!"
(Николай Клюев).
Скопчество, в сущности, не новое и, тем более, не чисто русское явление: оно известно с очень древних времён, на что указывают, например, запрещение принимать оскоплённых в "общество Господне" (Втор. 23:1) и слова пророка Исаии об евнухах (Ис. 56:3-5). Скопчество существовало у египтян, вавилонян, персов, мидян и других восточных народов. Можно думать, что многожёнство, существовавшее почти у всех восточных народов, было главной и ближайшей причиной, которая вызвала к бытию скопчество.
Кроме скопцов-евнухов, имевших специальное назначение быть охранителями "живых сокровищ", у народов древнего Востока существовали скопцы и других категорий. Известно, что у египтян, по свидетельству Диодора Сицилийского, существовал закон, по которому преступление должно быть искуплено тою частью тела, которая его совершила; поэтому за изнасилование и другие сексуальные преступления полагалось оскопление виновного. То же самое существовало и в Персии.
В первые века христианской эры монахи иногда прибегали к оскоплению ради сохранения целомудрия. Во II, IV и даже X веках встречаются упоминания о целых скопческих общинах (валезиане). В XI веке папа Лев IX ставил в упрёк восточной Церкви, что даже высшие степени её иерархии занимают скопцы.
Возможность скопчества в христианстве объясняется попыткой разрешения неразрешимых для разума противоречий, парадоксов и антиномий любви. Как блестяще показал В. Соловьёв в своём трактате "Смысл любви", любовь и размножение рода находятся между собой в обратном отношении [1]. То же самое можно сказать о любви и браке [2]. Задача соединения любви и супружества так трудна, что даже и приближение к ней является чудом. Впрочем, христианство и не настаивает на исполнении этой задачи. Брак, как установление ветхозаветное, освящается не в Новом, а в Ветхом завете. Новый завет говорит, что "хорошо человеку не касаться женщины" (! Кор. 7:1), поскольку "нет уже... ни мужеского пола, ни женского, ибо всё одно во Христе Иисусе" (Гал. 3:27-28).
Новозаветное Откровение признаёт физическую сторону в человеке, но оно не придаёт ей никакой положительной нравственной ценности. И хотя оно говорит, что "выдающий замуж свою девицу поступает хорошо" (1 Кор. 7:38), но по общему смыслу главы эти слова нужно понимать так: "хорошо, потому что таким образом избегается блуд" (ст. 2). Следовательно, по учению Нового завета, брак является делом хорошим только как средство, предохраняющее человека от блуда. А вообще физическая сторона брака есть "похоть плоти", "похоть мужа" (Ин. 1:13), нечто такое, чего лучше избегать: "не выдающий (замуж девицу) поступает лучше" (1 Кор. 7:38).
Поэтому в христианстве брак не считается священным, или, по крайней мере, он считается таковым только мнимо, иллюзорно [3], ибо естественное начало брака - половое влечение - есть начало неосвящённое, отрицаемое небом. "Чада века сего женятся и выходят замуж, а сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мёртвых не женятся и замуж не выходят" (Лк. 20:34). Итак, на небе люди не женятся; небо исключает брачные отношения, ибо половой акт есть в основе своей животный акт, и в сладострастии есть нечто нечеловеческое, а по замечанию Льва Толстого, даже "скотское" и "свинское". Следовательно, "кто желает войти в рай ( = небо), тот должен отрешиться от всего, что не свойственно раю" (Тертуллиан). Поэтому "безбрачие есть подражание ангелам" (св. Иоанн Дамаскин).
Семья, несмотря на высоту и чистоту связей, соединяющих её членов, всё-таки заключает в себе элемент эгоистического ограничения ("мои: жена, сын, брат, а то - чужие") и поэтому она не вмещает в себе идеала всеобщего родства в духе слов Спасителя: "кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь" (Мк. 3:45). Не из семьи возникло христианство. Первые проповедники его "оставили всё" (Мф. 19:27) и последовали за Христом. Некоторых Он Сам призывал ради Него разорвать кровные узы: "А другому сказал: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мёртвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие" (Лк. 9:59-60; см. ещё Мф. 4:22).
Продолжение см. Скопцы (2).
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Действительно, у самых низших классов биологических организмов размножение происходит в огромных размерах без всякой половой любви, а на самом верху биологического царства - у человека - является возможной сильнейшая половая любовь с полным исключением размножения. "Особенно сильная любовь, - пишет Соловьёв, - большею частью бывает несчастна, а несчастная любовь весьма обыкновенно ведёт к самоубийству. В тех же редких случаях, когда сильная любовь не принимает трагического оборота, когда влюблённая пара счастливо доживает до старости, она всё-таки остаётся бесплодною. Верное поэтическое чутьё действительности заставило и Овидия и Гоголя лишить потомства Филимона и Бавкиду, Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну". Л. Клагес делает характерное замечание: "Если хотите, попробуйте сопоставить фактор "воспроизводительности" с теми, кого обыкновенно воспринимают как высший образец человеческой любви, - Тристаном И Изольдой, Ромео и Джульеттой, Паоло и Франческой и другими". Они слишком горячо любят друг друга; огонь же только пожирает, истребляет, но не творит. Потому-то и невозможно представить их в ситуации "хэппи энда", с дитятей, а то и с целым выводком ребятни, так сказать, по завершении дней.
[2] Брак гасит страсть, так как страсть сопряжена с тайной. Брак несёт в себе удивительное затишье и замирание. Он напоминает лодку, медленно влекомую по кругу обыденности. Брак является победой среднего рода над мужским и средним. Супружеская измена - это восстание против монотонности и серости брака. Это поиск маскарада и тайны. Это вызов всему рациональному и правильному в семейном бытии. И главное - это восстание против одиночества, порождаемого браком.
[3] В. Розанов верно подметил поразительное несоответствие православного храма и венчающихся в нём. "Ведь только от того, что никто из венчающихся, радостно в себя погруженных, и никто из празднично настроенных гостей не оглядывается кругом и не вглядывается в церковные лики,- только от этого невнимания никто не замечает, до чего странная и чуждая толпа вошла в храм с чуждыми храму мыслями, чувствами; до чего она самому храму не нужна и, по правде сказать, враждебна".
"О, скопчество - арап на пламенном коне,
Гадательный узор о незакатном дне,
Когда безудый муж, как отблеск маргарит,
Стокрылых сыновей и ангелов родит!"
(Николай Клюев).
Скопчество, в сущности, не новое и, тем более, не чисто русское явление: оно известно с очень древних времён, на что указывают, например, запрещение принимать оскоплённых в "общество Господне" (Втор. 23:1) и слова пророка Исаии об евнухах (Ис. 56:3-5). Скопчество существовало у египтян, вавилонян, персов, мидян и других восточных народов. Можно думать, что многожёнство, существовавшее почти у всех восточных народов, было главной и ближайшей причиной, которая вызвала к бытию скопчество.
Кроме скопцов-евнухов, имевших специальное назначение быть охранителями "живых сокровищ", у народов древнего Востока существовали скопцы и других категорий. Известно, что у египтян, по свидетельству Диодора Сицилийского, существовал закон, по которому преступление должно быть искуплено тою частью тела, которая его совершила; поэтому за изнасилование и другие сексуальные преступления полагалось оскопление виновного. То же самое существовало и в Персии.
В первые века христианской эры монахи иногда прибегали к оскоплению ради сохранения целомудрия. Во II, IV и даже X веках встречаются упоминания о целых скопческих общинах (валезиане). В XI веке папа Лев IX ставил в упрёк восточной Церкви, что даже высшие степени её иерархии занимают скопцы.
Возможность скопчества в христианстве объясняется попыткой разрешения неразрешимых для разума противоречий, парадоксов и антиномий любви. Как блестяще показал В. Соловьёв в своём трактате "Смысл любви", любовь и размножение рода находятся между собой в обратном отношении [1]. То же самое можно сказать о любви и браке [2]. Задача соединения любви и супружества так трудна, что даже и приближение к ней является чудом. Впрочем, христианство и не настаивает на исполнении этой задачи. Брак, как установление ветхозаветное, освящается не в Новом, а в Ветхом завете. Новый завет говорит, что "хорошо человеку не касаться женщины" (! Кор. 7:1), поскольку "нет уже... ни мужеского пола, ни женского, ибо всё одно во Христе Иисусе" (Гал. 3:27-28).
Новозаветное Откровение признаёт физическую сторону в человеке, но оно не придаёт ей никакой положительной нравственной ценности. И хотя оно говорит, что "выдающий замуж свою девицу поступает хорошо" (1 Кор. 7:38), но по общему смыслу главы эти слова нужно понимать так: "хорошо, потому что таким образом избегается блуд" (ст. 2). Следовательно, по учению Нового завета, брак является делом хорошим только как средство, предохраняющее человека от блуда. А вообще физическая сторона брака есть "похоть плоти", "похоть мужа" (Ин. 1:13), нечто такое, чего лучше избегать: "не выдающий (замуж девицу) поступает лучше" (1 Кор. 7:38).
Поэтому в христианстве брак не считается священным, или, по крайней мере, он считается таковым только мнимо, иллюзорно [3], ибо естественное начало брака - половое влечение - есть начало неосвящённое, отрицаемое небом. "Чада века сего женятся и выходят замуж, а сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мёртвых не женятся и замуж не выходят" (Лк. 20:34). Итак, на небе люди не женятся; небо исключает брачные отношения, ибо половой акт есть в основе своей животный акт, и в сладострастии есть нечто нечеловеческое, а по замечанию Льва Толстого, даже "скотское" и "свинское". Следовательно, "кто желает войти в рай ( = небо), тот должен отрешиться от всего, что не свойственно раю" (Тертуллиан). Поэтому "безбрачие есть подражание ангелам" (св. Иоанн Дамаскин).
Семья, несмотря на высоту и чистоту связей, соединяющих её членов, всё-таки заключает в себе элемент эгоистического ограничения ("мои: жена, сын, брат, а то - чужие") и поэтому она не вмещает в себе идеала всеобщего родства в духе слов Спасителя: "кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь" (Мк. 3:45). Не из семьи возникло христианство. Первые проповедники его "оставили всё" (Мф. 19:27) и последовали за Христом. Некоторых Он Сам призывал ради Него разорвать кровные узы: "А другому сказал: следуй за Мною. Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мёртвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие" (Лк. 9:59-60; см. ещё Мф. 4:22).
Продолжение см. Скопцы (2).
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Действительно, у самых низших классов биологических организмов размножение происходит в огромных размерах без всякой половой любви, а на самом верху биологического царства - у человека - является возможной сильнейшая половая любовь с полным исключением размножения. "Особенно сильная любовь, - пишет Соловьёв, - большею частью бывает несчастна, а несчастная любовь весьма обыкновенно ведёт к самоубийству. В тех же редких случаях, когда сильная любовь не принимает трагического оборота, когда влюблённая пара счастливо доживает до старости, она всё-таки остаётся бесплодною. Верное поэтическое чутьё действительности заставило и Овидия и Гоголя лишить потомства Филимона и Бавкиду, Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну". Л. Клагес делает характерное замечание: "Если хотите, попробуйте сопоставить фактор "воспроизводительности" с теми, кого обыкновенно воспринимают как высший образец человеческой любви, - Тристаном И Изольдой, Ромео и Джульеттой, Паоло и Франческой и другими". Они слишком горячо любят друг друга; огонь же только пожирает, истребляет, но не творит. Потому-то и невозможно представить их в ситуации "хэппи энда", с дитятей, а то и с целым выводком ребятни, так сказать, по завершении дней.
[2] Брак гасит страсть, так как страсть сопряжена с тайной. Брак несёт в себе удивительное затишье и замирание. Он напоминает лодку, медленно влекомую по кругу обыденности. Брак является победой среднего рода над мужским и средним. Супружеская измена - это восстание против монотонности и серости брака. Это поиск маскарада и тайны. Это вызов всему рациональному и правильному в семейном бытии. И главное - это восстание против одиночества, порождаемого браком.
[3] В. Розанов верно подметил поразительное несоответствие православного храма и венчающихся в нём. "Ведь только от того, что никто из венчающихся, радостно в себя погруженных, и никто из празднично настроенных гостей не оглядывается кругом и не вглядывается в церковные лики,- только от этого невнимания никто не замечает, до чего странная и чуждая толпа вошла в храм с чуждыми храму мыслями, чувствами; до чего она самому храму не нужна и, по правде сказать, враждебна".