Посмотрела гремучий лайв Holy Fuck и спросила себя: "Какого черта не помыла посуду? На дне кастрюли - тарелка. Поймай ( Read more... )

В трамвае только и людей-то, что картофеленосый билетёр. Петербург отпечатал настроения на вашем лице. Любуйтесь в зеркале глазами-безднами. Лучше на закате ( Read more... )

Родилась в маленьком городе - в толпе сопок, обросших густыми деревьями и кустами, как грудь большого существа. И рядом с двумя лесными реками. Одна - широкая, с травянистой окантовкой, запахом водорослей и мокрыми оборванными берегами ( Read more... )

Из окна с утра идет ровный серый свет. Когда смотришь на его прогулки по улицам и домам, всегда обманываешь себя: "Такой свет - привилегия Петербурга. Нигде нет похожего". Особенно в январе или феврале ( Read more... )

- Мося, «чоко-пайки» у нас есть? - он надел шорты с белыми тапками, почесал живот и по-хозяйски гладит пальцы ее ног в белых носках ( Read more... )

Ради жизни в старом фонде люди готовы терпеть бесконечно вылетающие пробки, старух-процентщиц, алко-шизо-соседок с пистолетами и покрытых шерстью домовых (говорят, домовые существуют и, не поверите, способны любить/ненавидеть ( Read more... )

Летний двор. Сушилка для белья между четырехэтажками - квадратный участок засыпанной мелкими камнями земли огорожен деревянными стойками. Они похожи на забор. Только доски прибиты горизонтально ( Read more... )

Гайто Газданов пишет мне в уши
Мшистые басни плешивых старушек
С золотом зуба и ярким мейкапом.
«Там, где овчинку пора постелить,- говорит, -
Старый клошар выстилает бумагу».
Гайто Газданов идет сквозь туманы.
«Ласковый ангел страшнее обмана», -
Так утверждает.
Столетние сосны,
Левые руки и твердые весла,
Бутылку вина и за черный хлеб сдачу
Вижу

Терпкие люди смотрят из грима ( Read more... )

Старуха Кларисса жила над баром. Заведение светилось всю ночь. Она то сидела, то вальсировала с бокалом вина, покачивая полами черного вязаного тонкими нитями платья, то беседовала с посетителями ( Read more... )