дорожный рассказ
- Мося, «чоко-пайки» у нас есть? - он надел шорты с белыми тапками, почесал живот и по-хозяйски гладит пальцы ее ног в белых носках.
- Щас, по ходу, жор нападет, - говорит она с верхней полки. Живота нет, волосы затянуты в пучок, на лице скука.
- Спускайся, принцесса моя, - хохочет он и звучно хлопает ее по заднице.
Время ужинать - швыркать чаем, чавкать печеньем и прилюдно называть друг друга обезьянами.
Я в купе. Это дополнительный поезд «Москва-Мурманск». Убогий железный призрак Советского Союза дребезжит сквозь пространство и время. Вагона-ресторана нет, за вереницей тарелок не спрячешься. Суровый усатый проводник напоминает вредное привидение в фуражке.
Надо мной спит угрюмая старуха. А я наблюдаю за парочкой, пропагандирующей все виды телесных наслаждений гетеросексуального порядка. Кроме совсем уж откровенных. Растопыренные пальцы вольготно гуляют по обтянутой бриджами заднице и футболке со стразами.
Я хочу позвонить в несуществующие инстанции и сообщить, что прямо сейчас оскорбляют мои чувства. Верящего. В красоту.
Посидели, поели, пора и честь знать. Решили прилечь на одну полку и пошептаться. Чувствую себя вуайеристом поневоле.
«Странно, - думаю, - Почему мои глаза тянутся смотреть на их непривлекательные зады? Я какой-то странный вуайерист. Зачем мои глаза крадутся к ним?»
"Элементарно, - отвечаю сама себе, - от скуки".
Люди дышат, кряхтят, хрустят, вздыхают и причмокивают. В тусклом свете шуршат сплетенные ноги - одни покрыты волосами, другие нет. Они включили ночник и поглаживают шеи друг друга. Трубы ТЭЦ за окнами похожи на шеи окаменевшего лох-несского чудовища - красиво и апокалиптично. В прошлый раз мосты казались мне скелетами динозавров.
Дверь в купе открыта. Жара. По тамбуру носятся люди в коротких синих трусах. Соседка сверху притихла, будто умерла. Соседская парочка сплелась в позе валета и решает кроссворды. Их белые тапки враждебно светятся на поеденном молью половике.
За первые четыре часа поездки свыкаешься со всеми. Следующие четыре часа едешь, смирившись.
В окно ничего не видно. Хотя нет. Видно движущуюся темноту. Еще - отражения ламп безжизненного света, минеральных бутылок, голов пассажиров, смартфонов. Нет-нет, да и появится в несущихся черных сугробах долгожданный световой столб. И ты поймешь на секунду, что сугробы вовсе не черные.
Мои глаза осоловели. Или осовели. Смотрю на свое отражение как в паспорт. Выгляжу как Ленин в ссылке, но без усов и бороды. Рваная скатерть съезжает со стола. Чтобы не сойти с ума и не «посадить» телефон, я пишу этот текст на обратной стороне железнодорожных билетов. Как в тюрьме.
Выйдешь в тамбур, там смотришь в другие окна - пугаешься неумолимых поездов. Они летят, гудят, будоражат и мерцают стеклами. А за стеклами утомленно сопят неведомые люди. Лиц их никогда не узнать.
- Щас, по ходу, жор нападет, - говорит она с верхней полки. Живота нет, волосы затянуты в пучок, на лице скука.
- Спускайся, принцесса моя, - хохочет он и звучно хлопает ее по заднице.
Время ужинать - швыркать чаем, чавкать печеньем и прилюдно называть друг друга обезьянами.
Я в купе. Это дополнительный поезд «Москва-Мурманск». Убогий железный призрак Советского Союза дребезжит сквозь пространство и время. Вагона-ресторана нет, за вереницей тарелок не спрячешься. Суровый усатый проводник напоминает вредное привидение в фуражке.
Надо мной спит угрюмая старуха. А я наблюдаю за парочкой, пропагандирующей все виды телесных наслаждений гетеросексуального порядка. Кроме совсем уж откровенных. Растопыренные пальцы вольготно гуляют по обтянутой бриджами заднице и футболке со стразами.
Я хочу позвонить в несуществующие инстанции и сообщить, что прямо сейчас оскорбляют мои чувства. Верящего. В красоту.
Посидели, поели, пора и честь знать. Решили прилечь на одну полку и пошептаться. Чувствую себя вуайеристом поневоле.
«Странно, - думаю, - Почему мои глаза тянутся смотреть на их непривлекательные зады? Я какой-то странный вуайерист. Зачем мои глаза крадутся к ним?»
"Элементарно, - отвечаю сама себе, - от скуки".
Люди дышат, кряхтят, хрустят, вздыхают и причмокивают. В тусклом свете шуршат сплетенные ноги - одни покрыты волосами, другие нет. Они включили ночник и поглаживают шеи друг друга. Трубы ТЭЦ за окнами похожи на шеи окаменевшего лох-несского чудовища - красиво и апокалиптично. В прошлый раз мосты казались мне скелетами динозавров.
Дверь в купе открыта. Жара. По тамбуру носятся люди в коротких синих трусах. Соседка сверху притихла, будто умерла. Соседская парочка сплелась в позе валета и решает кроссворды. Их белые тапки враждебно светятся на поеденном молью половике.
За первые четыре часа поездки свыкаешься со всеми. Следующие четыре часа едешь, смирившись.
В окно ничего не видно. Хотя нет. Видно движущуюся темноту. Еще - отражения ламп безжизненного света, минеральных бутылок, голов пассажиров, смартфонов. Нет-нет, да и появится в несущихся черных сугробах долгожданный световой столб. И ты поймешь на секунду, что сугробы вовсе не черные.
Мои глаза осоловели. Или осовели. Смотрю на свое отражение как в паспорт. Выгляжу как Ленин в ссылке, но без усов и бороды. Рваная скатерть съезжает со стола. Чтобы не сойти с ума и не «посадить» телефон, я пишу этот текст на обратной стороне железнодорожных билетов. Как в тюрьме.
Выйдешь в тамбур, там смотришь в другие окна - пугаешься неумолимых поездов. Они летят, гудят, будоражат и мерцают стеклами. А за стеклами утомленно сопят неведомые люди. Лиц их никогда не узнать.