Академгородок, 1964. Пост 39. Оппозиционное студенческое движение в НГУ (1) - было или не было?
Продолжение главы Академгородок, 1964.
см. Академгородок, 1964. Пост 1 - 10, 11 - 20, 21 - 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38.
См. также предыдущие главы: Академгородок 1959, 1960, 1961, 1962 и 1963 гг.
вольнодумство в Академгородке и Университете
Сейчас только ленивый не пишет о своем участии в оппозиционном движении или о том, что он был «шестидесятником». И иногда нынешние «историки» подхватывают эти писания, выстраивая свою версию той эпохи. При этом некоторым молодежным организациям придается роль ключевых, а некоторым событиям - значения эпохальных.
Я бы не стал специально писать о свободомыслии и вольнодумстве (впрочем, для меня смысл этих двух слов один и тот же) в студенческой среде НГУ, большинство из нас были в известной мере вольнодумцами. Я и себя считал таковым, хотя мое вольнодумие, как я сейчас понимаю, сводилось только к легкой критике системы и то в узком кругу друзей. Я мог об этом говорить, например, с Гариком Платоновым (и мы говорили на эти темы постоянно), но никогда бы не заговорил с Николаем Николаевичем Яненко (впоследствии член-корреспондентом, а потом и академиком) или Николаем Ивановичем Кабановым (у него было открытие в физике, названное эффектом Кабанова), руководителями научно-производственной комиссии ОКП. Каждый из тех, кто был со мной рядом, знал когда и что можно сказать. Мы так были воспитаны. Я в эти годы не видел таких, которые бы вслух ругали партию, правительство и поносили отдельных вождей, хотя анекдоты про Никиту рассказывали. И из уст студентов тоже никогда ничего подобного не слышал. Кстати, значительная часть студенчества была ориентирована исключительно на учебу и политики вообще избегала.
Я встречался со студентами, прежде всего, в Университете и проводил там с ними один раз в неделю весь день, с утра до вечера. Расписание занятий у меня было, по моей просьбе, составлено так, чтобы на дневном отделении у меня с утра было восемь учебных часов (четыре пары), а у вечерников - четыре часа (две пары). И в перерывах я со студентами постоянно общался. Они мне задавали многочисленные вопросы, и среди них было много достаточно острых, политических, экономических. Некоторые из них и сами высказывались. Но ярко выраженных политических заявлений против политики партии и правительства не было. Среди моих студентов, а это был первый-второй курсы матмеха, я не заметил каких-либо ярких или даже неярких политических лидеров.
Дома в первые пять лет жизни в Академгородке у нас был свой студент матмеха Володя Штерн - редактор УЖа - стенгазеты «Университетская жизнь», а рядом с ним всегда был его закадычный друг - заполошный Юра Никоро, прославившийся своим выступлением на диспуте, организованном «Комсомольской правдой». Ни тот, ни другой никогда не был лидером и не мог (и не участвовал) ни в каком движении вольнодумцев.
Выступление Никоро объяснялось тем, что его мать, Зоя Софроньевна Никоро была ученым-генетиком, пострадавшим после печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ в 1948 году. Естественно, в этой семье могло многое связанное с генетикой и не только с генетикой, говориться вслух. А уж действия Хрущева, приблизившего к себе Т.Д.Лысенко, наверняка осуждались. Безусловно обсуждалась вслух и сельскохозяйственная «деятельность» вождя, и программа партии в области сельского хозяйства.
Юра Никоро же просто физически не мог этого держать в себе. Характер его просто подталкивал выплеснуть все, что он услышал, на всех вокруг. Так что, его выступление было абсолютно спонтанным и не свидетельствовало о наличии в Университете какой-либо группы недовольных или инакомыслящих и, тем более, о каком-нибудь движении. На мой взгляд, научная молодежь моего возраста, подвергшаяся воздействию решений ХХ съезда КПСС и раннего периода «оттепели», разрушению многих идеалов, была более свободомыслящей, чем более молодые тогдашние студенты, хотя и более осторожной.
Нет слов, история Академгородка интересна и увлекательна. В Академгородок приехала пара тысяч молодых интеллектуалов - научная молодежь, - которой ежедневно на семинарах внушалось подвергать сомнению и критике всё (конечно, в науке; но почему только в науке?). Рядом с ними оказались пользовавшиеся огромным уважением такие вольнодумцы и фантазеры, как Г.И.Будкер, В.В.Воеводский, А.А.Ляпунов, А.Д.Александров, И.А.Полетаев. Соединили тех и других с полутора-двумя тысячами специально отбранных самых умных жадно впитывающих каждое слово студентов. Как не ждать проявления «свободомыслия», а впоследствии и «инакомыслия». И все это состоялось, все это было - и то, и другое. Но не видел я в те первые годы ни оппозиционности, ни революционности.
Оппозиционность для меня - это когда появляются оппоненты официозу и, соответственно, оппозиция. К оппонентам я причисляю, прежде всего, «диссидентов», но их тогда еще не было. Они появились чуть позднее. По крайней мере, в СО АН. Правда никто из солидных историков, насколько мне известно, и не находит среди молодежи Сибирского отделения АН оппозиционных кружков или оппозиционного движения.
А вот среди студентов НГУ пытаются найти. И даже утверждают, что было «широкое оппозиционное студенческое движение» в тот период. Я хочу подчеркнуть: не просто оппозиционное, но даже широкое.
Я разыскал три статьи на эту тему в газете «Наука в Сибири» - сначала статью историка Михаила Викторовича Шиловского (НВС № 42, 1997). "История университетского вольнодумия. Часть 1. До 1968 года." Следом за ней был помещен ответ на эту статью физика Геннадия Анатольевича Швецова (НВС, №1, 1998). Еще через два месяца - 13 марта была напечатана статья, написанная историком Виктором Леонидовичем Дорошенко (N 9-10). Есть еще публикация "Студенческое движение 60-х" от 28 марта 2005 года на сайте «Новосибирский Академгородок» (http://academgorodok.ru/applications/history/history.php?set=legend&id=4), но оно представляет собой почти точную копию статьи В.Л.Дорошенко. Она отличается от его статьи в НВС лишь тем, что некоторые абзацы из середины статьи были перенесены в ее конец.
Все три автора - бывшие студенты НГУ: Михаил Викторович Шиловский учился в НГУ в 1966-1971 гг., Геннадий Анатольевич Швецов и Виктор Леонидович Дорошенко начали учиться в НГУ на 4 года раньше - в 1962 г.
активность студентов как ее видит историк Михаил Шиловский
Михаил Шиловский считает что для возникновения свободомыслия были как внешние, так и внутренние предпосылки .
К внешним он относит то, что «создание НГУ совпало с хрущевской "оттепелью", породившей смутные надежды на демократизацию и развязавшей языки», а также то, что «отсутствие осязаемого контроля порождало флюиды вольнодумства».
Внутренние - это специфика самого университета, которая способствовала «...постоянно возрастающему притоку думающей, подготовленной, самостоятельной молодежи практически из всех уголков необъятного Союза, в основном выходцев из "третьего сословия"». И важнейшими тезисами в его концепции являются социальный и национальный состав студентов. Изложу его тезисы коротко.
В советские времена кадровому составу студентов уделялось большое внимание. Это была политика большевиков с самого начала. приоритет - рабочим, потом крестьянам, потом уже «трудовой» интеллигенции. Даже термин был придуман - трудовая интеллигенция. В НГУ же поступала в основном интеллигенция.
В статье приведено выступление проректора НГУ Е.И. Биченкова, который «...на заседании парткома 12 января 1973 г. ... сокрушался по поводу низких показателей в этой области, - только 24 процента студентов являлись детьми рабочих и 4 процента - колхозников». Вероятно, и в начале 60-х показатели были примерно такими же.
Михаил Шиловский не анализирует национальный состав студентов, но приводит цифры, которые не оставляют сомнений в том, что он хотел сказать, но не сказал. В том же году национальный состав принятых в НГУ студентов был следующим: «...русскоязычные явно преобладали -- 597. За ними шли евреи - 71 [Как будто они не были русскоязычными. МК], украинцы -- 24, немцы --11, татары -- 10, по пяти корейцев и казахов, по паре азербайджанцев, поляков, армян, по одному молдаванину, коми, грузину, мордвину, остяку, селькупу, буряту, узбеку, белорусу».
Большой процент евреев постоянно был головной болью партийных органов снизу доверху. У меня нет данных по приему в начале 60-х, но думаю, что их процент среди поступивших был еще выше. В 70-х годах уже всем, кто интересовался, было известно, что евреев в НГУ не принимают. Тот же Биченков, а с ним вместе Л.В. Овсянников и Т.И. Зеленяк (возможно и другие, но я достоверно могу указать только на этих трёх людей) создали систему, препятствующую приему студентов-евреев. На устном экзамене по математике абитуриентам-евреям давали решать практически нерешаемые задачи. Было такое и на экзаменах по физике, но фамилий таких преподавателей я не запомнил. И это не понаслышке. Я знал этих троих лично. Я знал их взгляды и разговоры, которые они вели. Я знал также нескольких абитуриентов, которых срезали на экзаменах, и видел эти задачи.
Для Биченкова это плохо кончилось: кто-то рассказал об этом Михаилу Алексеевичу Лаврентьеву. На этом проректорство Е.И. Биченкова закончилось.
Имели ли социальная структура и национальный состав студентов какое-либо отношение к свободомыслию - не мне судить. Может быть, и имели. по крайней мере по Михаилу Шиловскому, если читать между строк написанное им, получается, что опять "виноваты" евреи-интеллигенты, которых считают носителями свободомыслия и вольнодумства. Пусть этот вопрос все же решают историки. Но от свободомыслия до организованного движения - дистация огромного размера. Так что, это предположение пока является только предпосылкой.
Шиловский считает, что в НГУ была слабая партийная организация, в первые годы совсем малочисленная из-за большого числа совместителей. О роли партийной организации ему знать не понаслышке - в конце 80-х Шиловский был секретарем парткома НГУ. Конечно, он вспоминает студента-коммуниста Чугунова и студента Никоро, о критических выступлениях которых я уже писал, но, кроме них, больше и писать не о ком. Они были одиночками, ни в коем случае не лидерами, и, по большому счету, не вольнодумцами.
Но вот, что характерно: Шиловский пишет, что «буйным цветом партийный плюрализм расцвел накануне 1968 г.», что является крамолой для большевистской партии. Ведь нас постоянно учили, что политбюро и генеральный секретарь не могут ошибаться, что мы должны строго следовать линии партии, что после принятия решения, его больше нельзя критиковать, а надо следовать ему, быть вместе с партией. С этим нам уже трудно было смириться, мы ведь к тому времени видели как развенчали Сталина, осудили массовые репрессии, уже осудили Берию, сняли Маленкова, исключили из политбюро антипартийную группу во главе с самими Молотовым и Кагановичем. Наконец в октябре 1964 года пришла очередь и Хрущева, которого отстранили от руководства партией и правительством и отправили на пенсию. Шиловский по этому поводу вспоминает выступление коммуниста Ф. Садыкова на общеуниверситетском партсобрании по поводу разоблачения "волюнтаризма и субъективизма" Хрущева, который бросил упрек в адрес всесильного местного "первого", вопрошая: "Многих из нас удивляет поведение первого секретаря т. Горячева. Когда, интересно, он был искренен: или когда прославлял Хрущева, или сейчас?"
Это был жуткий криминал - первого секретаря обкома на партийных собраниях не принято было критиковать.
Далее в подтверждение тезиса о слабости партийной организации Михаил Шиловский приводит пять примеров:
- Выступление в конце 1963 года секретаря парткома СО АН профессора Г.С. Мигиренко на Ученом Совете: "Нас поражает некоторая "вольность" в суждениях среди студентов. Скажем, проходит ноябрьский пленум ЦК и сразу у студентов кривотолки. У наших студентов проявляется способность ставить под сомнения решения партии". Первый пример - это суждение о позиции студенчества.
- В конце 1963 г. «профсоюзный лидер СО АН Н.Кабанов прорицал: "Положение в университете в вопросах воспитания, поведения -- тревожное. Я просто обращаюсь к вам -- усилить влияние на студенчество".
Замечу, что Н.И.Кабанов был председателем научно-производственной комиссии ОКП, но ярым ортодоксом в области идеологии. Он и потом при удобном случае говорил о том, что молодежь нынче не та. Но он не был председателем профсоюзного комитета СО АН. Им тогда в конце 1963 года был А.И. Ширшов. Таким образом, Кабанов отражал свое личное мнение. Второй пример - это констатация "неправильной позиции" студенчества и призыв усилить на него влияние.
- «Лаконичная сентенция из протокола заседания партбюро НГУ от 31 марта 1964 г.: "3) Слушали: о беспартийном содержании некоторых статей газеты "Раскрутаза" (ФЕН). Постановили: газету снять и обсудить ее содержание на комитете ВЛКСМ совместно с членами редколлегии".
А вот третий пример - это уже реагирование на "неправильные взгляды" студенческого идеологического актива. Но довольно мягкое реагирование.
- Выступление член-корреспондента А.Д. Александрова (впоследствии академика) на отчетно-выборном партсобрании 19 октября 1967 г., который формулировал проблему: "Обсуждение острых проблем до сих пор требует от человека чрезвычайного мужества. И наши представители партийных комитетов, призывая к дискуссионным формам работы, должны реально представлять, что весь ученый мир не может состоять из Джордано Бруно, готовых то и дело гореть на разных кострах. Вот меня на одной дискуссии обвинили в домарксовом идеализме. Ну, я то не боюсь, а другие могут испугаться. Если мы всерьез ставим эту проблему, то человек должен быть безопасен от неприятностей".
О каких неприятностях говорил А.Д. Александров? О каких острых проблемах? Кого он имел в виду? Это остается неясным из текста статьи Шиловского. Но, смотрите, здесь прямо противоположная точка зрения. Здесь прослеживается наоборот призыв к обсуждению острых проблем. т призыв к идеологическим работникам не преследовать таких студентов.
- Формальное отношение к многочисленным партийным постановлениям. В качестве примера рассказывается, что на партсобрании 11 февраля 1970 г. по итогам очередного пленума в качестве доклада ученым с мировым именем профессором Ю.Румером и ассистенткой кафедры истории КПСС О.Новокрещеновой был зачитан текст выступления Л.И.Брежнева на партийном форуме, распечатанный во всех газетах до многотиражек включительно.
Я думаю, что профессор Ю.Б.Румер, бывший зек, никогда не стал бы утруждать себя работой над докладом. Он формально отбывал возложенную на него "повинность".
Все пять примеров не свидетельствуют, на мой взгляд, о ярко выраженном свободомыслии и вольнодумстве.
Наконец, активность студентов М.Шиловский характеризует следующими тремя положениями:
- Антисемитской выходкой в 1966 году, когда четыре студента первого курса ММФ, "напившись, устроили у дверей общежития заставу, спрашивая -- еврей или нет и пытались бить евреев, но быстро получили отпор от массы студентов" (из протокола заседания парткома НГУ). Эту выходку он называет «попыткой еврейского погрома» и видит в ней «начальную грань в истории "патриотического" движения в НГУ.
- Массовым и организованным бойкотом студенческой столовой, ставшей "следствием неудовлетворительной работы ее, а также крайне недостаточного внимания АХЧ и общественных организаций к вопросам общественного питания" (цитата тоже из заседания парткома НГУ). Руководителей этого бойкота пытались определить, но, в конечном итоге, оказалось, что "руководители его неясны".
- "Активисты комсомола мало чем отличались от "старших братьев" коммунистов и то в сторону более высокой степени безалаберности, здорового прагматизма и аллергии ко всякого рода ритуально-шаманским заклинаниям в идеологической сфере. Так, торжественное заседание и первомайскую демонстрацию 1965 г. комсомольский актив университета проигнорировал по причине свадьбы секретаря комитета ВЛКСМ Г.Швецова, приуроченной как раз к первомайским праздникам. По итогам обмена комсомольских билетов к началу 1968 г. 3007 получили новые, а 46 не пожелали этого делать".
Михаил Шиловский заканчивает свою статью следующим образом:
"... Ректор С.Т.Беляев вынужден был признать: "Активность студентов все время возрастает и опережает роль активности партийной организации". Университет уверенно вступал в 1968 год."
Как видим, в этой статье говорится о свободомыслии, о робкой критике партийных решений, об активности студентов, но нет никаких упоминаний о студенческом движении или оппозиционности каких-либо групп студентов. И предполагается, что активность студентов нарастает, а ее кульминацией были события 1968 года.
активность студентов у физика Геннадия Швецова
Статья Геннадия Швецова в газете «Наука в Сибири» №1 от 1998 года является ответом на статью Михаила Шиловского. Она названа «Осторожно! История!
Геннадий Анатольевич Швецов учился на физфаке НГУ с 1962 по 1967 г., и был одно время секретарем комитета комсомола НГУ. Сейчас он доктор физ.-мат. наук, заместитель директора Института гидродинамики, известный ученый в области физики взрыва, заведует кафедрой физики сплошной среды в НГУ и читает лекции по специальным главам физики взрыва в НГТУ на кафедре, где я в 80-х годах работал доцентом, потом профессором и был семь лет заведующим кафедрой.
Он не мог не ответить на статью профессора Шиловского, поскольку представлен в ней ну, не очень. Вместо того, чтобы пойти на праздничное собрание и демонстрацию 1 мая отмечал свой день рождения вместе с друзьями, которые, естественно, тоже предпочли проигнорировать праздничные мероприятия.
Правда, обругав историка и поставив под сомнение его честность, поскольку, будучи преподавателем кафедры истории КПСС, он говорил одно, а после переименования кафедры в кафедру истории России стал говорить другое, был секретарем парткома до конца, до роспуска КПСС, Г.И. Швецов все-таки не смог не упомянуть себя, сказав, как бы вскользь:
«Все "вольнодумие" в статье [М.Шиловского. МК] касается нескольких имен: Р.Чугунова, Ф.Садыкова, Ю.Никоры и как-то пристегнутого к этому автора данной статьи, хотя эпизод, связанный со мной, описан неточно. Здесь возникает вопрос: или история вольнодумия была уж такая бедная или здесь явно что-то другое».
Он упрекает автора статьи в том, что «...историк М.Шиловский свою позицию открыто не обозначает. Из текста остается неясным, разделяет или осуждает бывший секретарь парткома НГУ профессор М.Шиловский "головную боль" ректората и парткома, деятельность которых была направлена на поиск талантливых детей независимо от их социального происхождения...» и т.д.
Завершение этой части статьи - апофеоз чувств: «После прочтения статьи М.Шиловского стало грустно и противно. Грусть от того, что статья написана на кухонном уровне. Противно от того, что еще недавно секретарь парткома М.Шиловский говорил в духе "всепобеждающего учения...".
Я бы, наверное не стал бы останавливать внимание моего читателя на этом, но должен высказать мое мнение, что факторы, указанные в статье профессора Шиловского, приведшие в те годы к свободомыслию судентов, представляются мне серьезными, а источники - протоколы заседаний и собраний - заслуживающими внимания. Интересны и примеры, приведенные историком, - каждый из них весьма поучителен и свидельствует, как мне показалось, именно о том, о чем он пишет. Вольнодумство приводит людей не только к позитивным взглядам, но и к равнодушию и даже нигилизму, а также и к негативным взглядам и акциям.
В содержательной части своей статьи Г.Швецов указывает на то, что (здесь я привожу довольно большую по объемц цитату) «истоки университетского вольнодумия, я думаю, лучше говорить свободомыслия, вытекают из всей атмосферы, созданной в Академгородке его основателями и прежде всего М.А.Лаврентьевым. Его позиции (точнее сказать, оппозиция деятелям из руководства страны и ЦК КПСС) по таким жизненно важным вопросам как вычислительные машины, по генетике, по Байкалу и др. являлись примером поведения нормального ученого-гражданина, патриота нашей Родины, на котором учились и молодые ученые в Академгородке и студенты НГУ».
На мой взгляд, позиция академика М.А.Лаврентьева изложена неверно. Он никогда не был открытым оппозиционером. Да, он занимал прогрессивную позицию по развитию в стране вычислительной техники, убеждая руководство страны и пользуясь поддержкой АН Украины, а потом и АН СССР. Да, он поддерживал генетиков и, в частности, Н.И. Дубинина, но немедленно выполнил распоряжение Хрущева о снятии его с поста директора. Было бы решение о закрытии Института цитологии и генетики, М.А. Лаврентьев выполнил бы и его. М.А. Лаврентьев мог бороться с отдельными чинушами и партбюрократами, но никогда не боролся с партией и Правительством. Он, например, не поддержал Президента АН СССР Келдыша, предлагавшего написать коллективное письмо в ЦК КПСС против разгона Академии наук СССР. Борьба против строительства Байкальского ЦБК, которую вел Лимнологический институт СО АН действительно была поддержана М.А. Лаврентьевым, но она не увенчалась успехом. ЦБК был построен в 1966 г.
М.А.Лаврентьев никогда не призывал к свободомыслию, - все его призывы и вся его "борьба" относились к занятиям наукой и только наукой.
Это же относится и к позиции академика И.Н.Векуа, с которым я был знаком и не раз разговаривал. К сожалению, я ничего не знаю о его распоряжении сократить количество учебных часов для кафедр общественных наук. Если честно, мне это кажется невозможным в тот период времени. На И.Н.Векуа, несмотря на его высокий академический статус, спустили бы всех собак. Я полагаю, что он бы никогда не решился на такой шаг.
Кроме того, я уже писал о его выступлении на заседании парткома СО АН в декабре 1962 года, где он критиковал секретаря Комитета комсомола СО АН Бориса Мокроусова:
«Мокроусов сидит здесь, он хороший парень, но пришел однажды на комсомольское собрание в университет, перевыборы были. Студенты выступали, никакого шума не было, Мокроусов решил выступить и поговорить со студентами и сказал, что ваши выступления не годятся, что вы не ставите острых вопросов, вы не верите в то, что сами говорите. А когда студент выступил с острыми вопросами, то он ушел «в кусты» и не нашел нужным раскритиковать его. Так нельзя: если ты просишь человека выступить остро, то так же остро и отвечай, а выпускать дух из бутылки и убегать - не годится».
Конечно, ректору Векуа нужно было, чтобы «никакого шума не было». И, насколько я его знаю, он всегда был очень осторожен в своих высказываниях.
А вот, что касается академика Беляева, здесь я могу согласиться с Г.А. Швецовым, что он показывал примеры высокой гражданской ответственности, проповедовал и проводил в жизнь идеи студенческого самоуправления. Но вот, что касается свободомыслия, то, по мнению автора следующей статьи, пик его к приходу Спартака Беляева на должность ректора в 1965 году уже прошел.
Продолжение следует