Ю.Нагибин. Зерно жизни
Ю.Нагибин || « Красная звезда» №160, 9 июля 1943 года
На Орловско-Курском и Белгородском направлениях продолжаются упорные бои.
Стойко отражать немецкие атаки. Не давать врагу продвинуться ни на шаг. Стремительными контратаками наносить ему тяжелые потери!.
# Все статьи за 9 июля 1943 года.
Солнечный луч нагрел щеку Петра, он очнулся и увидел небо, темноголубое между белых облаков, медленно плывущую по воздуху паутинку с запутавшимися в ней блестящими капельками.
Он пошевелился, ощутил непослушную тяжесть тела и понял, что ранен. Ему стало страшно оставаться одному в темноте мутившегося сознания, он открыл глаза.
Он лежал почти в центре небольшого холма, того, что у них в части получил название «скучного пятачка». По скосам холма торчали массивные настилы немецких блиндажей - дотов, пояском охватывающих холм. «Эк же меня занесло сюда?» - в первый раз удивился Петр своему положению. В памяти его отчетливо вставало начало атаки. Потное и почему-то счастливое лицо командира взвода, которое он оборачивал к ним на бегу.
- Жмите, родные мои! - кричал он, - чтоб в последний!..
Помнил он, как потом взводный упал и впереди побежал сержант и тоже что-то кричал. Затем они швыряли гранаты в черные дыры амбразур, помнил удар прикладом, который он нанес выскочившему из блиндажа немцу, и как хрустнули кости лица, и в ладони он до сих пор ощущал вес своего удара, словно держал в руке камень. Затем его ударило, как показалось Петру, в голову, он упал, что-то стало мучительно из него лезть, словно душа отдиралась от тела, а затем он проснулся, когда солнечный луч нагрел ему щеку.
«Раз я тут - значит, мы прорвались, - думал Петр, - и ребята тут должны быть...». Он попробовал подняться, и боль, спокойно дремавшая в нем, словно вода в глубоком сосуде, ожила, прокатилась по телу и притянула к земле. Он осилил ее и привстал на колени. Нет, своих вокруг не было. Он лежал чуть в стороне от немецкого дота.
«Значит, захлебнулась атака наша, - с терпкой солдатской тоской подумал Петр, - а ведь какой огонек на подготовку дали!» - и в огорчении он лег на землю. Петр старался не думать больше о своем положении, ни о боли, ни о смерти. Он закрыл глаза и лежал тихо и укромно, как в детстве под тулупом на материнской постели. В памяти его вставали виды другого края, окрест дальней Ладоги, где протекала его довоенная жизнь...
Хороши избы на севере! В защиту от весенней хляби да от январских снежных завалов высоко подняты их фундаменты над землей. В такую избу не ступишь с улицы, перешагнув через порожек. Надо подняться на высокое, резное крыльцо ступеней в десять-пятнадцать, да из сенцев три ступени, и тогда войдешь в деревянный, пахнущий смолой хором.
А уж и чистота в этих избах! Половичок исхожен до основы, но хоть хлеба на него из печи выкладывай. От частого мытья сосновые полы, и столы, и лавки подернулись синевой, как белье после стирки.
А запахи в этих избах!
Запахи домовитости и довольства. В сенях пахнет осенью: огуречным рассолом; в кадке, в зеленоватой мути, вперемежку с желтым укропом и разными травами мокнут, насыщаются солью и пряным духом скользкие, крепкие огурцы. Зимой здесь пахнет овчиной и войлоком. Весной - молоком и влажной шерстью. На войлочной подстилке лежит новорожденный телок с мокрой шерсткой, вылизанной теплым материнским языком, с мягкими копытцами и большими девичьими глазами. Летом здесь пахнет многими лесными и полевыми запахами: чайной ромашкой, что сушат для целебных надобностей, ягодой разной, грибом, затем их замещают налитые фруктовые запахи яблок, груш...
...Был Петр Прошин из тех русских людей, что ходят по жизни с пристальной рабочей заботой, что не любят давать отдых своим хватким, жадным, мудро бережным рукам.
Любил Петр широкий, большой труд в колхозном поле. Общность усилий людей трогала его до корней души. На своей земле человек всегда немножко волк, а здесь он трудится с открытым сердцем. А если еще и песню кто подымал, то Петр совсем заходился любовью к людям.
Потому и в армии ужился Петр легко, хорошим был солдатом. Воинское товарищество, где все за одного, а один за всех, так пришлось ему по душе, что тяготы солдатского существования он сносил легко и с охотой. «Если с такой дружной да увесистой хваткой за жизнь после войны возьмемся, - часто говорил Петр, - было бы много счастья в каждом доме...».
Милые, родные образы легко, как в сновидении, проносились в памяти раненого. Но не покойное чувство умиротворенности рождали они, а беспокойство. Словно прохладный, бодрящий воздух августовской, полевой страды входил в его тело и наполнял его крепостью и рабочей силой. Петр отчетливо ощущал в себе эту беспокойную рабочую силу, наливавшую его мышцы, понукавшую к труду, и хоть знал, что это обман, верил ей. Он пробовал приподняться, боль прокатилась по телу, на мгновение затушив сердце и повалив его обратно в траву.
- Конченый ты человек, - сказал он себе.
Несколько секунд лежал он совсем тихо, прижавшись щекой к земле. Земля была близко к его глазам. Он видел ее до мельчайшей трещинки, до мертвой желтой хвоинки, впившейся в грунт, до красных и зеленых песчинок, до маленьких, знаемых с детства, существ, что точат и точат в земле свои укрытые ходики и лазейки. Его глазам этот клочок земли представлялся огромным полем - пахотой, волосяные скважинки - теми горячими глубокими трещинами, что рассекают землю в засуху. И это подобие вызвало в нем привычную страстную мысль о дожде.
Большая круглая капля гулкнула по лопуху, другая упала на землю. Она задернулась по краям пылью, а в середке голубело зернышко неба. Земля впитала каплю, быстро, жадно, оставив от нее лишь черный следок. Третья капля упала на висок Петра, разбилась и потекла в ложбину глаза и по щеке. Петр очнулся, почувствовал мокро в глазу, решил, что он плакал. Жалко стало ему себя и стыдно. Он тихо и скорбно оглядывал местность в надежде найти что-нибудь, к чему бы приложить свое последнее солдатское усилие.
Два белых столбика пыли, высвеченные солнцем, возникли неподалеку от Петра и погасли. Еще и еще, и он не сразу понял, что эти столбики - разрывы пуль. Еще несколько земляных фонтанчиков плеснули здесь и там. «А ведь это наши бьют, - словно очнувшись, подумал Петр, - наши залегшие цепи метят по щелям немецкого дота...».
Мина, шурша, перелетела через Петра и разорвалась, осколки ее спели над ним свою тоненькую, но не страшную для него песенку. Разрыв этой мины был первым звуком, услышанным Петром, до того он лежал словно в беззвучном мире. Сейчас он обрел слух, и то, что он услышал, взволновало и растревожило его. Разрывы мин и пощелк пуль чередовались с клекотом пулемета, шел ожесточенный огневой бой. «Значит, ребята опять подымутся» - подумал Петр, и надежда на жизнь и на радость тронула его сердце.
Петр не мог видеть, как шла атака, но он слышал ее и как старый боец по одному этому представлял себе ход боя. Заходящийся стрекот пулемета из немецких дотов потонул в железном разрыве мин и снарядов, летящих с нашей стороны. И хотя они рвались часто, так что звук одного разрыва сливался со звуком другого, Петр с грустью определил: «Это уж не тот огонек. Полковая трудиться да минвзвод пыхтит. А что тут минами наковыряешь, когда у них восемь накатов. Тут дивизионные нужны...».
Затем огонь минвзвода прекратился, Петр понял, что цепи пошли в атаку. Снова заговорил немецкий дот, словно воскреснул из мертвых. Он, видимо, оставался один, но, казалось, что злая работа его пулеметов не будет иметь конца...
Какие-то новые звуки достигли слуха раненого. Слабые и непрочные, они разнились от всех шумов огня, и мгновенно зашедшимся сердцем Петр понял, что это крики поднявшихся в атаку ребят. «Сердешные мои», - шептал раненый.
Немецкие пулеметы спорили с этим шумом, давили его, но чутким слухом Петр чуял, что шум этот живет; то слабея, то вырастая, борясь, он стремится вперед. И радостное и горькое чувство владело Петром - он не с ними, он не может помочь этому милому шуму родных голосов.
А затем шум исчез. Петр приподнялся, он думал, что шум исчез только для его уха, но шума не было больше, только нагло, зло строчил пулемет дота, а Петру казалось, что страшная, мертвая тишина наплыла на мир, потому что исчез этот маленький живой шум. А потом он понял темнеющим, колеблющимся сознанием, что ребята снова залегли, снова притянула их земля, солдатская постель…
Пулемет, чавкнув, замолк... И снова Петр остался наедине со своей болью. Ему хотелось забыться, утерять себя, пока снова в сухости начиненного железом и огнем воздуха не родится этот милый, родной шум. Но забытье не приходило. Растревоженное сердце колотилось сильно и часто, толчками разнося кровь по телу, на животе, словно из худой посуды, кровь истекала наружу.
Петр прижался губами к земле, сладко пахнущей теплым гниением, и резким толчком отняв тело, встал на колени. Приступ боли, не знающей устали, судорогой прошел по телу. Петр уперся руками в землю и на четвереньках пополз к мертвым бойцам, лежащим за деревом. Дерево легло на его пути неодолимой преградой. Петр попробовал перелезть через него, но руки скользили по коре, не в силах поднять нагрузшего болью тела. Петр лег на землю и стал дышать старательно и глубоко, будто пил воду из родника.
Там, где корни дерева вырвались из ложа земли, образовалась воронка с мягким дном. Петр сполз в воронку, ухватился за тонкие корневые волоски убитого снарядом дерева и стал подтягиваться. Волоски врезались в руку, но так даже лучше - теперь он их не упустит, и постепенно Петр перевалил свое тело на другой край воронки.
Петр размотал обмотку, разорвал ее на полосы и скрепил гранаты: три рядом, одну в середине, повыше, чтобы ручка с кольцом торчала. Нелегка последняя ноша солдата, а надо доползти и не умереть надо. В путь, Петр...
Он пересек сухую, метра два в поперечнике, пустыню, ожегшую его руки и сушью перехватившую горло; одолел пропасть - воронку, некоторое время полз вязкой пахотой, черной, развороченной взрывом земли; продрался сквозь травяной лес, одолел воды быстрого ручейка... Черный страшный жук с железными челюстями едва не погрыз человека; гусеница встала на его дороге, угрожающе скобой выгнув спину; мухи, жужжа, кружились над ним, как стервятники над добычей; полевая мышь встала на задние лапы, погрозила передними и, скакнув, притаилась за лопухом…
Он полз, оставляя за собой пятна крови, яркокрасные на серой пыли, рыжие на траве, невидные на свежей земле. Он прополз, экономя дыхание, бережливый, упрямый солдат.
Вот и тыл злой немецкой крепости - восьминакатного земляного дома. Петр знает: впереди в узкой щели глядят настороженные глаза, торчат рыльца пулеметов. Но здесь блиндаж слеп, как крот, ничего не видит, не ведает...
А там дальше незримые Петру, но такие близкие его сердцу, словно он чувствовал их дыхание у себя на щеке, лежат ребята. Роют под собой землю короткими шанцевыми лопатами, набираются сил. И может, кто помоложе, - грустит, думает о доме, о жизни своей, как думал и он, Петр, боец-новичок, в первой своей атаке. И командир приноравливается к новому броску...
Треснул короткой очередью пулемет дота, то ли впустую, то ли оборвав чью-то позабывшую об осторожности жизнь... Петр встал на колени и, освобождая всю сбереженную силу, таким же широким свободным движением, каким бросал в борозду вешней земли горсть золотых семян, каким подавал на стог сено, - метнул под уступ дота связку гранат, и до того, как они взорвались, успел лечь на землю и прижаться к ней, милой и верной, своим измученным, наломанным телом... //Юрий Нагибин. ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ.
************************************************************************************************************
ВОЛХОВСКИЙ ФРОНТ. Огневая позиция орудия старшего сержанта Н.Иванченко находится на плоту. Несмотря на трудности, его расчет точно накрывает цель. На снимке: орудийный расчет ведет огонь.
Фото Я.Гудкова.
★
АНГЛИЙСКАЯ ГАЗЕТА О БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЯХ СОВЕТСКИХ ПАРТИЗАН
ЛОНДОН, 8 июля. (ТАСС). Газета «Йоркшир пост» пишет, что, судя по признаниям гитлеровской печати, советские партизаны причиняют огромный ущерб германской армии. «Гитлеровские военные корреспонденты, - пишет газета, - называют партизанскую войну «невидимым советским фронтом в тылу». «Такое определение, - пишет газета, - правильно характеризует действия советских партизанских отрядов, которые представляют собой весьма мощную силу. Сопротивление населения временно оккупированных советских районов гитлеровцам является фактором большого военного значения. Советские партизаны, действующие в германском тылу, наносят большой ущерб германской армии, нарушая ее коммуникации. Советские партизаны неуловимы, они действуют повсюду».
★
ФРАНЦУЗСКИЕ РАБОЧИЕ БЕГУТ С ГИТЛЕРОВСКОЙ КАТОРГИ
ЛОНДОН, 8 июля. (ТАСС). По сообщению агентства АФИ, многие французские рабочие, насильственно угнанные гитлеровцами на работу в Германию, бегут оттуда при первом удобном случае. Для поимки французов, бежавших с немецких предприятий, гитлеровцы направляют специальные отряды, которые производят массовые облавы в лесистых и горных районах Франции. В последнее время около 7 тыс. французов сумели бежать из Германии во Францию. Бежавшие укрываются в горных районах Франции, где местное население дает им приют и снабжает их продовольствием. Немецкие жандармы пытались закрыть все входы и выходы горных долин, чтобы обречь на голод скрывающихся там французских патриотов. Однако эта попытка гитлеровцев окончилась провалом: пытавшиеся проникнуть в горы жандармы были встречены ружейным и пулеметным огнем французских партизан.
____________________________________________
В.Антонов: Пуля найдет || «Известия» №118, 21 мая 1943 года
Братья Тур: Золотые руки || «Известия» №120, 23 мая 1943 года
О.Курганов: Труд и пот солдата || «Правда» №168, 5 июля 1943 года
А.Платонов: Труженик войны || «Красная звезда» №57, 10 марта 1943 года
И.Сусайков: О бывалом солдате, ефрейторе и ротных традициях ("Красная звезда", СССР)
Газета «Красная Звезда» №160 (5531), 9 июля 1943 года