Дневник Романова Константина Константиновича: лето 1891
[1877 год]
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
сентябрь и октябрь 1879
[1880 год] март 1880
апрель и май 1880
июнь 1880
июль 1880
осень 1880
[1886 год] июнь 1886
июль 1886
август 1886
сентябрь 1886
октябрь 1886
[1888 год] август 1888
сентябрь 1888
октябрь 1888
ноябрь 1888
декабрь 1888
[1889 год] январь 1889
февраль 1889
март 1889
апрель - май 1889
[1890 год] январь 1890
февраль и март 1890
ноябрь 1890
декабрь 1890
[1891 год] зима 1891
весна 1891
7 июня (26 мая). Воскресенье. Папа было вчера лучше. Днями бывает хорошо, днями плохо: замечают вялость, сонливость, слабость, равнодушие, онемение пальцев здоровой руки, нарушение управления движениями. Я поймал себя в гадком чувстве: как бы с нетерпением, с жадностью ловишь каждое известие о новом угрожающем признаке. Два года назад мы не сомневались в близости конца, но время шло, мало-помалу мы привыкли к новому порядку вещей. В зиму с 89 на 90 год появились некоторые тревожные признаки. Я опять ждал конца, как освобождения. Затем здоровье Папа, по-видимому, улучшилось, последняя зима прошла очень хорошо. И вот опять являются опасения, и я не могу отделаться от гадкого, нетерпеливого чувства: когда же это кончится?
28 июня (16 июня). Воскресенье. Всю прошлую неделю стояла чудесная погода, жаркая и тихая. Земля высохла и просит дождя. Барометр постепенно падает со среды 12-го, а дождя все не было. Вчера с утра уже было очень жарко; в течение дня надвигались тучи, казалось, разразится гроза, но пронесло мимо. Во многих местностях России жалуются на засуху и опасаются голода... Днем читал в «Русской старине» воспоминания об Александре II-м и дневник академика Никитенки. Очень любопытно. Он описывает борьбу немцев с русскими и мне знакомую отчасти. Но теперь в академии перевес остается за последними. Не могу приписать этого себе - само время берет свое и немцы уступают.
12 июля (30 июня). Павловск.Пятница. 28. Я здесь третий день. В пятницу войскам был дан отдых и никаких занятий не производили. Все утро я провел в лагере и уехал в Павловск в 12, чтобы поспеть туда к завтраку. Дорогой обогнал солдатика: издали вижу красный воротник и думаю: наш или Московского полка? Оказался преображенец, отпущенный в Павловск. Я велел ему сесть на козлы и подвез. Он оказался молодой солдат 12-й роты Афанасий Степанов и собирался в Павловск к брату на похороны матери.
Суббота. 29. У меня в кабинете чудесно пахнет живыми розами, особенно вечером. Это навело меня на мысль стихотворения, которое, верно, не удастся, так как я не в ударе сочинять.
16 июля (4 июля). Лагерь. Главное, владеющее мною чувство - cознание моей неудовлетворительности как командира отдельной части. Главные мои недостатки: ограниченность силы воли и настойчивости, неумение быть твердым, строгим и последовательным, неуверенность, шаткость и нерешительность. Все эти слабые стороны не могли так выступить наружу, пока я только командовал ротой. Но с расширением власти эти недостатки могут породить дурные плоды, и я опасаюсь, что через некоторое время моя несостоятельность будет замечена. Как я ни дорожу доброй славой, как ни приятно мне слушать о себе лестные отзывы, я не себя пожалею, когда обнаружатся мои недостатки, а полк, который я, весьма вероятно, испорчу и распущу.
Среда. 3. Штабы суетятся. Только и разговору, что про переход полка в Петергоф и про парад, предстоящий 8 июля по случаю имеющего исполниться 25-летия со дня вступления в командование полком Государя.
Четверг. 4. Гаврилушке исполнилось 4 года. Я успел побывать днем в Павловске, а вечером вернулся в лагерь.
20 июля (8 июля). Петергоф.Воскресенье. 7. Сегодняшнее торжество кончилось. Теперь восьмой час вечера, я поуспокоился после пережитых впечатлений и, кажется, могу приняться за описание. Вчера у меня разболелась голова от целого утра, проведенного в передвижениях. В спальной моей было душно, ее окна выходят на восток, и первые утренние лучи, несмотря на всю ночь растворенное окно, нагревают ее в значительной степени. Я дурно провел ночь, с рассветом часто просыпался, курил и подчитывал уставы, касающиеся парадов.
Понедельник. 8. Утром я поехал от имени полка к Государыне с огромным букетом из красных роз. К нему привязали красные бархатные ленты; на них было вышито золотом XXV и года 1866 и 1891... Я сказал Государыне, что 25 лет назад Преображенцы полюбили в ней невесту своего командира, а теперь любят Супругу Державного Шефа и Мать дорогих для всей России детей. Пришел и Государь. Мы все стали его поздравлять. Он меня поцеловал. Ровно в 11 ч. я вышел перед полк на площадку около дворца. 1-й, 2-й и 3-й батальоны построились вдоль кавалерского дома и тылом к нему, а 4-й под правым углом, перед дворцовой церковью. В окнах, на балконах и на краю площадки, позади шатра Императрицы было множество народу. Солнце заливало весь парад жгучими лучами с синего безоблачного, словно итальянского неба. Я обошел полк, поздоровался, поздравил с праздником и принял знамена. В руке у меня была новая шашка: мне вручили ее накануне полковники от имени офицеров перед репетицией парада. На этой шашке изображено преображенское шитье и слова полкового марша. Такую шашку имеет каждый преображенец.
Я впервые переживал минуты ожидания, предшествующие параду, которым сам должен был командовать. И парад этот не был из обыкновенных, а особенно знаменательный. Не могу сказать, чтобы я очень робел или волновался, разумеется, я не был и совершенно спокоен. Я испытывал довольно приятное волнение. Весело быть начальником, появиться перед полком в блестящем мундире, громко и лихо командовать, молодцом проходить церемониальным маршем мимо Государя. Я более всего опасался не за себя, а за благополучное окончание. Могла бы встретиться какая-нибудь неудача, оплошность, неприятность. Но все было как по закону. Начало съезжаться начальство. Бригадный, дивизионный, корпусный и наконец Главнокомандующий. Я к каждому подходил с рапортом и вручал строевую записку. Жара была страшная. Мы, даже стоя на месте, так и обливались потом. Наконец подъехал Государь. Скомандовав: «Полк, слушай, на караул!», я пошел Царю навстречу, остановился перед ним в двух шагах и отрапортовал громко, внятно и с расстановкой. Он подал мне руку, сказав: «Я, кажется, в первый раз вижу тебя перед полком». «Так точно, Ваше Императорское Величество», - и пошел провожать Государя по фронту. Только что он поздоровался и люди ответили, звуки нашего марша сменились гимном и разразилось оглушительное «ура». Обойдя все батальоны и приблизившись к бывшим преображенцам, служившим при Нем в полку, Государь подал знак, я махнул шашкой и воцарилась мертвая тишина. Царь велел мне командовать к церемониальному маршу поротно и сказал, что сам пройдет во главе полка. Я так и обомлел от радости. С тех пор что Он воцарился, Его еще не видали ни перед одним полком на таких парадах. Командовал я громко, не сбился, и когда 1-й батальон зашел плечом и я пошел к нему, чтобы встать впереди полкового адъютанта, Царь приблизился и обнажил оружие. Я проходил за Ним в двух шагах, преисполненный самой блаженной и гордой радости. Он взял шашку под высь и опустил ее, проходя мимо Государыни, которая опустила зонтик в знак поклона. Государь зашел, а я за ним, остановился и, как вкопанный, стоял, пока не миновал весь полк. Второй раз проходили по отделениям, и оба раза отлично. После второго прохождения 1-я полурота отделилась и свернула влево для относа знамен, а весь полк пошел в верхний сад, где составил ружья и поспешил занять места у столов под тенью вековых лип с трех сторон четырехугольного пруда. После относа знамен Государь с Государыней, дамами и свитой подошел к столу Государевой роты. Потом, взяв чарку, он пил за наш полк, назвав его первым в русской армии и напомнив, что поэтому мы во всем должны подавать пример другим. Потом я, что хватало голосу, крикнул: «За здравие прежнего командира, Державного Шефа!» Так же пил за Государыню, и за Цесаревича и его благополучное возвращение. Государь обходил столы, жена сунула мне в руку маленькую коробочку; в ней был крохотный разрезной ножичек, служащий в то же время и закладкой в книгу, из золота с Преображенской петлицей из красной эмали и надписью «8 июля 1891».
Перед завтраком у высочайшего стола все служившие при Государе Преображенские офицеры и служащие ныне собрались в одной из крайних зал большого дворца для поднесения Государю иконы. Ее превосходно изготовил Фаберже. Образа писаны в Москве: посредине Преображение Господне, а на створках Казанская Божья Матерь (празднуемая 8 июля) и св. Вел. Кн. Александр Невский. Поднося икону, я сказал: «Ваше Императорское Величество! 25 лет тому назад в этот самый день л.-гв. Преображенский полк был осчастливлен назначением Вашего Величества командующим полком. Сегодня, спустя четверть века, полк просит своего старого командира принять эту икону. Да будет она Вашему Императорскому Величеству благословением верных Преображенцев и выражением их непрестанных горячих молитв за благоденствие Державного Шефа». Царь перекрестился, приложился к иконе и прочувствованным голосом долго говорил нам. Государь редко и мало говорит, никто не запомнит, чтобы Он произносил длинные речи, но тут мы ушам своим не верили: Царь говорил так хорошо, так просто, хотя, очевидно, не подготовившись, каждое его слово было так веско, что никто из нас никогда не забудет этой царской речи... «Есть в нашей гвардии батальон Императорской Фамилии, но я считаю Преображенский полк еще более полком Императорской Фамилии, еще более близким нашему семейству и в особенности Государям. Начиная с Петра все царствующие государи и Императрицы были шефами полка. И потому он всегда должен быть первым в нашей армии, как я сказал уже нижним чинам. Это доказала его боевая слава еще в недавнюю кампанию...»
30 июля (18 июля). Четверг. В 3-ем часу у меня был непременный секретарь Академии, который просил назначить ему время для доклада. В большой академической конференц-зале потолок грозит падением, и архитектор запер двери. Не знаю, как быть с исправлением: потолок покрыт живописью во вкусе империи en grisaille и возобновление ее обойдется дорого, а средств нет.
1 августа (20 июля). Суббота. Вчерашнее ученье доказало мне, как все мы с непривычки теряемся, видя перед собой вчетверо больше людей, чем в частях мирного состава. Это множество нас озадачивает, мы не знаем, как с ним справляться, не находим себе места. Придет война, и мы голову потеряем...
16 августа (4 августа). Воскресенье. 4 августа принесло великую радость Царской семье и всем нашим войскам, расположившимся в Красном: мы встречали Цесаревича, возвращавшегося из десятимесячного кругосветного путешествия, сопряженного с опасностью для его жизни. Он вернулся к нам возмужалый, пополневший, с большими усами и цветущим здоровьем.
30 августа (18 августа). Опять после долгого перерыва настали чудные теплые дни. Это последняя ласка лета. Грустно становится, когда подумаешь, что скоро, скоро пройдут они и мы опять надолго замрем, скованные зимним холодом.
Пятница. 16. Я так люблю подолгу застриваться на нашем балконе за утренним кофе с книгою каких-нибудь стихов. В эту осень очередь за стихотворениями Гете.
С детьми - я говорю про двух старших мальчиков, - мы живем в самой нежной дружбе и много времени проводим вместе. Иоанчик особенно ласков со мною. Он умный, способный, добрый, но чрезвычайно рассеянный и нетерпеливый ребенок. Ласкою можно все из него сделать, а раздражительность и гнев только раздражают его. Ездили со старшими мальчиками и Татьяной в Царское село показать им маленького десятимесячного слона, привезенного Цесаревичем, если не ошибаюсь, из Сиама. Слон уже ученый и проделывает всякие штуки.
Суббота. 17. Первое после вакаций общее собрание в Академии Наук. Нас было немного, со мною одиннадцать, еще не все съехались.
Надо заместить покойного Максимовича, и об этом заботится единственный оставшийся у нас ботаник Фаминцын. Он хочет предложить Бекетова, бывшего ректора университета, но боится, что немцы наши противуставят ему Шмальгауза. Этот последний хоть и более известен своими работами, чем Бекетов, но как немец мне не желателен в видах обрусения академии.
Продолжение следует...
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
сентябрь и октябрь 1879
[1880 год] март 1880
апрель и май 1880
июнь 1880
июль 1880
осень 1880
[1886 год] июнь 1886
июль 1886
август 1886
сентябрь 1886
октябрь 1886
[1888 год] август 1888
сентябрь 1888
октябрь 1888
ноябрь 1888
декабрь 1888
[1889 год] январь 1889
февраль 1889
март 1889
апрель - май 1889
[1890 год] январь 1890
февраль и март 1890
ноябрь 1890
декабрь 1890
[1891 год] зима 1891
весна 1891
7 июня (26 мая). Воскресенье. Папа было вчера лучше. Днями бывает хорошо, днями плохо: замечают вялость, сонливость, слабость, равнодушие, онемение пальцев здоровой руки, нарушение управления движениями. Я поймал себя в гадком чувстве: как бы с нетерпением, с жадностью ловишь каждое известие о новом угрожающем признаке. Два года назад мы не сомневались в близости конца, но время шло, мало-помалу мы привыкли к новому порядку вещей. В зиму с 89 на 90 год появились некоторые тревожные признаки. Я опять ждал конца, как освобождения. Затем здоровье Папа, по-видимому, улучшилось, последняя зима прошла очень хорошо. И вот опять являются опасения, и я не могу отделаться от гадкого, нетерпеливого чувства: когда же это кончится?
28 июня (16 июня). Воскресенье. Всю прошлую неделю стояла чудесная погода, жаркая и тихая. Земля высохла и просит дождя. Барометр постепенно падает со среды 12-го, а дождя все не было. Вчера с утра уже было очень жарко; в течение дня надвигались тучи, казалось, разразится гроза, но пронесло мимо. Во многих местностях России жалуются на засуху и опасаются голода... Днем читал в «Русской старине» воспоминания об Александре II-м и дневник академика Никитенки. Очень любопытно. Он описывает борьбу немцев с русскими и мне знакомую отчасти. Но теперь в академии перевес остается за последними. Не могу приписать этого себе - само время берет свое и немцы уступают.
12 июля (30 июня). Павловск.Пятница. 28. Я здесь третий день. В пятницу войскам был дан отдых и никаких занятий не производили. Все утро я провел в лагере и уехал в Павловск в 12, чтобы поспеть туда к завтраку. Дорогой обогнал солдатика: издали вижу красный воротник и думаю: наш или Московского полка? Оказался преображенец, отпущенный в Павловск. Я велел ему сесть на козлы и подвез. Он оказался молодой солдат 12-й роты Афанасий Степанов и собирался в Павловск к брату на похороны матери.
Суббота. 29. У меня в кабинете чудесно пахнет живыми розами, особенно вечером. Это навело меня на мысль стихотворения, которое, верно, не удастся, так как я не в ударе сочинять.
16 июля (4 июля). Лагерь. Главное, владеющее мною чувство - cознание моей неудовлетворительности как командира отдельной части. Главные мои недостатки: ограниченность силы воли и настойчивости, неумение быть твердым, строгим и последовательным, неуверенность, шаткость и нерешительность. Все эти слабые стороны не могли так выступить наружу, пока я только командовал ротой. Но с расширением власти эти недостатки могут породить дурные плоды, и я опасаюсь, что через некоторое время моя несостоятельность будет замечена. Как я ни дорожу доброй славой, как ни приятно мне слушать о себе лестные отзывы, я не себя пожалею, когда обнаружатся мои недостатки, а полк, который я, весьма вероятно, испорчу и распущу.
Среда. 3. Штабы суетятся. Только и разговору, что про переход полка в Петергоф и про парад, предстоящий 8 июля по случаю имеющего исполниться 25-летия со дня вступления в командование полком Государя.
Четверг. 4. Гаврилушке исполнилось 4 года. Я успел побывать днем в Павловске, а вечером вернулся в лагерь.
20 июля (8 июля). Петергоф.Воскресенье. 7. Сегодняшнее торжество кончилось. Теперь восьмой час вечера, я поуспокоился после пережитых впечатлений и, кажется, могу приняться за описание. Вчера у меня разболелась голова от целого утра, проведенного в передвижениях. В спальной моей было душно, ее окна выходят на восток, и первые утренние лучи, несмотря на всю ночь растворенное окно, нагревают ее в значительной степени. Я дурно провел ночь, с рассветом часто просыпался, курил и подчитывал уставы, касающиеся парадов.
Понедельник. 8. Утром я поехал от имени полка к Государыне с огромным букетом из красных роз. К нему привязали красные бархатные ленты; на них было вышито золотом XXV и года 1866 и 1891... Я сказал Государыне, что 25 лет назад Преображенцы полюбили в ней невесту своего командира, а теперь любят Супругу Державного Шефа и Мать дорогих для всей России детей. Пришел и Государь. Мы все стали его поздравлять. Он меня поцеловал. Ровно в 11 ч. я вышел перед полк на площадку около дворца. 1-й, 2-й и 3-й батальоны построились вдоль кавалерского дома и тылом к нему, а 4-й под правым углом, перед дворцовой церковью. В окнах, на балконах и на краю площадки, позади шатра Императрицы было множество народу. Солнце заливало весь парад жгучими лучами с синего безоблачного, словно итальянского неба. Я обошел полк, поздоровался, поздравил с праздником и принял знамена. В руке у меня была новая шашка: мне вручили ее накануне полковники от имени офицеров перед репетицией парада. На этой шашке изображено преображенское шитье и слова полкового марша. Такую шашку имеет каждый преображенец.
Я впервые переживал минуты ожидания, предшествующие параду, которым сам должен был командовать. И парад этот не был из обыкновенных, а особенно знаменательный. Не могу сказать, чтобы я очень робел или волновался, разумеется, я не был и совершенно спокоен. Я испытывал довольно приятное волнение. Весело быть начальником, появиться перед полком в блестящем мундире, громко и лихо командовать, молодцом проходить церемониальным маршем мимо Государя. Я более всего опасался не за себя, а за благополучное окончание. Могла бы встретиться какая-нибудь неудача, оплошность, неприятность. Но все было как по закону. Начало съезжаться начальство. Бригадный, дивизионный, корпусный и наконец Главнокомандующий. Я к каждому подходил с рапортом и вручал строевую записку. Жара была страшная. Мы, даже стоя на месте, так и обливались потом. Наконец подъехал Государь. Скомандовав: «Полк, слушай, на караул!», я пошел Царю навстречу, остановился перед ним в двух шагах и отрапортовал громко, внятно и с расстановкой. Он подал мне руку, сказав: «Я, кажется, в первый раз вижу тебя перед полком». «Так точно, Ваше Императорское Величество», - и пошел провожать Государя по фронту. Только что он поздоровался и люди ответили, звуки нашего марша сменились гимном и разразилось оглушительное «ура». Обойдя все батальоны и приблизившись к бывшим преображенцам, служившим при Нем в полку, Государь подал знак, я махнул шашкой и воцарилась мертвая тишина. Царь велел мне командовать к церемониальному маршу поротно и сказал, что сам пройдет во главе полка. Я так и обомлел от радости. С тех пор что Он воцарился, Его еще не видали ни перед одним полком на таких парадах. Командовал я громко, не сбился, и когда 1-й батальон зашел плечом и я пошел к нему, чтобы встать впереди полкового адъютанта, Царь приблизился и обнажил оружие. Я проходил за Ним в двух шагах, преисполненный самой блаженной и гордой радости. Он взял шашку под высь и опустил ее, проходя мимо Государыни, которая опустила зонтик в знак поклона. Государь зашел, а я за ним, остановился и, как вкопанный, стоял, пока не миновал весь полк. Второй раз проходили по отделениям, и оба раза отлично. После второго прохождения 1-я полурота отделилась и свернула влево для относа знамен, а весь полк пошел в верхний сад, где составил ружья и поспешил занять места у столов под тенью вековых лип с трех сторон четырехугольного пруда. После относа знамен Государь с Государыней, дамами и свитой подошел к столу Государевой роты. Потом, взяв чарку, он пил за наш полк, назвав его первым в русской армии и напомнив, что поэтому мы во всем должны подавать пример другим. Потом я, что хватало голосу, крикнул: «За здравие прежнего командира, Державного Шефа!» Так же пил за Государыню, и за Цесаревича и его благополучное возвращение. Государь обходил столы, жена сунула мне в руку маленькую коробочку; в ней был крохотный разрезной ножичек, служащий в то же время и закладкой в книгу, из золота с Преображенской петлицей из красной эмали и надписью «8 июля 1891».
Перед завтраком у высочайшего стола все служившие при Государе Преображенские офицеры и служащие ныне собрались в одной из крайних зал большого дворца для поднесения Государю иконы. Ее превосходно изготовил Фаберже. Образа писаны в Москве: посредине Преображение Господне, а на створках Казанская Божья Матерь (празднуемая 8 июля) и св. Вел. Кн. Александр Невский. Поднося икону, я сказал: «Ваше Императорское Величество! 25 лет тому назад в этот самый день л.-гв. Преображенский полк был осчастливлен назначением Вашего Величества командующим полком. Сегодня, спустя четверть века, полк просит своего старого командира принять эту икону. Да будет она Вашему Императорскому Величеству благословением верных Преображенцев и выражением их непрестанных горячих молитв за благоденствие Державного Шефа». Царь перекрестился, приложился к иконе и прочувствованным голосом долго говорил нам. Государь редко и мало говорит, никто не запомнит, чтобы Он произносил длинные речи, но тут мы ушам своим не верили: Царь говорил так хорошо, так просто, хотя, очевидно, не подготовившись, каждое его слово было так веско, что никто из нас никогда не забудет этой царской речи... «Есть в нашей гвардии батальон Императорской Фамилии, но я считаю Преображенский полк еще более полком Императорской Фамилии, еще более близким нашему семейству и в особенности Государям. Начиная с Петра все царствующие государи и Императрицы были шефами полка. И потому он всегда должен быть первым в нашей армии, как я сказал уже нижним чинам. Это доказала его боевая слава еще в недавнюю кампанию...»
30 июля (18 июля). Четверг. В 3-ем часу у меня был непременный секретарь Академии, который просил назначить ему время для доклада. В большой академической конференц-зале потолок грозит падением, и архитектор запер двери. Не знаю, как быть с исправлением: потолок покрыт живописью во вкусе империи en grisaille и возобновление ее обойдется дорого, а средств нет.
1 августа (20 июля). Суббота. Вчерашнее ученье доказало мне, как все мы с непривычки теряемся, видя перед собой вчетверо больше людей, чем в частях мирного состава. Это множество нас озадачивает, мы не знаем, как с ним справляться, не находим себе места. Придет война, и мы голову потеряем...
16 августа (4 августа). Воскресенье. 4 августа принесло великую радость Царской семье и всем нашим войскам, расположившимся в Красном: мы встречали Цесаревича, возвращавшегося из десятимесячного кругосветного путешествия, сопряженного с опасностью для его жизни. Он вернулся к нам возмужалый, пополневший, с большими усами и цветущим здоровьем.
30 августа (18 августа). Опять после долгого перерыва настали чудные теплые дни. Это последняя ласка лета. Грустно становится, когда подумаешь, что скоро, скоро пройдут они и мы опять надолго замрем, скованные зимним холодом.
Пятница. 16. Я так люблю подолгу застриваться на нашем балконе за утренним кофе с книгою каких-нибудь стихов. В эту осень очередь за стихотворениями Гете.
С детьми - я говорю про двух старших мальчиков, - мы живем в самой нежной дружбе и много времени проводим вместе. Иоанчик особенно ласков со мною. Он умный, способный, добрый, но чрезвычайно рассеянный и нетерпеливый ребенок. Ласкою можно все из него сделать, а раздражительность и гнев только раздражают его. Ездили со старшими мальчиками и Татьяной в Царское село показать им маленького десятимесячного слона, привезенного Цесаревичем, если не ошибаюсь, из Сиама. Слон уже ученый и проделывает всякие штуки.
Суббота. 17. Первое после вакаций общее собрание в Академии Наук. Нас было немного, со мною одиннадцать, еще не все съехались.
Надо заместить покойного Максимовича, и об этом заботится единственный оставшийся у нас ботаник Фаминцын. Он хочет предложить Бекетова, бывшего ректора университета, но боится, что немцы наши противуставят ему Шмальгауза. Этот последний хоть и более известен своими работами, чем Бекетов, но как немец мне не желателен в видах обрусения академии.
Продолжение следует...